Анку

— Мой господин, если вы сочтете возможным не шевелиться…

— Да я сижу как пень, чего тебе еще?!

Иллу вздохнул. Наклонился, взял арматора за подбородок, аккуратно приподнял.

Гаер терпеливо сузил двуцветные глаза.

— Так, и осталось немного подравнять, — Иллу легко скользнул лезвием вдоль виска, кивнул, отодвинулся. — Готово! Теперь взгляните. Не хуже, чем у мастера-салмани!

Раскрыл перед арматором походное складное зеркальце, инкрустированное костью, цветным деревом и перламутром.

Гаер поглазел, покрутил башкой.

— Аж помолодел, — сказал, подмигнув помощнику. — И ухи целы, оба два. Молоток, куколка! Теперь и жениться не зазорно!

Иллу улыбнулся, прибирая инструмент.

Об уходе за волосами он знал все, если не больше. Традиции и сама культура вменяли юношам и девам благородного происхождения блюсти красоту тела и волос. Иллу разбирался в гребнях, заколках, масках и отварах, маслах и ароматах, сообщающим волосам блеск и прочность. Поэтому когда арматор в сердцах посетовал, что никак не может дойти до стригаля и зарос, что овца по осени, Иллу немедля предложил свои услуги.

К тому же, им все равно нужно было занять себя в пути. До Хома Вепря добирались на перекладных.

Арматор бесшумно подошел со спины, заглянул через плечо.

— Сам-то как, не думаешь косу резать?

— Только если перед лицом неминуемой гибели, — серьезно ответил Иллу. — Обрезать волосы — великое бесчестье для представителя знатного рода.

— Да я шучу, не топорщи хохолок, представитель, — Гаер взвесил на руке его волосы, тщательно расчесанные и переплетенные с уместными в дороге украшениями. Довольно отметил. — Ишь, наел себе красоту на казенных харчах.

— По сей день на моей родине по весу волос, их густоте и блеску судят о готовности человека к супружеству, — улыбнулся Иллу.

— Ну ты, судя по всему, давно готов.

Иллу деликатно отобрал «красоту» у арматора.

— Говорят, на Аркском поле вы сражались бок о бок с представителем легендарного рода Третьих. Правда ли, что племя их отличается нерассказуемой красотой, а волосы подобны полночным рекам?

Гаер хмыкнул, почесал висок.

— Ну, как красота…. Ну да, Лутова. Не от мира людей. А волосы — одно название, там скорее информационное облако, шерл, которое в случае нужды еще и в хореограммы можно было втащить. Ну и втащить тоже. Буквально, ха, кости из кожи выдернуть…

Гаер задумался. Иллу научился различать, когда его господин попадал в тенета прошлого или же когда его мысли занимало настоящее. Арматор умел решать быстро, но иногда, как и все люди, позволял думам нести себя, точно круторогим волам-волнам.

— Я приготовлю тебе кофе.

— На этой посудине? Где ты его найдешь? Кок здешний и словей-то таких не знает. Выдаст тебе бобов с горохом, вот и вся духовность.

— Я позаботился взять все необходимое с собой, — скромно, но гордо улыбнулся Иллу.

— Да ты золото!

— Я много лучше, — серьезно отозвался Иллу и под хрипловатый смех отправился за своей поклажей.

Тэшку встряхнуло, повалило на левый борт, потащило, судя по ощущениям, поперек. Иллу попробовал упасть, но Гаер сцапал его, как кошка мячик, и придержал.

Спирали Бруно — непременный, летний аттракцион Лута. Он не грозил ужасной гибелью, но сулил ужасное веселье: выбраться было невозможно, только пройти спирали от и до, подчиняясь прихотливым изгибам образования…

— Капитан — говно, небось жену ебет, как корабеллу ведет, все не туда и не так.

Глухо проскребло по днищу и бедолагу завалило на правый борт.

Иллу ойкнул. Гаер крякнул.

В стену брякнуло.

— Да, в общей-то каюте небось куда как веселее…

Иллу сглотнул, отвлекаясь от муторной тошноты, тянущей нутро. Представил. Пожалуй, это было верным и мудрым решением, взять отдельную каюту.

И как хорошо, что кофе выпить они успели, а поужинать — нет.

— Тебя Лут всегда жаловал?

— Хо! Малолеткой бил так, что я блевал дальше чем ссал. Это после притерпелись друг к другу. А ты как?

— Я с детства ходил в море. Тоже… Притерпелся.

