Аномальные вихри

Кедров Савелий

S.T.A.L.K.E.R.

''Чернобыльская Эпопея 2013 – 2015 годы.''

Книга 1.

«Аномальные вихри»

От автора:

Я не писатель и возможно даже не имею к тому ни малейшей предрасположенности, да и история, о которой речь пойдет ниже известна каждому уважающему себя сталкеру, однако все же, я берусь записать ее. Записать максимально правдоподобно и полно. Для чего, в таком случае, я это делаю? Возможно – для будущих чернобыльских поколений, ведь любому бродяге известно, что не проходит и пары дней, как подобные истории в зоне в одночасье становятся легендами, шепотом передающимися у костра и обрастающими при этом небывалыми подробностями и подробными небылицами. Полагаю, также, что те из читателей, кто пока еще только замышляет свое проникновение за Периметр, узнают отсюда немного больше о ЧЗО. Да и к тому же прямо сейчас мне все равно нечем заняться – я только освободился после смены и сижу под покореженным потолком с щелью, в которую время от времени заглядывает ветер, умывающий щеки мои дождевыми каплями.

Перед началом также стоит отметить, что повествование, приведенное на этих страницах столь обширно, красочно и подробно и при этом так отличается от быта сталкеров, который многие по незнанию считают традиционным, что у людей, слабо знакомых с историей зоны вполне могут возникнуть вопросы разного рода и содержания. За утолением их любопытства, а также за подтверждением всех моих слов я отсылаю каждого из читателей непосредственно в зону, по адресу, ставшему ныне известным каждому: развилка реки Припять, дальше моста с балками, поросшими у основания мхом, близ сожженного леса (ориентируйтесь по обугленным остаткам стволов). Там, в землянке, которую издали можно принять за массивный холм, расположен бар «Хозяин тайги». Предупреждаю заранее, увеселительное и питейное сие заведение способно, как пылесос, подчистую вымести последние деньги из ваших карманов, так что будьте бдительны и благоразумны. Не буйствуйте!

Но вот вы внутри. Вас интересует барная стойка (как по мне, лучшее место в левом углу, что напротив двери). За ней без устали хлопочет Лесник, этот старый, седой затейник. Спросите его об истории Кайфа и, если на вашу удачу старый балагур сегодня в духе, то в ближайшие пару часов вас ожидает необычайное повествование...

Посвящаю сей текст памяти всех сгинувших на новооткрытых, а также всех наших убереженных от военных просторах. Собственно говоря, посвящаю всем сталкерам.

С приветом с крыши одного незаметного дома из одного затерянного города,

Лапа.

***

Чтобы начать данное повествование, полнящееся упоением природой, исторической драмы, лирических и около философских отступлений, которые не ведут почти ни к чему и которые из всей массы читателей почтет лишь десятый, нам вместе с вами придется отправиться в недалекое прошлое, в те милые сердцу и уже так бессердечно-далекие времена, когда за доллар давали тридцать, когда в русский язык еще не успели проникнуть и пустить свои корни слова «хайп» и «кринж», а слово «ИМХО» уже не прошло испытание временем (ИМХО), когда зима еще походила на зиму, а не на насморк, наскоро вытертый о спину подранной собаки и можно было с одинаковым румянцем на щеках играть в снежки и кататься на санках в одной и той же дедовской куртке в двенадцать, тринадцать и четырнадцать лет, когда, я так думаю, вы точно также как я были согласны с Барбоссой, что мир был больше, а до его содержимого никому из нас не было дела. В сей исторический вояж мы с вами вынуждены пуститься по двум причинам. Первая: затрагиваемые нами события происходили совсем недавно. Вторая же из причин связана со знаменитым мораторием, наложенным на путешествия во времени Железным Димоном, звучащем, как известно читателю, следующим образом: «Никто никогда не вернется в 2007 год!». Возможно, во второй части настоящей работы мы все же преступим этот запрет, но пока что, пожалуй, не будем загадывать.

Конечно, для каждого из нас описываемый период в большей или меньшей степени окажется различным, непохожим ни на чей другой и будет иметь разные переживания, впечатления и ощущения, а потому я берусь при его описании использовать лишь свои собственные наблюдения. Что же, приступим.

То были дни, когда телеканал, носящий в названии предпоследнюю букву русского алфавита, своими программами еще не успел наводнить провинциальные города ордами безграмотных шлюх, вещающих о тяжелой материнской доли, отношениях (точнее о том, как они их понимают), о плюсах родов и минусах абортариев, когда часть населения нашей страны еще не измеряла длительность фильмов и роликов в «сурено-секундах», «Азбука» еще не успела издать так много Кронина, что глядя на очередной корешок его книги невольно подумаешь: «Что это – корешок, или ребро упаковки «Майского» чая?», известный в интернете политический деятель еще не успел приобрести титул «créature recrutée» и тихо трудился учителем в двадцать третей школе города Дзержинска, у ютуберов еще оставались крупицы совести и до реакции на реакцию еще не доходило, а города еще не успели наводнить новомодные BMW X6-ые, которые, к слову, уже также успели состариться на фоне новомодных китайских «Москвичей». То было время, когда до релиза на ютубе лучшей, на мой скромный взгляд, песни RADIO TAPKA оставалось ровно восемь лет, четыре месяца и шесть дней, когда круторогое стадо горячечных инфантилов еще не успело оформиться в бренд «навальнята», но первые их табуны уже собирались под сенью канала «Mr. Freeman» и там, в тени вольнодумства и интернет-вседозволенности они слабо блеяли свое «ме-э-э-есендж!», «систе-э-э-ема!», а автор сей эпопеи еще не воровал так открыто и нагло начало произведения у Льва Николаевича, которого, к слову, в те времена вообще не читал.

Да, вы все верно подсчитали и правильно поняли – мы вернулись назад, в 13-ое ноября 2013 года. На наших часах ровно 17:48 по белокаменной и, соответственно, 16:48 по матери наших же городов. Мы стоим в двадцати километрах от одной из российских областных столиц, на контрольно-пропускном пункте, у границы тогда еще, как казалось, двух независимых государств и именно здесь, так многословно для вас и так многообещающе для него, от части начиналась эта история.

***

Глава 1.

От делать нечего бунтарь.

В тот вечер, затесавшись в нестройные ряды пересекавших границу, третьим с конца в очереди стоял Гашеткин Тимур Андреевич, уроженец толи Ставрополя, толи Йошкар-Олы, сейчас уже неизвестно (признаюсь – запамятовал). Это был бакалавр гуманитарных наук и права, обладатель зеленых глаз и взятого из дому василькового свитера. За его спиной болтался, не доходя до задних карманов известкового цвета штанов, черный ранец той фирмы, название которой очень похоже на слово «снегирь». Внутри его ранца лежали пластмассовая бутыль питьевой воды, трое трусов, трое пар черных носков, два бутерброда, самый дешевый бич пакет, початая пачка «Лейса» и туалетная бумага той степени мягкости, которая скоропостижно стремится к отрицательной. Функции поводка же для одной из собачек его портфеля вместо потерявшегося когда-то брелка выполняла скрепка.

Поочередно постукивая то правым, то левым носком, ожидавший нетерпеливо всматривался в конец медленно двигавшейся людской колонны. Поскольку в ближайшие минут двадцать заняться ему все равно было нечем, он стал развлекать себя тем, что начал засматриваться на тех из девушек, что посимпатичней, в частности на стоявшую пятой в правом ряду. Она была молода, в черной кожаной куртке, по временам искрилась улыбкой и очень походила на ту ведущую ютуб-канала «Из метро», что красивее второй. Здесь стоит ненадолго остановиться и сразу расставить все точки над i. Несмотря на набравший в наше время в среде писателей тренд бояться таких жупелов, как «сексизм», «лукизм», «мизогиния» и прочие замечательные штуки, автор все еще считает себя вполне способным отличать горячее от холодного, а яхту от бухты и потому он не намерен обходить все эти «острые» углы и прятаться за словами «вы не так поняли». Конечно, подчеркнутая может не соглашаться с моими словами в силу, к примеру, де́вичей солидарности, однако это уже не касается нас. Напоследок скажем лишь, что под "красивой" автор подразумевает Аню. Теперь идем дальше.

Уже по одному списку вещей, которые Тимур нес в рюкзаке, читатель может составить себе некоторое представление о его личности, наметить первые силуэты его портрета, однако поскольку в тот день время на КПП текло достаточно медленно, а продвижение в очереди – и того медленнее, то мы беремся нарисовать читателю этот портрет за него. Взглянем на Тимура в профиль. Первое, что сразу бросается в глаза, это красивое римское лицо с, как мы уже говорили, зелеными глазами, а также прямым носом, небольшими губами, щеками без веснушек и полноты, увенчанное коротко остриженными, острыми пепельными волосами. Уши его прижаты к голове без изъянов, он гладко выбрит, напыжен одеколоном и дышит здоровьем за четверых. За плечами Тимура профессия, невостребованная в стране и гибель матери. По своему внутреннему ощущению мира Тимур был классическим бумером в теле зумера – тем редким подвидом человеческого существа, который едва успев зародиться, уже успел встать на грань вымирания. Он находился в том возрасте, когда опыт первой любви отражается на городском жителе отпечатком, довлеющим надо всей его жизнью, а на деревенском не оставляет и следа, в том возрасте, когда организм еще справляется со скопившейся за день усталостью при помощи одного только сна, в возрасте, когда почти все мы еще имеем стопроцентное зрение, а слово «протрузия» кажется нам кличкой какой ни будь зловредной старухи из романов Грина, в возрасте, когда ты, вроде бы взрослый серьезный парень садишься за умную книгу, читаешь «Отверженных» и иногда, якобы с сознанием дела киваешь происходящему, но тут вдруг, дойдя до 577 страницы, скользишь взглядом по четвертому предложению и не можешь сдержать улыбки от несуразно промелькнувшего в голове слова «Сайтама!». Да, ему было ровно двадцать один. И сюда, на границу, его вела та свобода, которая некоторым из людей достается помимо и даже против их воли.

С самого детства вся жизнь Тимура походила на четко описанный коридор, конца которому не было видно. Практически всюду, где бы он ни был неподалеку была его мать. Сперва, когда он еще не умел ползать, она сама таскала его с собой на руках, однако вскоре Тимурка выучился и ползать, и осознанно пускать слюни и даже ходить, однако от этого мать в его жизни не рассосалась. Наоборот, контроль с ее стороны только усиливался. Повзрослевшим ребенком он беспрекословно ходил всюду, куда бы она его не тащила и делал все, что она требовала. Отца же у Тимура не водилось совсем. Сейчас я уже не помню, что с ним случилось. Толи вышел на войну, толи сгинул за хлебом. Короче – типичная безотцовщина.

Как только голова мальчика начала усваивать первые мысли, ему под завязку стали забивать ее следующим: «Ты – инвестиция, с тобой я буду доживать свои дни. Ты должен учиться, потом работать, а потом мать досматривать». Естественно, при подобном построении жизненного сценария, многие радости обычной жизни искусственно обходили его стороной. Друзья? Там во дворе лишь придурки соседские. Поиграть хочешь? Сначала балет, танцы и пение, а потом на, играй в кубики, если тебе так не имется. Все мальчики в классе пошли на карате? А что, если все они пойдут с крыши прыгать, ты пойдешь тоже? Сиди дома и учи уроки. Толик из пятого стукнул в нос? Собирайся давай, сейчас пойдем к его матери. И запомни, сынок, все в этом мире можно решить словами. На все же плюс минус мальчишеские увлечения ложилась неизменная фраза: «Вот сначала меня схорони, а потом делай, что хочешь». Как не странно, первая часть закавыченного предложения наступила гораздо раньше, чем произнесшая его ожидала.

Ей стало хуже зимой, когда он учился на третьем курсе. Три года назад Тимур закончил школу и поступал в институт не столько по баллам или желанию, сколько по принципу «чем дальше – тем лучше». В результате, он очутился в Рязани, где стал учиться профессии, название которой примерно созвучно с не пришей известно к чему рукав. Получив от матери тревожный звонок, он вернулся домой, как только был сдан последний зачет. Произошедшее в следующие два дня в его голове почти не отпечаталось. Он помнил только, как стоял возле покосившейся под ней кроватью и как мать заклинала его исполнить ее последнюю волю. Сперва Тимур испугался, так как подумал, что сейчас ему прикажут посветить какой ни будь изощренной выдумке всю свою жизнь, однако последняя просьба прозвучала вполне выполнимо:

–– Пообещай мне, что ты закончишь институт.

–– Обещаю.

На утро его мать тихо скончалась. Вот уже второй день находясь словно в тумане, он не запомнил, как позвонил туда, куда следует обращаться в подобных случаях, как через час ее у него забрали, а еще через день она лежала в гробу. В тот день стоял трескучий мороз – был конец декабря. Снега выпало по колено, и земля так промерзла, что последние комья из могилы доставали за минуту до погребения. Когда гроб опускали, снег снова пошел крупными хлопьями. Поддатый поп грел руки о благовония, дымящиеся в кадиле и все время тер раскрасневшийся нос. Тимур так и не понял, кто его сюда позвал и сколько в итоге он взял за посещение. Видя, что остальные, подходя к могиле, бросают внутрь горсти земли, Тимур шагнул к краю, нагнулся, взял немного в ладонь и тоже кинул. Как оказалось, он схватил камень – крышка гроба зловеще гаркнула, тем самым на пару минут выведя парня из и без того мнимого состояния равновесия.

По окончании похорон, Тимур расплатился с носильщиками, служившими в этот день также копателями, и остался один, в глубокой задумчивости у могилы – на похороны к его матери пришла всего пара теток, поспешившая скрыться до темноты. Так он и стоял, один на постепенно пожираемом тьмой кладбище, с неясным чувством, давящем на сердце. Еще через полчаса он побрел прочь от могил, однако домой вернулся только под утро. Это был первый раз в его жизни, когда он пошел гулять ночью по родному городу. Первый раз за все двадцать лет. «Двадцать два ноль-ноль, детям пора домой» – правило, действующее в некоторых регионах России и бывшее одной из мантр его матери, в этот вечер отпало таким неожиданным и тяжелым для него образом, что он бродил среди улиц, точно бы ушибленный бетонной плитой. Не сказать, чтобы Йошкар-Ола или Ставрополь особо цвел(-а) зимой двенадцатого, однако ему, с одной стороны впервые здесь оказавшемуся, а с другой, двигающемуся, словно волчок, стремившемуся затеряться на переулках, было в ту ночь на что посмотреть. Он обошел весь город вдоль и поперек, не чувствуя холода и не замечая усталости. Он оглядел все улицы, осмотрел все фонари, граффити, заборы, какие попадались на пути, а в его голове звучало одно лишь: «Не так... Не так это должно было быть. Все это как-то неправильно».

Вернувшись домой под утро, Тимур ненадолго уснул, не раздеваясь, а потом, встав. перекрыл газ и воду, выкрутил на кухне пробку из счетчика и, собрав чего в помещении было съестного, уехал обратно в Рязань, доучиваться. Со смертью матери он ближе, чем до этого познакомился с голодом (восхитительная Россия, в которой средняя зарплата учителей, врачей, подрабатывающих на полставки и вообще всех, кого непоподя, равняется сорока тысячам, это оставьте единоросам), холодом, необходимостью платить по коммунальным счетам. Несмотря на это дни пролетали один за другим. В один из таких дней неожиданно для Тимура институт кончился.

Забрав диплом, парень встал перед выбором. Он мог пойти в магистратуру, мог сходить в армию и может быть там и остаться, либо мог попытаться еще как ни будь устроиться в жизни. Все это он мог бы, будь на его шее голова тридцатилетнего. Но ему было только двадцать лет и скоро должен был пойти двадцать первый, или, как сказала бы мать, третий десяток. Будучи простым от природы, как два рубля, наивным в силу возраста и воспитания, толком не видавшим жизни и от того же охочим до чего ни будь эдакого, желательно с деньгами и красивыми девушками, неудивительно, что он испытал нечто, сравнимое разве что с ударом тока, когда на одном захудалом форуме случайно наткнулся на статью о ЧЗО. В ней, прямо как в речи любого троцкиста, не было ни слова по существу, однако кому из нас в двадцать лет нужна конкретика? К тому же в статье мелькали заманчивые слова и целые фразы: «сказочно», «опасность», «пробирающий до костей холод», «пренебрегают бритьем», «твари», «рисковый доход». Стоит ли говорить, как засияли его глаза?

Собрав те немногие сбережения, что у него оставались, заперев дом на ключ и предварительно продав по дешевке те его внутренности, на которые, в теории, могли бы позариться в его отсутствии недобрые люди, Тимур выехал в том направлении, куда залихватскими историями из интернета вела его дорога приключений. Полчаса тому назад он уже обманул российских пограничников, обойдя лесом участок их КПП и теперь, выбравшись на территорию пропуска со стороны Украины, ему оставалось миновать только этот кордон. Вот, собственно, перед вами и весь Тимур. Но чу, кажется, как раз сейчас очередь докатилась и до него.

Действительно, он поравнялся с пропускной будкой. Это было крохотное здание из тонкого, крашенного в серый цвет листового металла, пропускавшего летом жару, а зимой – холод, на ремонт которых каждый год выделяются какие-то сбережения налогоплательщиков и каждый же год они оседают где-то в других местах. Из ее окна пахло воблой, а на рабочем столе возле клавиатуры рубашкой кверху лежал полузакрытый кроссворд. Еще через секунду показался дедок.

–– Будьте добры, документы, пожалуйста. –– Произнес он, повернув голову к пузатому монитору. Из-за того, что помимо списков въезжавших на территорию Украины фамилий на компьютере был также запущен пасьянс, аппаратура слегка тормозила. Дедок говорил бодро, тряся щетиной. Тимур протянул ему целлофановый файл с документами.

–– Держите.

На случай, если вдруг дед его не пропустит по причине отсутствия какой-либо пометки в паспорте, какие, по идее, должны были ставить на российском пропускном пункте, парень подался к окошку с заранее заготовленной речью, когда украинский пограничник встал, заслонив собою другого украинца, висевшего позади него на стене – Тараса Григорьевича Шевченко, человека, великого во всех отношениях.

–– Чет не фурычит, милок. –– Произнес он, косясь на залагавшие карты. Тройка пик отчего-то никак не побивалась козырным вальтом. –– Куда едешь хоть?

–– Да это... В Полтаву. –– Соврал Тимур первое, что пришло ему в голову. –– Родственников повидать. Тетка там у меня... Мария...

–– Понятно. Ну, так и быть, проходи.

–– Спасибо.

Получив документы обратно, Тимур пересек КПП в приподнятом настроении. Он уже фактически ощущал все прелести ЧЗО, почерпнутые им на сталкерских формах. Холод, слякоть, опасности и антисанитария, короче – романтика практически в высшей ее степени, пусть и слегка кастрированная (в зоне нет женщин). Чего еще ему нужно?

Подобные жизнеутверждающие настроения царили в голове у Тимура, и так бы он и покинул пропускной пункт, улыбаясь собственным мыслям, если бы второй охранник, снаряженный по последней моде 60-ых не окликнул его у самого выхода.

–– А ти навiщо до нас, москалик? –– Типичное малороссийское лицо, ничем не отличающееся от жителя Пензы, или, скажем, Кубани, которую Тимур пересекал полнедели назад, расплылось в беззлобной кошачей улыбке.

–– Родственников навестить.

–– Ро-одственники, –– потянул украинец, удовлетворенно кивая. –– родственники це добре. Ну, иди.

На этом разговор их окончился. Покинув территорию КПП, Тимур зашагал вдоль дороги, намереваясь как можно скорее выйти к автобусной остановке. «До нее тут рукой подать» –– сказала ему занимавшая очередь прямо за ним чернобровая Вера, когда, коротая время, Тимур повернулся к ней. Еще раз вспомнив об этой девушке, воротник куртки которой пах, как показалось ему, вишневыми ветками, и надкусывавшей его голубыми глазами, парень невольно обернулся назад и остановился. «А вдруг ей тоже в ту сторону?» –– Мелькнуло в его голове, но он тотчас же поспешил отмахнуться. –– «Нет, нет, нет, даже не начинай. Ох и любишь же ты завязывать ни к чему не ведущие отношения, Тимур Андреич!».

Два шага спустя, Тимур Андреевич уже перескочил в голове на другую тему, неосознанно ускорив шаг. «И хохол этот тоже... Зачем приехал, зачем приехал? Как будто тебя это касается. Родственники, ро-одствен-ники! Ха-х, а хорошо вышло...». Любовь к похвальбе самих себя не к лицу каждому, но каждому же они и присуща. «Конечно я еду навестить родственников! Да-да, вот именно так и выглядят люди, которые обычно приезжают к родным – налегке, без чемоданов, вещей и подарков. И за что вам только платят, а?».

Потратив на ходьбу с десяток минут, парень наконец-таки нашел, что искал. Это была типичная постсоветская остановка, пошарпанная временем и «заботой» новых властей. Все та же «забота» читалась и в перерытой ямами трассе, в конце которой пара точек-машин стремительно растворялась у линии горизонта. Разместившись на деревянной лавке, Тимур поставил рюкзак рядом с собой и не без удовольствия протянул ноги. Серое небо озарил луч закатного солнце, неожиданно выплывшего из-за облаков. Судя по сделанным от руки надписям, написанных на ядреном суржике и нанесенным поверх убитого в хлам изначального расписания, до ближайшего автобуса оставалась ждать около получаса. «Что ж, подождем... Отчего же не подождать?». Тем более в такой обстановке: вокруг все до боли знакомое, родное, прямо как в детстве. Пускай это и не его родной город, а Луганская область, сфотографируй вот это небо, вот эти деревья, вот это серое поле в щетине ржи, привези эти фотки в любой регион СНГ и каждый первый скажет тебе, что это сфотографировано у него за́ городом.

