Анима

Гас опрокидывает шахматную доску и валится на пол в судорогах.

Санитар у двери бросается к нему, на ходу нажимая красную кнопку.

Взвивается сигнал тревоги — все бросаются врассыпную.

Гас рычит, плюётся и бьётся головой об пол.

На его лице, руках и шее вздуваются вены, из носа течёт кровь.

В комнату вбегают еще трое санитаров, они пытаются вколоть Гасу инъекцию.

От воя сирены у меня раскалывается голова и рот наполняется слюной. Я затыкаю уши, вжимаюсь в тёплый пластик пола и считаю до ста. Счёт успокаивает

Молчаливый Ронни, забившийся под стол, смотрит на меня и растягивает покусанные губы в ухмылке. Потом он вскакивает, хватает с пола шахматную доску и обрушивает её на голову санитара.

С диким хохотом он бросается на другого

Резкий удар дубинки сбивает его с ног, разряд электрошока заставляет взвыть от боли и Ронни падает на пол.

Сирена продолжает сотрясать воздух. По периметру набирают силу кристаллы, от напряжения внешнего контура в окнах дребезжат стекла. Импланты под кожей срабатывают — теперь меня будто жгут раскалёнными иглами.

Я слышу полный боли крик Фабио, вижу, как рядом с ним Аарон бьётся головой об стол. Боль, нарастающая внутри меня, почти невыносима. Тело извивается, сердце скачет в груди, немеют пальцы, каждый вздох даётся с трудом. Горло сжимает спазм, кашляю, в глазах темно, из носа льётся кровь.

Вой сирены внезапно смолкает, гаснет ядовитый свет предохранителей — и боль отпускает. Я прислоняюсь лбом к холодной ножке стула и пытаюсь отдышаться. Остатки боли смывает беспамятство.

****

Прихожу в себя. Темно и холодно. Где-то капает вода. Кап-кап. Кап-кап. Капанье, как зубная боль, сводит с ума. Не пошевелиться, тело не слушается. Ноги сводит, голова кружится, рвотные спазмы выворачивают пустой желудок наизнанку. Во рту сухо, а где-то рядом, монотонно капает вода. Кап-кап. Я кусаю губы, но от вкуса крови лишь тошнота.

За дверью громыхает тележка. Везут ужин. Жуткий белый кисель, безвкусная каша и кусок булки. Не будешь есть — впихнут насильно.

Закрываю глаза, стараюсь не думать о еде. Слышится мерзкий скрип железной решётки, шаги и голоса. Потом шум снаружи стихает, я снова один на один со своей мученицей – жаждой. И снова кап-кап-кап.

Темнота и жажда, тишина и боль. И так до бесконечности…

Голоса. Скрип решетки. Звон ключей. Резкий свет. Я зажмуриваюсь, со стоном пытаюсь отползти в сторону и забиться в угол. Надо мной нависают тени санитаров. Укола не чувствую, но бедро почти сразу немеет, и все тело становится ватным. Ничего не вижу, только слышу – шаги, скрип решетки, голоса, скрежет замка и вновь я окружён спасительной темнотой.

Тепло сменяется жаром, по венам продирается раскаленная лава. Боль скручивает мышцы, давит изнутри, отдаётся в животе, стучит в висках. Пальцы не гнутся, по лицу струится пот, меня трясёт мелкой дрожью. Задыхаюсь, меня мутит, уши забивает ватой, больше я не слышу как капает вода.

****

Сижу в коридоре, мир вокруг прикидывается нормальным. Никто не кричит от боли, никого не скручивают судороги. Мимо меня в инвалидной коляске, провозят Фабио. Его невидящий взгляд застрял в пространстве, скрюченные пальцы дрожат. Санитар за его спиной, насвистывает себе под нос, шаркает ногами и жуёт жвачку.

Донни сидит на полу и раскачивается, как матрёшка, ударяясь головой о стену и улыбаясь. Вены на его руках черные, кожа серая. Ему недавно сделали укол и он пока не чувствует боли.

Не могу смотреть, отворачиваюсь.

Гас и Лори «играют» в шахматы на пустой доске. Шумит радио, но я не могу разобрать слов. По коридору блуждают люди, не понимающие, одурманенные, все улыбаются.

Ронни не видно. Либо в карцере, либо на столе у патологоанатома.

Подходит Санни, садится, молча достаёт из кармана колоду карт. Его некогда длинные русые волосы, теперь коротко подстрижены, а на затылке красуется татуировка в виде змеи, клеймо каждого гостя этой клиники. Он уже почти свободен, ещё пара дней и Санни вернётся в тот, другой мир. Когда-то он уже пытался жить там, но мир отверг его. Отверг его дар.

