Angelus letalis

Если бы Антип Анатольевич не знал немецкого языка, наверное, этой истории не приключилось. Но он знал – и, когда за соседним столиком заговорили про омоложение, поневоле прислушался.

Беседовали двое: судя по коллекционному вину, которое дегустировали, люди влиятельные и состоятельные – возможно, даже поболе, чем Антип Анатольевич.

Один из собеседников сделал второму комплимент:

– Вы чудесно выглядите, Генрих. Словно десять лет сбросили.

На что второй – Генрих – ответил:

– О да, я совершенно перестал стареть. Методика доктора Шмульце творит чудеса.

Вскоре собеседники сменили тему, но имя запомнилось – благодаря затронутой теме, конечно.

Антип Анатольевич не хотел мириться с тем, что стареет. Было в этом что-то неправильное, оскорбительное. Вот если бы ему денег на омоложение не хватало, тогда понятно. Но средства имелись, и с врачами – специалистами по омоложению – он неоднократно беседовал, пока не разуверился. Потому что слова людей в белых халатах сводились к объяснениям: старение – процесс естественный: его можно замедлить с помощью правильного образа жизни, но нельзя избежать. А дальше следовали предложения об услугах косметолога или пластического хирурга. Но Антип Анатольевич не считал это омоложением. Какое омоложение, если кожу скальпелем режут, а потом подтягивают?

Но если доктор Шмульце – обладатель оригинальной методики омоложения... тогда... почему бы не побеседовать еще с одним эскулапом, тем более что он творит чудеса? С одной консультации не убудет.

Антип Анатольевич навел справки. Выяснилось, что доктор практикует здесь же, в Люцерне, – у него собственная клиника. Удачно получилось.

Позвонить и записаться на консультацию не составило труда. Хотя пришлось объясняться, что он иностранец и пробудет в Швейцарии неделю, но никак не месяц, а сказать, кто рекомендовал ему медицинское учреждение, не может, потому что рекомендатель просил сохранить конфиденциальность.

Клиника занимала целый старинный особняк, что свидетельствовало о ее высоком статусе и популярности.

В этом также убеждала сумма, указанная в счете на предоплату. Она... кгм... выглядела несколько завышенной, и это мягко говоря. Мелькнула мысль, не лезет ли он в пасть ненасытному зарубежному аферисту. Но Антип Анатольевич припомнил ресторанного Генриха, скинувшего благодаря методике доктора Шмульце десять лет, – и безропотно заплатил.

И вот длинноногая швейцарская секретарша провела пациента в кабинет.

Шмульце оказался беспокойным и разговорчивым старичком под семьдесят.

– Вы по-прежнему не хотите раскрыть, кто рекомендовал мою клинику? – зашамкал он после первых вступительных фраз – дани вежливости.

Антип Анатольевич осторожно отказался:

– Боюсь, не могу этого сделать.

Общались они на немецком.

– А как этот человек отозвался о моей бесподобной методике омоложения?

– Сказал, что лучше услышать о ней из первых уст.

Эскулап не стал настаивать.

– Да будет так! Предупреждаю, что сейчас сообщу вам нечто необычное. Такое, что ошеломит вас и собьет с толку. Вы можете мне не поверить, но это чистая правда... Так вот... – престарелый доктор сделал искусную паузу. – Причина смерти – соответственно, старения, приводящего к смерти, – кроется в заражении, которое вызывает заурядный микроб Angelus letalis. Если перевести с латыни: вестник смерти... Вижу, вы хотите что-то спросить – спрашивайте, не стесняйтесь.

– Но... люди умирают от разных болезней, – и в самом деле растерялся Антип Анатольевич. – Как может быть, что виновен один микроб?

А доктор продолжал шамкать ртом, полным искусственных зубов.

– Чтобы вам стало понятнее, использую аналогию. Предположим, в автомобиле неисправны тормоза. В результате водитель может погибнуть, врезавшись в столб, или съехав с моста в озеро, или выехав на встречную полосу и столкнувшись с другим автомобилем. В каждом случае смерть разная. Но причина одна: неисправные тормоза.

– Но умирают все, без исключения.

Шмульце замахал сухонькими ручонками:

– Разве я отрицаю? Ни в коем случае. Но что означает тот неоспоримый факт, что каждый человек рано или поздно умирает?

– Смерть – естественный процесс, она неизбежна, – повторил Антип Анатольевич слова, слышанные от других специалистов и навсегда врезавшиеся в память.

– Обычное заблуждение, – покривился доктор. – Означает то, что все люди, без исключения, заражены Angelus letalis. Это как чумной барак: туда здоровыми не попадают. Что, учитывая исключительную контагиозность вестника смерти, не удивительно. Если в чумной барак все-таки попадет здоровый, он немедленно заразится.

– У вас эликсир бессмертия?

На это предположение Шмульце развеселился:

– Эликсир бессмертия? Ха-ха-ха, вы мне льстите. Все русские такие шутники?.. Это заурядный антибиотик. Гипрафлокцасин, уничтожает Angelus letalis.

– Сколько? Сколько стоит, я имею в виду? – внезапно охрипшим голосом проговорил Антип Анатольевич.

Но Шмульце уже отрицательно качал головой:

– Не торопитесь. Моя метода не заключается в применении гипрафлокцасина, поскольку он не избавляет от старения, тем более от смерти. Скорее, наоборот.

– Но... Как же так?.. Я не понимаю...

Старичок залопотал, бойко и заученно:

– Антибиотик убивает Angelus letalis, но не мгновенно: в течение нескольких часов. За это время – пока микробы не уничтожены – он воздействует на печень, объективно заставляя организм стареть. Если бы на этом все завершилось, было прекрасно: человечество достигло бессмертия. Допустим, антибиотик заставил постареть организм на неделю – то есть на неделю приблизил к смерти, – но затем процесс старения остановился. Замечательно. Однако, пациент общается с другими людьми, зараженными – соответственно, заражается заново. И что происходит? Старение на неделю, очистка организма от Angelus letalis и – практически сразу – новое заражение. Которое требует нового применения гипрафлокцасина, что означает новое старение на неделю, и так далее. В результате пациент подсаживает печень и умирает раньше положенного срока.

Кажется, Антип Анатольевич понял.

– А если не выходить из дому? Носить маску? Закрыться в непроницаемой капсюле?

– Пробовали, не помогает. Во-первых, никакая маска или капсула, тем более домашний режим, не избавят от заражения. Во-вторых, проблемы с психикой. Велика радость стать бессмертным, будучи сумасшедшим, – не говоря о том, что остаток дней придется провести в непроницаемой капсуле?!

– И что же вы предлагаете?

– Тут мы переходим к самой сути, – оживился старичок. – Существует способ выжигать Angelus letalis естественным образом, постоянно. Этой способностью обладают... вы не поверите... гении.