Не совсем с подобными мыслями, но плюс минус с таким настроем будущий сталкер вошел в автобус, подошедший на двадцать минут раньше самодельного расписания и, передав энное количество мелочи за проезд, разместился на первом попавшемся месте, находившимся под единственной светящейся лампочкой. Последние опасения Тимура не подтвердились – водитель спокойно принял двадцать пять российских рублей. Сам автобус был пуст: кроме Тимура в салоне находился только водитель. Он завелся не сразу и пока машина вздрагивала всем телом, ее пассажир глянул в окно, убрав в сторону бардовую штору, из-за которой на него напрыгнул солнечный зайчик. Осмотрев янтарного цвета деревья, парень скосил взгляд на дорогу. Там, у обочины, в перетекавшей в канавку луже, плескался воробей, настолько веселый и жизнерадостный, что не улыбнуться было нельзя. Он то резво нырял, стоя по пояс в воде, то энергично взмахивал крылышками. Солнечные лучи гуляли по луже и оттого вода блестела на его перьях.

Тимур мог бы еще долго вот так сидеть, глядя на воробья, однако после очередной встряски автобус тронулся. Еще секунду спустя горевшая над ним лампочка любезно погасла. Под колесами скрипнула пара придорожных камней. Довольный неясно чем путешественник прислонился щекой к заляпанному оконцу, еще раз взглянул на уже оставшегося позади умилительно барахтавшегося в воде воробушка, и закрыл глаза, улыбаясь мелькавшим за стеклом деревьям.

***

Не торопясь, но и особо не укорачивая шага, в сторону выхода из лондонского спортивного зала шел человек. Каждый из посетителей, имей он желание и реши потратить на то полминуты, мог бы подметить в нем странное сочетание штирлицовских шагов, улыбки подавшегося в бега актера и одновременно с этим здоровые сжатые кулаки может быть моряка, а может – литейщика. Временами шагавший останавливался у интегрированных в стены и доходивших до потолка зеркал, любуясь очертанием мускулов, вырисовывавшемся из-под потемневшей от пота футболки, стоило ему повернуться вправо иль влево. Его походка, это положение верхней части тела, лишь самую малость поданной вперед, с плечами, по временам делавшими микро-микро ужимки, какие вырисуются перед читателем, если он представит перед собой цыгана, энергично наступающего на него в танце под «балу-балу-балай» с кинжалом во рту, делающая этого человека, в дополнение к его превосходной фигуре еще более широким, мужественным и подавляющим излишне быстрое биение сердца, могла бы быть передана нами, если в угоду натуры описываемого мы исковеркали бы слово «окрыленная», превратив его в «бесокрылая». Да, пожалуй, он шел по залу именно бесокрылой походкой. И поверьте мне на слово, он был чертовски доволен собой.

Как говорилось пару предложений назад, он был в превосходной физической форме, достойной, по нашему скромному мнению, руки самого Антонио Кановы, однако читатель, уже без сомнения в высшей степени заинтригованный данным субъектом, наверняка хочет, чтобы мы как можно скорее дали ему наиболее точное представление об описываемом. Что ж, покуда этот самый описываемый вновь так удачно остановился у отсвечивающего от лампы зеркала и глядя на собственное отражение отдается воспоминаниям об произошедшей неделю назад охоте на гиппопотама, по окончании которой он вот точно также стоял по центру африканской хибары у покрытого пылью зеркала, с головы до ног перепачканный почерневшей кровью и любовался собой, дадим его.

На вид ему было тридцать/тридцать два года, хотя на деле он был немного старше. У него было подвижное, словно бы вечно прибывающее в движении лицо, которое, по-хорошему, зная его-то любовь к повседневным кривляньям, импровизационным и не только сценкам, должно было бы уже давно растерять молодость, добавив пучок-другой морщин к его лбу, однако нет, ничуть не бывало. Вместо этого его лицо по-прежнему оставалось свежим и молодым. Как утверждал он сам, тому способствовало правильное питание. Раз уж лицо уже затронуто нами, то, по-хорошему, надо бы дать более точное описание внешности, однако мы прекрасно представляем себе, насколько пресыщен и возможно даже утомлен читатель всеми вот этими встречающимися повсеместно "усы", "глаза", "волосы", "тонкий изгиб губы" и тому подобное. Потому, вместо привычного описания, обычно растягиваемого нерадивыми авторами на 3/4 предложения (а то и на 5), мы постараемся дать максимально точную, емкую и корректную картину, полностью рисующую читателю его внешность и при этом оставляющую за скобками все это скопище избитых визуальных клише. Как нам представляется, подобное описание польстит не только читателю, но и описываемому, да и поверьте – столь нестандартного, столь занимающего вашу мысль человека, по-хорошему, только так и надо представлять! Вы взволнованы? Вы заинтригованы? Что ж, довольно томить вас и мариновать, вот он весь перед вами всего в одном предложении:

Он был настолько точно похож и при этом настолько же не похож на одного из актеров шоу «Импровизация», как похож и одновременно с тем не похож персонаж, сыгранный Владимиром Дворжецким в фильме «Земля Санникова» на Теона Грейджоя, исполненного Алфи Алленом в одном небезызвестном сериале нашего времени. Какого, а? Согласитесь, вы уже его видите. Вы видите эти болотного цвета глаза, словно бы перед вами лист мяты, брошенный в воду фарфоровой чашки и подсвеченный изнутри серебряной лампочкой; видите эти черные волосы, в повседневности зализанные назад, а сейчас, после изнурительной тренировки, взъерошенные, как кофейня пена, подступающая к краям турки, еще не переливающаяся, но уже шипящая, кусающая их; вам видны утомленные, но не утратившие силы руки, пресс, угадываемый под футболкой, описанная выше походка, от которой на вас словно бы надвигается тень, отбрасываемая объятым пламенем лесом, а в ваших ушах уже стоит визг восхищения, готовый сорваться с полуоткрытых губ как прекрасных богинь, так и едва поспевших педовок. Вы словно бы сышите их томное: «А-А-Арс...». При этом актер из «Импровизации» – это скорее Ильин, тогда как описываемый нами – Грейджой. Он моложе, выражение лица его скобрезнее, злее. Он нахал, это читается в каждом движении густых, но тонких бровей. Таков был он с виду. А что внутри? Что рассказчику, а как следует из того – и вам, о нем известно?

Признаться, по правде – информации у меня мало. За свою жизнь он успел сменить не один десяток имен, за которыми прятался, как гадюка прячется в куче опавших по осени веток. Кем только он не был! И британцем с ужасным ирландским акцентом, и немцем из высокогорной деревни в Австрии, и болгаром с излишне чистым лицом, и доминиканцем и даже успел побывать летчиком в Азербайджане. В лучших традициях романов-воспитаний, которые еще будут помянуты ниже, его внешний вид вполне соответствовал его естеству. Он был стоик по жизни, хитер, как лиса, крепок, как сталь, в своих убеждениях, имел чувство юмора пяти народов, ужасную историю, лежащую саваном на его детстве, умел держать себя в руках на людях, дважды в день чистил зубы. Он был опрятен всегда и не бывал одет с иголочки только в том случае, если к тому принуждали дела. Вместе с тем он обладал еще несколькими особенностями.

Он принадлежал к тому виду людей, которые прежде, чем взять в руки книгу, ведомые живущем в них желанием скрыть свою суть, обязательно моют руки. Они мылят пальцы, затем тщательно протирают обе ладони и, бережно взяв белостраничное чудо, кладут его перед собой, точно икону или младенца, за весь процесс чтения стремясь лишний раз не касаться пальцами даже углов. И каждый раз, несмотря на все их усилия и старание, по прочтении страницы книги приобретают зловещий оттенок халвы, ибо какая-то другая, незримая глазу чернота снисходит с рук их. Возможно вы встречали таких людей. Они очень сильно любят июль, но не за неожиданный дождь, выпадающий на землю крупными быстрыми каплями, удваивающими шум ветвей пирамидального тополя, но за жару, от которой земля трескается, как обветренные губы, однако и этого жара им недостаточно. Они точно бы ждут суховея, который пришел с той стороны улицы, где горит здание и принес с собой треск лопающейся на его голове черепицы. В его болотном взгляде, за зримой холодностью всегда скрывалось также нечто неуловимое, нечто, что можно прочесть лишь в глазах юноши, в первые две недели после его первого расставания, когда он месяц витал в облаках и мысленно называл ее матерью своих деток (да, у мужчин присутствует такой возраст, когда они размышляют об этом даже раньше, чем женщины), а она просто выбирала из пяти/десяти ни че таких. Эта ненависть, эта собачья злоба, обычно выливающаяся в покупку абонемента в спортивную секцию, жила в его глазах перманентно, никогда не покидая границы радужки.

Раз уж речь зашла о ненависти, то мы не можем не провести параллели между описываемым нами мужчиной и Константином Андреевичем Сафроновым, этим известным персонажем от мира зла, введенным в русскую литературу 21-ого века неким Кедровым С. (возможно вам приходилось о таком слышать). Между тем у них было множество общего. Как и у Сафронова, у описываемого нами индивида тоже была комнатка ненависти, где он точно также "обличался в доспех" накануне того, как приступить к делу. Как и Сафронов он предпочитал есть все твердое и жаренное с кинжала, правда если Константин питался так для "напитки ненавистью", т.е. специально, то наш герой ел с клинка в силу привычки, скорее всего вытекавшей из сжигавшего его огня. Однако, несмотря на все сходства, было у них одно существенное различие.

В отличии от Сафронова, который, как известно, стремился как можно сильнее избавиться от всего людского в себе посредством написания книг, называя этот процесс «охотой на человечность», герой настоящего повествования ничем таким не тешил себя. Наоборот, он всячески пестовал в себе все от человека, так как без человечности, какая же жизнь?

Довершая его портрет, следует также заметить, что, как мне известно, у него были свои, пусть и своеобразные, пусть и держащиеся на одному лишь ему известных убеждениях принципы. Чего стоит один только случай, когда во время югославской войны он, будучи в горах в сезон дожей велел своим людям спалить единственный уцелевший под обстрелами домик и после этого два дня спал вместе с ними бок о бок в грязи, под нескончаемым ливнем воды и снарядов только потому, что обнаружил в одной из оставленных комнат томик переведенного на сербский язык Демьяна Бедного. Да, так получилось, что в тот дальний день они остановились в жилище еще одного исчезающего в наше время человеческого подвида. Подвида столь же наивно-милого и благородного, сколь и скоропостижно вымирающего в наши дни – сербского коммуниста.

Но то было тогда, а сейчас он вошел в раздевалку, стянул с себя одежду и принял душ. Вымывшись, он быстро, но при том аккуратно убрал вещи в сумку, застегнул молнию и, дружески отсалютовав сидящему на проходной мужчине, покинул зал, выйдя на улицу. В эти часы (по Москве было примерно полтретьего) по улицам Лондона не спеша плыли черные и золотобокие такси, а велосипедисты, кто в очках и шлемах на голове, а кто и просто с газетой подмышкой, объезжали передвигавшихся кучками пешеходов. Сопровождаемый лишь нашим невидимым взором, мужчина подошел к дожидавшемуся его на углу автомобилю, прокручивая в голове мысль, показавшуюся ему наиболее удачной для предстоящего дела: «...убил наших детей! Да, это будет сильно, это будет заголовок, что надо». По привычке открыв сам себе дверь, он уселся сзади, за сиденьем водителя. Вместо вопроса тот только глянул в стекло заднего вида. Все также молча, усевшийся кивнул и через секунду салон серого мерседеса наполнило урчание двигателя. Скосив взгляд налево (смею напомнить, что в Англии правостороннее движение), описываемый увидел книгу, лежащую к нему корешком. Мысли о заголовках тут же потухли.

Он знал ее наизусть, знал ее в переводе, знал в оригинале. Он мог открыть ее на любой странице и начать, абсолютно не глядя в листы, пересказывать каждое слово и знак без запинки. За свою жизнь он прочитал столько книг, что их было достаточно для нескольких жизней, однако именно эта была любима им больше всех остальных и именно к ней он возвращался с небывалой частотой. Куда Достоевскому, с его дрожащей тварью, когда перед ним такой вопроса даже не возникал. Вот книга, дающая представления действительно грандиозные, учащая никогда не ослаблять взгляда, способная заставить рукоплескать даже мертвого... Пусть кое-кто и считает иначе.

Не сводя с корешка любовного взгляда, наш пассажир пальцами притянул книгу к себе, одновременно с этим запустив правую руку в карман водительского кресла. Через секунду в его ладони весело затрещал небольшой цилиндрик, сделанный из пластмассы. Открутив крышку, мужчина вынул оттуда маленькую белую пилюлю округлой формы и, закрутив крышку, убрал цилиндрик обратно в кресло. Затем он картинно оттянул руку с книгой влево, а руку с таблеткой вытянул перед собой. Стрельнув глазами сперва на пилюлю, потом на книгу, он вдруг быстро запрокинул голову вверх, забросив таблетку в губы и после все с той же быстротой вернул подбородок в прежнее положение. Ухмыльнувшись, он открыл книгу на странице, номер которой, увы, память моя не сохранила, и стал читать, попутно рассасывая.

Все вышеописанное происходило, как уже было сказано в полтретьего дня, то есть примерно за три часа до того, как на другом конце Европы Тимур Гашеткин пересек границу России и Украины, а поздно вечером все того же 13-ого ноября 2013 года сотрудник британской газеты «DailyTelegraph», занимавший должность помощника заместителя главного редактора, Чарльз Дэвис, прочел пришедшее ему на почту еще в двенадцать часов СМС следующего содержания:

«–– Здравствуйте, Чарли. Вас беспокоит представитель генерального директора издания «Financial Times», Френсис Кибертон. Мы имели честь быть представленными друг другу весной минувшего года на скачках в Волверхэмптоне. Наш общий знакомый Твист, который так удачно свел нас тогда и который, как вам известно, является мои доверенным лицом и ассистентом, сегодня, перед тренировкой заверил меня в том, что вы дали согласии на предложение, неделю назад озвученное вам от имени второго отдела нашей редакции. Искренне поздравляю вас, господин Дэвис! Прошу вас, приходите в пятницу в наш головной офис, что на Брекен-хаус после закрытия (в 23:00). Там мы обсудим детали предстоящей работы. По поводу пропуска не беспокойтесь, охрана будет оповещена.

Еще раз искренне поздравляю вас и до скорой встречи».

***

Большая стрелка часов успела припасть к стопам червонца, а малая трепала пятерку за волосы... А знаете, пожалуй не будем захламлять повествование неуместно растянутыми подробностями, скажем только что в начале вечера следующего дня дверь неприметного тату-салона в Москве, еще и теперь расположенного на углу Новой Басманной, как и обычно отворилась без скрипа, пропустив внутрь четверых человек. Очутившись возле ресепшена, вошедшие сдали куртки кассирше, кивком ответили на вопрос: «Вам назначено?» и, на ходу закатав рукава, проследовали к четверке одноногих стульев без спинок, располагавшихся у стены, поверхность которой от серых плинтусов до потолка была расписана силуэтами бараков и труб концентрационного лагеря, из дыма которых складывалась фраза «Все будет хорошо!». По манере держаться, практически сразу возобновленному разговору, прищуру, источавшему самоуверенность, а также по прилично закрашенным участкам кожи на бицепсах и плечах, случайный свидетель мог сделать вывод, что посещение данного места у этой четверки уже давно вошло в традицию. Было, правда, при этом одно существенное «но» – случайные свидетели сюда не заглядывали... Однако до поры до времени оставим без внимания этот квартет, предоставив возможность собравшимся полушепотом разговаривать о наболевших проблемах под шум кусающих кожу иголок, а сами возвратимся на Украину.

Примерно в тот же момент, когда последний из четверых посетителей пересекал порог «ASGARDа», наш старый знакомый – Тимур Гашеткин молча стоял на проезжей части, пряча ладони в рукава свитера. К этому времени большая часть пути, отделявшая его от чернобыльской зоны, была благополучно преодолена на автобусах и вот теперь за спиной парня тихо замолкал последний из них.

Немного заспанный, с прической, напоминающей воронье гнездо, водитель, на удивление, отреагировал на просьбу Тимура высадить его посередине дороги довольно мягко.

–– Будь я в твоем возрасте, я бы и сам не задумываясь махнул туда. –– Произнес он, когда Гашеткин сходил по ступенькам. Мысль о том, что цель его странствий понятна кому-то кроме него, нагнала парня на последней ступеньке. Он съежился, как съеживаются малыши в те юные годы, когда к ним еще применимо слово «нашкодивший» и обернулся к водителю, потупив глаза.

–– Да я это... Меня... Встретят здесь...

–– Коне-ечно. –– Лукаво протянул мужчина, а затем произнес, подавшись вперед и понизив голос. –– Первый ориентир, который будешь искать – его давно нет. Дальше сам разберешься.

Как только мужчина сказал последнее слово, двери автобуса с шипеньем сомкнулись, не дав Тимуру даже проглотить удивление. Водитель подмигнул ему на прощание, нажал на педали, буркнул мотором и был таков. «Что за?.. Какой еще ориентир?». Ответа, конечно же, не последовало. «Ну да и ладно. Уехал он и уже хорошо». Провожать автобус глазами парень не стал. Он даже не стал дожидаться, пока свет задних фар рассеется за поворотом. Вместо этого Тимур сошел с обочины и направился в лесополосу. Как я уже говорил выше, стоял ноябрь...

Ты помнишь, читатель, как отжило наше детство? Помнишь, как место девушки ослепительной красоты, какую мы с тобой могли увидеть случайно, встав, страшно вспомнить, почти в десять вечера и, выглянув со слипающимися глазами из дверного проема в соседнюю комнату, где в старых креслах (вспомни те кресла, с черной гривой-накидкой) у телевизора сидели родители и где в ту минуту шла реклама «bounty», заняла доска в закрытом купальнике и самым привлекательным в рекламе сделался вдруг батончик? Помнишь, как на смену «Не тормози. Сникерсни!» и разлетающемуся всюду металлу пришли кудрявые хипстеры с лицом Адама Драйвера? Вот точно также, бесславно и незаметно, окончилась та пора, когда листья желтеют и набухают, делая деревья похожими на людей, одетых в тонкие синтетические пуховики, имевшие популярность на заре моей юности, и теперь Тимура окружали сплошь голые черные стволы, обглоданные осенью. Под его ногами шуршала листва, редкие нити травы колыхал ветер.

Пройдя лесополосу насквозь, парень остановился.

–– Ну вот и где оно?

Помятый лист карты, купленный им вчера в придорожном ларьке у остановки номер двенадцать, виновато развел краями в стороны, мол, а я по чем знаю? Разыскивай сам. «Бли-ин... Куда дальше-то?». Зелень, крючки, оранжевые квадратики и синие линии упрямо гнули свое – буквально в полусотне метров отсюда должны были начинаться фронтоны хутора. В действительности же не было ни хутора, ни фронтонов. Метров на сто пятьдесят, может – на двести вперед разлилось поле, местами еще остававшееся ворсистым, местами – практически полностью полысевшее. Сразу за полем начинался очередной ряд безлистых деревьев, тонкие ветви которых напоминали отсюда накладные ресницы. «Может я вышел не там, где надо?.. Не-ет» –– Тимур отрицательно покачал головой и вновь опустил глаза на карту. –– «Я ведь раз пять у него переспрашивал. А может...». Тут он резко выпрямился и пошел прямо в поле, словно бы осененный какой-то догадкой. «Как он там сказал? Первого ориентира, его давно уже нет? Это значит, что... Но ведь он был же когда-то, правильно? Похоже на то».

Шагов через сорок паз сложился. Хутор действительно когда-то находился здесь, карта не соврала. И он же был первым ориентиром. Ориентиром давно разрушенным. Безымянное поселение, состоявшее всего из одной улицы, было зарыто в украинскую землю немногим больше полутора десятилетий назад и сейчас путник мог разобрать только отдельные его очертания. В этом ему помогали немногочисленные кучки земли, возвышавшиеся над общим уровнем грунта, из которых местами торчали оконечья железных дымовых труб и оконные рам. Водитель тоже оказался не лжец.

–– Хм.

«Что ж. Получается, заночевать тут не получиться... Ну, не очень-то и хотелось жопу морозить. Значит, придется идти за «Периметр» ночью. Х-х-х... Какое все-таки пафосное название – «Периметр»! А уж сколько слухов про него ходит...».

Парень был прав. Слухи о так называемом «Периметре» ходили в народе и впрямь грандиозные. Разносимые как охочими до денег авантюристами, что предлагают любому желающими прогулку в зону со всеми удобствами, так и простыми любителями почесать языком за просто так, потому что могут, они были подобны бумажным самолетикам, запускаемым с балкона последнего этажа, которые всегда перелетают за пределы ограждающего двор забора. В ком-то эти рассказы вызывали испуг и трепет, в ком-то – разжигали неподдельный, живой интерес, а в ком-то это множество нагроможденных друг на друга сплетен, слухов и ужасов, рассказываемых, как правило, из-за веера пальцев (потому что как известно любому, чтобы правдивей и красочней рассказать небылицу необходимо как можно шире расставлять пятерни и от времени выныривать из-за них при разговоре), взывало вполне закономерный скепсис. Такие люди называли подобные рассказы «россказнями», а всех рассказывающих их – болтунами. И надо сказать, делали они это не без причины, ибо описание этого места, этой границы, на которой совершается переход от нормальной жизни к жизни в ЧЗО, посредством бесконечного балабольства сделалось уже поистине циклопическим.