Человечество не желает видеть в своих рядах тех, кто умеет читать мысли.

Санни работал в цирке, показывал детям фокусы, и вроде даже был женат, но лишь до тех пор, пока не доверил любимой женщине свою тайну…

—Наш Анима вернулся, - с усмешкой произносит мой друг, и хохочет, безумно и громко, почти как раньше. Почти…

Санни достаёт из кармана две электронные сигареты, нам такие выдают за хорошее поведение раз в месяц, говорят, они от местной благотворительной организации по правам человека. Табаком там и не пахнет, какая-то ядреная химия пополам с успокоительным, а может и синтетическая марихуана. Мы закуриваем. Сижу и пытаюсь вспомнить на какой мы планете? Колония или федеративная республика?

—Завтра шоу, — говорит Санни. — Снова охранникам веселье — труп от стены отскребать.

Ответить тут нечего и мы просто молча курим.

Санни встаёт и идёт прочь, не оглядываясь, а я вдруг набираюсь смелости и кричу вслед:

—Эй, Санни, ты то когда?

Он со всей силой швыряет сигарету в стену, та отскакивает, от его боли пространство вокруг идет волнами. Фоном шумит радио, я вслушиваюсь, пытаясь отвлечься, но понимаю только, что, сотрясая воздух, звучит слово «анафема», вот только термин давно утратил своё первоначальное значение. Теперь это не отлучение от церкви, а полный разрыв всех торговых связей с землей. Изгнание внешней колонии из ойкумены равно смерть. Медленную и архаичную, от голода и дикости. Я падаю на пол и смеюсь до слез, а после уже не могу остановиться и просто плачу.

****

Воздух. Свежий воздух. Дневной, солнечный свет и трава. Я падаю на колени, утыкаясь лицом в землю и дышу. Жадно глотаю воздух и смеюсь. Поднимаю глаза, и вижу небо. Чистое, бледно-голубое, бескрайнее небо, даже голова кружится, настолько я счастлив в эту минуту.

На краю лужайки в инвалидном кресле сидит Фабио, лицо его безучастно. Мне жаль, что он не способен почувствовать эту мимолетную радость, оценить первозданную красоту мира и ясного неба. А вот Гас, что лежит рядом со мной, понимает. Смеётся искренне, как ребёнок, а по лицу текут слёзы. И Лори понимает, раскачивается туда-сюда, жуёт пучок травы и глупо ухмыляется.

Подходит Свон, садится рядом и, ткнув пальцем в небо, заявляет:

—Всегда хотел летать! Вот выйду отсюда и пойду учиться.

Свона завтра выпускают, он счастлив и строит планы.

—В академию пойду! Пришлю вам оттуда открытку.

Я громко смеюсь, как дурачок и катаюсь по траве, не реагируя на пустую, восторженную болтовню. У каждого свои спасительные грёзы. Свону не стать пилотом, но и расстраивать его раньше времени незачем — пусть порадуется. Иметь мечту это уже счастье для таких, как мы.

— А я вот, знаете, всё время вижу сны, — меняю я тему разговора. — А вам снятся сны?

—Сны? — глаза Свона загораются. — Расскажи!

—Вчера видел девочку, лет десяти. Сидела на остановке, читала какую-то книгу с яркой обложкой. Волосы у неё золотые-золотые и длинные. Помнишь, как были у Иден. За спиной рюкзачок, маленький такой, в виде мишки…

Тишину разрывает громкий вопль. Вскакиваю и оборачиваюсь. Это Санни. Мой друг висит на стене. На губах застыла улыбка, глаза широко распахнуты. Тело в трёх местах пробито защитными шипами. Смерть наступила мгновенно. Электрический разряд в тысячу вольт.

Воет сирена. Со всех сторон уже несутся санитары.

Все замерли на местах, многие вообще не понимают что происходит.

Я смотрю на Санни и хочется выть от досады. Наш друг предпочел смерть свободе.

Свон, стоящий рядом со мной, содрогается от рыданий и прячет лицо в ладони.

Мне прилетает дубинкой по спине. Согнувшись, я мешком заваливаюсь на землю и прижимаю колени к груди, чтоб не отбили внутренности. Для надёжности санитар добивает меня электрошоком, чтоб наверняка.

Бьют всегда без разбору. Даже безобидному Свону досталось, и он корчится рядом со мной на траве.