— Морской олененок, получается?

Иллу улыбнулся. Глупые разговоры, как ни странно, помогали.

— Может, однажды выберемся к морю? Возьмем Лина… Ну и Миху тоже, приложением пойдет.

— Прекрасная идея, мой господин. Твоему брату будет отрадно.

— Ему всегда есть с чего радоваться, он нетребовательный заяц. Я больше для тебя…

Корабеллу опять встряхнуло. Иллу невольно ухватился за Гаера.

Как бы ни была тверда его вера, знание вопило: они из красного мяса и белой кости, они — люди, в хрупкой деревянной облатке, в пасти бездны.

Гаер смеяться не стал, ободряюще сжал плечи.

— Скоро закончится, — сказал. — Глаза не жмурь, так хуже. Вон, гляди лучше, что мне Эдельвейс прислал… Навалил так навалил, лопатой не разгрести. Поможешь разобраться, не?

Иллу нехотя разлепил влажные ресницы. Гаер держал в руках ихор, раскрытые лепестки которого передавали списки и графики: хозяйственное обеспечение Башни. Вникать не хотелось ужасно, хотелось лечь и умереть. И желательно достойно.

Но Иллу не мог позволить себе такого вопиющего проявления слабости и постыдного малодушия при арматоре.

— Да, конечно. Конечно, мой господин.

Хом Вепря встретил путников мягким жемчужным сиянием: солнце прятало лицо за вуалью тончайшей серой пряжи, отчего все казалось объятым странным, сновидческим мерцанием.

Иллу еще мутило, но каменистая земля под ногами возвращала уверенность.

А она Иллу была нужна как никогда.

Гаер мрачнел все больше. Точнее — замыкался. Закрывался. Отдалялся.

Не шутил и не дразнил Иллу, говорил коротко и по делу. Совсем не походил на самого себя. А ведь Гаер был тем, кто не терял присутствия духа даже перед вдвое превосходящим противником, кто не отчаивался и не позволял унывать другим даже в самом жутком, смертью разящем, заломе.

Местный транспорт для долгих дорог походил на массивный короб, поставленный на широкую спину многоногой твари. Иллу со сдержанным ужасом косился на ее лапы, похожие на ноги паука-сенокосца, в состоянии покоя сложенные и блестящие, точно металлические спицы зонта. Возница курил в стороне, лениво болтал с другими погонщиками, наблюдая, как помощники рассаживают пассажиров и размещают багаж.

У Гаера и Иллу всей поклажи было — пузатая сумка и заплечный мешок.

— Это козьи пауки, — сказал Гаер без привычной усмешки, поймав беспокойный взгляд Иллу, — ну, или паучьи козы, одним раком по буеракам. Ездовые здешние. Пряжу дают, молоко там, везде пролезут… Им в привычку на спинах потомство таскать или камешки для гнезд, так и приручают. Не дрейфь, короче, нормально доедем.

Ехали в самом деле нормально, но долго. Козий паук бежал резво и мягко, неровная каменистая дорога и препятствия вроде речушек, завалов и горбылей холмов были ему нипочем. В один момент помощник и возница раскрыли кожаный навес, оказавшийся крыльями, и попутный ветер придал ускорение. Иллу, толком не отдохнувший на корабелле, уморился однообразным пейзажем, и очнулся, только когда Гаер потряс его за плечо.

Вскинулся, тараща глаза — сам не заметил, когда успел навалиться на арматора, еще и обслюнявил во сне. Пока подбирал приличествующие слова, Гаер уже двигался к выходу. Пришлось подхватиться и спешить следом, аккуратно лавируя между корзинами и клетками с курами.

Иллу проводил взглядом странный экипаж, огляделся растерянно. Кругом, куда ни глянь, тянулась мерная, мирная гладь холмов. Пахло горькой, цветущей травой и пылью. Возможно ли, что Гаер ошибся? Эту мысль он отмел сразу.

Гаер хмурился, глядел под ноги. Губы его шевелились.

Наконец, встряхнулся, вскинул на плечо сумку.

Кивнул Иллу — и зашагал в сторону от дороги, по едва приметной тропинке.

— Где-то здесь…

Чем ближе они подходили, тем дальше казался Гаер.

Память милосердна. Иначе женщины перестали бы рожать, а мужчины — воевать.

Там, где некогда стояла родная деревня Гаера, нынче текли холмы. Зеленый бархат покрыл останцы прошлого, спрятал от жадных глаз боль. Только валуны, сложенные определенным образом, напоминали, что некогда здесь смеялась и пела жизнь.