Три ряда железобетонных заграждений, уходящих ввысь на добрый десяток метров и толщиной с «hummer» каждое. Поверх любого – смотровые вышки и гнезда, а внутри них – бойницы. Внутри каждой бойницы, точно в матрешке, расположился доблестный и дисциплинированный украинский вояка с «minigun-ом», а то и сразу с двумя. На полтора километра вокруг все заминировано по самые ноздри, а рядом, рядом развернута специальная военная часть, готовая в любую секунду взреветь моторами БТРов и по первому же свитку примчаться на тот участок «Периметра», где замечено хоть какое бы то ни было несанкционированное шевеление. Вот как описывается многими, если не сказать всеми, «Периметр». Описывается он так почти всегда, описывается натужно, у некоторых даже при его описании доходит до испражнения кипятком. В такие моменты, особенно когда ты бывалый сталкер, так и тянет вклиниться в этот монолог очередного Мюнхгаузена, да и пробросить бессмертное: А вдоль дороги мертвые с косами стоят. И тишина!

Но рассказы о «Периметре» были еще цветочками. А вот то, что в самом деле поражало Тимура – так это то нескончаемое количество клинических интеллектуалов, которые свято веруют в подобные сказки о Чернобыльской зоне. Подобно тому, как по одной капле воды человек, умеющий мыслить логически, может сделать вывод о возможности существования Атлантического океана или Ниагарского водопада, даже если он не видал ни того, ни другого и никогда о них не слыхал (кстати мысль эта отнюдь не моя, я почерпнул ее у одного британского автора, сейчас, правда, не подскажу уже, у кого конкретно), точно также любой человек, будь то даже никогда не бывавший в зоне читатель, может сделать о ЧЗО определенные умственные заключения. В частности, Тимур, прикупивший вместе с картой в ларьке газету, с первой же страницы «Украинской правды» узнал о том, что в прошлом месяце шестнадцать контрактников уволилось из охраны «Периметра», т.к. и без того не большая зарплата была задержана во второй раз. В заключительном же абзаце статьи утверждалось, что удержанные средства пошли на выплаты миротворцам Ирака, зарплаты которых, в свое время, также были задержаны. На этот раз по паре десятков тысяч гривен получили восемь военнослужащих, которые несли службу еще в далеком 2007-ом.

Помимо этого, знания о реальном положении дел того, что называлось «Периметром» Тимур почерпнул из источника, казавшегося парню вполне достоверным, а именно – из рассказа одного военнослужащего, опубликованного на форуме сталкерской паутины (в оную, к слову, может проникнуть любой желающий, надо только знать, куда заходить и на что кликать). Солдат Владимир, с довольно нетипичной для Украины фамилией Вист, сообщал пользователям, что еще в конце десятого года он переехал из деревни в Житомир и подписал контракт с ВСУ. Довольно скоро их прикомандировали к одному из двух КПП, что отсекает зону от внешнего мира. С тех самых пор, как утверждал Вист, на его памяти не происходило ни одного «прорыва» (это когда, якобы, из центра зоны волна за волной на пулеметы, аки советские солдаты в антисоветской блевотине, прутся мутанты). Правдоподобности данному посту, кроме очевидного знания автором армейской жизни и быта, придавали комментарии других пользователей, которые в выражениях столь нецензурных, что автор не считает нужным их здесь приводить, подтверждали свое с Вовой Вистем знакомство. Каждый из таких сталкеров писал, что знакомство у них было заочное, а также желали Владимиру Висту скорейшей смерти или, хотя бы перегрева ствола.

Из таких вот источников Тимур уяснил для себя ровно две вещи: первое – проникнуть в зону не так уж и сложно. И второе – проникать в зону надо со стороны второго поста, там, где Вова Вист не несет службу. Сверившись с картой, а также несколько раз проглядев все сталкерские советы, как выйти к второму блокпосту, Тимур Гашеткин развернулся направо. Как выяснится впоследствии, от КПП его отделяла всего сотня метров.

***

Крохотный домик с замшелой крышей, приклеенная изнутри клеенка на окнах, рассохшаяся внизу дверь с облупившейся на наличнике краской, табличка-блеф «Мiни!» с смайликом, намалеванным в правом верхнем углу белым фломастером, а также канаты колючей проволоки (на спирали у руководства год от года не выходило выделить денег), тянущиеся в обе стороны от выцветших стен – таким представал перед искателем денег и приключений блокпост № 14-7, в народе известный как «Кордон 2». Таким он был в 2006-ом, когда второй взрыв сотряс Европу. Теми же мутными окнами провожал этот дом первые международные экспедиции 2008-ого, когда в зону, часто – с летальным для них исходом, потянулись ученые со всего света, ломать себе головы и корпеть над пробирками и когда кое кто был еще только на третьем курсе. Тогда еще не столь блеклые стены стоически выдержали 2009, год, богатый на эмоции. Во второй книге читатель откроет его для себя. Тогда, надеюсь, он будет крепок, как эти стены... Его фундамент был тут и в милом сердцу 2010-ом, когда человек, пару предложений назад упомянутый не иначе, как «кое кто», а ныне печатающий эти самые строки, пришел в ЧЗО за лучшей жизнью. Он видел первого сталкера, пересекшего Кордон зоны именно здесь. Он видел Стрелка, Бродягу, Жорика. Видел Угрюмого из «Свободы». Он видел Зуба, Прозрачного, Костюка и Крота. Он знал Кувалду, он видел Харона, которого друзья тогда звали «Аист»... В густой ночи он хмурился крышей, когда эти дурни ползли по кустам, не зная толком зачем, не зная толком, куда тянут их бес и жажда наживы. Он ворчал на них свечкой в солдатском окошке, он пугал их криком старого филина. Этот второй здешний старик, эта с седыми крыльями птица, которые хлопали на чердаке в самый неподходящий момент и хлопали так, что у новичков прыгало сердце, казалось, вторил, шептал вместе с домом: «–– Постойте, внучки, повертайтесь, не нужно. Видит луна, ведь мы больше не свидимся». Многих пытались отговорить эти двое, многих предупреждали. Слушал их кто? Конечно же нет. Скольких внучков они не дождались, сколько их сгинуло по лесам и болотам зоны? Это вопрос, на который ни ты, ни я ответим.

И оттого еще роднее смотрели и этот дом, и этот филин в лица тех немногих вернувшихся, кто, возмужав в короткий срок, обрел наконец смысл существования, собрал в рюкзаки достаточно денег, чтобы начать новую жизнь. «–– Молодец, что вернулся живой» –– Говорил дом. «–– Мы гордимся тобой» –– Говорил филин. А человек, возвратившийся сюда вопреки тому мнению, что в зоне нельзя дважды ходить одной дорогой, долго стоял еще у куста, или, быть может, ствола березы, смотря в темноту на чердак дома. Здесь, под светом звезд, для него навсегда ломались слова: «Все течет, все меняется. В одну и ту же реку нельзя войти дважды». И лишь когда солнце пробивалось сквозь ночь, уже бывший сталкер выбирался из зоны.

То бывало с утра. Сейчас же на землю спускался вечер. Малиновые лучи успели перекрасить все облака и северный ветер угнал их красно-оранжевые бока вслед за солнцем. Добравшийся до домика Тимур залег на юру, скрывшись от срочников под купой деревьев. Срочников было двое – брюнет и рыжий. Насколько отсюда Тимур мог разобрать, вооружены они были только ПМ-ами. Время от времени на крыльце показывался брюнет. Он тратил с минуту на постоять-подышать, посмотреть за колючку, да поразмять плечи, после чего уходил внутрь. В половине десятого вместо него выглянул рыжий. Обойдя дом, тот постоял, покурил на порожках, зевнул и запер за собой дверь. После этого ни тот, ни другой на улицу не выходили вплоть до рассвета.

В зоне Тимур был уже в десять. Выждав широкую тучу, которая стерла месяц с небес, парень обошел «Кордон 2» по широкой дуге и, следуя инструкциям на сталкерском форуме, направился в глубь густой рощицы, лежавшей справа. Одного только звездного света ему вполне хватало, чтобы не сбиться с тропы, которую он отыскал по висевшим на сайте подсказкам. В темноте ночи ветви деревьев, казалось, жались к стволам, напоминая облепивших утес игуан и варанов, однако Тимура было не испугать.

В воздухе пахло последней травой. Позади тихо ухнула птица. Шаг за шагом парень продвигался вперед, до тех пор, покуда не обнаружил в конце тропы длинный сосновый ствол, как по заказу поваленный на здоровенный валун, стоявший возле забора. Две трети дерева были по эту сторону колючей проволоки, последняя же переваливалась через нее. Этот допотопный чудо-залаз появился здесь еще в конце декабря 2007-ого, когда границы между зоной и окружавшими ее блокпостами Большой Земли существовали только на картах.

Кто свалил здесь сосну? Никто не знает. Как так выходило, что год за годом военные обходили эту лазейку вниманием – ребус не меньший. Единственное, что мне известно доподлинно, так это то, что именно здесь брали свое начало многие дорожки в новую жизнь. Свою службу залаз сослужил и Тимуру.

Подходя к нему, парень не колебался. Держась за сук, он взобрался на камень. Не распрямляя спины Тимур перешагнул с него на сосну. Здесь на мгновенье нарушитель застыл, но вызвано это было отнюдь не мелькнувшем внутри сомнением, не схваткой одной мысли с другой, а всего-навсего поиском равновесия. Наконец он оттолкнулся. Секунда падения и «неприступный» «Периметр» был за спиной.

Приземлившись на руки, Тимур поднялся очень довольным. Края рукавов немного запачкались, рюкзак, соскользнувший при приземлении по спине, ткнул парня в затылок, однако тем дело и ограничилось. Отряхнув руки и почесавшись, Тимур пошел дальше уже не скрывая свое присутствие на охраняемой территории.

Ему предстояло пройти почти километр по ночной зоне. Он стремился на север, двигаясь по роще с таким расчетом, чтобы все время видеть перед собой куриную лапу пирамидального тополя. Когда же через минуту тополь остался позади вместе с другими деревьями, поднявшийся ветер согнал с неба тучу и, освещенные светом месяца, они стали шептаться за спиной у новоиспеченного сталкера, обсуждая, наверно, его следы.

Меж тем тот прошел десяток шагов. Поначалу он шел почти беззаботно, лишь изредка вслушиваясь в порывы ветра. Однако мало-помалу какое-то внутреннее ощущение, обозначившее свое появление легким покалыванием в кончиках пальцев, стало тихо подсказывало ему, что вот – свершилось: место, о котором он узнавал из форумов и газет, место, пропитанное реальной опасностью, место, где нужно постоянно держать ухо востро уже началось и он идет по нему своими ногами. Постепенно, от кочки к кочке его фантазия распалялась. В его мозгу проскакивали те мысли, какие под час посещают голову каждого, когда среди ночи вам случается по какой бы то ни было причине выйти во двор. Ты вроде идешь, успокоенный знанием, что ты здесь вырос, среди этих углов, а шаг твой при этом все равно замедляется, стоит впереди вдруг появиться силуэту металлического стола или газового баллона одновременно с воем соседской собаки, раздавшемуся из-за стены гаража. Медленно, но верно, в происходившей в его голове борьбе здравого смысла и внутреннего ощущения, где первый кричал, что по-хорошему нам было бы славно никого не встречать вплоть до деревни и где второе тихо хихикало, что ну уж нет, мы ведь в зоне, здесь не применено что-то случается, последнее стало перевешивать. С каждой новой секундой все те небылицы, какие он прочитал на сталкерских форумах и какие были осмеяны самими сталкерами, начинали приобретать во тьме право на жизнь. Десятки «Что если?» жгли его спину, шелест кустов заставлял ежиться, тень проплывающего за спиной облака приклеивала спинку портфеля к спине. Он отошел от рощи не больше чем на сорок шагов, однако при этом успел настолько испугать сам себя, что уже думал, когда же перед ним выскочит черт. Ждал и дрожал от этой мысли. Тем неожиданнее для него стало появление вместо черта участка дороги. Казавшийся белым при лунном свете асфальт заставил сталкера остановиться на середине дороги.

Глаза отпустило довольно быстро. Буквально через секунду они уже знали, что это асфальт, в то время, как по извилинам еще носилось: «–– Твою мать, это что?!.. Асфальт?!. Как же я не заметил?..».

–– Ой, фу-ух! Как же ты напугал меня, с-сука...

Конец этой фразы Тимур сопроводил хиком, близким к нервическому. «–– Ну и дурак же я! Всякой херни напре...».

–– Немедленно! Бросьте оружие на землю!

Его как будто сбило машиной. В следующее мгновение он уже лежал по ту сторону асфальтовой полосы, подобно червю вгрызшись в обочину, лицом повернувшись в сторону звука. Лишь только этот небольшой выступ, эта горбушка земли высотой в два локтя, была в тот миг между между ним и ужасными... «кем-то». Через секунду послышалось эхо удара железа в железо, затем все стихло, говорил только ветер. Повернув голову, Тимур заметил, что за дорогой стало будто светлее. «Что за...».

Пересилив себя, вжав в плечи голову, парень подтянулся на руках и максимально осторожно выглянул из-за дороги. Впереди, метрах, наверное, в четырехстах, увидел он белую точку, ярко горящую в полосатой тьме. Металлический звук, между тем, повторился. «–– Это... Это не люди... То есть – не здесь... Они... Фу-у-ух!.. О боже!..» –– Множество мыслей, подобных этой своею нецелостностью, пролетели тотчас же в его мозгу. –– «–– Да это, наверное... Точно!».

Он подался назад и сел, сбросив рюкзак с себя движением плеч. Быстро достав из кармана карту и телефон, он открыл скрин «Кордона», который сделал при прочтении статьи «Все новичкам», некоего Петрухи. Просмотрев его и сверяясь с картой, которую телефоном же он подсветил, Тимур сделал вывод, что звук, который он слышал, донесся до него со стороны первого блокпоста. Начинающий сталкер был прав абсолютно. В это же время, почти в четырехстах метрах от него происходило следующее: трое бойцов украинских вооруженных сил стояли около угла левого здания. Со стороны пулеметной точки головы их освещал луч прожектора.

–– Еб твою мать! Богдан! Опять у тебя голосит глотка?

–– А шо Богдан? Вона зараз опять произвольно працюет!

–– Заглохните эту хуйню, спать невозможно!

–– Сержант! У тебя там знову розбрід та хитання?!

–– Товарищ Боголюбский...

–– Да ебана рот!..

Ну, и так далее. Металлический звук же, который два раза слышал Тимур был следствием скоропостижного лечения репродуктора – боец Богдан решил возникшую проблему путем применения разводного ключа.

–– Ну наконец-то, тишина и спокойствие!

–– Завтра же вам надішлю ремонтників! А пока смотрите мне, шоб никакого шума! Не вистачало мне еще, чтобы Андреев проснулся!.. Тьфу, твою мать! С вами уже все языки позапутался!..

Этой перепалки, конечно, Тимур не слышал. Услышать ее он и не мог, поскольку находился слишком далеко от места действия. По большей части, он и громкоговоритель-то услыхал в первую очередь потому, что, пока шел, превратился во взведенный слух.

Откинув затылок назад, паренек выдохнул. Посидев так немного, он с новым приступом нервических смешков посмотрел на рюкзак и подобрал его. «Нда-а... Какой ты, сталкер, если даже от такой херни чуть в штаны не наделал... Так, все, хватит. Некогда сидеть. Взял себя в руки, солдат!.. Поднима-айся!». С улыбкой, какую можно встретить разве что в сказках у одураченных, Тимур встал с земли, поднял портфель за лямку и, не забрасывая его за спину, как можно скорее побрел к себе в безопасную тьму, еще минуту назад казавшуюся ему столь пугающей. Так он прошел какое-то время (сколько конкретно, сказать он не мог, т.к. голова его была занята другими мыслями. Однако по ощущениям шел он не долго), пока не достиг подножья холма. Холм был не высоким и не крутым, поэтому на вершину его парень взобрался менее чем за пол минуты. В этот момент произошли сразу три вещи: рюкзак Тимура был им опущен на носки берцев; вид той деревни, что последние три недели так манила его, которую он так живо себе представлял и в которую рвался, наконец открылся пред ним во всем своем ночном очаровании, в дрожащем свете костра, который отсюда даже не было видно, но который четко угадывался открывался в пляске теней на стенах домов; а также одновременно с этим слева от Тимура раздался хлопок, похожий на кашель...

Хлопок, это, конечно, все интересно и занимательно, однако здесь я предлагаю читателям оставить повествование ненадолго в покое и вместе со мной порассуждать вот о чем. Еще на словах «... которую он так живо себе представлял...» самые внимательные из вас неуклонно должны были задаться вопросом: «–– Минуточку, Лапа. Ты ведь недавно сам нам рассказывал, что даже о каком ни будь захудалом «Периметре» (о таких же серьезных местах, как, к примеру, «ЧАЭС» мы вообще сейчас судить не беремся) среди людей и в сети ходят десятки фантастических баек. Так почему же тогда Тимур, а мы, следовательно, с ним за компанию, должен был бы поверить, и сверх того и поверил, тем сталкерским сведениям и описаниям лагеря, почерпнутым им из форумов одиночек? Кто мог бы ручаться за их достоверность? Чем эта информация отличается, скажем, от той, которую сам ты называл «бреднями»? Нет ли какого противоречия здесь?». Подобный ход мыслей был бы, конечно, абсолютно логичен, а потому я отвечу вам на него.

«Деревня новичков», это тот случай, когда исключение служит еще одним подтверждением правила. Действительно, давайте поразмыслим вот на чем. Вы никогда не задумывались, почему те книги, что зовутся «сталкерскими», так отличаются между собой? Почему каждый раз в них появляются новые аномалии, о которых в зоне не слышала ни одна живая душа и которые, условно, следует разряжать метки броском восьми болтов в восемь четко подмеченных в пространстве точек? Я вот в зону пришел в середине десятого и за все это время ни от кого из свои знакомых ни слыхал ничего подобного даже по пьяни. Почему так часто на их страницах появляются совсем неведомые локации, названия которых, такое чувство придумывал сумасшедший, а местоположение их, пусть даже примерное, нельзя найти ни на одной карте, неважно, довоенные они или нет? Почему так разнятся между собой описания, казалось бы, общеизвестных мест? Почему у одного автора в «Рыжий Лес» герои выходят через «Свалку» или «Агропром» (второе, конечно же, невозможно), а у другого вообще сразу с «Болот»? А что, удобно. Давайте еще дальше пойдем – открывай дома у себя сразу дверцу в кладовку и прям вот оттуда с Лесником разговаривай. Чего мелочиться-то? А описания локаций? Вы подчас не задумывались, отчего они у всех такие разные? Почему у одного на «Болотах» стоят свинцовые тучи, воняет гнилым смрадом и кучи костей валяются по кустам, а у другого пахнет рекой и где-то вдали лягушки квакают? А уж сколько на «Свалке» у них навалено металлолома! Такое чувство, что там на каждом шагу насыпаны горы железного мусора, которые хлебом не корми, дай протянуть к путникам свои кривые лапищи... Я б еще понял, если бы так описывалось «Кладбище техники». Вот там да, там этого добра хватает, так ведь нет же, «Свалка» у них. А еще... Нет, не могу не сказать, сердечко сталкерское мне не позволит – что они сделали с «Темной долиной»?! Это ведь ужас какой-то! Нет, есть, конечно, хорошие книги, где «Темная долина» описана правильно. Она там мрачна, грозна и пустынна. Но есть же и такой фантасмагорический бред, где целые табуны бандитов, как угорелые рассекают по ней на мотоциклах. На мотоциклах, Карл! В зоне! Я бы стерпел еще на «Кордоне», но в том ее месте, где аномалии рассыпаны еще щедрее, чем золотые монеты, которые разбрасывал за собой Барбаросса-старший (это который серебряная рука), когда, застигнутый galante, убегал по Саладо. Во всяком случае, так про него брешут испанцы придерживаются такого мнения... А артефакты? Я даже сейчас не говорю, что каждый писака стремиться выдумать какой ни будь свой, особенный артефакт, нет. Все эти «Джокеры», «Сердца Зоны», «Черные волосы», «Глаза гнева» и т.д. мы опускаем. Коснемся элементарного. Детекторы. Когда последний раз вы о них слышали? «Медведь» там, «Отклик»? Не? Ну а че, правильно. Всем ведь известно, что артефакты в зоне, они как грибы – валяются на земле да по-всякому светятся, а ты знай себе, успевай только вовремя обходить аномалии. Я предлагаю пойти еще дальше. Почему бы в ваших книгах аномалиям не начать производить, ну не знаю, хамон, например? Или шубы? А что? Сталкеры ведь в зону приходят за этим, чтоб накупить себе атрибутов хорошей жизни, так зачем же растягивать? Вот сталкер пришел, набрал себе скарба и все, расходимся. Так написал четыре страницы, вот и готов новый роман. Какой там роман, тут тянет замахом на целую серию! Я даже сюжет вам для ее подскажу: в первой книге сталкер берет себе шубу и уходит из зоны. Все. Во второй он возвращается в зону за шубой для матери, т.к. она смертельно болеет. В третей книге оказывается, что у его матери какая-то особая болезнь и ей нужна особая, белая шуба, так что нашему сталкеру на этот раз надо сделать над собой невероятное усилие – пройти не до первой аномалии, а до второй! И так можно клепать до бесконечности. Вешай лапшу доверчивым людям, тряси с них денежки, улыбайся. А вот эти вот все потери друзей, обожженные в «Жарках» руки, когда у тебя потом, сука, пальцы до конца не сгибаются, одежда, которую простирнуть негде и ты смердишь, как пердак кабана, дух неизведанных мест, этот аромат потревоженных пластов пыли, адреналин перестрелок – это оставьте все для лохов, это не интересно... Так вот, почему все ж таки происходить все выше описанное? Откуда берутся брехня, бредни и слухи? Кто плодит выдумки? Постараемся разобраться.