Антип Анатольевич подумал, что ослышался. Ему даже на миг показалось, что обстановка вокруг заколебалась, как бывает при помехах на экране. Но нет, это не было сном – и даже виртуальной реальностью.

– Да, гении, – продолжал швейцарец. – Те, кто движет человеческую культуру и науку: ученые, писатели, музыканты, художники, изобретатели... Я исследовал множество творческих людей и обнаружил несомненную – хотя не объяснимую рациональными доводами – обратную корреляцию между жизнеспособностью Angelus letalis и мощью гениального ума. Гениальность уничтожает вестника смерти. Что совершенно понятно: гении именно тем и отличаются от прочих смертных, что живут в веках – следовательно, противостоят смерти.

– Извините, доктор... – начал Антип Анатольевич.

– И не вздумайте возражать! – снова замахал Шмульце. – Знаете, чем лечили диабет до того, как удалось выделить инсулин? Сырой печенью. От больного требовали потреблять как можно больше печени. Ненаучно? Еще как ненаучно! Зато прекрасно работало на результат. Точно так же и в области омоложения: мне не известно, за какие заслуги гением дарована возможность останавливать старение и каким образом они это осуществляют, что за механизмы вообще. Но так есть, и этого достаточно.

– Но, – сказал Антип Анатольевич, встряхивая головой, чтобы отогнать наваждение, – гениальные личности, насколько мне известно, живут недолго. То есть память о них живет, а вот сами они смертны.

– Вот именно! – добродушно поддакнул Шмульце. – Живут недолго. Потому что расходуют творческую энергию на борьбу с забвением. Зато люди, которые составляют ближайшее окружение гениев: жены, приятели, деловые партнеры, – удерживаются на этом свете намного дольше.

– Но умирают все же.

– После смерти гения. Их организмы вновь заражаются Angelus letalis, и процесс старения возобновляются. А во время общения – пока гений был жив, – старение затормаживалось, к нему вырабатывался иммунитет... Конечно, многое зависит от продолжительности общения, – добавил изобретатель новой методики. – Тут явное преимущество у жен и постоянных любовниц...

Шмульце умолк, давая пациенту время на обдумывание.

Антип Анатольевич все хорошенько проанализировал и нашел, что возразить:

– Но... человечеству известны гении, прожившие очень долгую жизнь.

– Значит, они стали гениями в зрелом возрасте вовсе или не гении, – отмахнулся старичок. – Дайте мне образец ткани любого человека, и я определю, может ли он – за счет жизненной энергии – подавлять Angelus letalis или не может. Клинический анализ на творческую потенцию, а не какая-то там литературная или театральная критика!

– И ваша методика работает?

– Почему бы вам не осведомиться у человека, рекомендовавшего мою клинику? – обиженно вопросил Шмульце, потом добавил. – Сколько мне лет, как считаете?

– Лет... шестьдесят пять, полагаю.

– Мне тридцать семь.

– Сколько? – поперхнулся Антип Анатольевич.

– Полных тридцать семь лет. А знаете, почему я постарел – и, вообще, когда начал стремительно стареть? После того, как в возрасте двадцати трех лет открыл вестника смерти – Angelus letalis. И если бы впоследствии я не воспользовался творческой энергией другого гения – реципиента, уверяю, давно бы уже лежал в могиле. Это ли не лучшее доказательство действенности разработанной мной методики?

– Но... где же тут омоложение? – не въехал Антип Анатольевич.

– Поймите, как в моем случае имею место две противоборствующих тенденции: моя гениальность и гениальность реципиента. Моя тянет в могилу, а гениальность реципиента – удерживает. При этом моя гениальность по мощности намного выше. Где я вам найду мыслителя, аналогичного мне по задумке, по размаху, по глубине проникновения в законы природы? Потому и старею. Можно сказать, я являюсь типичным примером самопожертвования во благо человечества, – мечтательно закончил старичок.

– Так вы предлагаете своим пациентам гения, общение с которым позволяет не стареть? – заключил Антип Анатольевич.

– Не предлагаю, а рекомендую найти. К сожалению, гениев на нашей планете не такое уж большое количество: по моим данным, не более 1 человека на 10 000. У каждого анализ не возьмешь. Тем более что гениальность в крови постоянно колеблется – приблизительно как содержание эритроцитов и гемоглобина... И все известные мне гении – из тех, что согласны стать реципиентами, – разумеется, заняты. Многие из них омолаживают моих клиентов. Никто своего гения не уступит, короче.

Антип Анатольевич расстроился.

– Что вы конкретно советуете?

– Найдите нужного человека самостоятельно. Пришлите образец ткани: кусочек кожи, волос, ноготь, да что угодно, – и я сообщу, гений этот человек или нет. Если анализ окажется положительным, общение с этим человеком омолодит вас. Чем чаще и продолжительнее будете общаться, тем сильнее замедлите процессы старения. Оптимально, если гений будет находиться при вас постоянно, на расстоянии не более 20 метров. Это и есть мои фирменные рекомендации вам как пациенту.

На этом консультация завершилась.

Надо сказать, она произвела впечатление: не столько научной подоплекой, сколько откровенным признанием, что доктору, который выглядит минимум на шестьдесят пять, всего тридцать семь. На такое уничижение были способны немногие. Знать, доктор Шмульце действительно изобрел нечто стоящее, раз открыто бравирует своей старческой немощью. И где – в собственной клинике по омоложению!

Изъян, обнаружившийся в облике престарелого медика, успокоил и заставил уверовать: Шмульце – гений, и методика его рабочая.

Антип Анатольевич вернулся задумчивым. Он – на двоих с постоянной подругой – снимал просторное шале с видом на озеро.

– Что консультация? – полюбопытствовала Лера.

– Прописали витамины.

Ей он объявил, что едет консультироваться по поводу поджелудочной. Не рассказывать же, что его заботят проблемы омоложения – более глобальные и трудноразрешимые?! Смеяться начнет, стервозина, – с подружками делиться...

Через неделю они с Лерой завершили отдых в Швейцарии и улетели домой.

В Москве Антип Анатольевич погрузился в бизнес – при этом не переставал думать об услышанном на брегах холодного швейцарского озера.

«А методика-то рабочая... рабочая...», – крутились мысли.

Они не выходили из головы. Будь вопрос денежным, все бы давно решилось. Но излечение парадоксальным образом зависело от другого человека – гения, лишь близость к которому давала желаемый эффект.

Гений – а где его взять?!

Он привык мыслить рационально и сразу сообразил, что про общепризнанных – опубличенных – гениев можно забыть. Те в курсе собственной гениальности, все вокруг в курсе их гениальности, и расценки на услуги запредельные. Такого даже фирма Антипа Анатольевича не потянет.

Расценки на что, собственно? Одно дело – продукт, выдаваемый литераторами, музыкантами и всякими там физико-математиками. В свете желаемого омолаживания он не интересен. Согласно методике фон Шульца, лишь плотное – ежедневное – общение с гениями давало результат.

