Аномалия с аппетитом

Голова гудела, будто в ней всю ночь вытравливали брагу из старого сапога. Аркадий Зайцев, студент третьего курса колледжа общественного питания, специализация «суповые наборы и основы пассеровки», уткнулся лицом во что-то жесткое, пахнущее сеном и мышами.

«Ну и бодун, – промелькнула первая связная мысль. – Вроде не пил ничего крепче кваса…»

Потом его мир резко закачался и ударился о деревянный пол. Больно. Очень больно. И не в переносном смысле.

– Вставай, лежебок! Солнце в зенит уперлось, а он, дармоед, пузо к потолку греет!

Над ним маячила фигура в цветастом сарафане и расшитой рубахе. Женщина. Лицо суровое, как у завскладом, обнаружившего недостачу трехсот килограмм гречки. В руках она держала нечто длинное, чугунное и зловеще знакомое. Ухват. Тот самый, которым бабушка в деревне горшки в печь ставила.

Аркадий сел, потирая ушибленный бок, и огляделся. Пахло дымом, травами и чем-то кисловатым – вроде квашеной капусты, но с горчинкой. Он сидел на голых половицах в просторной, темной избе. В углу – массивная печь, на столе – глиняная миска и деревянная ложка. Вместо лампочки под потолком висела какая-то железная штуковина с углем внутри, едва тлевшим. На стене – пучки сухих трав, связки лука и… череп какого-то мелкого зверя, аккуратно очищенный.

«Декорация какая-то, – подумал Аркадий. – Этнографический музей. Или…» Он посмотрел на свои руки. Они были крупнее, ладонь в мозолях. На нем была длинная, грубая рубаха и портки. На ногах – нечто сплетенное из лыка. Лапти. Настоящие, вонючие, еще и колют.

– Любомир! Ты оглох, что ли? – рявкнула женщина, ткнув ухватом в его направлении. – Отец ушел к старосте, колдовство какое-то на погоду чинить. А ты мне вчера обещал настой для Путяты готовить! Девка снова пятки чешет, кашляет!

«Любомир? Путята? Колдовство? – В голове у Аркадия медленно и зловеще, как тесто на опаре, поднималась паника, смешанная с дичайшим недоумением. – Я сплю. Надо ущипнуть себя».

Он ущипнул. Больно. Очень.

– Мам… Матушка? – выдавил он, глядя на женщину. Звучало это дико, но инстинкт самосохранения, отточенный в общежитии, подсказывал: пока играй по их правилам.

– Не матушка я тебе, а мать родная, и хватит дурака валять! – она потянула его за рубаху. – Вставай да беги в каморку, все там для настоя готово. Только смотри, не напутай. В прошлый раз у тебя у Путяты вместо кашля борода вылезла. Чуть не вышла – страшилой деревенской!

Аркадий, он же теперь, видимо, Любомир, поднялся на ватные ноги и поплелся туда, куда толкали. «Ка́морка» оказалась крохотной комнатушкой, заставленной склянками, горшками, связками корешков и пучками перьев. Воздух был густым и терпким. На грубом столе лежал лист бересты с каракулями – что-то вроде рецепта.

«Принимай, – читал он, водя пальцем по неровным буквам. – Корень солодки… шишки хмеля… перо филина… три капли утренней росы, собранной с папоротника… Залить водой из семи ключей и прокипятить, приговаривая…»

Приговаривая. Аркадий замер. Текст заклинания был написан ниже. Он звучал как бессмысленный набор славянских корней: «Шеломя-коломя, хвороба-недомя, сгинь из тела, уйди в темя…»

«Бред сивой кобылы, – категорично заявил он сам себе. – Это либо розыгрыш одногруппников (а они на такое не способны), либо я сошел с ума, либо…» Вариант «либо» был настолько фантастическим, что от него сразу же отказался прагматичный ум повара-недоучки.

Нужно было действовать. Как на практикуме: есть задача, есть ингредиенты. Надо приготовить блюдо. Вернее, настой. От кашля. Чтобы борода не выросла.

Он стал рыться в склянках, пытаясь сопоставить написанное с содержимым. «Корень солодки… есть. Хмель… вон тот, похож. Перо филина…» Он осмотрел связку перьев. Одно было крупное, полосатое. «Сойдет. Роса с папоротника…» Он увидел маленький пузырек с каплями воды. «Вода из семи ключей…» В углу стоял кувшин.

«Ладно, – мысленно вздохнул Аркадий. – Готовим „суп от кашля по-деревенски“».

Он нашел небольшой чугунок, сложил туда ингредиенты, залил водой и поставил на маленькую жаровню с углями. Все как учили: сначала довести до кипения, потом убавить жар. Тут, правда, регулировать жар было нечем.