В первую очередь стоит понять, каким именно образом информация о ЧЗО уходит в народ? Почему образ зоны, к которой вот уже второй десяток лет прикована значительная часть мирового внимания, подчас представляется обывателю запутанным и противоречивым? Сегодня это уже мало кто вспомнит, но ведь сталкерский бум отгремел на нашей памяти совсем недавно – с конца одиннадцатого года по двенадцатый, но вот слухи о зоне начали расползаться задолго до этого. Это сегодня 2007-ой представляется новичку золотым веком. «–– Беззаботное время!» –– Восклицают они. Тогда, конечно, вам было проще: за одну удачно загнанную «Медузу» давали дом на Багамах! Сидорович только обживал бункер, Таченко пока что служил на черниговщине, а сталкер Звездочет еще сидел дома и увлеченно собирал марки. Так думают новички. Э-эх... Было бы все настолько безоблачно. Основная статья доходов сталкера – артефакты, в ту пору еще добывать не умели, так как, сюрприз-сюрприз, детекторов не было. Их изобретут лишь к концу года, а в следствии этого не были налажены каналов поставок... Да какое там «канал поставок», элементарный толчок, вырытый под кустом за деревней, казался в те дни Эверестом людского гения. Потребность в еде оборачивалась делом вселенских масштабах, т.к. закупку жратвы с Большой Земли организовать было тупо не на что. И да, ровно отсюда родились те изысканные блюда из плотей и кабанчиков, которые теперь спешит попробовать всякий новичок-одиночка, впервые входя в Бар «100 рентген». Вы думаете, в таких условиях выдерживали многие? Не-ет. Многие уходили спустя две недели. Возможно сегодня, сидя в тепле и без особого интереса просматривая эти строки, тебе, читатель, может подуматься: «–– Да что такого?». Подумаешь, трудности первых сталкеров! Подумаешь – быт. Да я вот... Головка от известного места.

Они мерзли ночами, потому что по незнанию никто не купил спальных мешков, а заколотить разбитые окна ума не хватало, да и инструментов для этого не было. Представь, каково было мыться в то время? А еще этот извечный страх радиации. В те дни из зоны отсеивались многие... Может быть они были готовы к сталкерству, но точно не к сталкерской жизни. Многих переловила пограничная служба. Судили их строго, без адвокатов, в среднем давая от семи до десятки. А мутанты? Вы представляете, какого это, когда вы в первый раз встречаетесь с исчадием зоны? Это вам не теперь, когда у новичка за спиной опытный сталкер, держащий лохматую тварь на прицеле и спокойно советующий, куда лучше бить. Это было совсем другое время. Многим хватало одного раза, когда сначала: «–– Миша, да ну его на хер, твои кусты, тебе показалось! Ну, как хочешь, сходи...», а через пару минут вы всей деревней, вспотевшие от страха, не от работы, хороните труп без головы. После каждого такого происшествия населенье деревни пустело на треть, а те, кто остался вздрагивали ночью от каждого шороха, когда под половицей пробегала полевка. Сверху ж на все это ложилась еще нехватка оружия... Так было в начале. Во времена же подлинного расцвета нашего брата (2011-2012) никому и в голову не приходило что-то писать/что-то снимать. Зону делили между собой, рвали, кроили вдоль и поперек, каждый рвался к центру, норовя урвать свой кусок, набрать побольше.

Как видно из сказанного, во все времена, сталкерам было тупо не до рефлексии. Сначала следовало выживать, затем нужно было набить карманы. Многие ли при этом озолотились? Да. Очень многие. Законно ли это? Конечно нет. Вот именно поэтому-то настоящие сталкеры книжек о зоне почти не писали – кому-то некогда, кого-то сожрали, а кто-то накопил на безбедную старость и единственное, чего ему теперь хочется – так это что бы его не трогали, чтобы органы правопорядка не задавали вопрос: «–– Хей, гражданин! Откуда деньги?».

И вот только теперь, истоптав столько строк, окольными путями подобрались мы к ответу. Кто же написал все эти книги? Кто стоит за всем этим слоем слухов и небылицами? Ответ очевиден. В большинстве случаев вся эта бородатая бестолковщина – дело рук тех, кто по той, либо другой причине ушел из зоны на первом этапе своей сталкерской жизни. Именно поэтому все они плюс минус правдоподобно описывают начальный лагерь, в котором, когда-то действительно были, но потом спешно покинули. И именно оттого же столь залихватски чешут они вам по ушам, рассказывая о заброшенных поселках в глубинах зоны, деревьях-мутантах и городах-призраках, в окнах который обязательно видятся малые дети (в основном это, как правило девочки). Че они им видятся – вопрос без ответа. Я вот бывал в таких городах. Да более того, я прямо сейчас в одном из таких. Никакими детьми тут и не пахнет!

Конечно, читатель, ты можешь сказать: «–– Да это просто ты, Лапа, сам ни хера зону не обошел, вот и пишешь нам тут ерунду всякую!». Что тут сказать? Я не спорю. Естественно, книги о Зоне (да, именно так, с большой буквы. Ты как-никак мистика, понимать надо!), в которых главный герой – это некая помесь, сплав ниндзи и терминатора, которая ходит по ЧЗО – ну чисто как ты за хлебом, на ножах дерется, дай бог спезназу, всегда хмур и серьезен, ну и, само собой, «Монолит» крошит пачками, такие книги абсолютно аутентичны. В них же, кстати, до кучи еще появляются новые группировки, инопришельнеческие корабли, короче – правда, одна сплошная правда, живите по ней, можете хоть с лопаты жрать ее, дело ваше. Че в конце концов в этой вашей зоне могу понимать я, Лапа? Подумаешь, я лично знал одного такого писателя, который... Но об этом потом, что-то мы увлеклись. Пора бы нам возвратиться к Тимуру.

Как помнит читатель, мы ненадолго оставили его одного на холме, откуда взору открывалась покоящаяся внизу деревня, укрытая черным ночным покрывалом. Треска костра отсюда не было слышно, зато четко был слышен негромкий хлопок.

На звук Тимур среагировал моментально. Схватив рюкзак, он повернулся вправо и... не увидел ничего странного. Глаза, привыкшие к темноте, заметили только качающийся на ветру куст, но куст этот был голым и не мог быть использован никем, как укрытие. «Хм... Странно все это... Может быть мне опять показалось?». Он постоял, всматриваясь в темноту. Ничего. Отмахнувшись от нового приступа мыслей, Тимур спустился с холма и помявшись секунду возле забора, перемахнул через него, перекинув пред этим рюкзак на ту сторону.

Как только его берцы коснулись земли, с противоположной улицы раздался слегка обеспокоенный голос:

–– Рота подъем, война! –– Да, в это время фильмы «Такси» еще не утратили своей популярности, и любители процитировать строку-другую из них нет-нет да находились. –– Шар, Ель, пошли-ка проверим, что там.

–– Знову двадцять п'ять! Я ж щойно обходив!

Из темноты донеслись ворчание и звук передергивания затвора.

–– Спокойно, мужики, свои! –– Крикнул Тимур. Подняв руки вверх, он плавно и медленно вышел из-за забора.

–– В это время все свои дома сидят, телевизор смотрят. Только чужие шастают. –– Сказал один из парней, сидевший у костра. Стволы двух других были направлены на Тимура. Тот, что стоял слева, спросил с прищуром. –– А ну как ты казачек засланный?

–– Я, конечно, дико извиняюсь, но... –– Говоря это, Тимур сделал жонглерный жест с небольшой амплитудой. –– Кому вы на хер нужны?

–– Хм! И то верно! –– Стоявший слева спрятал отвел оружие в сторону. То же проделал и второй сталкер. –– Я так понимаю, новенький, да?

Не дожидаясь ответа, он махнул рукой, приглашая гостья к костру, одновременно пряча пистолет за спину.

–– Ну, иди что ль сюда. Глядишь – хоть узнаем, что в мире делается.

***

В целях экономии места и времени, все далее происходившее можно было бы охарактеризовать тремя, как нам кажется, емкими словами: «толковое стакерское бухалово» и, не затрачивая читательское внимание на его описание, перейти сразу к делу, а именно – часам к одиннадцати завтрашнего утра, однако ключевые три слова здесь – «можно было бы». Ведь не случайно автор использовал «как нам кажется» перед прилагательным «емкими»: что одному дремучий лес, то для другого – само собой разумеется. Как говорилось совсем недавно, львиную долю представлений о ЧЗО и сталкерском быте граждане зачастую черпа́ют из ненадежных источников. Наиболее распространенными и доступными из таковых являются книги и заметки на сталкерских форумах, но, несомненно, по популярности первые уверенно обходят вторых.

Творчество других сочинителей, а также степень их компетенции в вопросах зоны мной уже были затронуты выше, поэтому в следующих строках я предлагаю пощупать непосредственно личности авторов. Кто он такой – средний писака сталкерской жизни? Как выглядит он, чем живет, что им движет? Все эти вопросы некоторым из вас могут показаться слегка неуместными. Зачем мол, Лапа, ты рассуждаешь в подобном ключе? Это же означает очередное увязние по пояс в ненужных абзацах на две страницы, которые скучны и не интересны, и через которые нам вновь предстоит пробираться со скучающим видом. Отвечу вам.

Любой автор есть опыт и наблюдения жизни. Существуя здесь и сейчас, подмечая происходящее, помышляя о будущем и в меру способностей заглядывая в прошедшее он отражает в своих творениях взволновавшие его размышления и эмоции, говоря на страницах ровно о том, о чем считает важным сказать. Так в идеале. Теперь же представим себе типичного сталкерского писателя, ушедшего из зоны через два дня. Он трус. Он не смог приспособиться к сталкерской жизни. Едва сделав шаг, он отступил. Его сломил холод, напугал зверь, замучили концерты пищеварения, какие обычно первые пару дней закатывает желудок. Помните, недавно я говорил, что знавал одного такого писателя? Так вот он покинул наши ряды как раз из-за проблем с пищеварением. Миша! А ведь умные люди говорили тебе – запасись минералочкой. Послушал он нас? Естественно нет. Где он теперь? Пишет книги о зоне.

Первым желанием такого неудачника, неважно, о внутреннем ли порыве, либо о внешнем его поведении мы говорим, будет навязчивое желание оправдаться. Я не ушел из зоны, просто она для меня недостаточно хороша! И вовсе тогда я не испугался, это от холода коленки тряслись. Да не жмот я. Это все Сидорович. Уж он-то – хапу-уга! И так далее, далее, до бесконечности. Все это неудачник прокручивает в мозгу, раз за разом стремясь убедить себя в собственной невиновности. Когда и если ему удается провернуть подобное в голове, он начинает желать склонить на свою сторону мнение окружающих. При этом его действия на первом этапе радикально отличаются от его мыслей. Первое действие, которое такой человек предпринимает – это сокрытие, утаивание собственного позора. На этом этапе он уподобляется скользкой зубастой рыбе, что, будучи жестоко ранена в бок, уходит на дно и зарывается в ил в тени черной коряги. Поднятая ею муть какое-то время плавает вокруг нее, также, как воспоминания и последствия человеческого проступка, и поэтому рыба закрывает глаза, оставаясь на долгие часы недвижимой. Еще мгновенье назад поднятая ею речная пыль демаскировала ее и делала уязвимой. Теперь же водоросли и ил опустились на ее тело, замаскировав его лучше и сделав сильнее. Щука будет ждать. Человек будет ждать. Какое-то время.

Вот почему в сталкерских книгах, выходящих сегодня, такой огромный разрыв во времени. Вот почему из раза в раз авторами описываются одни и те же события – 2011/2012 годы. Большая часть из них пришла в зону плюс минус тогда. И в то же самое время все они вылетели из ЧЗО, как пробка из-под шампанского. Они затаились и ждали. И вот их время пришло... Представим себе этих людей. Они озлоблены. Они умеют так мало. Они не прожили интересную жизнь, они не жили-то толком. Что им описывать? Понимаете теперь, куда я клоню? Чаще всего это одинокие, сорокалетние лбы с проблемами по здоровью, всю радость жизни которых составляет весьма необширный кружок вещей. Вот почему во всех этих книгах так сухо описываются сталкерские посиделки. Вот откуда все эти граненые стаканы, мутная жидкость, хмурые глаза и такие же лица, жар, разливающийся по гортани, а также скупое: –– Э-эх, хорошо! Что это, если не попойка сорокалетних лохов, сидящих на табуретах дай бог, чтоб втроем? Это отнюдь не «сухой реализм», каким вы, бестолочи, пытаетесь обосновать собственную бездарность, это писательская импотенция. Вы не умеете в слово. Это видно. И это мерзко. Это сродни обратной некрофилии, где главным действующим лицом полового акта выступает мертвец...

Как пьет наш брат? Как он гуляет? Любой, кто бывал на Кордоне в десятом году скажет тоже, что я. В те дни сталкерское движение только-только наращивало обороты. Можно сказать, что именно в две тысячи десятом году оно стало по истине международным. Здесь сидели бок о бок якуты и венгры из Закарпатья, русские и украинцы горланили песни о черных очах, а поволжские немцы, на излете Союза начавшие было выезжать в ГДР, а та, как на зло, взяла, да и рухнула, научили их всех игре на губной гармошке. Здесь стояли шум, хохот и ругань. Звонкой стеклотары. Бывало, разговор шел сразу на пяти языках и при том все отлично понимали друг друга. Здесь хохотали так, что слепые псы визжали на Свалке, бандиты, ховавшиеся на АТП, завистливо сплевывали, а у костра, горевшего в бочке, было душно на столько, что даже звезды над нами расстегивали воротники. Здесь было так весело кивать анекдотам, которые слышали все по сто раз, здесь седые усы залихватски закручивались, повинуясь воле ручищ волосатых. Порой пространство вокруг костра становился воплощением картины «Запорожцы пишут письмо турецкому султану» и созерцание этих смеющихся глаз, длинных чубов и толстых пальцев незаметно погружало тебя в те далекие времена, когда по СТС и восьмерке шли настоящие шедевры мультипликации: «Экскалибур» и «Марти – железный мальчик», «Крутые бобры» и «Эй, Арнольд!». В те дни люди, которых моя мама еще называла друзьями, приходили к нам посидеть у костра. Еще не было того зеленого забора из сетки рабицы, что разделил передний двор пополам: на нашу часть и часть для птицы. Кирпичи, которых теперь не осталось, были сложены в три здоровые кучи. На них родители и гости стелили куртки, сюда же подтаскивали хрустальный сервиз, всегда стоявший без дела в шкафу. Я помню эту салатницу, пухлую и ребристую, похожую на кулич из стекла. Мы выносили магнитофон, включали музыку. Мать все хотела заменить его музыкальным центром. Кто ни будь еще их помнит вообще? Здоро-овая такая бандура, две черные колонки и дисковод. Долго не могли мы его купить долго в нем сами себе отказывали, и вот однажды все-таки отяжелели копеечку. Забавный факт: примерно с того же времени соседи перестали нас посещать. Не знаю, с чем это связано. Не помню. Я помню, у нас одна фамилия постепенно заняла треть всей деревни. Они замкнулись в себе, стали самодостаточны, гуляли только сами с собой. Другие соседи, когда у нас на деревне прорвало трубу и из канализации поднялся запах, сказали, что это от наших свиней, хотя от свиней никогда так не пахло. Мама и подруга ее поругались. Грязно и злобно. А я ведь помню, как ходил к ним, как удивлялся, что у кого-то дом может быть устроен не так, как у нас, как смотрел у них мультик «Снежная королева»... Они переехали. Канализацию долго не могли починить, а "наша" вонь им становилась невыносимой. В итоге, как они переехали, так у нас канализацию и починили, а у них же наоборот, ее опять прорвало. Вроде потом они извинялись.

А тогда еще были кассеты. Помню были большие и черные, как активированный уголь. Это были видеокассеты. А музыкальные были поменьше, серые, с крупными колесиками для пленки. Помню песня была такая, про бегемота. Он чего-то все время хотел, куда-то уйти или что-то такое, а его все «по морде чайником, по морде чайником». Мы с сестрой любили носиться под эту песню по дому, особенно по той комнате, стена которой была изранена дротиками от дартса. Изранена нами, конечно же.

Взрослые сидели на кирпичах и жарили сосиски. Кто помладше – сидел на застеленных куртками досках, а кто был совсем маленьким – бегал вокруг, потому что тут были темнота и костер, чего еще надо? Помню ту атмосферу – еще никто не пил, а грядущие танцы уже угадывается по отсветам огня, плясавших на лицах. И ведь умели культурно пить... Забавно. Был потом случай, уже много позже, одна баба, вышедшая замуж за одного из соседей, при разводе подала на него в суд и мою мать вызвали в числе свидетелей. Едва дали ей слово, а та бабень говорит:

–– Ой, так я ж ее знаю. Они с кумой голые на столе тысячу раз танцевали.

Да-а. Редкостная была шалава... Ребенка, в итоге оставили мужу. Так она отнесла на кладбище их совместную фотографию. Прикопала ее, чего-то шептала над ней, жгла свечи на землю. Хотела так мужа со свету сжить. Я еще в ЧЗО не ушел, она уже сдохла. Да. Хорошее было время... Конечно, сейчас давно уже нет того настроения, ну, или вайба, как говорит плюшевое поколение. Зона тускнеет и вымирает, читатель узнает еще, почему, однако не обмолвиться словом о том, как это было, значило бы предать память тех дней, когда деньги здесь уже обнаружились, проходы к центру еще нет, а одна небезызвестная секта насчитывала всего шестнадцать солдат, которые, к слову, на фоне всей собравшейся публики, являлись еще самыми адекватными.

Вот это вот все и есть слово «емкими», которым мы обозначили сталкерскую пьянку. Подобный бухач был и в тот вечер. Здесь мы не станем пересказывать его дословно. Как-никак это был уже не десятый год. Был 2013-ый. Настала очередь молодежи проникать в зону. А где она, там и три ее главных друга: «хуй», «нахуй», «за хуй», которые срывались с губ сидевших, да и с губ Тимура, едва ли не чаще, чем другие слова. Однако не рассказать о том, каких людей повстречал Тимур в деревне нам не под силу.

Поговорим же о них. Опишем их типы, расскажем о внешности и повадках. Убрав в сторону мат, перескажем вопросы, которые они задавали Тимуру. Сами присядем к костру и будем смотреть на них из тени. Но прежде. Прежде скажем о том, какие типы людей Тимур не встретил в ту ночь. Точнее один конкретный тип. Если только вы хотя бы немного начитаны, скорее всего вы ним знакомы. Все верно, читатель. Сейчас речь об этом сумасшедшем балаболе-эрудите, который встречается на страницах многих классических и не очень, произведений, словно кочуя от эпохи к эпохе и от автора к автору. Его всегда отличает жажда внезапно выпереться на середину листа, картинно шаркнуть ногой, отвести руку в сторону и начать монолог, разбрасывая во все стороны разные умные мысли и термины, миксуя латинские и греческие слова, а также используя заумные обороты. Кажется, в его лице автор перед кем-то упражняется в красноречии. Вообще, что касается последних двух строчек, обо всем этом мы еще поговорим, когда чуть дальше коснемся состояния современной русской литературы, однако время для этого еще не пришло. Так что пока возвратимся к балаболу.

Скажу сразу, я не литературовед. Напомню даже, что толком я и не писатель, поэтому обращаю ваше внимание сразу – мои об этом типе рассуждения не имеют под собой какой бы то ни было научной базы, это чисто мои фантазии из головы. Хотите науки – читайте Белинского, Лотмана, других мыслителей. Лично я смотрю специфически на появление этого персонажа. Мне представляется, что изначально образ вещающего безумца произошел от образа головы, вещавшей без тела. По такой логике корни описываемого нами явления ведут глубоко в скандинавский эпос, и берут свое начало у головы великана Мимира. Затем голова эта, в ту пору не являвшаяся проводником сумасшествия, путем осмысления трансформировалась в безумца Гамлета и его, пусть и короткое общение с черепом. Возможно между этими двумя переходами были промежуточные звенья, не знаю. Ну а уже с подачи Шекспира возвышенный бред стал входить в моду. Так постепенно в литературу занесло безумием. Безумием без умолку тарахтящим и неуместным. Поверьте, вы с ним знакомы. Вспомните этого пузатого адвоката, который обрюхатил Фантину. Вспомните речи, толкаемые им за столом. Какой же это многостраничный приступ словесного поноса. Как же его несет! Сколько ненужных, не имеющих никакого ни к чему отношения слов. Сколько того, что женщины за сорок называют "пустопорожним трепом". О чем он говорит? Да ни о чем. Его друзья пьют и едят. Его несет. Его несет и поныне (я говорю в целом о таком персонаже). Вспомните Бендера с его восклицаниями, берущимися из воздуха и не имеющими никаких предпосылок к своему рождению. Вспомните господина начальника северной башни. Вспомните эту часть «Омон Ра», где разноплановый бред изливается на страницы густым потоком. Бред, появившийся из ничего. Нет, ну естественно, у бреда всегда найдутся свои защитники и сторонники. Они будут настаивать на авторском замысле, на скудности указывающего на него, а также на том, что это бред не такой уж и бред и на самом деле имеет глубокие, потаенные смыслы. Напомню еще раз, я могу ошибаться, но как по мне, так он всюду вставлен просто оттого, что прикольно звучит. Я могу также. Платяной Арканзас. Что это значит? А хер его знает. Зато, согласитесь, как солидно звучит. Если хотите, можете даже попытаться наполнить смыслом Платяной Арканзас. Так вот что касается таких персонажей, которые любят держать речь с читателем, таких людей Тимур не встретил здесь. Не встретил их потому, что в реальной жизни их попросту не бывает. Ну, или живут они за мягкими стенами.

Теперь же вернемся к нашему повествованию: поговорим о тех, кто сидел у костра и с кем Тимур сошелся первым. Их было трое – Ель, Шар и Форсаж. Остальные подтянулись менее чем за минуту. Из всего лагеря не подошли только четверо дежуривших на границах деревни. Каждый же из присутствующих был занимателен.