Антип Анатольевич представил, что услышит от какого-нибудь норовистого гения, баловня судьбы, в ответ на предложение пожить вместе – и нахмурился.

Очевидно, что требовался гений иного рода: безвестный – молодой и неопытный. Такой, которому можно втереть, как важно находиться в непосредственной близости друг от друга. Допустим, в целях раскрутки творчества. Платить все равно придется – как еще удержать молодого человека? – но тот будет чувствовать себя обязанным. Это не то же самое, что считать: обязаны ему.

План омоложения помаленьку устаканивался (в голове).

Оставалось выбрать профессию.

Ученые отпали сразу. Тихому математику не объяснишь, почему тот должен круглосуточно находиться поблизости Антипа Анатольевича, да и с раскруткой математиков как-то не очень. А буйнопомешанному физику требуется лаборатория: всякие там роторы и коллайдеры, – что чересчур обременительно.

Значит, придется довольствоваться людьми искусства.

Литераторы? Тихие и погруженные в себя люди... но как объяснить, почему будущий Гомер должен переселиться к заказчику и творить в соседнем кабинете? Нет, не проходит.

По той же причине – а еще вследствие невыносимой громкости – отпали музыканты.

Балерунов, актеров, певцов и прочую дребедень Антип Анатольевич даже не рассматривал, полагая, что гением можно стать лишь в фундаментальных областях искусства, но не на технической обочине. Эрзац-продукты отвергал сходу.

Оставались художники. Нельзя сказать, что к этим представителям чистого искусства он испытывал больше доверия, чем к остальным, зато имелась железная причина разместить художника в родовой усадьбе. Если требуется расписать стены жилища, то – хочешь, не хочешь – придется присутствовать. А там – в случае трудоемкости и спешности заказа – и до ночевок на месте работы недалеко.

Значит, молодой и гениальный художник.

И все тот же злободневный вопрос: где найти?

Антип Анатольевич решил не обращаться к специалистам, будучи уверен: обязательно втюхают либо раскрученного – но тот, из-за высоких расценок – не подойдет, либо попытаются протежировать хорошего знакомого, наверняка бесталанного. А какого еще, если сам в люди не может выбиться?! А бесталанные даром не нужны, ибо для омоложения не годятся. Потому решил выбирать самостоятельно, по принципу: если не хочешь, чтобы тебе подсунули гнилое яблоко, сорви с дерева сам.

В итоге всех этих глубокомысленных рассуждений Антип Анатольевич начал почитывать специальную живописную литературу и посещать художественные салоны и выставки – отдавая предпочтение современности, разумеется. Что не осталось незамеченным со стороны Леры.

– Свихнулся? – поинтересовалась прямодушная и дерзкая на язык подруга.

– Не суйся не в свое дело. Твое занятие – по бутикам мотаться и ноги раздвигать.

– Ой-ой-ой! В твоем возрасте вредно уже.

Антип Анатольевич спохватился, что ответил слишком провокативно, что может усилить интерес к предмету, и исправился:

– Думаю инвестировать в живопись. Но сначала нужно разобраться с контентом, прощупать финансовую обстановку...

Лера саркастически хмыкнула и убежала, а Антип Анатольевич продолжил углубляться в изобразительное искусство.

В живописи он ни черта не смыслил: картины представлялись ему бесполезной мазней, за которую может платить деньги лишь сумасшедший. Не вдохновляла даже возможность перепродать с выгодой. Чтобы перепродавать, нужно верить в ценность продукта, а веры в живопись не было ни на грош.

В раздумьях минула пара месяцев. И на всем их протяжении Антип Анатольевич безвозвратно старел.

Как-то он разгуливал по очередной выставке, гадая, какая мазня принадлежит посредственностям, а какая – безвестному гению. Но не мог выдумать критерия для определения гениальности, хоть убейся. А отсылать в Швейцарию образцы тканей, взятые у всех участников, не представлялось возможным, да и дороговато выходило.

Рядом остановились две девицы, явно ведущие богемный образ жизни, – из художественного училища, наверное. Они рассматривали одну из картин – ничем, по мнению Антипа Анатольевича, не отличающуюся от других таких же, – и от наслаждения закатывали глаза.

– Какие светотени! – шептала одна из девиц.

Антип Анатольевич покосился. Это была даже не картина, а так – карандашная загогулина, а светотени (насколько можно было понять) представляли собой заштрихованные области. Ничего особенного: он тоже бы смог так заштриховать, если постарался.

– Какие линии! – вторила вторая девица.

К несчастью, художник был относительно известен и имел на выставке целый зал, тем самым в планы по омоложению не вписывался.

Опять в молоко!

На следующее утро расстроенный Антип Анатольевич обнаружил у себя на виске несколько новых седых волосков: это подстегнуло поиски. Он знал, что рано или поздно найдет искомое – и в бизнесе поступал точно так же: долго выслеживал и в конечном счете никогда не промахивался, – и действительно, через неделю отыскал непризнанного гения живописи, на какой-то совсем захудалой и второстепенной выставке.

Любопытно, что находка – уже во второй раз – образовалась вследствие подслушанного разговора.

Антип Анатольевич сидел на стуле, грустя от потери делового времени, когда мимо прошли двое посвященных. Лысоватый брюнет и длинноволосый блондин – в модных костюмах, успешные и умудренные – с увлечением толковали о высоком. Остановились возле одной из картин.

– Экспрессивно! – заметил брюнет. – Энергия брызжет.

– Рука гения, – оценил блондин. – Однако, при полном неумении себя подать. Этого художника следовало обучить нетворкингу.

Длинноволосый, определивший руку гения, показался смутно знакомым. И точно, это был критик из популярного журнала по живописи, кои были выписаны Антипом Анатольевичем во множестве. Из глубин памяти даже всплыла фамилия: Семизначный.

– Гений, а что толку? – вздохнул критик и продолжил неторопливый обход.

Антип Анатольевич воспрянул духом.

Подойдя к картине, внимательно ее осмотрел. Картина как картина: желтая краска вперемежку с зеленой, – вот только что она изображала, угадать было затруднительно. На помощь приходило название: «Капустница в июльский полдень», – но особый интерес представляло имя художника. Василий Юхман – так его звали.

Теперь Антип Анатольевич знал имя человека, который омолодит его своей творческой энергией.

Через три дня, которые потребовались для того, чтобы установить адрес и договориться о встрече, Антип Анатольевич позвонил в дверь студии.

Раньше ему представлялось, что художественные студии располагаются в чердачных помещениях, где светло и просторно, но эта располагалась в неуютном – во всяком случае, если рассматривать снаружи, – подвале, да и местонахождение подкачало. Прямо сказать, район выглядел депрессивно. Спускаться вниз было страшновато, а Антип Анатольевич, как назло, не захватил охранника.