Безмозглые фарма, которые уже не первый год едят химию, от страха подвывают, сбиваются в кучу и жмутся друг к другу, охранники орут и палками загоняют их в здание лечебницы. Никто не сопротивляется. Нет у них тоски по небу, солнцу и траве. Фарфоровые куклы, а не люди. Полые внутри, аж сквозняки свищут.

Так выглядит последняя стадия, когда другие способы воздействия исчерпаны.

Тело Санни снимают со стены и укладывают на носилки.

Уже теряя сознание, вдруг спрашиваю себя, а что выберу я? Смерть или иллюзию свободы?

****

Кап-кап-кап. Снова вода монотонно капает в темноте. Мне очень холодно. Лекарство пожалели и я дрожу всем телом, вжимаясь в каменный пол. Из головы не выходит улыбающееся лицо Санни. Он уже знал, что сделает это, а я мог бы догадаться. В карцере сырой, тяжёлый воздух, я глубоко дышу и понимаю, что боюсь. Боюсь сделать выбор. Умирать не хочется, но и жизнь в оковах разъедающей химии — не жизнь.

Собрав последние силы, отбрасываю тело и тенью проекции переношусь в коридор. Становится намного теплее. Вокруг никого и я направляюсь к двери, ведущей на лестницу. Беспрепятственно преодолеваю два этажа и оказываюсь в служебном секторе.

Дана привычно сидит в своём тесном кабинете. На столе горит лампа. Я смотрю на неё и не могу оторвать взгляд, так она прекрасна.

Дана работает здесь совсем недавно. Кажется, перевели откуда-то. Я не знаю в чём она провинилась, раз оказалась здесь, но это пропащее, жестокое место не для неё. Она другая. Никогда не кричит и всегда найдёт для тебя доброе слово. Я часто хочу заговорить с ней, но не решаюсь. Лишь украдкой заглядываю к ней по вечерам, тайком полюбоваться. Вот и сейчас, никем не замеченный, смотрю как она сосредоточенно читает что-то и записывает в блокнот.

Тишину нарушают шаги в коридоре и я вжимаюсь в стену. Звенят ключи. Похоже, санитары, ночная смена. Шаги эхом отдаются под высокими потолками. Их двое, они тихо переговариваются и быстро приближаются.

Судорожно пытаюсь дышать, то ли от страха, то ли от напряжения. Моя проекция отбрасывает тень и при желании меня можно увидеть, если знать, куда смотреть, поэтому я четко прокладываю свой марштур, избегая ярко освещенных мест и сигнатурных камер. Но таких на моё счатье мало, власти какждый год урезают бюджет, а сотрудники подворовывают, так что большая часть экранов на стенах не более чем муляжи с заезженной пластинкой внутри.

Остановившись у дверей кабинета, санитары многозначительно переглядываются. Они тоже знают слепые места и не таясь заходят. Намерения их прозрачны, они не скрывают похотливых улыбок и я содрогаюсь от отвращения. Медсестры давно научены горьким опытом и никогда не забывают ночью запирать двери. Дана кричит и пытается убежать… Вот-вот загорится аварийный свет.

Я еще могу уйти и никто не узнает обо мне, я всё также буду совершать свои ночные вылазки… Если бы я только мог…

Крик Даны обрывается, за дверью с грохотом падает и гаснет лампа. Захожу в кабинет, вижу бритые затылки охранников мокрые от пота. Начинаю считать — тридцать, двадцать девять, двадцать восемь…

У меня полминуты.

Девушка яростно сопротивляется, хотя силы явно неравны. Рот ей заткнули тряпкой, и в наступившей тишине, отчетливо раздается звук рвущейся ткани.

Подхожу к одному из санитаров сзади и хватаю его голову руками. Санитар, пару раз дёрнувшись, заваливается на бок. Со вторым сложнее. Он уже видит меня и вскакивает, но с дуру хватается за стул, а тот металлический и почему-то не прикручен к полу. К сожалению для него эффект моего прикосновения подобен сильному электрическому разряду. Охранника трясёт, стул с грохотом падает, пальцы необратимо скручивает, обугливаются ногти. Тело, оседая на пол, бьётся в конвульсиях, но широко распахнутые глаза уже не видят.

Дана смотрит на мою тень с ужасом и пытается отползти в сторону.

Мне хочется успокоить её, но все что я могу сейчас — уйти. Выбор сделан. Я не сожалею об отнятых жизнях и не думаю о том, что будет завтра.

Включается аварийный свет.

****

Кап-кап-кап. Привычный, мерзкий звук. Я открываю глаза. Всё тело ломит от боли, голова гудит, словно внутри протянули линии электропередач, и вновь даёт о себе знать моя вечная спутница – жажда. До утра ждать осталось недолго, но ожидание наказания — мука страшнее самого наказания.