Первым сталкером, которого Тимур успел рассмотреть был Ель. Это был симпатичный молодой человек лет двадцати трех в молочно-желтой фуфайке на распашку и сером свитере, сидевший отклонив спину назад и правой рукой держась за колено. Раритетная берданка, в свете костра походящая на длинную палку, лежала у его ног дулом к огню. У него были бегающие и смеющиеся глаза, рот завсегдашнего хохмача, давно не мытые тонкие волосы, коричневые берцы, черная барсетка, висевшая под фуфайкой через плечо, а также самодельные перчатки без пальцев, которые он смастерил себе сам. Он сидел слева, периодически задавая вопросы и в моменты особого расположения к сказанному поглаживал землю указательным пальцем. Плечом к нему сидел Форсаж. Это был юноша, уже приближающийся к отметке «мужчина». За его спиной было три ходки, а также образование, натасканное отовсюду и, с подачи поэта, давно уже признанное классическим. Другими словами, он был таким же, как мы. Ведь все мы с вами учили понемногу, чему-нибудь и как-нибудь. Ведь всем нам, не прочитавшим ни одного детектива доподлинно известно, что убийца – дворецкий, что первый бой – он трудный самый, что существуют люди, поющие в душе (при этом на собственном веку мы никогда не видели таковых), а также все знаем, что такое паронимы, однако стоит кому-то попросить нас привести хотя бы пару примеров, мы сразу теряемся и не находимся, что отвечать. Его глаза, цвета крыла дикого голубя, в свете костра казались присыпанными первым колючим снежком и оттого, когда он временами приподнимал прорезиненный воротник «Зари», Тимуру чудило, будто они стремятся поглубже залезть под резину, чтоб не колоть окружающую действительность. Таким был Форсаж. Правее него, сложив ноги по-турецки, расселся Шар. Шар пришел в зону с Ивано-Франковска. Он был коренной украинец с пепельными волосами. Как многие другие высокие люди, Шар часто сутулился, а когда подлавливал на том сам себя, то вздрагивал на секунду и выпрямлялся, держа осанку какое-то время. Чуть позже, естественно, мышечная память брала над ним верх, и он снова сутулился, чтоб затем снова вздрогнуть. Поверх легкой куртки Шар носил черный плащ. Глаза его имели повышенную чувствительность к солнцу и ветру, в результате чего на них частенько появлялись слезы. В следствии этого Шар ни днем, ни ночью не расставался с солнцезащитными очками, которые носил, опустив одну их ножку за воротник куртки. Куртка эта была зеленой и оттенок нее был точно такой же, как у столешницы для игры в сплин... Вы уже чувствуете, как повышается уровень описания в восточной Европе? Не кажется ли вам, что мы излишне резко приподнимаем его? Ведь наш рассказ ведется о самых простых парнях, так что нет, пожалуй, мы скажем попроще: столешницы для бильярда. Так будет понятнее, к тому же у них цвет идентичный. Пусть это, конечно, и разные игры.

Он сидел, прижав к правому боку «Сайгу» и с интересом слушал Тимура. Когда тот заметил необычный крест, очевидно вырезанный на прикладе ножом, Шар ухмыльнулся.

–– Баптист я.

Через секунду он потянулся за спину и, доставав нож из железных ножен, начал поигрывать им. Нож был добротным. Белая сталь ярко поблескивала в свете костра.

Все трое парней успели задать не так много вопросов: «–– Как тебя звать-то? Что ж, будем знакомы», «–– Откуда будешь?» и тому подобное. На вопросе о том, кто сегодня в России, Медведев, чи Путин, к ним подошли остальные обитатели деревни новичков. В их числе был и самый молодой. Его звали Чих. Чиху было шестнадцать. Внешность его была трафаретно детской – большие и добрые коричневые глаза, немного женский подборок, веснушки, разбросанные по щекам с интенсивностью попадающихся сегодня в ленте ютуба роликов на тему «Тиньков поясняет за...». Часть его челки стояла торчком. Как говорится в народе, «бык прилизал». Телосложением он был чисто граф Орлов из рекламы сухариков (который с Пензы, который с Парижу). В зоне Чих пробыл чуть больше месяца и обзавестись оружием еще не успел. Когда остальные решали выйти на дело, он разными уговорами напрашивался с ними и тогда пистолет ему на время одалживал Сидорович. Именно одалживал и именно на время, потому что рукажопость, свойственной любому подростку, следовала за Чихом по пятам, словно тень. То он на предохранитель его не поставит, то норовит патрон всунуть не так. В общем, сталкер был перспективный.

Подойдя в числе прочих к костру, он сразу же протянул Шару банку горошка и добродушно сказал:

–– Отрой пажажа. У меня ведь ножечка нет, у меня лапки.

На это Шар деланно закатил глаза и, забрав банку, наиграно пробубнил:

–– Звісно, звісно. Ні в кого ж більше ножа немає. Давайте, Шар буде вам всiм відкривать...

Через секунду, практически не изменившись в лице, банка была уже открыта. Улыбнувшись Чиху, который смотрел на него, как на кудесника, он возвратил ее со словами:

–– Тримай, шибздик.

На это Чих, привыкший, что все видят в нем младшего брата и знающий, с какой братской любовью к нему относятся, произнес типично детское: «–– Я большой!» и, заулыбавшись, опустился возле Тимура, рядом с которым уже сидел один из подошедших. Этого звали Крым. Он был белорусом, вот уже пятый месяц скрывающийся от службы в армии Батьки. Пусть и не сильно, но Крым был бородат, и борода его была курчава и из-за этого красива по-своему. В ее окружении, освещенные пламенем зубы казались сделанными из слоновой кости. От лба его навеивало чем-то купеческим... Хотя, конечно, здесь стоит сказать кое-что ради точности. Такое классическое, я бы даже сказал, шаблонное описание, как «цвета слоновой кости», давно уже примелькалось в литературе. Будем честны, кто из вас в живую видел слоновую кость? То-то. А между тем примерное представление о ней есть у каждого. Так что напишем, что зубы его были того цвета, который подразумевает каждый из нас, думая о слоновой кости. Да, вот так правильнее.

Крым был курильщик. Бывают такие люди, которые начинаю курить, тешимые надеждой получить какой ни будь удивительный штрих к своей натуре, однако при этом курево нисколько не красит их. Чаще всего, это юноши, внешне похожие на помесь пуджа́ и полена, имеющие проблемы с самооценкой и пытающие убедить в обратном всех сигареткой в зубах, частенько женской. Обычно у них короткие кучерявые волосы, чем-то схожие с кратерами на заднем дворе, которые оставляют курицы после принятия «пыльные ванны». Крым же был точно не из таких. У него было телосложение грузчика, спокойная синяя радужка, а также крепкое мужское рукопожатие. Пахло от него соответствующе, двумя запахами. От его лица, от дыхания Тимур уловил первый из них. Это был тот самый манящий и вкусный, объемный аромат табака, который воспринимается лишь не курящими. Едва уловив этот запах некурящие дети, сидящие во дворах, проникаются к его носителям завистью и уважением. Так пахнет только легендарный табак. От двора к двору, от местности к местности марка легенды, конечно, разнится. У нас, например, это был «Captain Black», который никто никогда не держал в руках и, более того, в глаза не видел, но про который все знали, что от него пахнет шоколадкой. Причем неважно, что курили курильщики на самом деле, «Донской» ли, «NZ», «21-ый», всем не курящим все равно кажется, что так может пахнуть лишь капитан Черный. Так пахло лицо. А вот от куртки Крыма, от стальных бегунков, от этих карманов, стираемых, как и любая одежда в зоне, от случая к случаю, пахло одеждой настоящего, заядлого курильщика – только что выбежавшей из дыма псиной. От Чиха, сидевшего с другого боку, воняло тем же, но заметно слабее. Очевидно, как говорят наши родители, «плохому» Чиха научил именно Крым.

Не брился Крым принципиально. Он говорил, что только сверхординарное событие может заставить его сбрить бороду. Одним из таких событий он называл момент, когда выйдет весь призывной возраст. Хотя, разумеется, все понимали, что он просто хочет сэкономить на бритве, геле и чистой воде как можно больше.

Шестым сталкером, подсевшим к сталкерам был Литра. Зеленоглазый Литра, не так давно отметивший свой двадцать четвертый день рождения, был киевлянин. О, читатель, какой это город! Как у нас водится, в дальнейшем мы еще посвятим ему несколько строчек. Сам знаешь, как это у нас принято – пара сухих, скупых на описания и бездарно выписанных абзацев, все, как мы любим. Но то будет потом, а сейчас, сейчас мы поговорим о Литре. Литра был прекрасен. О своем прошлом, если захочет, он еще сам расскажет нам в будущем, а вот что касается внешности, то тут... Тут крылся настоящий капкан для гетеросексуальности. Литра был сухой и высокий, широкоплечий шатен с смеющимися губами. Он всегда находился в приподнятом настроении, частенько бывал душой компании, был трезв рассудком. У него было все, что могло сделать его тем блестящим одиночкой, про которых написано столько страниц. Волевой подбородок, прекрасные рефлексы, руки, которые нравятся женщинам... Но вот не задача, не такой Литра был человек. Он был душевный и вежливый, в чем-то застенчивый, а еще, для сталкера, Литра был непростительно рассеян. Вот уже восьмой месяц к ряду, (ровно столько же, сколько он пробыл в зоне), он начинал вести дневник. Вел он его безукоризненно писал всякое интересное в черный блокнотик, делал пометки, зачеркивал циферки, но! Не проходило и полутора месяцев, чтоб Литра его не потерял. То в ходку пойдет, да там и посеет, то забудет его под каким-то кустом, когда отходил "попудрить нос", то в «Баре» умудриться его профукать. Со временем дневник Литра стал для некоторых одиночек локальным мемом и Сидорович или Бармен, едва завидев его, первым делом спрашивали его: «–– Тебе, как обычно?», на что Литра смущался, опускал голову и говорил:

–– Да блин да... Давайте новый черный блокнот. Но этот – точно последний!

Торговцы над этим только посмеивались. Литра тоже посмеивался, платил за свою черную книжку, затем бережно убирал блокнотик в карман, а через месяц все повторялось в том же порядке. Таким сталкером был Литра – прекраснодушный, однако немножко рассеянный. И вот среди них сидел Тимур. Как новое лицо он был в центре внимания. Конечно, тот же Сидорович имел выход в сеть и потому сталкеры худо-бедно, да знали, что твориться в мире, однако истории, рассказанные людьми к ним причастными, всегда интригуют воображение и воспринимаются куда живей. В конце концов эту книгу вы до сих пор не закрыли как раз из-за этого.

Еще через минуту подтянулись другие. Здесь были Лепешка, Омут, Тихий, Акация, Гугл. Подошли также Счетчик, Курва, Фанат. Довольно скоро в свете костра блеснул первый пузырь, со всех сторон понеслись советы по сталкерской жизни... На следующий день Тимур проснулся только в одиннадцать. Теперь он был другим человеком. Примерно с третьего часа ночи ему придумали кличку. «Кайф».

Тимур не помнил, как пробудился. Он даже не понял, что перестал спать. Поначалу он вовсе понимал мало. Кругом царили тепло и сухость. Левую щеку что-то покалывало. Секунд через двадцать первое ощущение подсказало ему, что он лежит. Хорошо так лежит, те-о-оплушко и очень тихо... Еще через минуту, ненужные мысли стали просачиваться сквозь теплоту. Практически каждая из них сопровождалась внутренней зевотой. «Э-экм... Где это я? На животе. У-у-уже не плохо... Так, не совсем. На животе и на еще чем-то. Что это? А-а-а, это рука-а... Ладна. Так, а-а, а вот это? Теплое такое. Мягкое... А-а, сви-и-итр... Хорошо... что рука была сразу здесь. Не надо тянуться...». Мысли начинали неприятно покалывать. Глаза, на «открыться», сказали: «в-падлу». Не-ет, думать и бодрствовать – это вообще не его. Его – это спа-а-а...

–– Кайф! Ка-а-айф! Ну ты чего, спишь что ли? Вставай давай!

Голос звучал катастрофически громко. Прямо над ухом. Что-то внутри подсказало сталкеру, что если он не будет шуметь, то голос уйдет.

–– Даже не думай, я не уйду! Двенадцатый час, соня-фасоня! Ты вставать думаешь?

Кайф начал слышать, как в голове его завибрировало стекло. «Откуда стекло?». Этот вопрос вырвался в тихое:

–– У-у...

–– Так, понятно.

В следующий миг две маленькие ладошки ухватили Кайфа за плечо, и невидимый инквизитор начал побудку. В голове стало также, как в доме Облонских. Колючим гвоздем прилетело в извилины, где-то снаружи разбилась кружка. По мере сил Тимур отбивался. Он схватился за бровь, заскулил бессвязным песиком, перешел на ежовый... Спасения не было.

–– Все-все-все! –– Простонал сталкер, открыв глаза. В просвет между пальцами ударила тень. Затем стена, серая и косая, подскочила к нему, а после, гармошкой отъехала в сторону. –– Пф-кх-у-х-х!

–– Ну ты даешь, Кайф! Ты что, до этого не пил ни разу?

Вместо ответа Кайф закрыл левый глаз.

–– Давай, просыпайся, вставать пора!

Стена, между тем, перекрасилась в кирпичный. Зрение потихоньку стабилизировалось.

–– Ч-Чих, сколько сейчас?

–– Уже одиннадцать. На вот, держи. –– Пластмассовая бутылка просунулась между пальцев. Кайф открыл второй глаз. Стены стало больше. Он присел на матрасе, прислонился к стене и стал жадно пить.

–– Хуя красавец.

–– У?

Вместо ответа Чих пару раз обвел свое лицо указательным пальцем.

–– У-у! –– Понимающе промычал Кайф. Вернув бутылку, он потрогал себя за лицо. Судя по ощущениям, по щеке ночью проехал трактор. В том месте матраса, где ночевала его голова, виднелось слегка потемневшее углубление. Протерев левую щеку, Тимур обнаружил на пальцах бетонную крошку.

–– Ладно, вставай давай и пошли к выходу. Все уже заждались.

–– Чего заждались? –– С небольшой задержкой спросил Кайф. Он сперва слышал сами слова, уже после понимал смысл. Для не пьющего человека – не привычное дело.

–– Как чего? Тебя же учить! Мы ведь вчера обо всем договаривались. Часа в два ночи... Ты что, не помнишь?

Тимур отрицательно покачал головой.

–– Ну-у, ни че страшного. –– Сказал Чих и прибавил с видом знатока. –– Еще научишься пить.

–– Э-эмм, нет, я... Я, пожалуй, завязываю.

На это Чих пожал плечами и, на ходу сунув бутылку в карман, вышел из подпола. Оставшись один, Кайф посидел еще немного, осматривая помещение и начал вставать. Он находился в кирпичном подвале с невысоким потолком из сухих досок. Вокруг, на полу валялось с десяток мятых и старых полосатых матрасов, идентичных тому, на котором он спал. Немного левее, у стенки, стоял невысокий деревянный стол с помытой посудой, над которым на проводе горела лампочка Ильича. В самом дальнем углу, напротив прохода, в который просквозил Чих, темнелось что-то крупное и заостренной формы.

Поднявшись на ноги, Кайф вновь ощутил легкую сумятицу в голове. «Так, все, с бухлом точно завязываем!». Пропетляв между матрасов, парень подошел к выходу. Чем-то крупным и заостренным в углу оказалась оливковая автомобильная дверь с частично сохранившейся надписью: «Збройнi сили У». Далее краска на надписи обрывалась. Поднявшись наверх по бетонным ступенькам, сталкер вышел на улицу и потянулся. Чих, Литра и Форсаж стояли напротив, возле забора напротив соседней улице. В паре шагов от Тимура горел знакомый маяк вчерашнего пьянства, вокруг которого сидело несколько сталкеров. Одни из них, вроде Диван, махнул Кайфу рукой. Сказав им: «–– Здорова!», он подошел к ожидавшей его троице.

–– Дарова.

–– Даров.

–– Че, как спалось?

–– Э-э-э. –– Кайф потряс ладонью в стиле "so-so". –– Спалось-то отлично. Вот пробуждение...

–– Ну извините... А Чих не соврал. Еба ты красивый.

–– Ага-а. –– Кайф усмехнулся и потер левый глаз.

–– Ты вообще как себя чувствуешь, нормалек?

–– Запоминать сможешь?

–– Да думаю да.

–– Окей. –– Форсаж кивнул в направлении бетонных порожек. Пройдя за забор, все четверо опустились под козырьком на завалинки. –– Ну, слушай...

Разговор вышел бойкий. В основном говорили Форсаж и Литра. Мутанты, аномалии, группировки, детекторы, артефакты и рейды – все это посыпалось на Тимура, как из рога изобилия. Какие бывают аномалии, электрические и огненные, гравитационные и химические...

–– Еще «Жгучий Пух» есть. –– Произнес выглянувший из окна Крым.

–– О, дарова! Не спишь?

–– Поспишь с вами...

Сначала Тимур все больше клевал носом, однако вскоре информация о зоне, рассказываемая новыми товарищами, начала постепенно выдворять хмель. Делали они это роскошно. Литра говорил по существу, Форсаж миксовал повествование с анекдотами (в частности была рассказана знаменитая история про «долговца» и кровавую лопату), наполовину высунувшийся из окна Крым постоянно забегал наперед, начиная новую всякий раз, как только Литра подходил к важному.

–– Да уймись ты!

–– Да че я-то? Я дело говорю...

К таким вот «делам» относился, к примеру, его рассказ-наставление по проложению курса в город Лиманск, в котором он, к слову, ни разу не был. Чих большей частью только кивал, однако делал это с большим достоинством, а иногда, когда наступала короткая пауза, говорил, обращаясь как бы ко всем, что стрелять – это круто. Из всего прозвучавшего Тимур запомнил от силы треть, да и та, разумеется, смешалась в памяти, наслоив аномалии на «Бар» и арену, а «Монолит» – на тюнинг помповых ружей и черного сталкера, однако Форсаж сказал, что это нормально, а Литра произнес: «–– Тут главное – практика». Неизвестно, сколько еще они так просидели, если бы к ним не подошел Фанат. К этому моменту бетонная ступенька под Тимуром успела согреть.

–– Вы ему, самое главное, про аномалии рассказывайте, не про хабар.

–– Да про аномалии я уже понял. Эта, как ее там, «Газировка», она вроде огнем... Ладно, не важно. А вот подскажи, Фанат, да?

–– Да.

–– Чтобы добыть артефакты, этот, как его, нужен?

–– Детектор.

–– Точно! И, получается, чем дороже артефакт, тем круче надо детектор?

–– Ну да.

–– П-п-п... –– Выдохнул Кайф. –– Это немного все усложняет.

–– А что?

–– Да я грешным делом...

–– А, дай угадаю. Ты думал, что они на дороге валяются?

–– Ну-у как – думал... Скорее читал...

Все пятеро сталкеров захохотали.

–– Чего?

–– Да так, просто... А че читал хоть?

–– Да блин поди вспомни сейчас. Там ну... Ну сталкер был. Или военый...

–– Не, ну такое описание подходит почти подо все книги о зоне.

–– А ГГ там был такой... Чел с перчинкой.

–– Да блин, говорю же, не помню... Там еще... О, точно, вспомнил! Там толи битва на ножах была, толи просто ножи...

Форсаж и Фанат переглянулись.

–– А этот нож, он случайно не из артефакта был? Ну или, там, пространство резал?

–– По-моему...

–– Точняк! –– Форсаж повернулся к Литре и кивнул. –– Это этот... Как его там? Ну ты понял. Который похож еще на облысевшую Марию Семенову.

–– Я понял, ком ты. –– Литра кивнул.

–– На кого похож?

–– Та! Не важно. Короче, не переживай особо, брат. –– Произнес Крым, махнув рукой. –– Как говорится не ты первый, не ты последний.

–– Просто понимаешь, сама постановка вопроса... –– Форсаж вздохнул и почесал голову. –– Не, ну ей богу, вот странные люди. Они же вроде пишут про нас (он развел руки в стороны), про сталкеров. При этом все герои у них почти стопроцентно идут на ЧАЭС. Вот представь, чтобы я, или Литра пошли на ЧАЭС. Вот на хера оно мне надо, лезть в это очко? Я че, сумасшедший что ли? Если мне нужны деньги, а мне нужны деньги, я вон лучше скоплю побольше деньжат да в «Рыжий лес» схожу с корешами. Там все тоже самое, как на ЧАЭС – и помереть, и пизды отхватить можно по самые яйца. Так туда идти ближе, а денег там столько же. Либо на пойду на «Янтарь» там безопаснее. Мне ж деньги нужны, чтобы их тратить. Странные люди... Шар вон вообще на «Болота» мотается. Правда не приносит оттуда ни хрена.

–– Так е. –– Печально произнес подошедший Шар и пожал плечами. –– Не щастить чогось.

Фанат в это время вынул из рюкзака термос и, открутив крышку, налил в нее чай.

–– А еще бывают такие книги, –– Сказал Литра, почесав ногу. ––, в которых главный герой лезут в самое пекло, потому что его «друг попросил». Вот эти книги – это вообще отдельный вид прекрасного. Чисто Армен Джигарханян: Вот ради вот этого прошлого.

–– Ну да все это лирика. Ты сам за чем сюда пришел?

Тимур на секунду задумался, а после сказал:

–– Ну-у... Да деньги, конечно, в первую очередь. Плюс еще адреналина хапнуть хочется.

–– За приключениями на жопу ты здесь по адресу, друг. –– Сказал Фанат. –– Я тебе вроде вчера не рассказывал, как я...

–– О боже... –– Литра закрыл лицо рукой и тихо сказал Тимуру:–– Он сейчас опять начнет рассказывать, как в двенадцатом году они с Меченным наемников перестреляли.

––... Понимаешь, говорю, Меченный, так и так – помоги. Наемники уже совсем оборзели!

–– Так, засиделись мы. –– Сказал Форсаж, и все сидевшие на ступеньках разом поднялись. –– Значит вот как поступим. У тебя есть, че пожрать?

–– Ну, сегодня хватит.

