Ангелы Белого Дома

Леся принесла из кухни табуретку, поставила в угол, выскользнула из тапок и вознеслась. Прямо к иконе с Мадонной. Этот дурацкий золотистый лубок Сережа подарил маме, когда та внезапно ударилась в религию. На картинке, выполненной в традиционном комниновском стиле, действительно была изображена Мадонна. Мадонна Луиз Чикконе — поп-звезда, известная своими шокирующими, а подчас и похабными выходками. Мама подколки не заметила, попросила закрепить под икону полочку и несколько лет исправно молилась в угол на довольную физиономию разудалой певички.

Девять дней назад мамы не стало. На Лесю, два года назад опустившуюся на дно депрессии и чувствующую себя там вполне уютно, это практически не оказало воздействия. Было серо, стало серее. Существуем дальше. Другие считали, что она стойко держится.

Матери только-только исполнилось шестьдесят, но Леся сама себя уговаривала, что это уже приличный возраст, что мама уже пожила и многие ее ровесники ушли еще раньше.

Несмотря на наличие сводных брата с сестрой, похороны с поминками Леся организовывала сама. Брат еще в конце девяностых уехал сначала в городок Шахты, в Россию, затем перебрался в Ростов-на-Дону. Писал он редко, звонил всегда на киевский стационарный номер, а после аннексии Крыма перестал звонить вовсе. Леся попыталась отыскать в записной книжке матери его адрес, перебрала старые конверты из выдвижного ящика, но ростовского местонахождения брата не нашла.

Сестрица же в 2015-м сорвалась в Польшу, как-то очень быстро там закрепилась, став правой рукой владельца клубничной фермы, забрала мужа с девчонками и оказалась такой занятой, что похороны бывшей мачехи в ее приоритетах очутились далеко не на первом месте.

На девятый день Леся наплевала на блины, кутьи, кисели и прочие церковные каноны и распорядки. Придя утром с Демеевского рынка, она сама себе налила полрюмки водки, выпила, поморщившись, откусила яблоко и пошла убирать с серванта стакан с болезненно выгнувшимся куском бородинского.

Затем, по непонятной логике, вспомнила про икону, пристально и долго смотрела на нее, затем тоскливо и обреченно решила, что хватит.

…На полочке было на удивление мало пыли. Леся потянулась за плоской серебристой свечкой, чуть сдвинула нижнюю часть иконы, та вдруг накренилась, заскользила по полированной поверхности и, крутясь в воздухе, рухнула вниз. Стеклянные брызги красиво сыпанули по полу.

С полминуты Леся тупо глядела сверху на результаты салюта, после решила, что не стоит рисковать и совать ноги в тапки, перешагнула на скрипучую кровать, села, обняла колени и неожиданно для себя завыла по-бабьи, длинно и стыдно.

***

— Ма-а-ам!

— Да, мой ангелочек?

— Почему они так шумят?

— Потому что…

— Потому что Майдан, Варька!

— Сережа! Выключи его вообще, нечего ребенка пугать!

— Леся, ну ты же видишь?! — Сергей показал рукой на экран ноутбука, словно это что-нибудь объясняло.

— Иди тогда на кухню, смотри свой Майдан…

— Мама, что такое Майдан?

— Это песня такая, Солнце. Сейчас я тебе ее спою…

Сережа взял ноутбук с мышкой и встал из-за стола, затем подумал, нагнулся и выдернул шнур из розетки. Похоже, спать он сегодня не собирался.

— Переведи-и-и меня-а-а-а через Майда-а-ан, через родное торжище людско-о-о-ое…

Не перевел… У человека тысячи способов умереть. В эти дни, когда незнакомые люди начали один за одним погибать под пулями «Беркута», Сережу невозможно было вынуть из сети. Первые дни он дергался, рвался туда «спасать страну».

— Семью спасай, — жестко сказала Леся. Когда было нужно, она переставала идти на компромиссы и кивать.

— Лесь, ты не понимаешь…

— Нет, Сереж, это ты не понимаешь! У тебя дочери три года. Мама болеет. Семью спасай. Только так страну спасешь…

Варька задавала жару с самого рождения.

Едва научившись ползать, она лезла во все шкафы и ящики, доставала посуду, тряпки, мешки, все, до чего дотягивалась. Зато с игрушками проблем не было никаких, играть Варя могла с чем угодно: с телефонами, пультами, машинками, Сережиными отвертками, любой ерундой, кроме кукол.

Чтобы отвлечь дочь на полчаса, достаточно было дать ей что-то новое, неизведанное и дальше заниматься своими делами. Правда, в этом случае появлялись другие риски, например, никогда больше не найти этой вещи или найти ее в крайне необычном месте. Из стиральной машинки Леся не раз доставала ручки, книжки, мамины очки и таблетки, а из унитаза вылавливала плоскогубцы и кубики.

Буквально позавчера Варька напихала себе полные уши пластилина и выстригла клок волос. Но все равно она была удивительным, беззащитным ангелочком, и Леся беспрестанно переживала, что с ней что-нибудь случится. А теперь еще этот Майдан.

Как же Леся в эти дни боялась. Криков, фейерверков, коктейлей Молотова, милиции, людей в шарфах и балаклавах, — всего, что делало ее любимый, привычный Киев незнакомым, черным и пугающим.

Зря боялась.

В один из вечеров, вернувшись с работы, она обнаружила, что Сережи дома нет. И Варьки тоже. Не найдя на стене в коридоре санок, Леся решила, что семейство ушло кататься в котлован, но вот уже в окна заглядывала тьма, а тревожные голоса из включенного у мамы телевизора нагнетали.

Ушел таки, зараза, на свой Майдан, решила Леся, еще и дочку с собой потащил, зная, что она будет ругаться, если он оставит ребенка на больную мать.

Мобильный не отвечал. Леся, не чувствуя вкуса слопала вареную картошку, засыпанную обжаренным луком, выпила чай, забыв положить туда сахар, и принялась смотреть в окно.

Когда к девяти часам домочадцы так и не объявились, Леся пришла к маме в комнату, уселась на краешек дивана и уставилась в телевизор, пристально вглядываясь в лица бастующих, среди которых время от времени показывали какие-то окровавленные физиономии. Ну не может же Сережка быть там! Или, может? Но ведь не с дочкой…

Около десяти в дверь позвонили. Несколько часов назад Сережу с Варей банально сбил машиной пьяный технолог кондитерской фабрики. Насмерть. В двухстах метрах от дома. Санки остались валяться у бордюра.

После третьей истерики Лесю выключило. Был какой-то суд, в стране менялась власть, людей убивали, на столе ждала неоконченная кандидатская — все это проходило мимо. Мозг заполнили шуршащие шарики пенопласта. Пш-ш-ш-шш. Белый шум. И только мама, настойчиво требующая внимания и помощи, удерживала Лесю от желанного шага из окна третьего этажа их Белого Дома.