Аномалия-ОТС: Грань

София всегда думала, что слово «практикум» будет звучать сухо, почти безжизненно. Лекции, зачёты, протоколы, бессонные ночи с анатомией.

А вышло так, что «Практикум» оказался лесом, запахом хвои и пыли от колёс старого микроавтобуса.

Она сидела у окна, прижавшись плечом к прохладному стеклу, и смотрела, как за ним медленно сменяются картинки: обочина, редкие деревья, потом всё гуще, зелёнее, темнее. Солнце просачивалось между ветками и полосами ложилось на колено, на рукав джинсовки, на ремень рюкзака.

— Ну, отличники, — голос преподавателя спереди пересёк шум мотора и гул разговоров, — ощущаете привилегию? Вас тут всего пятеро, а на курсе… сколько? Сто двадцать голов?

Микроавтобус отозвался лёгким смешком. Кто-то перекинулся фразой, кто-то лениво хмыкнул — водителю-профессору уже все привыкли не верить, когда он говорил «привилегия».

София усмехнулась краем губ. Привилегия…

С одной стороны — да. На эту практику действительно допускали не всех. Только тех, кто стабильно держал планку и на теории, и на практике. Кто сдавал симуляции без истерик, не путал препараты и не падал в обморок на паре по травматологии.

С другой — впереди были три дня леса, палатки, противные влажные бинты, условные «пострадавшие» и постоянный надзор. Отдохнуть — это было точно не про этот выезд.

— Я бы сейчас привилегию дома поспать выбрала, — пробормотала Лена, двигая плечом, чтобы поудобнее устроиться на сиденье.

Она сидела рядом, прижимая к себе фотоаппарат — уже сделала, кажется, не меньше сотни кадров: дорога, деревья, «все в автобусе», «все, кроме меня», «я и вытянутая рука с камерой». Светло-русые волосы были заплетены в небрежную косу, на руке звенел дешевый браслет.

— Ты же сама заявку писала, — напомнила София.

— Ну, в тот момент я была глупая, — вздохнула Лена. — А сейчас хочу плед, чай и сериал.

Сзади кто-то хихикнул. Артём, долговязый парень с чёрной кепкой, наклонился вперёд, облокотившись на спинку их сиденья.

— Привыкай, Янтарёва, — он говорил в своей обычной мягко-насмешливой манере. — Будешь в МЧС стажироваться — никакого пледа. Либо болотная жижа, либо снег по пояс, либо горящая дача.

— Я ещё не решила, куда я буду стажироваться, — буркнула Лена, но упрямство в голосе было не всерьёз. — Может, вообще в частную клинику уйду. Там максимум — застрявший в ребёнке лего-человек.

— Ага, — Артём посмотрел на Софию. — А вот Яковлева уже решила, да?

Он всегда так делал — как будто ему было проще говорить через шутку. Вставлял вопросы между фразами, в которых было больше нервной энергии, чем казалось на первый взгляд.

София чуть повернула голову.

— Решила, — спокойно подтвердила она.

Впереди, в кресле пассажира рядом с водителем, сидел второй преподаватель — Суровцев. Фамилия подходила. Старше, чем тот, что за рулём, с лёгкой сединой у висков и складками у глаз. Он просматривал какие-то бумаги на планшете, едва иногда поднимая взгляд на дорогу.

— Яковлева у нас амбициозна, — сказал водитель-профессор, будто подслушав разговор. — Если так дальше пойдёт, через десять лет будете к ней на операции очередями записываться.

— Через десять лет мы будем старые, — сиплым баском из заднего ряда подал голос Ваня, круглолицый, чуть полноватый парень, вечный шутник. — У меня к тому времени уже радикулит будет, я никому вертлужную впадину не доверю.

Смех прошёлся по салону, напряжение рассеялось. София тоже улыбнулась. Водитель — Петрович, как его все называли за глаза, хотя он не был таким уж старым — изобразил легкий поклон, будто апплодисменты принимал.

Она снова посмотрела в окно. Дорога уходила вперёд тонкой полосой, и чем дальше они углублялись, тем меньше попадалось столбов, рекламных щитов, каких-то следов «цивилизации». Только лес. Только дорога. Только их семеро и двое преподавателей — маленькое отдельное, самостоятельное стадо в зелёном море.

Практика…

По легенде кафедры, это называлось «Полевой отработкой навыков первой помощи и медицины катастроф в труднодоступных условиях».

По сути — три дня, которые должны были показать, кому действительно место в бригадах, летящих вертолётом туда, где дороги нет, а кому проще остаться в чистом стационаре, где всё под рукой и пациенты лежат на нормальных койках.

Лучших на курсе отобрали ещё на четвёртом.