–– Хорошо. Значит, смотри. Сейчас пойдем на холм смотреть аномалию. Потом пройдемся вокруг деревни, ну а потом... Чих, че щас за месяц у нас, ноябрь?

–– Да.

–– Значит скоро зима. Я надеюсь, ты понимаешь, что здесь нет вечной осени?

–– Ну-у... Теперь понимаю.

–– В зиму сталкерить – дело такое. Лучше всего нам тихо-мирно перекантоваться тут. Либо в баре. Но на перезимовку в Баре надо было начинать копить еще месяц назад, так что НГ встречаем в деревне. Короче, не суть. И так, и так нужны деньги.

–– Логично.

–– Поэтому после прогулки заскочим к Сидору, возьмем у него пару заданий по типу: «принеси-подай-иди на х*р, не мешай». Тут нечего стыдиться, все с этого начинали. Не боись, деньгой он тебя не обидит.

–– Это Сидор-то?

–– Эм… А, точно! –– Форсаж кивнул какой-то собственной мысли. –– Сидор же скряга, каких днем с огнем не сыскать, да?

–– Ну-у... Да-а. А че, нет?

Форсаж посмотрел себе под ноги.

–– Нда-а... Как же заебали эти писаки!

–– Чего?

–– Да так, просто. Я ж понимаю, откуда это берется вся это херня. Сидорович, он – золотой мужик, просто... Как бы помягче…

–– Не хочет он просто проебывать все бабки, раздавая амуницию всяким лохам и рукожопам. –– Произнес вылезший в окно Крым. –– Без обид, Чих.

Тот понимающе махнул ладошкой.

–– Точняк. Вот поставь себя на него место: к тебе приходит новичок и просит снарягу. Просят, естественно, в долг, т.к. денег у него нету. Сегодня ты ему ее дал, а завтра он помер. Либо обратно к мамке под юбку сбежал, выбросив пушку где ни будь на границе. Были уже прецеденты.

–– А смысл мне тогда к нему идти в таком случае?

–– Так ведь мы за тебя словечко замолвим! –– сказал Форсаж, подмигнув Тимуру. –– И за тебя тоже, Чих. Пора бы тебе обзавестись пушкой на постоянке.

–– Хорошо. Когда тогда выдвигаемся?

–– Да прям щас и погнали.

Оставив Фаната попивать чай, все пятеро (Шар остался в деревне) покинули двор. Обойдя пару домов, они вышли за забор и, пройдя под ветвями старого дуба, взобрались на тот самый холм, с которого ночью Тимур спускался в деревню. Оказалось, там была аномалия. Это ее хлопок он слышал вчера. Также оказалось, что не влетел он в нее по чистой случайности.

–– Че тут скажешь, братан? Считай в рубашке родился. –– Сказал Форсаж и указал рукой в сторону кустика. –– Это – «Воронка».

Присмотревшись к нему, Кайф заприметил, что воздух возле отдельных веток легонько подергивается, словно бы по нему проносится едва заметная рябь.

–– И-и... Что она делает?

–– А вот.

С этими словами Литра наклонился и подобрал камушек. Особо не целясь, он бросил его в то, что звалось «Воронкой». В ту же секунду аномалия ожила. Раздался шорох, перерастающий в гул, от ее краев к центру прошла быстрая судорога, вернувшаяся назад меньше чем за секунду. Пораженный Кайф сделал шаг в сторону. Только теперь, будучи активированной, аномалия показала свои границы. Она была огромной, два на два метра. В ее центре, вздрагивая, как поплавок, метался брошенный Литрой камень. «Воронке» потребовалась всего пара секунд, чтобы сплющить его до размера копейки, после чего, еще горячий, он улетел куда-то в грязь.

–– И она могла... Меня... А-ху-е...

–– Да. –– Сказал Форсаж. –– Все еще хочешь адреналина?

Кайф посмотрел на него и выдохнул одновременно и с манражом, и восхищением:

–– Да-а-а.

По его интонации было не ясно, утвердительное это «да», или же вопросительное. Видя, что Кайфу надо дать время обсмаковать впечатления, Крым посоветовал ему для начала запомнить, где расположена конкретно эта «Воронка».

–– А они разве не исчезают после выброса?

–– Ну-у, как сказать. Обычно да, они рассасываются, вот только... Эта «Воронка» здесь с девятого года. Стабильней ее – только Сидорович.

–– Понятно.

Показав Кайфу аномалию, сталкеры повели его смотреть вагончик. Беседуя между собой, они спустились с холма и начали обходить деревню в другую сторону. Погода стояла пасмурная, по хмурому небу текли рваные тучи. На чердаке дома с проломанной крышей копошились ветра. Они делили что-то в стропилах, колыхали ветви заглядывавшей в его двор акации, тихо царапали ими по полу-забитому окну. Пройдя по-над забором, сталкеры миновали стоявшие у деревни грузовик и автобус и поднялись на дорогу, откуда открывался вид на железнодорожную насыпь.

–– Вон там когда-то тусили военные. Вот то элеватор, а чуть правей АТП. Там в основном бандиты живут. Точнее жили. Сейчас мы их на ферму выпизьдили. Хотя как – выпизьдили, они иногда все же приходят...

Под рассказ Чиха, группа приблизилась к ж/д вагончику. На стенах его, в прошлом зеленых, теперь пировали время и ржавчина. Возле одной из них стояли обгорелая бочка, используемая для костров и перевернутая голая бобина, под которой валялись пластмассовые стаканчики. Тут же рядом валялись наполовину прогнившие ящики. Один из них почти на половину утоп в земле.

–– Прикольно здесь так. Стариной что ли веет?

–– Да-а-а.–– Кивнул Форсаж. –– Есть такое... Вон там, внизу, видишь калачик? Это слепыш.

Кайф посмотрел вниз. Внизу и правда лежал калачик. По-видимому, заслышав их голоса, слепыш вскочил и начал принюхиваться. Он был всего в двадцати метрах от них и Кайф смог хорошенько его рассмотреть. Пес выглядел точно также, как его описывали вчера у костра: ростом с овчарку, совсем без волос, узкая морда с небольшими ноздрями и парой рубцов на месте глаз. На правом боку виднелась ссадина.

–– Опасный?

Крым хотел было что-то сказать, но Чих перебил его.

–– Во-о-обще нет. Разве только стаей и если голодные. Дай сигаретку.

Последнюю фразу он произнес, скосив глаза уже на Крыма. Тот делано покачал головой и потянулся в карман. Тем временем пес, видимо исповедовавший культуру ЗОЖа, оскалил морду и ретировался в кусты.

***

–– А это вот плоть. –– Сказал Еж, тыкая пальцем по экрану ПДА, когда Тимур поднялся с доски. –– Уже уходишь?

Вместо Кайфа ответил Форсаж:

–– Ну да. Подкрепились и хватит. Пора к Сидоровичу.

Вернувшись в лагерь, Кайф и остальные решили сначала перекусить, а уже после идти к торговцу. Тимур сгонял вниз, достал из портфеля последний бичик и захрустел его в сухомятку. Форсаж и Диван поджарили сасисоны, Крым, Шар и Литра ели мясо и хлеб. Чих пообедал хлебом с сосиской, а после достал из-за пазухи чупик, ножку которого держал как сигаретку и теперь говорил обо всем без умолку.

–– Он будет тебе рассказывать всякое. –– Прошептал Литра, наклонившись к Кайфу и изменившись в лице. –– Ты не бери особо в голову, кивай на все, хорошо? Он малый добрый, просто ему, ему сейчас надо выговориться... Кивай в общем, ладно?

–– Окей.

На этой фразе закончился их обед. Далее Еж показал плоть, они поднялись и побрели в торговское логово. Бункер Сидоровича был сделан добротно. Массивные двери, раскрытые нараспашку, почти касались земли и, казалось, так и манили спуститься, стены, зашпаклеванные наспех еще в восьмидесятые, яркая белая лампочка, пускавшая за тобой тени, широкие бетонные порожки, испещренные трещинками, уводящие путника внизу и налево, где его поджидает дверь, толщиною с слоновый череп. На удивление, она отворилась почти беззвучно. Потолкавшись в проеме, парни дружной компанией ввалились в подвал, облицованный изнутри керамической плиткой. За импровизированной оградой из кроватных решеток, окруженный подсумками и бинтами, полками с часами, ножами, трико, на фоне советского холодильника, на котором стоял не включенный вентилятор восседал он, самый известный обитатель всея зоны, Сидорович. Сидя к сталкерам боком, он увлеченно вертел в руках промасленный кусок ткани. Рядом лежали возвратный механизм «калаша», затворная рама и крышка ствольной коробки. Не поднимая глаз, торговец спросил:

–– Что притащи… ли? – На этом месте он все же поднял глаза. –– А-а, ясно. Новенький. Что, опять хотите поставить на то, сколько продежится?

–– Нет, Кайф нормальный. –– Сказал Форсаж.

–– Ну, это мы еще поглядим. –– Произнес Сидорович с отеческой хрипотцой. Отложив в сторону ткань, он подтянул руки к груди и откинулся в кресле. –– Я так понимаю, раз уж толпой ко мне завалились, значит заданьица решили взять?

–– Ага. –– Лицо Чиха выражало саму безмятежность.

–– Ну что ж, смотрите. Сейчас я дочищу вот этот «калаш», отнесете его в схрон у палатки.

–– Это та, что стоит возле тропы на «Свалку»?

–– Ну да, та которая возле болот. Обмотаете полиэтиленом, положите в ящик... Хотя нет, лучше я его сам обмотаю. –– Произнес Сидорович, глядя на Чиха. Чих ни на секунду не изменился. –– Из ящика возьмете две сумки, они там уже должны быть, принесете мне. Потом гуляете. А завтра там же, в два часа дня заберете ПМ и обрез. Немного вооружим тебя. –– Торговец кивнул Тимуру, затем перевел взгляд на Чиха, затем на Форсажа, опять на Чиха и произнес, подкатив глаза. –– Ну хорошо, и его тоже! По заданию ясно все?

–– Так точно! –– Пять глоток дружно сотрясли воздух.

–– Ну вот и славно. Минут через десять зайдите, я автомат отдам.

Получив инструкции на ближайший временной отрезок, парни с чистой совестью поднялись наверх.

–– Значит так, Кайф. Раз Сидор сразу выдает вам стволы и не торгуется, это значит ровно две вещи: либо ты ему нравишься, либо нас скоро ждут пострелушки. И что-то мне подсказывает, что последнее более вероятно.

–– С чего ты это взял? –– С притворной обидой произнес Чих.

–– Да так. Был у нас с ним один разговор. Ты кстати как, помереть не боишься? –– Лукаво прищурившись, спросил Форсаж.

–– Ну-у, как сказать? Прям вот так сразу конечно бы не хотелось, а вообще нет, не особо.

–– Ну, вот и славно.

–– Так чего там за пострелушки? –– Спросил его Крым.

–– Да скорее всего он хочет отбить домики, где раньше база Валерьяна была.

–– Ферму?

–– Ну да.

–– С чего ты взял?

–– Да он последние пару месяцев подозрительно рассуждает об этом в моем присутствии. Ну знаешь, эти "тонкие" дедовские намеки, тоньше которых только плита?

–– Ага, типа невзначай. –– Кивнул Литра.

–– Тебе тоже задвигал?

–– Да. Знаешь, Литра, а вот было б неплохо…

–– Ну его понять можно, так-то затея хорошая. Там и зимовать нам будет сподручней, и места свободного там больше, да и в рейд оттуда идти всяко удобнее. Эх, жалко конечно, что нашими руками, ну а с другой стороны, как говориться, если не мы, то кто?

–– А еще нам денег дадут. –– Вставил свои пять копеек Чих. –– А мне – пушку. Насовсем.

На этом моменте он просиял.

–– А тебе пушку.

Десять минут спустя, закутанный в полиэтилен и к большому неудовольствию Чиха отданный в руки Литры, «калашников» был получен. Не теряя времени, парни направились к палатке. Выйдя, как сказал им вслед Сидорович "проветриться", они развернулись налево и, пройдя под одним из деревьев, росшими возле спуска в подвал, взобрались на пригорок, с вершины которого открывался вид на «Жестянку» – место, где новички впервые получают представление о том, что такое скопление аномалий, а также известное своей нездоровой популярностью среди плотей, которых нередко рвет здесь на части, на радость и удовольствие все тем же новичкам. Тридцать с небольшим метров, обнесенные кое-где покосившимся, а в двух местах и полностью потерявшим равновесие проволочным забором, в границах которого, среди прямых и скрученных железных прутьев, полых трубы разных диаметров (от трех сантиметров и до двух метров), обрезков рельс, валявшихся и полу-завалившихся, стоявших на ребрах возле почерневшего ствола поваленного дерева, стальных листов и деревянных ящиков, подобных тем, что валялись возле недавно посещенного нами вагончика сверкали и хлопали гравитационные аномалии – таким представало это место пред новоприбывшими искателями приключений. Таким же оно предстало и перед Тимуром, когда он, вместе с Литрой и Чихом оказался на вершине холма.

–– А артефакты тут есть? –– Спросил Кайф после молчаливого созерцания, длившегося примерно полминуты.

–– Иногда попадаются –– Сказал Литра, переложив «калаш» из руки в руку, а после сунув его под мышку. ––, да только не дорогие. Плюс там радиация хлещет – мое почтение. По-хорошему, надо бы костюм специальный заиметь, прежде чем туда соваться. Но иногда там рыбачат.

–– Чего?

–– Ну, достают артефакты. Если тебе нечем заняться и у тебя крепкие нервы, то садишься во-он там, где забор повален и сидишь, ждешь с моря погоды. Артефакты, они же перемещаются. –– Сказал Литра, начав движение вниз и глядя на Тимура так, словно бы ему это было известно.

–– Ну-у... Да-а?

–– Ну вот и сидишь, ждешь, когда он проплывет мимо. За пару раз примерно поймешь, когда он подходит максимально близко, ну а дальше вперед, вынимать его. Иногда, правда, они срываются. Я как-то видел, как у Ежа...

На словах "они срываются" сталкеры были уже у забора. Остановившийся Кайф поднял из-под ног первый попавшийся камень и с азартом пустил его в только и ждавшее гостей аномальное поле. Изменив траекторию на полдороги, камешек засвистел среди аномалий и железяк. Спустя пять «Воронок» и один «Трамплин», камень смог наконец вырваться из цепких лап гравитации и улетел в глубь железой трубы, приглушенным стуком оповестив сталкеров о своей окончательной дислокации.

–– Страйк! –– Весело констатировал Чих.

–– Да я сам афигел. –– Отозвался Тимур.

На этой позитивной ноте наше трио оставило в покое аномальную мусорку и возобновило движение направлении схрона. По пути ими была обнаружена еще одна одинокая аномалия, притаившаяся возле пары худых деревьев, выдававшая свое присутствие витавшими вокруг нее листьями. Где-то вдалеке завыла собака.

Довольно скоро парни достигли здания элеватора, миновав которое неглубоким оврагом, вышли к тоннелю, проходившему через железнодорожную насыпь. Уже на подходе ко входу на сталкеров налетел холодный ветер, оставивший после себя легкий запах листвы и веселый румянец.

–– Кайф, будь внимателен. Тут, помимо «Жгучего Пуха», еще «Электры» иногда попадаются.

–– Что такое «Жгучий Пух» и «Электры» я примерно представляю... –– Сказал Кайф, но очевидно, до конца не был уверен в сказанном и на всякий случай решил уточнить. –– «Жгучий Пух», это же вот эта (Тимур пошевелил ладонями возле лица)... хрень.

–– Ну-у, скорее вот эта (Чих выдвинул перед лицом руки и пошевелил ими немного быстрее, чем Кайф) хрень.

–– А «Электра», это...

–– Бзым! –– Улыбаясь, сказал Чих.

–– У-у, ну понятно. –– Кивнул Кайф и немного погодя спросил. –– А на кой мы вообще сюда приперлись? Разве нельзя обойти?

–– Да обойти-то можно, конечно. Там правей, под мостом, есть безопасный проход, да вот только там бандиты иногда попадаются, а у нас из оружия – только моя двустволка, да «калаш» Сидоровича, который вообще трогать нельзя. К тому же тебе ведь надо тренироваться определять аномалии.

–– А чего бы их оттуда не выбить?

–– Кого, аномалии?

–– Бандитов.

–– Та блин выбивали уже и не один раз. Но на Кордоне тупо людей не хватает, чтобы держать все ходы-выходы. Ты их вышибешь здесь, а они с АТП припруться. Отобьешь АТП, а они из Темной Лощины пожаловали или вообще, со стороны разрушенной деревеньки.

–– Или с Болот. Или со Свалки.

–– А удерживать такую территорию долго не получается, все ж в «Бар» идут.

–– Чего так?

–– Да там тупо лучше. Там и зимовать удобнее, и в рейды проще ходить, да и денег там больше.

–– Понятно.

Наговорившись, парни приблизились ко входу в тоннель, чтобы изучить его на наличие аномалий. Тимур смотрел во все глаза. «Жгучего Пуха» было в достатке. Его длинные, опушенные бледно-коричневыми колючками лапы, свисали с потолка, затемняя и без того мрачный проход. Из его конца, перегороженного брошенным грузовым автомобилем, сквозь силуэты бог весь откуда взявшихся отопительных труб, что валялись вдоль стен, отростки «Пуха» и остов развалившейся легковушки, заглохшей когда-то посередине тоннеля, дневной свет пробивался каким-то чудом. Хотя внутри не царил кромешный мрак, все же внутри было гораздо темней, чем снаружи.

–– Так... «Электр» не видно. Что думаешь, Чих?

–– Не, не видать.

–– Хм... Видимо их либо совсем нет, либо появятся ближе к вечеру. Повезло-повезло… Значит так. Идем осторожно. Кайф, смотри, не вздумай по дурости в «Пух» влететь!

–– И под ноги смотреть не забывай! –– Сказал Чих, неожиданно сташий серьезным и собранным. –– «Пух» – штука такая, нагадить может даже опавшими листьями. Убить они, конечно, не убьют, но обувь, пальцы... Пизда, короче.

–– Понял, принято.

После инструктажа, Кайф, Чих и Литра выдвинулись вперед, подсвечивая дорогу фонарем последнего. Периодически под ногами хрустело стекло битых бутылок, на выходе Кайф чуть было не влетел в кучку опавших листьев «Жгучего Пуха», однако в целом, проход под насыпью, как, в принципе, и весь оставшийся участок пути был пройден сталкерами без происшествий. Покинув тоннель, они обошли грузовик и пройдя чащей, оставили позади себя ферму, которую завтра, им, со слов Форсажа, вроде как предстояло штурмовать.

–– Далеко еще до палатки-то? – Уточнил Кайф, когда под ногами затих хруст опавшей листвы.

–– Да нет, уже почти пришли. Сейчас только обойдем этот холм...

–– Да я уже и сам увидел.

Палатка расположилась под раскидистыми ветвями одиноко стоявшего у холма дерева. Ее брезент, битый дождем, ветрами и временем, слегка просел, отчего она казалась немного склонившейся.

–– И давно она тут?

–– Как сказать? Фанат говорит, она здесь еще до всей этой свистопляски с «Чистым Небом» стояла, так что да, давно. –– Сказал Чих.

–– Ясно.

В это время Литра уже обошел дуб и наполовину залез в палатку.

–– А возвращаться мы будим также, как и пришли?

–– Ну, по-моему, бандиты сами себя из-под моста еще не вышибли, так что да, пойдем там же. А что?

–– Я все. –– Сказал подошедший Литра и еще разок посмотрев на палатку, все наше трио вернулось в деревню.

***

На следующий день, в условленное время, Крым и Омут приволокли от палатки оружие: ПМ и обрез ружья. Обрез вручили Чиху, т.к. "там даже идиот разберется", ну а ПМ выдали Тимуру.

–– Здесь двадцать четыре патрона. –– Сказал Сидорович, протягивая Кайфу третий магазин. –– На ваше дело, в принципе, должно хватить... Блядь, Чих, да на людей-то не направляй!

–– Да он даже не заряжен!

–– Форсаж, выведи его!

–– Так, Чих, пойдем.

–– Да че он...

–– А вдруг не хватит? –– Поинтересовался Кайф, рассовывая магазины по карманам штанов.

–– Тебе – за глаза хватит. Вам же их только шугнуть, а не гнать до канадской границы. Они только с лохами борзые. Пару раз пальнете в воздух, они как тараканы разбегутся. Нет, предложите им перебраться в деревню за насыпью. Ну или на АТП.

–– Разберемся. –– Сказал спустившийся за Кайфом Форсаж, который теперь хлопнул его по плечу. –– Ну, че стоишь? Погнали.

Снаружи уже все собрались. На первое дело Кайф шел с Форсажем, Елью, Чихом, Шаром и Литрой. Крым и остальные остались в деревни, ожидая момента, когда группа Форсажа закрепятся под мостом и теперь успокаивали нервишки игрою в карты. "Группа Форсажа" ждала под деревьями. Ель с любовью осматривал свою берданку, Чих осторожно прижимал к себе обрез, не столько из заботы об окружающих, сколько из опасения, что его у него заберут, Шар только что закончил набивать магазины «Сайги» патронами и теперь надевал свои очки, Литра закинул двустволку на плечи. Взглянув на них Тимур, начавший было, как это часто бывает по первому разу слегка волноваться, почти совсем успокоился. Лишь легкий мандраж продолжал покалывать кончики пальцев, однако и он рассеялся, когда лязгнувший затвором своей «Ксюхи» Форсаж показал ему кобуру с ПМ-ом и шутливо сказал:

–– Не боись. Если что, я с тобой поделюсь.

–– Бейте их аккуратно, но сильно. –– Напутствовал Фанат.