Долго не открывали, а когда открыли, на пороге предстала испитая женщина.

– Мне бы Василия Юхмана, я договаривался, – сказал Антип Анатольевич.

– Васька, это тебя! – обернувшись, крикнула женщина.

Кем она приходилась художнику: матерью, старшей сестрой, музой или приходящей уборщицей, – осталось неизвестным.

Из подвальных глубин показался Василий Юхман собственной персоной: молодой человек лет двадцати пяти, слегка нетрезвый и в неопрятной одежде. Снизу доносилась громкая музыка и оживленные голоса, в том числе женские. Веселье – насколько можно судить – началось давно, но еще продолжалось.

– Прошу! Прошу! Очень приятно.

Юхман провел гостя мимо – по коридору, заставленному громоздкой дрянью и оклеенному бумажными листами, на которых изображалась всякая всячина, в основном юмористическая. Обиталище художника явственно ощущалось.

– А вот и моя студия.

Помещение представляло собой комнату средних размеров, заставленную картинами, законченными и не очень.

– Здесь я творю. Выбирайте. Вы же для этого пришли?

Антип Анатольевич сделал вид, что рассматривает полотна, а сам размышлял о художнике.

Поведение Василия Юхмана колебалось от гаденькой угодливости перед богатым покупателем до высокомерной развязности – от осознания факта, что смог заинтересовать своими картинами солидного человека. Психологический тип был неприятен, но оставлял надежду на гениальность – если довериться критику Семизначному, конечно.

– Что же, – с достоинством произнес Антип Анатольевич, понимая, что от него ожидают реакции на картины. – Экспрессивно. Энергия брызжет.

По мере того, как он это произносил, глаза Василия озарялись честолюбивой надеждой.

– Я бы мог предложить вам крупный заказ... очень крупный...

Глаза Василия засияли с новой силой, а сам он покачнулся.

– Скажем, расписать стены моей родовой усадьбы. Люблю, знаете... – Антип Анатольевич затруднился с определением, – в общем, красоту. Современную. Но...

Сделав акцент на последнем слове, он опустил художника с небес на землю.

– Да-да, я внимательно слушаю, – забормотал тот.

Антип Анатольевич проговорил заготовленное заранее, тщательно подбирая слова, ибо не хотел вспугнуть потенциального гения раньше времени:

– Но у меня имеется ряд требований. Я человек со странностями, уж извините: нанимаю на работу только тех, в ком абсолютно уверен. Для уверенности в человеке мне необходимо знать его происхождение. Поэтому необходим образец вашей ткани – скажем, пучок волос. В лаборатории выполнят анализ. Если вы подойдете, я вас найму, долгосрочно. Можете не сомневаться, оплата понравится.

– Эээ... Вы хотите мой пучок волос?.. Эээ... Но моя фамилия Юхман... Не могу гарантировать, что у меня в роду не было...

Художник пребывал в замешательстве.

– Еврейское происхождение меня не пугает, – отрезал Антип Анатольевич. – К тому же это не бесплатно, – и выудил из бумажника купюру.

Василий Юхман вспыхнул и стремглав выбежал из студии. Гость не успел удивиться, как хозяин уже возвратился с ножницами в руке.

– Вот. Сколько отрезать?

– Достаточно одной пряди.

Антип Анатольевич спрятал отрезанную прядь в конверт, и сотка баксов перекочевала в запачканный красками карман художника.

– Я с вами свяжусь. Если анализ подтвердит вашу пригодность, обсудим условия. Придется попотеть, но оно того стоит.

– Да-да, я согласен.

Выйдя из подвальной студии на свежий воздух, под прохладное апрельское солнце, Антип Анатольевич радостно выдохнул. В смысле оплаты молодой гений являлся нетребовательным – Бог даст, таким и останется. Но кое-какую надежду ему придется всучить, конечно, – ведь художника придется держать под боком... На какой срок рассчитывать, кстати? Наверное, лет на десять: за это время его творческая энергия выгорит – тогда придется озаботиться поиском нового врачевателя. И все это время Антип Анатольевич прекратит стареть: остановит рост жировых складок на животе, появление хронических заболеваний, седину в бороду... Лера тоже, кстати: хотя она, вследствие молодости, омоложения может и не заметить. Хотя заметит – она же женщина... Лишь бы Василий Юхман оказался гениальным художником.

Антип Анатольевич отослал конверт с волосами в Люцерн, и через неделю получил ответ, на электронную почту. Доктор Шмульце писал:

«Анализы подтвердили гениальность обладателя представленного вами волосяного покрова. Подтверждаю, что нахождение вблизи этого человека – желательно на расстоянии не более 20 метров – остановит естественное старение либо замедлит, в случае, если вы будете находиться рядом не постоянно».

На следующий день Антип Анатольевич вновь встретился с Василием Юхманом – только не в подвальной студии, посещение которой не вдохновляло, а в близлежащем кафе.

Художник – которому уже сообщили, что анализы положительные, – нервно позвякивал ложечкой о чашечку. По всей видимости, находился в радостном деловом предвозбуждении.

Антип Анатольевич, напротив, оставался спокоен, как сытый удав.

– Итак, – объявил он, – условия таковы. Вы расписываете стены моей родовой усадьбы, по своему усмотрению, а для гостиной пишете картины. Думаю, пятнадцати или двадцати штук будет достаточно. Темы не важны: главное, чтобы они были современными. Ну, вы это умеете. Я предупреждал, работа долговременная. В своей студии вы не справитесь, поэтому придется переехать ко мне. Это обязательное условие: я хочу контролировать процесс работы от и до. Студию и все необходимое, включая питание, я предоставлю. Полагаю, работа займет около полутора или двух лет – а потом, если все пройдет гладко, – поговорим о вашей дальнейшей судьбе. Не исключено, у меня возникнет желание раскрутить ваш талант по полной. И да: роспись стен своей родовой усадьбы я оцениваю в ... евро квадратный метр, а двадцать штук картин в ... тысяч евро каждую.

Антип Анатольевич назвал цифры, заставившие Василия Юхмана примолкнуть с возражениями, готовыми уже сорваться у него с языка.

– Вы согласны?

– Чего уж.

– Отлично. Завтра я пришлю машину для перевозки необходимого. Аванс получите по переезде.

Возвратившись домой, Антип Анатольевич распорядился вынести из гостиной все вещи, кроме дивана и журнального столика.

– Ты что, нанял нового дизайнера? А почему со мной не посоветовался? – встряла Лера.

Без проблем с этой бабенцией не могло обойтись – он предвидел. Надо бы от нее избавиться, но Антип Анатольевич вдоволь покуролесил с женским полом и теперь жаждал покоя. Вот после того, как омолодится, то есть остановит процесс старения, и отдохнет душой – тогда возможно. Погуляет еще.

– Не дизайнера – гениального художника. Он распишет стены и нарисует несколько картин. Будет работать здесь. Это небыстро.