Сначала — по успеваемости.

Потом — по результатам ОСИ и симуляций.

Потом — по тому, кто вообще согласен.

София согласилась сразу.

Просто потому, что знала: если пойдёт в хирурги и дальше — такие выезды будут не «экспериментом», а частью реальности. Сколько раз профессор на кафедре говорил:

«Медицина катастроф — это не отдельная профессия. Это любое место, где всё пошло не по плану».

Она ощущала в этом странное спокойствие. Внутри неё жил чёткий, почти болезненный порядок:

есть ситуация — нужно действовать.

есть травма — нужно остановить кровь.

есть человек — нужно сделать всё, что можно.

Может быть, поэтому она и тянулась туда, где сложнее.

Где не кабинет, а холодный воздух; не лампа над столом, а луч фонаря.

— И всё-таки ты серьёзно? — Лена вывела её из раздумий. — Хирургия? Прям вот… до конца?

— А почему нет? — София чуть пожала плечами. — Нравится то, что можно сделать. Не просто наблюдать, а… — она поискала слово, — вмешиваться.

— Жёстко, — протянул Ваня. — Я вот терапевтом буду. Таблетку дал, сказал «пей воду», совесть чиста.

— Ваня, ты и воду пить забудешь, — хмыкнул Артём.

— Ничего, — Петрович наклонился чуть вперёд, поправляя руль, — в терапевты как раз таких и набирают: мягких, добрых, полусонных. А вот в хирургию… Там да, там либо стальные, либо горят и вылетают.

Он сказал это без издёвки, спокойно. В его голосе была усталость человека, который видел и тех, и других.

София слушала и чувствовала, как внутри лёгкой тяжестью ложатся слова — не в первый раз, но сейчас, в дороге, среди зелени, они почему-то звучали особенно чётко.

— А с МЧС кто связываться собирается? — спросил Суровцев, не отрывая глаз от планшета. — У нас половина же тут именно в этих красивых мечтах была. «Вертолёты, катастрофы, подвиги». Теперь слушаю — и молчат. Стесняются?

На заднем сиденье поднял руку худощавый, высокий парень с короткими волосами — Саша. До этого он почти не вмешивался в разговор, но сейчас выпрямился.

— Я, — коротко сказал он. — Хочу в медотряд при МЧС. Если получится.

— Вот, — Петрович одобрительно кивнул. — У нас хотя бы один романтик живой. Остальные чего?

— Остальные знают, — вздохнула Лена, — что романтик работает год, а потом спина говорит «до свидания».

— Не спина говорит, — поправил Суровцев. — Голова. Спина молчит. А голова понимает, что каждый раз ехать туда, где уже случилось самое плохое… — Он всё-таки оторвался от планшета, посмотрел на ребят поверх очков. — Это не кино. Это тяжело. И не всем нужно в это лезть. Но кому нужно — тем практика вроде этой жизненно необходима.

Снова повисла короткая тишина. Мотор урчал ровно, колёса шуршали по гравию. Солнце уже не било так ярко, спряталось за лёгкими облаками, но свет был всё ещё мягким и тёплым.

— Но звучит же красиво, — не выдержал Ваня. — Поехал, спас людей, тебе спасибо сказали, грамоту дали.

— Грамотами долго не питаются, — заметил Артём.

Лена закатила глаза:

— Ой, началось. Сейчас опять будете спорить, у кого профессия важнее.

— У санитарки, — неожиданно вмешалась София. — Если она неправильно помоет инструменты, никто вообще оперировать не будет.

Несколько секунд ребята на неё просто смотрели, потом разом рассмеялись. Напряжение, которое незаметно подкралось в разговор, ушло.

— Это… справедливо, — признал Петрович. — Ладно. Давайте так. Кто к концу этой практики не передумает идти туда, куда хочет, — тот молодец. А кто передумает — тоже молодец. Потому что признаваться в том, что тебе не подходит — тоже нужно уметь.

Микроавтобус подпрыгнул на яме, кто-то ругнулся, кто-то схватился за держатель над головой. Лес стал плотнее, ветки нависали ближе, обочина сузилась.

София заметила, как за окном промелькнула табличка — маленькая деревянная, с облупившейся краской:

«Лагерь „Рассвет“ — 7 км».

Она невольно усмехнулась.

Странное название для места, где тебя будут гонять по склонам и заставлять накладывать шины на живых, хихикающих одногруппников.

— Кстати, — Лена снова ткнула её локтем. — Ты же понимаешь, что мы тут не только носилки и шины тренировать будем? Суровцев предупреждал: будут ещё ночные подъёмы, имитация ЧС и всё такое.

— Понимаю, — ответила София. — Для этого и едем.