В последний раз проверив патроны и отработав пару стоечек возле деревьев, группа бодрым шагом выдвинулась к мосту. Шли по дороге, особо никого не стесняясь, чередуя походку с декоративным подобием бега. Обойдя участок дороги, фонивший еще с 2006, парни достигли автобусной остановки, где на секунду остановились. Слева от них стоял уже знакомый со вчера элеватор, а справа, заземлившись между холмом и сосенками, расположилось АТП, территорию которого из рук вон недобросовестно патрулировали две фигуры в паленых кожаных куртках.

–– Вот сюда пускай и сдрыснут. –– Произнес Ель, кивая на АТП.

–– Думаешь удастся разойтись миром?

–– Та заспокойся, Кайф, мы так уже тыщу раз делал. –– Весело отозвался Шар.

–– Значит действуем, как договаривались. Рывком к мосту, там чутка пошумим, затем молниеносные переговоры и пусть уебывают восвояси. –– Сказал Форсаж, обращаясь к товарищам. –– Ну что, все готовы?

Сталкеры покивали.

–– Ну, поехали, парни. На рывок!

–– Эх, держите меня семеро!

Атака развивалась стремительно. Перебежав дорогу, парни достигли бетонных плит, валявшихся возле здания элеватора.

–– Спину держу!

–– АТП под контролем!

–– Кайф, Ель, дуйте к дереву! Мы прикроем!

–– Я пошел, прикрывай!

–– Иду!

Расстояние, отделявшее сталкеров от моста, сократилось в двое, когда из-за насыпи вынырнула голова, одетая в черную балаклаву. Практически сразу балаклава скрылась за кучей щебенки.

–– Шухер, пацаны!

Шум шагов Ели и удары застучавшего в ушах сердца не смогли скрыть от Тимура щелчок примкнутого магазина, который несмотря на расстояние, отчетливо прозвучал где-то там за мостом, дав понять Кайфу, что мирного решения, возможно, не будет. Мгновение спустя уже другое тело, на этот раз уже без балаклавы, вынырнуло со стороны металлического контейнера, произведя косой выстрел. Пуля свистнула между Кайфом и Елью, заставив первого сжать пистолет.

–– Отхожу, прикройте! –– Закричал Чих, которого вообще никто никуда не посылал. Высунувшись было из-за дерева, он поспешно шагнул за него обратно, на ходу, не целясь, взводя курок. Грянул раскат. У Тимура аж упали плечи. Согнувшись в три погибели, сталкер на секунду остановился. Заозиравшись, он увидел, что Ель отходит к стене и поспешно засеменил туда же, к насыпи. На ходу Кайф хотел было выстрелить по бандиту, но того уже след простыл. Сзади раздалось чье-то емкое: «–– Блядь!».

На эту реплику живейшим образом отозвались из-за кучи щебня.

–– Пацаны, епта, тут пиздец! Сталкерня атакует!

«На хера они это друг другу-то орут?» –– Подумал Кайф, выглядывая из-за спины Ели. В этот момент с ПМ-ом в руке вновь появился бандит в балаклаве. Он хотел было стрельнуть в сторону пошедшего вперед Форсажа, однако в то же мгновение раздался выстрел. Стрелял Ель. Пуля врезалась в стену в десяти сантиметрах от балаклавы, образовав в стене трещину и осыпав бандита бетонной крошкой. Выронив пистолет, тот упал за трубу.

–– Молоток, Ель! –– Закричал Форсаж, подбегая к сталкерам. –– Ты тоже намана! Сейчас мы их... Литра, Шар держи их!

–– Мужики! Вам же тупо проход нужен, да?

–– Нам надо, чтобы вы убрались отсюда!

–– И с фермы! –– Крикнул вдогонку Шар.

–– И с фермы!

–– Хорошо, хорошо! Давайте краями разойдемся? Вы нас пропускаете, мы руки в гору и на АТП. Зачем лишние нервы тратить?

–– А ферма?

–– Так, а мы-то тут при чем? Мы на АТП уйдем спокойно...

–– Ладно. Только давайте без глупостей, вы на мушке!

–– Понятное дело. Выходим, не шмаляйте!

–– Окей. Шар!

–– Вже тут! –– Отозвался бесшумно подошедший сталкер. Взяв мост на мушку, он пошел боком, приложив к мушке черное око очков и профессионально расставляя ноги. Налетевший ветер трепал его волосы. –– Завжди перший.

Через секунду из-за белого контейнера показались сначала четыре поднятые к небу руки, а затем их хозяева. Бандитов было всего двое, один в заплатанной с боку кожанке и барсеткой через плечо, а другой в таких же грязных джинсах и перепачканных грязью белых кедах, как у своего напарника. Отличались эти двое из лишь отсутствием маски на втором бандите, да наличием у него рации. Его лицо, побледневшее от перестрелки, выражало желание убраться к чертям. Оба ПМ-а, составлявшие все их вооружение было благоразумно убрано в карманы штанов дулом вниз.

–– О, Витек! –– Произнес Форсаж, глядя на побледневшего бандита. –– А ты чего, в пидоры записался?

–– Да блядь, Форсаж, жрать было нечего…

–– Поня-а-а-тно. Ладно, шуруйте.

Повторять дважды им не пришлось. Сопровождаемые дулом «Сайги», Витек и второй бандюган дошли до остановки и сбежали вниз, на АТП. Вернувшись, Шар весело поинтересовался:

–– Ну що, новенький, хапнув адреналiну?

–– А?

–– Я говорю, хапнул адреналина?

–– А! Ага-а! Я его!.. Он как стрельнит, я блядь... А потом еще сзади... У-у-ух! А ты че, и на русский умеешь переходить?

–– А че там сложного? –– Спросил Шар, погладив вырезанный на «Сайге» крестик.

–– И то верно.

–– Ладно, тамплиер! –– Произнес Форсаж, кивая на Шара. –– Вместе с Литрой занимайте блокпост. Чи-их!

–– Че?

–– Давай в деревню. Скажи нашим, чтобы подтягивались. А мы с Кайфом на ферму.

–– А не маловато ли вас для фермы-то? –– Спросил Литра.

–– А ты сам погляди. –– С этими словами Форсаж кивнул через плечо. Впереди, спешно перенося пожитки, дорогу перебегали шестеро бандитов, удалявшихся с фермы сторону разбитых выселок.

–– Сами сдриснули. Добре.

На этих словах они разделились: Чих трусцой побежал в деревню, Литра и Шар залегли по обе стороны насыпи, а Кайф и Форсаж побрели к тому, что в деревне звалось валерьяновой базой. На ходу Кайф размышлял всякое.

Конечно же, как это часто бывает в первом бою, все вышло не так, как он, Тимур, себе представлял, но в целом результатом он был доволен. Да, перестрелка оказалась много страшно, чем думалось, да, вроде даже руки предательски тряслись, когда позади громыхнул выстрел. Что ж теперь сделаешь? «Вот именно, ничего» –– Кивал он себе. –– «Зато адреналина случилось хоть отбавляй. Ты же хотел адреналина, вот и расхлебывай». По итогу, когда они с Форсажем подходили к деревне, во всей перестрелке Тимур нашел только один изъян – она быстро кончилась. А еще он вдруг захотел есть.

–– Что теперь будим делать? –– Спросил он Форсажа, когда они вошли на покинутый двор.

–– Ждем братву, закрепляемся, наводим на базе порядки и начинаем готовиться к зиме. Ну а там дальше – как пойдет.

–– Форсаж, а Форсаж?

–– Что?

–– А если я, чисто гипотетически…

–– Так-так.

–– … хочу жрать?

–– Ну, чисто гипотетически, потерпишь.

Спустя минуту путем запыхавшегося и вспотевшего Чиха пришло сообщение из деревни: сталкеры выдвигаются. Кивнув на это, Форсаж отослал его к Литре и вместе с Кайфом решил осмотреть здания фермы. Осмотр был в самом разгаре, когда на них напали мутанты. Их было двое. Выскочив из-за деревьев, которыми только вчера Кайф относил к палатке «калаш», они прыжками понеслись на одиночек, клацая копытами и верезжа. То были плоти – Кайф узнал их по фотографии, которую за обедом ему показывал Еж. Длинные и худые, похожие на ломики ноги, шарообразное тело, частично покрытое короткой шерстью, морда, напоминавшая развороченный пельмень и два заплывших, пылающих жиром глаза, во истину это были причудливые создания. В несколько скоков они успели допрыгать к воротам, когда Форсаж скосил обоих мутантов короткой очередью, после чего достал из кармана охотничий нож с рукоятью, перемотанной черной изолентой в несколько слоев и подошел к одной из тварей.

–– Ты там вроде похавать сильно хотел? –– Ехидно спросил он, терзая мутировавшую тушу. –– Так будешь или все же пожарить тебе?

При этом одна из лап мутанта все еще вздрагивала.

–– Не-не-не-не-не, на хер.

–– Зря нос воротишь. Нам, между прочим, их еще жрать.

–– А-а...

–– А как ты хотел?

–– А-а, а на хрена тебе копыта?

–– Они не мне, они Сидоровичу. Сидор за них прилично отва... Слышал?

По обе стороны наспи раздались выстрелы.

–– Ч-что это?

–– Это? Это бандиты, черт бы их драл! –– Зло сказал Форсаж, хватаясь за «Ксюху». –– Зуб даю, перегруппировались и с двух сторон лезут, подонки... Ладно, помчали. Как говорит Шар, поразрываем им дупы.

Вновь вцепившись в ПМ, Кайф побежал вслед за Форсажем. В мгновение ока проскочив ферму, они перепрыгнули через забор и побежали к мосту, пару раз пальнув по бандитам, першим со стороны разбитой деревни. Те залегли и открыли по сталкерам огонь с холма. Под ногой Тимура взорвалась струйка земли, перепрыгивая через забор он содрал кожу, в пяти метрах от наспи ему в глаз прилетел кусочек коры и потому, когда он, вбежав на блокпост, плюхнулся на спину за кучей щебенки, объятый адреналином, точно напалмом, изо рта его вылетели слюна и:

–– Еба-а́ть!

Форсаж был уже здесь. Заняв позицию на гребне соседней кучи, он перевел автомат на стрельбу одиночными и метким выстрелом отправил одного из бандитов на свидание с богом. В остальных сразу же поубавилось прыти.

–– Вы че так долго?! –– Закричал Чих, хотя глаза его искрились радостью. Вместо ответа Шар быстрым движением снял с глаз очки, перебежал вдоль контейнера, замигав Чиху и маша руками Форсажу и Кайфу:

–– Ребзя, я пустой!

Моментально просекший Форсаж подыграл.

–– Бля, та же фигня!

–– Патроны кончились! –– Не своим голосом закричал Кайф, еще сильнее вцепившись в рукоять ПМ-а. От подобной игры Станиславский, наверное, всплеснул бы руками, однако в стрессовой обстановке даже такая халтура способна найти своего зрителя.

–– Стасян, да ты куда?! Они пиздят сто пудово!

–– Да ты че, ща я их, не ссы! Олежа, слева, слева заходи!

Секунду спустя Стасян вместе с Олежей приняли на грудь немного дроби, после чего распластались по гравию, мордами в пол. Отработав по гопникам, Шар ушел за контейнер, а после вперед, где занял позицию возле Литры.

–– Форса-аж! Ты нам не поможешь?! –– Криком осведомился тот.

–– Я тут немного занят! –– Ответил Форсаж, разрядив магазин в направлении холма и пряча голову под душем щебенки. В этот момент откуда-то справа спереди донесся подозрительный шум, услышав который Литра смекнул, что их собираются обойти по верху.

–– Чих, Кайф, надежда на вас! Вверх, вверх блядь!

Как только бандиты услышали "вверх", шум за стеной резко усилился. Не помня себя от испуга и одновременного импульса храбрости, стучавшего в грудь "давай-давай", Чих и Тимур взлетели на склон и бросились на вершину, стараясь обогнать пыхтевших с той стороны. Неимоверным напряжением сил им удалось вырвать победы из лап самой смерти и достичь рельс на секунду раньше противника. Кто-то, бивший все это время внутри, теперь крикнул: «–– СТРЕЛЯЙ!».

Витек был убит первым же выстрелом. Пару минут назад разыгрывавший из себя белого и пушистого, а на деле же вызвавший подкрепление по радиосвязи (это откровение пришло к Тимуру именно в тот момент, когда он нажал на курок), он медленно осел на гранитной плите и, на мгновенье задержавшись в таком положении, кубарем свалился вниз, выронив пистолет. Во второго бандита Чих разом разрядил оба ствола, разорвав тому подбородок и отправив его вслед за Виктором вниз. Однако был еще третий бандит. Кайф заметил его краем сознания и в тот же момент, все чувства в нем озверели. Не сознавая толком, что делает, сталкер оттолкнул рукой Чиха и почти не целясь спустил курок.

–– Ай, блядь! Я маслину поймал!

Злобно скуля, он отступил вниз, оставив за собой темно-вишневый след.

Уже находясь внизу, он, поскользнувшись, выронил:

–– Вот пидар!

На что ему тут же прилетело сверху от Чиха:

–– Да твоя мать пидар!

–– Спасибо. –– Произнес Чих, когда они оба уже сидели на вершине возле вагончика. Кайф не мог говорить, он был взволнован до крайней степени. С вершины он видел, как бандиты с выселок что-то горячо обсуждали, указывая на мост. Один из них, встав на колено о чем-то эмоционально жестикулировал с рацией. «Хотят напасть одновременно!» –– Промелькнуло в голове сталкера. Однако в этот момент со стороны автобусной остановки послышались выстрелы. Кайф лег под вагон и увидел Крыма, Дивана и еще с дюжину сталкеров, открывших нещадный огонь по бандитам. Едва заслышав его, бандиты по эту сторону насыпи поднялись с холма и роняя кал начали отходить. Бандиты по ту сторону холма были перебиты все до единого.

–– Ох ебать, как же я рад видеть ваши наглые рожи! –– Закричал Форсаж, подбежав к Дивану и обняв его. –– Вы чего, хотите к нашей славе примазаться?

–– А-а, так нам надо было не приходить?

–– Ха-ха!

Где-то с минуту они просто смеялись, кивая друг другу и успокаиваясь. Кайф и Чих в это время сходили вниз.

–– А ничего, нормально деретесь!

–– Если б не Кайф... –– Закричал Чих.

–– Молоток. –– Сказал Шар, дружески ударяя Тимура кулаком в плечо. –– Не дал в обиду шибздика! Уважуха!

–– Сидор сказал, чтоб мы держали эту точку и ферму. –– Произнес Крым, когда все успокоились. –– Вы же ее зачистили?

Шар посмотрел на Форсажа. Тот кивнул.

–– Так е, пан сталкiр.

–– Ну и збс. Примерно минут через тридцать с «Болот» и «Лощины» подойдет еще с десяток сталкеров. Может больше.

–– Это откуда у нас такие резервы?

–– Похоже в этом году немало тех, кто не накопил на Бар.

–– Зато в кое-то веке зима на Кордоне будет не скучной!

Через полчаса все произошло ровно так, как сказал Крым. Первыми на ферму подтянулась пятерка сталкеров, вышедших из «Лощины». Они шли тем же шагом, каким в сны вступал легион из одноименной песни Би-2, но при этом все время были настороже и не выпускали из рук оружия. Их появление было встречено среди сталкеров радостным гиком. Пару минут спустя подтянулись и ребята со стороны болотной тропы. Это была группа охотников. Их изможденные лица говорили о том, что в рейде они провели как минимум две недели. Тем не менее охотники приняли живейшее участие в обустройстве базы и блокпоста, как и надеялся Сидорович. Его план был таков: поскольку после повторного включения «Выжигателя» и обрубания тем самым прохода в центр на Большой Земле постепенно стал пропадать интерес к зоне, исчезло большинство заданий, с которых кормилась известная часть сталкеров и которые ранее проходили по категории "второсортных". Раздобыть красивый и желательно не фонящий камень, принести шкуру псевдособаки на чучело для какого ни будь охотника-любителя из Флориды, сделать красивое фото у химического болотца на Свалке – все эти задания канули в лету. На момент ноября тринадцатого года спросом пользовались исключительно артефакты, да части тел наиболее редких и опасных монстров, в связи с чем в зоне сократилось сначала общее количество денег, а вслед за этим и сталкеры. Попутно росли цены на еду и снаряжение, и хотя буржуи всех стран в подобных ситуациях все как один начинают повторят мантру про "рыночек порешает", Сидорович решил взять ситуацию в свои руки, миновав руку рыночную. По его задумке скидки постоянным клиентам и новая (хорошо забытая старая) база, а с ней и возможность пережить зиму, не выкладывая перед Барменом кругленькой суммы должны были привлечь на Кордон новых постояльцев. К тому же, через старые связи на Большой Земле можно рискнуть оживить пару финансовых потоков. Расчет торговца был, в общем-то верным. Многие сталкеры откликнулись на его предложение зимовки на ферме, новых заданий по весне, а также на четырнадцать блоков черного чая, которые Сидорович обещал выдать бесплатно, в качестве бонуса. Для тех, кто в силу разных причин этой зимой не позволить себе ничего, кроме мяса мутантов, вперемешку с дешевыми макаронами, подобное предложение казалось заманчивым. Таким же казалось оно и для Кайфа, который, несмотря на то, что пробыл в зоне всего три дня, уже успел съесть все запасы и теперь понимал, что привлекло сюда всех этих людей.

Еще лучше он стал их понимать в течении следующего часа, когда все они принялись за работу. Кто-то отошел в рощу и начал заготавливать дрова, Шрам, Крым и Еж потрошили плотей, убитых Форсажем, Диван и Гугл надевали на петли дверь, Чих, Тимур и сталкер из «Лощины» Град таскались туда и обратно, перенося на ферму пожитки из бункера Сидоровича, Омут притаранил откуда-то гвозди, кто-то еще тянул к костру стул... После того, как первые работы были завершены и сталкеры как следует отдохнули, одиночки взялись за дела лагерные. Охотники расположились на насыпи, пообещав охранять ее до окончания завтрашнего дня, Лепешка и Тихий принялись готовить еду, сталкеры из «Лощины» ушли распродаться. Вместе с ними Форсажем послан Тимур.

За выполнение задания, Кайф, помимо еще одного ПМ-а, который он снял с убитого им бандита вместе с черной курткой и кросами, получил от торговца килограмм сухарей, пакет с пакетами, упаковку черного перца, упаковку майонеза, одноразовый стакан с уксусом, который было велено переправить Лепешке, банку с консервированной кукурузой, сменное белье (семейники), две бутылки воды, три бича и дешевый серый рюкзак, куда все вышеописанное богатство и было сложено. Помимо этого, Тимур еще продал Сидоровичу свой телефон, за что получил от торговца восемь тысяч наличкой.

По возвращении сталкера обратно на ферму, Лепешка стал учить его готовить плоть. Майонез, стакан с уксусом и упаковка черного перца немедленно были пущены в дело. В восемь часов, сидя у костра в окружении сталкеров, как минимум часть из которых Тимур уже уверенно называл братьями, он с большим удовольствием схомячил два изжаренных куска сала, от жира которых его подбородок слегка заблестел, заел их сухарем и запил водичкой. Наевшись до отвала, между сталкерами начался один из тех разговоров, какие всегда бывают в среде мужчин – разговор о бабах. Начал его Диван и... о боже! Я ведь и забыл познакомить с ним нашего читателя! Ни слова более, исправляюсь.

Дивану было двадцать четыре и еще два месяца. У него были светло-серые волосы, взъерошенной волной уходящие от лба на затылок, коричневые глаза, маленький нос и слегка оттопыренное левое ухо. Зимой и летом он носил горчичный кожаный плащ, серый свитер и синие штаны «adidas», которые зимой сталкер пододевал под выцветшие джинсы. Диван был парнем из мема про «ниже 190 см не знакомлюсь», он был метр восемьдесят девять, с широкой грудью и малыми стопами. Как и многие дылды, начиная примерно с шестилетнего возраста, Диван начал слышать в свой адрес извечное: «–– Не шоркай, не шоркай!». Связано это было с тем, что он слишком низко поднимал ноги, когда ходил, в результате чего бесил ту часть родителей, что взбалмошней и крикливей. Вообще, в таких случаях существует ровно два способа решения проблемы: либо на всю жизнь остаться с родителями и год за годом выслушивать «не шоркай, не шоркай!», либо, дождавшись совершеннолетия, свалить от них куда подальше. Моя личная при этом рекомендация еще вдрызг разругаться, чтобы отбить у взбалмошной половины желание докучать вам в ближайшее время. Да, возможно это будет не очень приятно, возможно даже вы будете чувствовать некие угрызения совести, но все это пройдет через пару недель, а вот свобода, свобода останется. И не успеете вы и глазом моргнуть, как ваше шорканье само испариться. И не только оно. Вот что раздельное жилье животворящее с людьми делает! Диван же эту методику усовершенствовал. Он не просто свалил – он свалил в зону.

По одному из неписанных законов зоны, заведенным не им, у Дивана, как и у любого уважающего себя сталкера, была балаклава, но ее он почти никогда не носил. Подводя общее впечатление, можно с уверенностью сказать, что Диван был из тех, кого ныне зовут ауэр элифантами. Другими словами, он был из наших, из адекватных. Как и все адекватные, Диван заваривал чай только до половины (другую же половину он заливал холодной водой), а макароны перед варкой, конечно, ломал. Он принадлежал к тому типу людей, которые в силу пристрастий характера заводят одни и те же разговоры об одних и тех же предметах, и темах изо дня в день. Для Дивана таким предметом и темой служила бывшая. К чести этого сталкера стоит отметить, что разговоры в любых мужских коллективах, особенно если эти коллективы замкнуты сами в себе и, если из них полностью удалены женщины (как, собственно, и было на ферме), всегда, в конечном итоге, сводятся к двум извечным темам: политике и бабищам, между которых мелькает еще слово "говно", использование в разговоре которого всегда доставляет мужчинам известное наслаждение. Однако поскольку про всех женщин, с которыми человек имел дело на Большой Земле всем в лагере становится известно все в течении первых трех месяцев, то постепенно разговоры сводятся к политическим предпочтениям и событиям в мире. Как это часто бывает, как таковых предпочтений практически ни у кого не оказывается, а в основном у всех есть находятся стереотипы, которые озвучиваются, когда это кажется к месту и оспариваются в силу желания их оспаривать. Иногда эта сила столь велика, что ролики в стиле "Познер жестко ответил Гордону – чей Крым?" можно было бы выпускать чуть ли не каждую неделю. Другое дело – события в мире, благо на Большой Земле вечно что-нибудь да происходит. Помножте это на закрытость зоны, и вы поймете, что буквально каждый чих за Кордоном, здесь бывает обсосан обществом по несколько раз. Так вот именно Диван был той его частью, которая своими речами возвращала общество в состояние равновесия. Бывшую он вспоминал часто.