Лера еще повыражала неудовольствие – в легкой неконфликтной форме, – потом испарилась.

На следующий день вещи Юхмана вместе с их владельцем были доставлены и размещены в бывшей гостиной, ныне художественной студии.

Только въехав, художник принялся осматривать стены, которые ему предстояло разрисовывать.

– Не торопитесь, Василий, – предупредил Антип Анатольевич. – Я не люблю спешки. Как говорится: семь раз отмерь, одни отрежь. И вот еще что, хочу сразу предупредить. С этого дня вы станете получать очень приличные деньги. Но за них придется пахать в поте лица. Поэтому постарайтесь отлучаться с места работы пореже: я желаю наблюдать процесс творчества, так сказать, воочию.

Василий кивнул и со следующего утра принялся за зачистку стен. Как оказалось, краски на имеющуюся поверхность не лягут – придется скоблить ее до кирпича.

Желая задобрить подругу, Антип Анатольевич отослал ее к художнику, для согласования тематики предстоящей росписи. Лера ругалась с Василием долго и азартно, на протяжении пары часов. Вернулась охрипшая и разгоряченная, со словами:

– Где ты откопал этого обалдуя? Он же ни шиша не смыслит в дизайне. С чего ты вообще решил, что он гений?

– В этом даже не сомневайся, – заверил Антип Анатольевич. – Это компетентное мнение критика Семизначного. Умнейший мужик, между прочим: ведет колонку в одном популярном журнале. Кстати, его мнение подтверждено медициной.

Он не стал углубляться в вопрос, какая медицина вынесла положительное заключение о гениальности Юхмана, решив представить невольно вырвавшееся словцо как фразеологический оборот.

Вообще говоря, Лера высказывала сомнения по инерции. То есть она в самом деле посчитала, что художник ни черта не смыслит, но именно это – по известному психологическому парадоксу – ее устраивало. Приятно же, когда вокруг считают человека гением, а ты понимаешь, какое он в сравнении с тобой ничтожество. Это сильно воодушевляет. Поэтому Антип Анатольевич не принял женский бубнеж всерьез. Главное, что Лера договорилась с Юхманом, а о чем –вот уж безразлично.

Правда, подруге не понравилось, что художника поселили в гостиной.

– Не понимаю, почему бы ему не ночевать в домике охраны? Там целый второй этаж свободен. Зачем он нам под боком?

– Затем что. Ему здесь стены расписывать.

И Антип Анатольевич сделал такое зверское лицо, что Лера сообразила: лучше эту тему не развивать.

Теперь все стало как должно.

Вечером Антип Анатольевич долго разглядывал в зеркало собственную физиономию, которая отныне не должна была подвергаться возрастной коррозии. Даже сделал селфи – чтобы зафиксировать текущее состояние. Удобно.

Хотя некоторые неудобства у методики доктора Шмульце имелись. Лечение требовало максимально возможное время находиться возле гения. Пришлось пустить слух, что обострились боли в спине, поэтому приходится по большей части лежать. Тем самым Антип Анатольевич избавил себя от ежедневного посещения фирмы. Часть работы переложил на заместителей, другую часть решал удаленно, а посещал кабинет лишь в стратегические моменты, когда без него – ну никак.

Между тем Юхман продолжал скоблить стены – в течение недели. Заскоблив коридор, хотел на этом закрыть этап, но Антип Анатольевич приказал скоблить дальше, в двух следующих комнатах, а еще в эркере и на мансарде.

– Понимаете, Василий, – объяснил он, – меня интересует общая... экспозиция. Я имею в виду, не частности. Если подрядились, делайте по уму.

Юхман скоблил в течение еще нескольких дней, потом явился с предложением:

– А давайте наймем профессиональных строителей? Они в два счета стены зачистят. Зачем время терять?

Антип Анатольевич хорошо знал людей такого склада и был осведомлен, как с ними обращаться.

– Во-первых, Василий, – жестко произнес он, глядя художнику глаза в глаза, – что значит терять время? Если считаете, что мы теряем время, можете разорвать договор в одностороннем порядке. Правда, в этом случае придется выплатить неустойку. Во-вторых, меня не интересует время как таковое, а результат. Вас порекомендовали серьезные люди, и я искренне надеюсь, что они не ошиблись... Поэтому, что я хочу вам сказать? Вы просите привлечь профессиональных строителей для зачистки стены? Нет проблем – могу посодействовать с поиском бригады. Есть у меня на примете крутые специалисты по зачистке. Но все это – за ваш счет, разумеется. Хотя мне не хотелось бы. Дело в том, что серьезные люди – те самые, порекомендовавшие вас, – уверяли, что художник, в особенности если он талантливый, должен делать все сам, включая черновые работы. Якобы это влияет на качество полотна. И у меня нет оснований не доверять словам этих людей. Вы меня понимаете, Василий?

Разумеется, Юхман сдрейфил и отказался привлекать профессиональных строителей за собственный счет. Скоблил стены еще пару дней, а на третий исчез. Появился через двое суток, не протрезвевший.

Собственно, он и раньше понемножечку принимал на грудь: в усадьбе имелся отличный бар, которым домашние пользовались по мере необходимости, – но теперь потребовалась компания.

За время отсутствия гения Антип Анатольевич наверняка заразился Angelus letalis и старел, в течение суток. Но он ожидал срыва со стороны художника, потому не сильно расстроился. Виновнику мозги прочистил, конечно.

– Василий, – сказал он строго. – Оформление родовой усадьбы многое для меня значит. Именно поэтому я плачу хорошие деньги. Поэтому постарайтесь не исчезать. Работайте, работайте и работайте. Понимаю, у такого молодого человека, как вы, личная жизнь и другие потребности. Не возражаю. Что касается других потребностей, можете удовлетворять их в баре. Касательно же личной жизни, разрешаю приводить сюда женщин – по возможности, приличных, конечно. Если желаете, могу посодействовать и с этим.

Не протрезвевший Юхман икнул, при этом как-то странно – чуть не с испугом – покосился на работодателя.

– У меня... это... печень пошаливает.

– Надо лечить.

Художник, покачиваясь, удалился в студию.

Неделю он вел себя тихо, как мышка, а затем – раздуваясь, как жаба, от непонятной радости – пригласил Антипа Анатольевича в эркер. Сюда хозяин нечасто захаживал, и вот теперь – зайдя – обнаружил, что стены увешаны свеженамалеванными, в немалом количестве, картинами. От радости их сотворения гениальный художник, значит, и раздувался.

– Вот, – презентовал Юхман. – На меня, Антип, накатило вдохновение. Я испытал всплеск творческой энергии, как Пушкин в Болдинскую очень. Написал то, что ты заказывал. Ровно двадцать штук, как в договоре прописано. Можно поэкспериментировать с последовательностью, или развесить в других помещениях, но полотна удались, согласись. От такого потрясающего колора Рембрандт не отказался бы.