Она и правда была готова. Наверное, даже больше остальных. На её курсе она редко была «душой компании», чаще — той, к кому идут, когда нужно объяснить тему, подсказать по анатомии, дать конспект. Не лидер, не шутник, не любимый всех рассказчик. Но та, на кого можно положиться.

Лена иногда называла её «спокойный танк». И в этом было что-то верное.

— Ладно, — Лена вытянулась на сиденье и вдохнула поглубже. — На фотках хотя бы красиво будет. И в резюме потом напишем: «Проходила полевую практику, умею тащить людей по грязи».

— Главное, чтоб людей было меньше, грязи — больше, — пробормотал Артём. — И чтобы нас никто не заставил купаться в речке при плюс десяти.

— Это как раз полезно для здоровья, — вставил Суровцев. — Закаливание, все дела.

— Спасибо, я уже закалённый, — отозвался Ваня. — В маршрутке по утрам. Там такие организмы, что любая зона катастроф позавидует.

Опять смех. На этот раз даже Петрович хохотнул, покачав головой.

София слушала, впитывала их голоса, и где-то глубоко внутри было ощущение странного… правильного момента.

Словно всё на своих местах: лес, дорога, они в салоне, разговоры — лёгкие, ни к чему не обязывающие.

Практика.

Короткий выезд.

Обычное лето.

...

Лагерь «Рассвет» оказался меньше, чем София ожидала. И оттого — уютнее.

Когда микроавтобус въехал на площадку, окружённую невысокими соснами, чувствовалось, будто они попали в маленькую деревушку времён советских турбаз — те же деревянные домики, аккуратно выкрашенные в выцветший жёлтый, общая беседка с длинными столами, верёвки для сушки одежды и круглая поляна по центру, где кто-то уже ставил палатки.

— Красота, — протянул Ваня, вытягивая ноги, едва автобус остановился.

— Красота — это когда тебе спать где предлагают? — Лена щурилась от солнца. — В домике или в палатке?

— В палатке, конечно, — отозвался Артём. — Эстетика. Самовыживание. Единение с природой.

— Единение его укусит ночью, — хмыкнул Саша.

Где-то у беседки стояли двое лесничих — в зелёных куртках, с рациями. Возрастом — разные: один мужчина лет пятидесяти с бородой, второй помоложе, почти ровесник старших студентов. Они лениво переговаривались, но, увидев автобус, подняли руки в приветствии.

— Добро пожаловать на курорт! — крикнул бородач. — У нас тут всё стабильно: лес, птицы, комары размером с вертолёт!

Студенты взорвались смехом.

Этот лесничий потом станет местной легендой — человек, говорящий исключительно в саркастических метафорах.

Петрович остановил двигатель, и наступила тишина — тяжёлая, лесная, будто стояла стеной. Но через секунду — голоса, шаги, возня, хлопки дверей. Группа высыпала наружу.

Лагерь был устроен просто, даже примитивно, но в этом была своя прелесть.

Домики — для инструкторов и лесничих.

Палатки — для студентов.

Беседка — столовая и лекционная зона одновременно.

Открытая поляна — место для практики.

Из-за тёплой погоды многие туристы — человек десять — устроились на южной стороне лагеря: у них были яркие палатки, длинные треккинговые рюкзаки и одежда, перемазанная пылью. Кто-то грел еду на маленькой газовой плитке, кто-то чистил ботинки, кто-то лениво читал книгу, лежа в гамаке между соснами.

— Туристы? — спросила София, наблюдая.

— Да, — ответил стоявший рядом лесничий с рацией. Тот, помоложе. — У нас тут место проходное. Маршрутов много. На восток — к озеру, на запад — по хребту. А вы… медицинский, да? На практику?

— Ага, — кивнула Лена. — Идите сразу говорите, что мы крутые, и нас нужно жалеть.

— Поздно, — лесничий усмехнулся. — Медиков тут любят. Вы тихие.

Лена хмыкнула, но замолчала.

Первый день прошёл почти незаметно — как на любом летнем выезде.

Ребята разбили палатки под руководством инструкторов, кто-то пошёл на разведку ближайшей тропы, кто-то помогал разжечь костёр. В беседке лесничий-борадач проводил для туристов инструктаж по безопасности, и его громкий голос звучал так, будто это лекция о выживании после ядерного апокалипсиса.

— Дикие звери у нас редкие, — говорил он. — Но если увидите — не кормите. Особенно бородатых. Это мы. Мы тогда начинаем наглеть.

Опять смех.

София помогала Суровцеву сортировать походные аптечки — бинты, эластичные повязки, шины, шприцы, всё разложенное аккуратно, по отточенному принципу.