Звали ее Алиной, и Алина она была типичная. Она была рыжей, любила выкладывать посты в инсте, где под грустную музыку, на оранжево-сером фоне чередуя стирание с написание, появлялись буквы, в конечном итоге складывавшиеся как какую-нибудь неписанною мусорную мудрость, по типу любящий любит, а не любящий – нет. Гардероб ее составляли белые майки и белые же свитера, худи, которые удавалось стащить у очередного ухажера "на пару дней поносить", черные лосины и одна черная юбка, та самая, рифленая, немного перекошенная, глядя на которую сзади ты думаешь про себя: «Мне кажется, или с этой стороны немного задрано?», а глядя спереди понимаешь «Точно не кажется. Здесь не видно колен» и еще того вида трусы, про которые крестная моей знакомой, будучи боровом блистательной категории, как-то обмолвилась, забивая рот десятой ватрушкой: «–– Да ф них дафе и обофраться-то не во што!» – стринги. Со слов Дивана и со слов рассказчика Алина была редкостной дурой. Со слов Дивана это следовало из того, что она почти ничего не ела, а если и ела, то только те блюда, для приготовления которых не использовали лук, в результате чего ее прокормление приходилось Дивану в тягость. Со слов же рассказчика это следовало из того, что Алина не знала значения таких слов, как "цугцванг", "кудесник" и "готтентоты", а также не могла ответить на два вопроса: "Что легче – килограмм ваты или килограмм гвоздей?" и "Кто изобрел бикфордов шнур?", однако если начать применять критерии рассказчика налево-направо, то этак мы еще неясно до чего докатимся. Может ведь выясниться, что такие "Алины", чего дурного, присутствуют прямо среди наших читателей, а это не допустимо, поэтому лучше вернемся обратно к Дивану и скажем о нем, напоследок, еще пару слов. У него было чудесное свойство влюбляться абсолютно любых девушек, причем даже без их участия. Все, что было нужно, это ласковый взгляд и самое обычное к нему отношение. Все остальное Диван мог додумать в голове сам. Он любил, сам того не осознавая, наделять приглянувшихся девушек несуществующими в них добродетелями и приписывать им излишнюю симпатичность, что, разумеется, никогда не оканчивалось для него хорошо.

–– Так вот я и говорю, моя Алина...

Но что там было с Алиной, Кайф толком не слушал – помня о просьбе Литры он был занят киванием на рассказы Чиха, который, нагнувшись, делился с ним, какие у них в псковской области бывают огромные шакалы и как они могут погрызть крыло «Нивы» и как тяжело отбиться от них и так далее, далее... Примерно в час ночи сталкеры разошлись спать.

***

На следующий день над Кордоном шел дождь. Картина, в общем-то, для зоны обыденная. Постепенно на смену ему пришел сперва чичер, затем крупа и мороз, от сочетанья которых земля немного синела, затем пошли хлопья, не перестававшие падать до января. Через неделю после известной читателю перестрелки часть сталкеров переехала с фермы обратно в деревню на, как называл это Еж «зимние квартиры». Среди переехавших были и наш знакомые – Чих, Кайф, Литра, Форсаж, Шар и Крым. Они заняли второй от бункера домик справа, тот самый, с немного разрушенной крышей, в которую ветер стучался ветками. Первая тройка поселилась на чердаке, вторая же жила и спала под ними. Кайфу нравилось такое положение дел. Ему вообще нравилось проживание в зоне со всеми его мелочами и сложностями. Ему нравилось, что они заделали дыру в крыше. Как это водится у молодых заделали кое-как, или, как говорил Форсаж, этот, по словам Чиха "наглый человек снизу", каком кверху. «–– Вы только зря ухайдокали два метра рубероида и линолеума!». Какое там! Кайфу казалось, рубероид с линолеумом были счастливы. Им ведь сто процентов было приятно касаться друг друга в кривой нахлест, раз пару недель легонько отклеиваться уголком справа снизу, а также при сильных порывах ветра пропускать бодрящие сталкеров сквознячки. На все робкие попытки Литры уговорить друзей переделать заплатку, Чих, Кайф и лень отвечали: «Так даже лучше. Че ты докопался-то?». Кайфу нравился этот их частый гость – осенний, а позже переодевшийся в зимнее холод, этот визитер, умеющий быть ночным и тихим, незаметно отклеивающий уголок рубероида и дающим парням обнаружить себя только под утро высунутыми из-под одеял пятками, и громким ревизором, врывающимся в разгар спора или обеда, свистом своим заставляющий сталкеров чертыхаться, класть на служивший им столом ящик куски мяса поверх недогрызенных сухарей и наперегонки мчаться заделывать крышу. Кайфу нравилось проветривать этот чердак. Нравилось сесть, высунувшись из него, свесив на лестницу ноги и не касаясь ее, болтать ботинками, беседовать с машущим ему с соседней крыши Омутом о плюсах и минусах пластиковой посуды, или с Диваном о его Алине, или с Гуглом о том, почему же люди так похожи на птиц, а между тем, как они не летают. Или еще с кем-нибудь, шут знает о чем. Кайфу нравилась их деревня. Уже спустя пару дней он хорошо изучил все окрестные крыши, знал, в каком доме и с кем зимует ворона Шурик и какие тени какая из них отбрасывает в ночи. Ему очень нравилось смотреть на звезды, особенно в снегопад, когда черная ночь, черное небо, горит костер, зажжений более не из надобности, а из эстетического удовольствия и белые, белые хлопья падают-падают наискосок. Со второй тройкой они разговаривали, когда спускались, а когда были над ними, то перестукивались. «Привет!», «Покеда!», «Давайте к нам в карты!», «Есть таблетки у вас?», «Спускайтесь вниз, стоять ваша смена», как бесконечно много всего можно спросить и сказать простыми костяшками. Как вкусно есть сладкое, глядя на снег или в еле идущие, постоянно подгружающиеся в КПК Литры видосы, насколько более вкусным становится чай, если вода для него нагло украденный у друзей снизу и ты сидишь, пьешь его большими глотками, в десятый раз обсуждая маршрут первого рейда. Седьмого числа Чих негодовал по поводу своей внешности. От переизбытка мучного, жирного и чупа-чупсов на его левой щеке появились три выпуклых прыщика, образовывавших небольшой равнобедренный треугольник, какой читатель может представить, если вспомнит те дни, когда он в детстве держа открытым небесный атлас, водил по созвездиям крохотным пальчиком.

Даже спускаться за тем, что в культурных обществах называется "попудрить носик", а здесь звучало не иначе как "–– Ну че, пойдем жопу морозить?" или "Погнали на совещание" Тимуру было не в тягость. Со временем Кайфу приглянулись даже военные. Он мог наблюдать за ними, смотря с чердака, так как их шлагбаум, пара казарм и потемневшая белая вышка просматривались отсюда довольно сносно. Ближе к новому году у сталкеров даже появился любимчик – военный, выбегающий каждые утро и вечер на пробежку вокруг блокпоста в тельняшке, штанах от «горки» и черных берцах. Неважно, шел ли на улице ливень, или снежок пушил лес от макушки и до корней, боец вооруженных сил Украины каждый день появлялся, как штык, в четыре утра и десять вечера. Парни прозвали его меж собой «ЗОЖником».

Конечно, одними посиделками их зимняя жизнь в лагере не ограничивалась. Наивно было бы об этом думать. Раз в трое суток «вторая крыша», совместно с крышей «четыре» заступала на ночное дежурство. Однообразной, выматывающей и тяжелой была эта работа. Парни стояли, накинув на себя несколько курток, смотрели во тьму, слушали тишину и собак, вывших на границе со Свалкой. Чих курил. Его лицо, в вязаной шапке, высоком воротнике, занесенным снегом, кривая улыбка и небрежно выбритое лицо, над ними – звезды, а в подвале справа храпящий Тихий, так протекали охранные смены. Правда не все.

В последний день ноября Кайф пережил свой первый «Выброс». Событие это врезалось в память ему основательно. В тот вечер была как раз их смена, они направились было, как обычно, к автобусу, Чих вновь чиркнул спичкой, но тут их окликнул Акация.

–– Литра, твою мать! Ты что, совсем сообщения не читаешь?! Вы хули там делаете?! Сегодня же выброс!

Не успел Литра даже помянуть чью-то мать, как над их головами загремел гром. Такого Кайф еще не слышал. Гром как будто несли, поскользнулись и он просыпался, со всех сторон падая на парней. Одновременно с этим в черноту неба вторглись оранжевые полосы, просачивавшиеся сквозь темноту и румянившие ее. Земля несильно загудела под ногами, как гудит поставленный на беззвучный будильник, забытый в подушке. Что там было еще Кайф не рассмотрел: буквально пару мгновений спустя он, ушибившись мизинчиком, уже затворял за собой двери. Последующие тридцать минут подвал, в котором собралась вся деревня нехило потрясывало. Лампа мигала, а КПК вырубились и по всем экранам показывали одну программу – серо-белую рябь. Еще через десять минут наступило затишье, сталкеры разошлись, а Кайф всю ночь нет-нет, да и поглядывал в небо. Так оно все же, пожалуй, спокойнее...

Мылись сталкеры редко. Придя в первый раз в разрушенный дом, оборудованный парнями под эти нужды, Кайф увидел первый за свою карьеру сталкера артефакт. Это была «Медуза», предмет, похожий на еще не раскрытый бутон тюльпана, большей частью коричневый, с вкраплением черного сверху. Он излучал тусклый медово-коричневый свет, поглощающий радиацию из дождевой воды, которую одиночки собирали в ведра (их было всего два на деревню), потом кипятили, а после наполняли этой водой небольшую ванну, ржавчина в которой была только сверху, "по воротнику" и убрать которую железными губками не представлялось никакой возможности. Когда шли дожди, воду собирать было труднее, поэтому мылись редко, но вот когда пошел снег, занесший деревню покрывалом сугробов, мыться сталкеры начали заметно чаще.

–– Почему, Чих, ты не бросишь курить? –– Спрашивал успевший зарасти Кайф в минуты покоя, когда они вшестером забирались на чердак и, сидя за кружкой чая, распаренные, взъерошенные и веселые играли в «Три палки» при свете свечи, помещенной в банку из-под консервов. –– Давай может бросишь?

–– Да че ты донимаешь меня? Вон пускай Крым бросает! Тогда и я.

–– Крым, че, ты бросишь? Бубой ходи...

–– Нет, не могу.

–– Чего так? Валет есть?..

–– Нет силы воли. Я, брат, признаюсь, яйца свои скурил. –– Говорил Крым, откладывая за спину карты и показывая большим и указательным пальцем сжимавшийся бублик. –– Они у меня во-о-от такие, как глаза щуки вареной. Раз десять пробовал, все бес толку. Только с каждым разом все сильнее привязываюсь.

–– Надо тебе, Чих, пример с ЗОЖника брать. –– Улыбался Литра. –– Кстати, а сколько на часах время? Еще не пора ему бежать?

–– Да брошу я, брошу! У меня ж яйца – во!

–– Коне-е-ечно... О! У меня тридцать четыре!..

Жизнь здесь не бурлила, она здесь текла. Медленно, словно река подо льдом. Однако зима всегда кончается и ранней весной течение ускоряется, ломаются льды. За ледоставом всегда идет ледоход и течение, не так давно бережно несшее рыбку, в эти дни вполне в состоянии ее прихлопнуть... Оставим пока наших карасиков.

***

Поздно вечером, в пятницу, пятнадцатого ноября 2013 года, Чарльз Эндрю Дэвис стоял у двери огромного стеклянного куба, бывшего, как и сейчас головным офисом «FinancialTimes». Освещенная только одним окном, позади журналиста шумела Темза. В соседнем здании давно погас свет, его сотрудники уже были в квартирах. «Зачем так загадочно действовать?» –– В который раз подумал Чарльз, протягивая руку к двери, такой же черной, как и вода, в ней отражавшаяся. –– «К чему это... позерство? Ведь это нелепо». И тем не менее он постучал именно так, как оговаривалось – в такт одной очень старой шотландской песни, название которой забыто сегодня не только мной, но и самими шотландцами.

Из темноты возник силуэты, казавшийся в ночи двойником тени и дверь перед юношей распахнулась. Он вошел, все более увлекаемый магией сумрака и загадок.

–– Чарльз Эндрю Дэвис?

–– Это я.

–– Вас ожидают. –– Произнес человек, правой рукой указывая на самый конец коридора. –– Идите на свет.

Чарльз пошел в самый конец помещения. Это был коридор, длинный, почти что непроницаемый. Лишь бледность ночи, проникающая сквозь окна да озаренный желтым светом последний кабинет, позволял хоть немного в нем ориентироваться. С ежиком на спине парень шел мимо стен, стекла которых протирали лунные блики. Сам того не замечая, он замедлялся. Каждый столик, каждая подставка для карандашей, каждый сливавшийся со стеной принтер источали влиявшее на него колдовство чары легли на него цепями, порвать которые смог только свет.

В кабинете, за столом из черного дерева, полукругом сидели шестеро человек. Пятеро напротив всего одного, за спиной которого горела причудливая лампа луковичной формы на медной ноге. Ее огонь придал журналисту силы. Взявшись за ручку, он вошел в кабинет.

–– А-а-а, вот и наш припозднившийся Дэвис. –– С сильным ирландским акцентом произнес... нет. Это был кто угодно, но не ирландец, не бывают ирландцы настолько черными. Но его голос... Никто, кроме ирландца не мог так говорить. «Френсис Кибертон» –– Подумал Чарльз.

–– Я удержал для вас место. –– Произнес тот, указав юноше на свободный стул слева от себя, стоявший между вправо причесанным мужчиной в хорошем костюме и кареглазой девушкой, уголка рта которой касались волосы. –– Проходите, садитесь.

Юноша сел, всем своим видом пытаясь не показать выпустившего его из свой хватки волнения. Ему казалось, что все исподтишка на него смотрят. В действительности же это было не так. Мыслями сидящих полностью владели слова человека, насмешливые зеленые глаза которого в свете дрожащей позади лампы приобрели отблеск фольги. В отличии от их должностей, их имена практически ничего не скажут читателю, поэтому давайте перейдем к делу. В кабинете сидели редактора. Не только газеты «Financial Times». Мужчина в костюме представлял «The Washington Post», сидевшая перед Чарльзом девушка всего час назад прибыла из Канады. Здесь был представитель немецкого «Шпигель», который в оригинале, конечно же, имеет перед собой частицу Der. Даже «Ланцет», крайне далекий от обсуждаемой в ночи темы имел на той встрече своего депутата. Последний к обсуждаемому отнесся холодно, но стоило только взять слово Френсису Кибертону, скепсис Мика Галанта оказался размыт. Впоследствии, он как-то обмолвился о том вечере: «–– Поистине, он меня очаровал». Очаровал Френсис Кибертон и Чарльза Дэвиса, получившего в окончании вечера должность, обещавшую много фразу: «–– Нас ждет сенсация!», а также задание вылететь в Киев. Так окончилось пятнадцатое ноября для семерых человек. Но для еще одного оно окончилось гораздо раньше.

Мир сержанта Гранта рухнул в четырнадцать тридцать две, когда майор Статэрн, вызвавший его в свой кабинет на разговор, не смотря на него произнес лаконичное: «–– Сдайте шевроны». Его выгоняют из SRR. За что? Ответом было молчание. Грант спрашивал Статэрна со всей возможной учтивостью, смотрел в глаза, в конце концов плюнув на гордость стал попрекать его висевшими на груди крестом и медалями.

–– И их тоже сдайте. –– Холодно произнес офицер, отодвинув от себя лист гербовой бумаги. –– Вот соответствующее распоряжение.

Грант опешил. Его бросило в жар, в дрожь, во все и сразу. Впервые за двенадцать лет почти безупречной службы он потерял самообладание. Подавшись через стол на майора, он сухо спросил:

–– Это потому что я ирландец? Потому что отец служил в ИРА?

–– Это потому, –– Произнес майор и в его голосе, его глазах промелькнуло что-то звериное. ––, что вы, сержант Мэтью Хистори Грант, проебали «Светляк», за которым корона вас посылала и который был у вас под самым... –– Майор сжал указательный и большой палец, как будто держал между ними иголку и затряс буквально в сантиметре от носа Гранта. ––... вот тут!

–– Я сдал вам рапорт! «Светляка» не было! Белый, Белый может это подтвердить!

–– Белого нет, Грант. Возможно он умер, а возможно его никогда не было, и вы пять лет морочили головы следствию и всем нам. Ничто из того, что вы написали о последнем дне вашей миссии Аквила ничего не подтверждает.

–– Этот молдавский брехун...

–– Грант! Вы забываетесь! Шевроны! Сдать! И убирайтесь из моего кабинета!

Бывший сержант покинул расположение обезвоженным. Обездушенным. Опустошенным. Померкшим. Спившимся до открытия первой бутылки. Мертвым заранее. Где-то на остановке он выронил сумку. А может и раньше, когда шел по грязи осеннего поля. Или оставил ее в машине. Во второй? Под навесом? Он не знал. Как оказался в городе Эннис он не знал тоже. В его голове было пусто, сердце, казалось, сжали тиски, а на языке крутилось только: «Проклятый оранжевый... Проклятый... Оранжевый...».

На трансляцию матча в кабак «Маленький Дублин» стянулись жители половины квартала, поэтому за столами было не протолкнуться. Болельщики кричали, веселились, стучали в грудь и все время вскакивали, а Мэтью Грант сидел в самом углу за барной стойкой, окруженный кружками, вонявшими пивом, левый глаз тыльной стороне ладони и тщетно пытался удержать слезу. Он плакал впервые после смерти дяди Арнольда. В этот момент на его голову упала длинная тень.

–– Здорово, Мэтью. –– Прозвучал голос, который пять лет уже не мог звучать. Грант вынул подбородок из воротника обесчещенного мундира, посмотрел перед собой и... засмеялся. Ему было смешно до тихой истерики.

–– Какое же дерьмо ты здесь наливаешь, –– Произнес он подошедшему с кружкой бармену. ––, что меня всего-то с пятого литра так развезло? Ты видишь? С призраками уже общаться начал! Эх-ха-ха!

Грант замотал головой и опустил ее. Тень не шевелилась.

–– Как там на том свете?

Он поднял голову и на секунду ему стало дурно. Призрак сделал презрительную гримасу, одну из тех, что делал человек, давно записанный в мертвые.

–– Я вполне жив. Можешь дотронуться. –– Произнесла тень, подняла кружку и начала пить. Мэтью тронул ее указательным пальцем и побелел. Дно кружки поднялось на уровень его бровей. Он тронул еще раз. Сидевший пил дальше. Дрожащей руки, почти зеленый, Мэтью потрогал его в третий раз. Когда же кружка коснулась стойки, Грант протрезвел. Он выкрикнул кличку, но взорвавшийся зал ее заглушил.

–– К-к-как?.. Я... Я...

–– Ты сам видел?

–– Н-нет... Но, но ведь видел Белый! Он лично...

–– Лично убил? Или... Всего-навсего видел тело?

Сказав это, собеседник ухмыльнулся, как дьявол и поправил волосы.

–– А ты, я смотрю, празднуешь повышение?

Мэтью вдруг стало смешно от этой шутки. Говоривший с ним всегда умел ловко поддеть.

–– Да, как видишь. –– Произнес он, глядя на локти, осиротевшие без шевронов.

–– Ты еще собираешь? –– Выходец с того света повернулся и вытащив из-под полы плаща набор фигурок «Вархаммера». Положив перед Мэтью, он опять пошутил, но уже у́же: –– Как там твой Абаддон? Все также безрукий?

–– Очень смешно. –– Сказал Грант. Он хотел сказать что-то еще, но тут услышал фразу, на глазах вдохнувшую в него живой огонь.

–– Не хочешь вернуться в зону?

Мэтью громко и долго вдохнул через нос, утерев губы.

–– Есть дело?

–– Есть. Неоконченное. И-и-и... Не совсем неоконченное. Помнишь Куста? Вора? Шуберта? –– Спросил сидевший напротив него, перебирая пальцами перед лицом. –– Они мертвы. Все.

–– Теперь ты главный?

–– А разве не я был им изначально?

–– А-а... Аквила?

–– Старый придурок? Работает на меня. Не знает об этом. Но работает на меня. Ха-ха-ха. Поверь мне, Мэтью (он наклонился к уже не сержанту SRR и потрепал его за плечо), дело наклевывается серьезное! Крупное дело, брат.

Сказав это, он поднялся со стула и направился к выходу. Мэтью вскочил и бросился за ним, однако снова взорвавшийся зал закрыл удалявшегося людскими волнами.

–– А-а а как мне найти тебя?!

–– Я сам найду тебя. Когда понадобишься. Как и всегда!

Сказав это, человек, одной фразой сумевший воскресить Гранта, вышел на улицу и вынув из кармана плаща перчатки глянул на них, потом на небо, а потом раскрыл их, подставив ветру. Перчатки похолодели, как и его руки. Удовлетворившись этим, самый загадочный персонаж эпопеи надел их и пошел, напевая что-то из «Короля Лира», унося с собой в ночь британский ветер. «Крупное дело, сынок. Крупное дело».