Кровь ударила в голову Антипу Анатольевичу. Во-первых, ему очень не понравился внезапный переход на «ты», также то, что художник обратился к нему по имени. Раньше Юхман не позволял панибратства. По всей видимости, он настолько возгордился сделанным, что решил установить отношения с работодателем покороче. Но это ладно. Антип Анатольевич не был против приятельских отношений с художником, который, конечно, не ровня предпринимателю его уровня, но – в некотором отношении – так даже проще. Но категорически не устроила спринтерская скорость работы. Было понятно, что – при таких производственных темпах – Юхман завершит заказ через месяц.

Ага, сука, разбежался!

Реакция Антипа Анатольевича была страшной. Сначала он, конечно, обошел вывешенные образцы, разглядывая их налитыми гневом глазами.

Картины не отличались от прочих: той, что он видел на выставке – как там, «Капустница в июльский полдень», если память не изменяет? – также виденных в подвальной студии. Мазня мазней, как в какой-нибудь Третьяковке.

Решив, что для ознакомления достаточно, Антип Анатольевич сорвал одну из картин со стены и театрально возопил:

– Это что такое, мать твою? Это, по-твоему, рембрандтовский колор? Да за такой поганый колор Рембрандт своего ученика выпер бы на мороз! Высек, а перед этим трахнул в жопу! Где брызжущая экспрессия? Где светотени, а? Ты меня за кого держишь, выкидыш? Халтуру захотел впарить? Которую можно за двадцать минут сварганить? Э, нет, дружище: со мной такой фокус не пройдет. К чертовой матери твою халтуру! Работать над одним полотном нужно не меньше месяца. А над росписью стен – еще год. Как старые мастера, как тот же Рембрандт, – усек, придурок?!

С этими словами Антип Анатольевич не поленился сорвать со стен остальные девятнадцать – не исключено, в самом деле гениальных; интересно, как оценил бы их критик Семизначный? – живописных полотен и бросить к ногам побледневшего творца. Который, в оправдание накатившей работоспособности, осмелился вякнуть:

– Может, показать Лере? Уверен, ей понравится.

Тут Антип Анатольевич совсем рассвирепел. Не хватало еще, чтобы молодчик – своими заляпанными краской руками! – лез в его личную жизнь.

– Может, тебе Лера зарплату платить будет? Но неустойка должна поступать на мой счет, имей в виду.

С этого момента художник замкнулся в себе и студии. Продолжал скоблить стены – которые, неоскобленные, к великому огорчению Антипа Анатольевича, уже заканчивались – и одновременно малевал картины для эркера и мансарды. Через полтора месяца одну из картин показал Лере и даже получил одобрение.

Антип Анатольевич даже не зашел посмотреть, хотя положенную сумму выплатил, потому что скорость работы: картина в месяц, – полностью устраивала.

За прошедшее время он не постарел. По утрам пристально вглядывался в зеркальное отражение, но не замечал ни одной новой морщинки, ни единого нового седого волоска. Мышцы оставались – ну, если не подтянутыми, то, по крайней мере, сохраняли прежнюю форму. Конечно, времени прошло слишком мало, чтобы фиксировать отсутствие изменений в организме, но интуитивно Антип Анатольевич ощущал: он на верном пути. Глаза горели желанием жить вечно, самочувствие оставалось бодрым, даже неизбежные после пятидесяти мелкие болячки перестали беспокоить. Старость отступала.

Еще через месяц – когда отскабливание стен было завершено, настала пора чернового малевания, а в эркер ожидалась вторая картина – произошел досадный инцидент.

Антип Анатольевич привел в усадьбу делового партнера. Он часто так поступал, когда требовалась доверительная беседа – с глазу на глаз. Но в тот раз прогадал со временем, потому что именно в этот день Юхман сорвался.

Когда Антип Анатольевич проводил приглашенного партнера в игровую комнату, которую теперь использовал в качестве гостиной, из бывшей гостиной – ныне студии – слышались непотребные звуки пьянки, совсем такие, как некогда в подвальном помещении. Художник – самонадеянно позабыв, что ему позволили приглашать приличных девушек, – притащил неприличных блядей и отрывался по полной.

Гуляющие даже вывалились из студии, чтобы почеломкаться с хозяином. С трудом удалось загнать их обратно.

Хорошо, что Антип Анатольевич нашелся с объяснением.

– Оформляю новый интерьер, – пояснил он шокированному гостю. – Привлек гениального художника, из богемы. Экстравагантен, как все они, – но как, черт возьми, талантлив. Сумасшедшие деньги приходится платить. Но это же для души. Один раз живем, в конце-то концов! Хочется – в современном жилище, по высшему стандарту.

Он намеренно провел гостя по разоренному коридору и комнатам с выскобленными до кирпича стенами, демонстрируя, как приходится ужиматься – страдать даже – в ожидании современного дизайна.

Вежливый партнер промолчал, а что подумал, осталось неизвестным.

Больше Антип Анатольевич гостей в родовую усадьбу не приглашал, а встречался с деловыми партнерами в рабочем кабинете или в ресторанах. Пускай заражался на протяжении переговоров Angelus letalis – спешил потом домой, где за стенкой творил гениальный художник, и вестник смерти приказывал долго жить.

Между прочим, вторая – вывешенная в эркере – картина понравилась Лере.

– Василий в самом деле гениален, – обмолвилась она по итогам. – Особенно ему удаются пастельные тона.

От четвертой и в особенности пятой картин, на которых пастельные тона оказались неподражаемыми, подруга впала в экстаз, а от первой разрисованной в том же пастельном стиле коридорной стенки – чуть не в истерику. Чем напомнила Антипу Анатольевичу восторженных девиц из картинной галереи.

Сам он не испытывал особых сомнений насчет гениальности Юхмана, но пастельные тона насторожили. Слово было малознакомым – он начал подзабывать живописную терминологию, ввиду того, что та уже не требовалась. Гениальный художник был обнаружен, и омоложенный Антип Анатольевич забросил чтение популярных живописных журналов и посещение выставок. Вместе с тем присутствовало в этом термине – «пастельные тона» – что-то двусмысленное, скабрезное. Непонятно что даже, но ассоциации в голове возникли опасные – требовалось проверить.

И Антип Анатольевич – воспользовавшись отсутствием Леры и Юхмана, которого в обязательном порядке отослал посетить выставку современного искусства, – установил в студии и Лериной спальне скрытые видеокамеры. И вскоре – всего-то через неделю – имел на руках файл, на котором молодой человек активно трахал его подругу.

Поначалу Антип Анатольевич, разумеется, вскипел... но вскоре сознание прояснилось: привычка мыслить рационально взяла свое. Как ни прискорбно, но такое положение устраивало всех, в первую очередь Леру, которая заполучила молодого любовника.