Кап-кап-кап. Звук бьёт по голове, накатывают волнами дрожь и холод. Очень хочется пить. Побочный эффект проекции — обезвоживание. Выйдешь слишком надолго и не вернешься. Мертвому телу душа не нужна.

Снова шаги. Звон ключей. Грохот открывающейся двери. В камеру врывается тусклый свет ламп. Их трое, они в защитных костюмах, в руках наручники и цепи, в кобуре, настоящее, боевое оружие. Я усмехаюсь и тут же получаю по физиономии. Меня поднимают на ноги, надевают пластиковые браслеты и волокут куда-то. Снова лязгают замки, впереди маячит решетка, перед глазами расплываются мраморные плиты пола, из носа капает кровь. Я не знаю, куда меня тащат, и не хочу догадываться. Страха нет. Убьют? Ну что ж, может и к лучшему. Лекарствами уже третий год травят, но пока эффект обратный. Именно попав сюда я обрёл настоящую силу - силу электричества. Правда работает она лишь вне тела, а потому не может помочь мне сбежать.

Коридор заканчивается. Меня поднимают на ноги. Передо мной стоит женщина. Высокого роста, с русыми волосами до плеч; ни халата, ни нашивок. Строгий, брючный костюм. Красивая, её большие серые глаза смотрят оценивающе.

—Здравствуйте, Андрей, – обращается она ко мне на моем родном русском языке. Я теряюсь и не знаю, что сказать, но она и не ждёт ответа.

—Снимите цепи, господа, — теперь она говорит на ксено и тон её не допускает возражений. Конвоиры в нерешительности переглядываются, ее приказ нарушает правила техники безопасности.

—Всю ответственность беру на себя, — добавляет она.

И хотя за такое вполне можно лишиться работы, цепи оказываются сняты.

Я с удивлением и растерянностью смотрю на свободные руки и не знаю, что и думать. Но моё растерянное состояние длится недолго. Мы подходим к двери в кабинет, и когда та распахивается, я с криком падаю на колени.

Ограничители выкручены на максимум. Мерзкий, острый как бритва, искусственный свет защитных кристаллов, бьёт по глазам, выжигая сетчатку. Импланты под кожей раскаляются добела и тысячи игл вонзаются в тело и мозг.

Проклятье! Доктор Коул как всегда само гостеприимство! Наверняка он просто в ярости от того, что пропустил мою эволюции у себя под носом!

—Доктор Коул, прекратите немедленно, – незнакомка не повышает голоса, но кристаллы тут же гаснут. Я снова могу дышать, но ноги держат плохо, и охранники помогают мне подняться и перешагнуть порог кабинета.

—Вы, моя дорогая, зря не заботитесь о безопасности. Наши пациенты исключительно неординарные личности, – с натянутой улыбкой заявляет доктор, а потом обращается ко мне:

—Как вам спалось этой ночью, господин Верлен?

Его голос действует на меня, как холодный душ.

—Молчите, значит. А мы вот, с мисс Раш, очень бы хотели услышать причину из-за которой вы вчера убили двух служащих больницы. Может вам будет интересно узнать, что за данное преступление полагается смертная казнь.

В упор глядя на доктора, я обнажаю зубы, как загнанная в угол собака. Разговаривать с ним в мои планы не входит. Тем более, я уверен, он и сам знает причину, но корпорация “Ментал Юнит” предпочитает замалчивать такие инциденты, избавляясь от жертв насилия, приумножив их счёт в банке. Кто-то даже скажет, что меньшее из зол.

—Доктор Коул, — вмешивается мисс Раш. — Позвольте мне.

Мисс Раш долго смотрит на меня, и я удивляюсь — очевидно же — канцелярская крыса! Ёё удел — бюрократическое колесо. Подтвердив мою догадку, она начинает монотонно зачитывать по памяти выдержки из моего досье:

—Андрей Верлен. С некоторых пор называет себя Андреас Верлен. Родился на Проксима-4, одной из колоний Торговой Федерации. Впервые ступил на землю в возрасте 14 лет и через два года по заказу Федерации угнал концепт-звездолет модели G-7. За что был осуждён и приговорён к 10 годам в исправительной колонии. Через год бежал. По подсчетам Миротворческой Организации Объединенных Систем Земли за Андреасом Верленом числится более сотни угонов торгового и боевого космического транспорта. Объявлен вне закона на всей территории Империи Земли. В 2845 году был арестован и передан в Институт пси-адаптаций. На Проксимо-4 остался старший брат, Даниил Верлен. Мать и отец, Анна и Самуил Верлен, на данный момент считаются пропавшими без вести, после крушения корабля Даная-8, на котором они пересекали звёздное скопление Энрия. Обладает способностью отделять свою ментальную проекцию, за что получил прозвище «Анима».