Гаер, не глядя на помощника, сбросил поклажу, зашагал прямо туда, к окаменевшим костям, одетым в мягкий мшистый бархат.

Иллу остановился. Он знал: призраки прошлого, как и видения будущего, следует встречать глаза в глаза, один на один.

Но сидеть бездельно, бездеятельно сложив руки, Иллу тоже не собирался. Укротить сизых коней тревоги можно было одним проверенным способом. Он огляделся — и принялся за работу.

Когда небо стало тяжелым и черным, как взгляд ревнивого любовника, а Иллу поставил крылатую палатку, завел огонь и приготовил горячую еду — только тогда Гаер вернулся. Вышел из темноты, ступая неслышно, точно призрак или ночное животное.

Остановился рядом. Руки его беспокойно двигались — он держал себя за локти, ногти скребли кожу, словно Гаер пытался оттереть зелень и кровь.

Иллу сжал его запястья, запрещая вредить себе.

Гаер глубоко вздохнул и поднял голову.

— Ужин готов, Джаан, — сказал Иллу спокойно, твердо и ласково. — Поешь.

— ….и, знаешь, когда я увидел его, увидел Лина, я натурально чуть не рехнулся. Молли, мне вернули мою Молли! Видит Лут, я утратил разум, пусть на мгновение, но я видел ее, я видел, Иллу! Веришь мне?

— Верю, Гаер.

— И, когда мы выбрались… То есть это я теперь понимаю, что Имран Лина спасал, а не мою задницу, поэтому позволил сбежать обоим…. Когда выбрались, я так хотел, я так хотел, чтобы мы были, чтобы мы стали братьями, и Лин, он, ну ты знаешь… Он не то чтобы добрый, это пошлятина какая-то мягкобрюхая, он понимающий. Вот смотрит — и понимает. Тебя. Дятла, цыгана этого. Чижика-ежика, собаку-поросяку всякую поймет. И меня понял. Понял, что я сдохну, что мне до зарезу нужно… И согласился.

Вздохнул, обхватил руками колени.

— Знаешь, я ведь мозгами осознаю, что весь Триумвират — не люди. Людского в них не больше, чем вот в облаке ползучем — черепахи или корабля, но ты видишь глазами и обманываешься ими же. Они иного устройства, иные устройства, но, клянусь, Лин — Лин понимает больше, чем положено. Я иной раз думаю, ну как Миха с ним гикнется. А иногда — что Миха единственный, кто вывезет… Как ты думаешь, может ли так оказаться, что Лин — правда, Молли?

— Я думаю, — осторожно проговорил Иллу, — что Лин — это Лин. Славный юноша, красота и гордость Эфората, воин и защитник, художник и творец. И — твой брат. Вы выбрали это вместе и Лут свел вас не случайно. Ему это было нужно не меньше, чем тебе.

— Правда так считаешь?

— Уверен в этом.

Иллу протянул руку и, помедлив, осторожно коснулся рыжего, темного затылка. Горячего, точно валун на солнце. Гаер сначала вздрогнул, а затем уткнулся лбом в колени и замер так.

Совсем стемнело. Палатка их, чтобы не привлекать внимание хищных и праздных глаз, была черна снаружи, но под плотно сложенными крыльями хранила свет.

Иллу поднялся первым.

— Пойдемте в тепло, мой господин. Завтра будет новый день. Негоже встречать его хмурым.

Гаер поднялся. Вдруг странно замялся, сунул руку за пазуху, вынул сверточек, из сверточка — фигурку, слепленную из глины, кажется. Не говоря ни слова, поставил фигурку в траву и только потом обернулся к Иллу.

— Пойдем.

…в темноте Иллу слушал шорох травы, скулеж ветра, заплутавшего между холмами. Кто знает, какие тени бродили там, под звездами?

Это — было.

— Иллу?.. Спишь? — вдруг окликнул Гаер.

Иллу мотнул головой, спохватившись, приподнялся.

— Гаер?..

— Спасибо.

Иллу молча улыбнулся и лег обратно.

Вздохнул.

Пригрезилось, на краю сна — от палатки их медленно уходила длинная, тяжелая тень. Все быстрее, все легче, и вот — оторвалась от земли, поднялась, еле держась на острых коготках травы, и вот — подхватило ветром и полетела, полетела, свободная, прочь, в ночь…

Возвращаясь — в Лут.