— Видел бы меня отец, — пробормотал Ваня, когда они вечером возвращались к палаткам. — Скажет: «Во! Мужиком стал!» А я просто бинты разложил.

— Начинай с малого, — ответила София.

Второй день был насыщеннее:

они учились переносить «пострадавшего» по лесной тропе, работали с носилками, делали перевязки на время. Лена играла жертву и драматично стонала, когда Артём слишком сильно затягивал иммобилизационную повязку.

— Да ты мне руку отнимать собрался! — вопила она.

— Тише, пациент, — с серьёзным видом отвечал он. — Сейчас всё будет.

— Сломаешь мне кость — будешь потом сам лечить, — буркнула она.

Петрович записывал отметки, но не вмешивался — лишь посмеивался в усы.

Туристы, наблюдавшие издалека, шептались:

— Это что, медики?

— Ага.

— Почему они такие весёлые?

— Не задавай вопросов, пока они на нас перевязки не натренировали.

На третий день было легко. Даже слишком легко.

София чувствовала это — как-то нутром.

А может, это просто усталость накатила.

Утром лесничий принёс сводку погоды:

— К вечеру возможны грозы. Небольшие. Но вам лучше ближе к лагерю держаться, если выезжаете.

Петрович кивнул:

— Успеем. Мы сегодня далеко не поедем. Тренировка будет в трёх километрах отсюда.

Суровцев добавил, не отрываясь от планшета:

— Вернёмся засветло.

Но возвращались — действительно засветло, проезжая через узкую лесную дорогу, где деревья сомкнулись почти над крышей машины. Колёса стучали о корни, мотор урчал устало.

В салоне стоял приятный гул разговора.

— Я так и не понимаю, — говорил Артём. — Почему туристы всё время выбирают этот маршрут? Тут же горки — ноги потом отвалятся.

— Зато красивый, — ответил Саша. — И тишина.

— Тишина — это когда мозги работают! — Ваня возмущённо взмахнул рукой. — У меня вот мозги в тишине отключаются. Мотор должен шуметь. Или музыка. Иначе я засыпаю.

— Так не спи, — Лена ткнула его в плечо. — Ты же в МЧС хотел. Там тебе никто колыбельные не включит.

— Вот именно, — буркнул он, но улыбнулся.

Петрович снова вмешался:

— Ещё пару километров — и будем на месте. Держитесь ровнее, дорога пошла хуже.

Как будто в подтверждение, автобус тряхнуло.

София ухватилась за подлокотник.

— Земля влажная, — пояснил Петрович. — Если накроет дождь — обратно будет сложнее, но мы уже почти дома.

София глянула в окно.

Небо и правда стало другим — серым, слоистым.

Сосны шептали сильнее, ветер усилился.

Лес казался… не таким приветливым, как утром.

Не угрожающим — нет. Просто… настороженным.

Даже птицы будто замолчали.

Она наклонилась ближе к стеклу.

Вдали, между стволами деревьев, промелькнуло что-то тёмное. Тень? Ветка? Или человек?

София моргнула, но объект уже исчез.

Наверное, показалось.

Усталость, сумерки, долгий день.

— Софи? — Лена подтолкнула её локтем. — Ты чего так смотришь? Волка увидела?

— Нет… — София чуть нахмурилась. — Просто… показалось, что кто-то там был.

— Там всегда кто-то есть, — философски сказал Ваня. — Лес — он живой.

— Ты живой, — хмыкнул Артём. — Лес просто растёт.

— А я думал, ты романтик, — Ваня обиженно вздохнул.

Суровцев впервые оторвался от планшета:

— Всё-таки поспешим. Ветер усилился. Дождь близко.

В этот момент автобус снова тряхнуло — сильнее, чем раньше.

София инстинктивно схватилась за сиденье.

Лена — за фотоаппарат.

Артём — за поручень.

— Спокойно, — Петрович крепче вжал руки в руль. — Дорога неровная. Но… да, по-моему, ливень начинается.

Где-то невдалеке глухо прогремело.

Пока что не страшно — просто гром.

Просто летний дождь.

Просто тучи.

Но в груди Софии что-то странно дрогнуло.

Как будто воздух стал плотнее. Тяжелее.

Она глубоко вдохнула, пытаясь понять — что её тревожит?

Но мысль уплывала, как вода сквозь пальцы.

— Всё в порядке? — тихо спросила Лена.

— Я… думаю, да, — ответила София.

Но на самом деле — впервые за эти дни она почувствовала нечто необъяснимое. Очень слабое. Как будто перед ней — пустота, в которую нельзя ступать.

Автобус тряхнуло снова.

Гром стал ближе.

Петрович выругался под нос.

И именно здесь заканчивалась тёплая часть дня — и начиналась совсем другая.