Мысли путаются, боль накрывает волнами, будто море шумит в ушах. Заканчивает мисс Раш свою пронзительную речь фразой:

—Попал под амнистию и был бы досрочно освобождён, но вчерашнее происшествие наглядно показало несовместимость господина Верлена с законом и порядком. Очевидно, объект опасен для общества и из программы по досрочному освобождению исключается.

Я не понимаю о чем идет речь вынужден переспросить:

—Вы не могли бы повторить? Кажется я упустил суть. Что за амнистия?

—На Пронимо-4 произошел несчастный случай, погиб ваш брат, Даниил. Власти колонии ходатайствовали о вашем досрочном освобождении, так как вы являетесь единственным живым родственником Алисы Верлен, дочери Даниила. Изучив ваше дело, комиссия ОС отправила меня сюда для проведения более тщательного расследования. Несколько часов назад были подписаны бумаги о вашем освобождении, но в свете последних событий я буду вынуждена их аннулировать.

Несчастный случай… Колени подгибаются, в глазах темно, я падаю куда-то, во мрак, в темноту. Даниил! Данька! Не может быть!

Алиса, его дочь и моя племянница. Ей сейчас, должно быть лет восемь…

Я не сразу понимаю, что кричу. Доктор Коул нажимает кнопку на столе и тысячи игл пронзают меня. Я плачу и впервые по-настоящему хочу умереть. Умереть, значит не чувствовать боли, рвущей мне душу. Вот только я не могу себе это позволить, ведь теперь у меня есть Алиса. Нет, это у Алисы есть я.

И вот тогда мир начинает мерцать и меняться, стрелки часов вселенной скрипят и время оборачивается вспять. Пространство снаружи рвётся на куски, а под кожей рвутся жилы и закипает кровь в теле. Мне нечем дышать, а на сомнения совсем не остаётся времени, шанс только один и я решаюсь…

****

Кап-кап-кап. Безумие подступает медленно. Кап-кап-кап. Я вижу перед собой длинный тёмный коридор. Слышу шаркающие шаги и звон ключей. От острого чувства беспомощности стискиваю зубы, но с места не двигаюсь. Мучает жажда. Холодно и больно, но внутри - жар, жар - это чувство вины. Вспоминается улыбающееся лицо Санни, когда тот, наконец, обрел свободу.

Кап-кап-кап…

Я стряхиваю с себя наваждение, зажмуриваюсь, но тут же перед глазами всплывает другое лицо. Милая улыбка и добрые глаза. Лицо Даны.

Шаг, еще шаг, переглянувшись, мужчины заходят. Я могу успеть. Все еще можно исправить, но...

Кап-кап-кап…

Вздрагиваю всем телом от её крика, вот сейчас упадёт лампа и погаснет свет...

Я хочу раствориться, стать бесчувственным и холодным, как каменный пол карцера. Зажимаю уши руками, зажмуриваю глаза до слёз. Темнота сглатывает полный отчаяния крик девушки, шум, возня, рвущаяся ткань… Громко капающее отчаяние отсчитывает секунды как метроном. Настоящее здесь, оно случилось, обрело плоть, кровь и слёзы, отбросило себя и стало прошлым. Я ничего не могу изменить. Не должен, потому что у меня есть Алиса, а у неё есть я. Теперь есть.

Я убежден — сегодня у двоих брошенных людей во вселенной появилось будущее.

Стою у ворот института и слушаю, как металлические створки отсекают прошлое за моей спиной. Свежий, морозный воздух бодрит и холодит лицо, я прячу руки в карманы тонкой куртки и поднимаю глаза к небу. Белое, холодное солнце радует глаз. Я больше не оглядываюсь, лишь сильнее сжимаю в руке распоряжение о досрочном освобождении и билет на торговый крейсер до Проксима-4.

Передо мной опускается аэротакси, прячась от холода, я быстро забираюсь внутрь. Автопилот не грешит болтовней и я предоставлен самому себе.

Я закрываю глаза и представляю себе девочку с золотыми волосами и рюкзаком в виде мишки. Она ждет меня.

Преодолевая земное тяготение, машина быстро поднимается в черную космическую высь. В будущее, которое еще только может со мной случиться.