Вода зашипела. Пар пошел густой, с запахом хвои и чего-то звериного. Пора «приговаривать». Аркадий покосился на бересту. Произносить эту ахинею вслух было стыдно даже в полном одиночестве.

«Ну и ладно, – решил он. – Главное – интенция, как говорят в кулинарии. Намерение повара передается блюду».

Он глянул на булькающий отвар и, стараясь звучать убедительно, произнес:

–Ну-ка, хвороба, выходи, по коням! Сидишь там внутри, как таракан в щели. На пенсию пора, на покой! Вали отсюда. Свободна!

Он даже махнул рукой, как будто выгонял кошку с кухни.

И тут случилось нечто. От перьев филина, лежавших на поверхности, вдруг пошли мелкие пузырьки. Вода в чугунке на мгновение вспыхнула мягким зеленоватым светом. Аркадий отшатнулся. «Галлюцинация. От недосыпа. Или пары какие-то галлюциногенные от этой дряни…»

Осторожно помешав отвар ложкой (деревянной, само собой), он процедил его через ситечко из травы в глиняную кружку. Жидкость получилась темно-янтарной и пахла… обычным травяным чаем. С легкой горчинкой.

«Ну, вроде не яд, – подумал он, капнув немного на тыльную сторону ладони. – Температура в норме. Цвет… как у всех отваров».

В этот момент в каморку влетела его «матушка».

–Ну что, готово? Давай сюда! Путята уже на лавке корчится!

Она схватила кружку и умчалась. Аркадий, не зная, что делать дальше, вышел в основную горницу. У печки на лавке сидела девушка лет шестнадцати, вся красная от кашля. Матушка поднесла ей кружку.

– Пей, родная, сынок наколдовал. Настоящий, с заговором!

Девушка, Путята, сделала глоток. Потом другой. И… перестала кашлять. Буквально на глазах. Краснота со щек спала, дыхание выровнялось. Она даже улыбнулась слабой улыбкой.

– Ой, и впрямь легчает… Спасибо, Любка.

Аркадий стоял, как истукан. Совпадение. Самовнушение. Эффект плацебо. Он перебрал в уме все рациональные объяснения.

– Видал? – с гордостью сказала мать, хлопая его по плечу. – Хоть на что-то годишься. Не зря отец тебя учит, хоть и туговат ты на подъем. Теперь беги, дров наруби. Печь топить надо, ужин готовить.

Аркадий, он же Любомир, вышел во двор, подставив лицо странному, слишком яркому солнцу. Кругом стояли избы, паслась коза, кудахтали куры. Все как в музее. Только живое. И пахло навозом, дымом и… чем-то еще. Чем-то, чего в его мире не было. Чем-то плотным, что висело в воздухе, как запах перед грозой.

Он подошел к поленнице и взял в руки топор. Тяжелый, неудобный. Рубанул по чурке. Топор со скрежетом отскочил, едва не угодив ему в ногу.

«Вот черт, – подумал Аркадий, глядя на злополучное полено. – Да чтоб тебя разорвало».

И оно разорвалось. С тихим хлопком, рассыпавшись на идеально ровные, аккуратные плахи, как будто по ним прошелся супер-современный немецкий дровокол.

Аркадий уставился на топор. Потом на дрова. Потом на свои руки.

В голове, где еще недавно царили четкие знания о температуре пассерования лука и нормах закладки соли на литр бульона, медленно, неотвратимо начало прорастать новое, дикое, невозможное понимание.

«Так… – мысленно протянул он. – Значит, это… не бред. Это… всерьез».

Где-то вдалеке прокричал петух. Аркадию-Любомиру почудилось, что он кричит со злорадством: «Попался, городской! Добро пожаловать в реальность! Здесь даже дрова слушаются крепкого словца!»

Он вздохнул, поднял топор для нового удара, но уже осторожно, и пробормотал себе под нос:

–Ладно. Раз такая фантасмагория… Будем варить суп из этой… этой всей… магии. Посмотрим, что за уха получится. Главное – не пересолить.

А в глубине души, там, где жил весельчак и балагур Аркадий Зайцев, уже начинала зреть ехидная мысль. «Если „чтоб тебя разорвало“ работает на полене… то что будет, если сказать „как рукой сняло“ настоящей рукой? Или „глаз бы не глядел“…»

Он резко остановил этот поток. Лучше не экспериментировать. Пока. Сначала разобраться, где он, кто его новые «родители» и как тут, в этом мире лаптей и говорящих дров, не сесть в лужу. Или, что еще хуже, не превратить случайно всю деревню Польку в подобие салата оливье по воле невежественного, но обладающего чудовищным «запасом маны» повара-недоучки.