Да черт с ней, Лерой! Куда важнее было то, что гениальный художник получал мощный стимул задержаться в родовой усадьбе. Вниманием женского пола он обделен не был, но как знать, а вдруг такая опытная и обеспеченная женщина как Лера увлечет молодого повесу?! Об этом можно было мечтать.

Посему Антип Анатольевич оставил адюльтер без внимания. Тем более, что с помощью адюльтера решалась проблема, по мере своего приближения волновавшая его все больше и больше.

Приближались рождественские каникулы, которые они с Лерой традиционно проводили в Эмиратах. Три недели старения? Антипу Анатольевичу – после того, как все прекрасно устаканилось, – сама мысль об этом казалась невыносимой. Поэтому он заранее начал обдумывать предлог, под которым Юхмана можно взять в трехнедельную поездку с собой. Но ничего не придумывалось, кроме этого... как его?.. пленэра. Однако, Антип Анатольевич опасался, что Лера поинтересуется, почему художника нельзя отправить на какой-нибудь другой пленэр, подальше от Эмиратов? – и что ответить на это, не знал. Теперь проблема исчезла: Лера будет не против иметь молодого любовника под боком, а на отсутствие логического обоснования, как всякая заинтересованная женщина, наплюет.

По всему выходило, что блядство Леры и Юхмана – во благо.

Куда хуже было то, что в деловом мире распространилась новость, будто шеф – под видом модного дизайнера – завел себе смазливого любовника и поселил у себя. Попросту говоря, сделался на старости лет пидорасом. Кто явился распространителем заразы, оставалось неясным. Партнер, посетивший родовую усадьбу во время устроенной Юхманом пьянки, не мог такого ляпнуть, поскольку своими глазами лицезрел девок, что с нетрадиционной ориентацией не вязалось. Правда – когда кампания вывалила из студии, – пьяный Юхман пытался обнимать хозяина, с причитаниями:

– Антипушка! Все для тебя сделаю! Как заказывал!

Но трактовать его бредовые речи в таком качестве было совсем уж непристойно, тем более для делового партнера. Оставалось считать, что клевета распространилась изнутри дома, от обслуживающего персонала: охранника, шофера, повара, стюарда, уборщицы, – но кто именно виновник, оставалось неясным. Возможно, Лера ляпнула о художнике кому-то из подружек – не со зла даже, а просто по природной женской болтливости, – а та уже переосмыслила, переформулировала и в таком извращенном виде распространила.

Черт с ним: ради наметившегося бессмертия, Антип Анатольевич готов был и это перетерпеть. В конце концов, даже в таком – беспардонно оклеветанном – виде он не был одинок среди коллег-предпринимателей. Пидорасы среди них попадались. Но проблемы с фирмой сказались на самоощущении не лучшим образом.

Началось вроде с мелочей, но они быстро перетекли в проблемы, потребовавшие личного присутствия Антипа Анатольевича – так сказать, на месте событий. Решение потребовало стоических усилий – возможно, крупнейших из тех, которые ему приходилось разруливать.

Естественно, что в хлопотах он старел – но в данном случае дела фирмы были важнее, и Антип Анатольевич не переживал. Месяц старения, к тому же частичного, – не смертельно. А взять Василия Юхмана с собой на фирму или в командировки, иногородние и зарубежные, куда за прошедший полтора месяца пришлось поездить, было совершенно невозможно. Этого бы никто не понял.

Наконец, проблемы благополучно разрешились: не без потерь, но опасность бизнесу уже не грозила. Можно было перевести дух, а там и рождественские каникулы подоспевали, с трехнедельной увеселительной поездкой в Эмираты.

Утром, как обычно, Антип Анатольевич заглянул в зеркало, чтобы причесаться, и... обнаружил на виске новую седую прядь – впервые с того времени, как связался с гениальным художником. Месяц вдалеке от Василия отразился на здоровье самым негативным образом.

«Неужели достаточно месяца?» – ужаснулся Антип Анатольевич.

Да, он пропадал на фирме – и помотался по командировкам, не без этого, – но в остальное время находился в пределах 20 метров от гения, согласно предписаний доктора Шмульце. Если не считать разделяющей их кирпичной стенки, конечно. И вот, как следствие, – целая седая прядь?! Что за несправедливость?

Поклявшись не расслабляться на деловом фронте, Антип Анатольевич решил отправить в Люцерн новый запрос, для перепроверки – во избежание ненужных подозрений и вообще нервотрепки. Взял ножницы и решительными шагами двинулся в студию.

Василий Юхман, с остекленевшим выражением на лице, сидел перед мольбертом. Творил.

На журнальном столике, подвинутом поближе, располагалась... ну да, палитра. Такая округлая дощечка с размазанными по ней красками. Чтение популярных журналов по современной живописи не прошло даром: кое-какие термины Антип Анатольевич усвоил накрепко. Кроме палитры, там же находились бутылка марочного вина (из барной стойки), стакан и вскрытая банка с маслинами.

За прошедшие полгода Василий вообще раздобрел лицом и остальным телом и смирился. Но время от времени сквозь его нетрезвое существование прорывалось душевное беспокойство, как у человека с нечистой совестью. Вот и сейчас, увидев в руках Антипа Анатольевича острый предмет, художник вздрогнул.

– Что? Что такое? – вскричал он.

– А то самое, – отрезал Антип Анатольевич, пощелкивая ножницами. – Хочу перепроверить результаты лабораторных анализов. Только извиняй, на этот раз сотки не получишь. Сдается мне, я достаточно плачу, чтобы претендовать на несколько твоих сальных волосинок... Да не дрыгайся, черт тебя подери!

– Печень у меня барахлит, – залопотал художник.

На что Антип Анатольевич сообщил, куда тот может засунуть свою больную печень. Ухватил за волосы и отхватил волос даже больше, чем требовалось для генетического анализа.

Непонятно, почему брадобрейство – операция заурядная и совершенно безболезненная – произвела на Юхмана столь тяжелое впечатление. Он, разом побледневший и осунувшийся, продолжал нудеть о пошатнувшемся здоровье и плохом самочувствии – хотя полминуты назад выглядел здоровым и счастливым.

Антип Анатольевич не стал слушать, а покинул студию, с образцом ткани в конверте. Конверт он в тот же день отправил в Люцерн, а сам сосредоточился на бизнесе, постепенно возвращавшемся в норму.

Бизнес бизнесом, а с того дня жалобы на здоровье начали повторяться. Как правило, Юхман прилюдно жаловался на печень – что не удивительно, так как пил он как лошадь, – но также на желудок, сердце, почки, ухудшающееся зрение и вообще внутренние органы.

Антип Анатольевич не обращал на нытье внимания. Даже радовался, что оно косвенно подтверждает методику доктора Шмульце. Гений постепенно выгорал, выбрасывая жизненную энергию в окружающее пространство. С другой стороны, жалобы подозрительно участились, и Антип Анатольевич забеспокоился, как бы Юхман не сыграл в ящик преждевременно. Хитроумный расчет строился на том, что парень продержится лет десять, после чего будет заменен на другого. Однако, с начала омоложения прошло чуть более полугода – слишком мало для достижения заметного эффекта.

Но – с печенью не шутят, и мучимый сомнениями Антип Анатольевич вызвал домашнего врача, диагностировать больного.

Врач приехал: средних лет профессор, но из уважаемых – квалифицированней некуда. Осматривал Юхмана довольно долго, в течение часа, а выйдя из превращенной в студию гостиной, сообщил:

– Никакой опасности для жизни не нахожу. Печень увеличена, конечно, поэтому алкоголем лучше не злоупотреблять. Но остальное в пределах нормы.

Антип Анатольевич расслабился: курс омоложения мог быть продлен.

– И вот еще что. Полагаю, вам необходимо знать, – добавил домашний врач. – Василий несколько раз интересовался, для чего берут на лабораторный анализ волосы. В частности, можно ли по ним установить, пригоден человек для донорства внутренних органов или нет. Чем вызван этот странный интерес, понятия не имею: психиатрия – не моя профессиональная область. Не желаете пригласить специалиста?

От приглашения психиатра Антип Анатольевич отказался, но все понял. Юхман прочухал, что нанимателю требуется от него вовсе не роспись стен и не живописные полотна, а нечто другое, – и вообразил, что его готовят к разделке на органы, для того и зазвали в уединенную усадьбу, и держат на правах арестанта, хотя высокооплачиваемого.

Смешно, конечно. Этот идиот решил, что никого здоровее Антип Анатольевич не смог отыскать – за такие-то деньги!

Художника требовалось срочно разубедить, и – начиная с того дня – Антип Анатольевич принялся во всем ему поддакивать.

Юхман скулил:

– Не могу работать. Печень ноет.

И слышал в ответ:

– Ладно, работа не волк, в лес не убежит – возьми больничный. Ты в самом деле какой-то желтый: у тебя печень определенно ни к черту. Или поджелудочная. Или мочевой пузырь. А может, все вместе. Да ты герой: удивительно, как роспись коридора успел закончить... А знаешь что, Вася? Скоро рождественские каникулы, так мы с Лерой в Эмираты на три недели намыливаемся. Думаем взять тебя с собой. Отдохнешь, поправишь здоровье, а там что-нибудь ценное намалюешь, еще более гениальное. Ты сможешь, Вася, я в тебя верю.

И нытье стихало как по волшебству.

Теперь роспись кирпичных стен, равно создание живописных полотен (в пастельных тонах) продвигались по плану: еще на полгода трудов бы хватило, а после Антип Анатольевич намеревался удерживать художника раскруткой творчества. Обширная инвестиционная программа планировалась.

Все было прекрасно, учитывая стабильность бизнеса. Личное присутствие руководителя на фирме не требовалось, и седых прядок на висках не прибавлялось. Последняя оставалась досадным напоминанием о том, что бизнес негоже запускать – но и выпрыгивать из штанов нет смысла, ясное дело.

В захлестнувшей его рутине Антип Анатольевич совсем позабыл про отправленный в Люцерн запрос, и когда – с двухнедельным опозданием – пришел ответ, даже не шелохнулся. Открыл украшенный медицинским вензелем файл совершенно спокойно, без малейшего предчувствия.

Доктор Шмульце писал:

«С прискорбием извещаю, что присланные вами образцы дали результат, близкий к отрицательному. Динамика деградации обладателя этих волос стремительна: есть основания предполагать, что от гениальности, ярко выраженной еще полгода назад, через месяц ничего не останется. В настоящее время лечебный эффект от нахождения поблизости этого человека близок к нулю. Полагаю, вам следует озаботиться поиском нового реципиента».

Прочитав такое, Антип Анатольевич пару минут сидел оглоушенный, а потом взвыл и выбежал в испоганенный малеванием коридор.

Кинулся в студию, в которой протирал штаны гениальный художник.

Как ни странно, Василий Юхман работал: погрузившись в себя, выводил замысловатую – желтую по голубому фону – кривую.

– Это что за халтура? – заорал Антип Анатольевич, даже не взглянув на незавершенный эскиз. – Где экспрессия? Почему энергия не брызжет? Ты правильно держать руку обучен, сучонок? По-твоему, за что я плачу?!

Застигнутый врасплох и ничего не понимающий Юхман обернулся, но ни слова не успел произнести в свое оправдание, как получил в зубы и опрокинулся вместе с мольбертом.

Антип Анатольевич избивал извивающегося под ногами творца со всем тщанием – что называется, от души. Крики разносились на всю усадьбу... причем кричал Антип Анатольевич, вымещавший на избиваемом неописуемую ярость.

С улицы в студию – по всей видимости, привлеченный истошными криками – ворвался охранник с пистолетом в руке. Увидев, что хозяин справляется без него, замер в дверях, в нерешительности.

Вбежала испуганная Лера – и сейчас же, дико взвизгнув, скрылась с глаз долой.

А Антип Анатольевич все не унимался – продолжал пинать окровавленного, свернувшегося в калачик Юхмана, крича при этом:

– Бездарь! Бездарь! Убью, гнида! Я тебе покажу, как коридор уродовать! Такую зачистку устрою, своих не узнаешь!

Немного успокоившись, приказал выкинуть художника из дому, со всем его убогим барахлишком. Но оплаченные картины оставил себе, разумеется. В конце концов, они были созданы ранее – еще гениальным художником, что подтверждал и доктор Шмульце. Не исключено, удастся выручить какие-никакие деньги, в компенсацию понесенных потерь. А вот за расписанный коридор – навряд ли. Сложно представить ценителя прекрасного, который захочет приобрести разрисованную в пастельных тонах кирпичную стену.

С моральными потерями было сложнее. Антип Анатольевич скрежетал зубами, опасаясь, что репутация пидораса прилипла намертво. Предчувствовал, что избавиться ее куда как сложно.

Уже месяц как Василий Юхман исчез из его жизни, а похабная история все не давала покоя, вызывая ярость и желание отыграться, – потому избиения паскудного малевателя было недостаточно.

Антип Анатольевич знал: пока не утолит гложущую его месть, не успокоится. Он был предпринимателем: условно законопослушным – но ровно до тех пор, пока не требовалось радикальных решений. К ним прибегал в экстренных ситуациях. Но сейчас возникла именно такая экстренная ситуация – и ничего другого не оставалось.

В итоге в одном очень укромном месте Антип Анатольевич встретился с одним очень неприметным человеком, которому сообщил нужную фамилию и передал толстый конверт с наликом.

Итогом этой встречи – ровно через неделю – стала новость об убийстве, потрясшая художественный бомонд. Среди бела дня, в центре Москвы, застрелили талантливейшего художника и литературного критика Семизначного.