Лето уже давно вступило в свои права. И сегодня как раз день самого длинного дня и самой короткой ночи. День солнцестояния.
Ночь выдалась необычайно короткой, словно кто-то невидимый сжал темное бархатное полотно. Антошка проснулся не от крика петуха – петух еще спал крепко, уткнувшись клювом в теплые перья левого крыла. Его разбудила странная, звенящая тишина. Луна, почти полная, висела низко над огородами, но ее почти не было видно из-за нежной зари на востоке.
- Рассвет! – мелькнуло в сонной голове Антошки, - Сегодня же самый длинный день лета! День, когда ночь куда-то подевалась, как мышь в норку.
Осторожно, чтобы не разбудить деда, храпевшего за перегородкой, Антошка выскользнул из избы. Деревня спала. Даже собаки не лаяли. Воздух был чистым, прохладным, пахнущим росой, мокрой землей и едва уловимым ароматом цветущей липы где-то вдалеке. Под ногами хрустела песчаная дорожка, роса на траве у крыльца ледяными бусинками обжигала босые пятки.
Антошка знал куда идти. На старую покосившуюся пожарную вышку у края поля, с которой открывался вид на весь мир, как ему казалось. Тропинка вилась мимо темных окошек изб, мимо сараев, похожих на спящих горбатых зверей. В саду скрипнула ветка – может, сонная птица, а может, и неведомый ночной житель. Антошка не боялся. Он шел навстречу чуду.
Вышка, старая, пропитанная солнцем, ветрами и дождями, скрипела под его легкими шагами. Сверху мир казался огромным и затаившим дыхание. Лес на горизонте казался черной бархатной каймой. Поле внизу – серебристое, серое-зеленое море от росы. А туман казался волнами. И над этим морем, на востоке, где небо уже не было темным, а стало глубоким-глубоким синим, как васильки в бабушкином огороде, загоралась тонкая-тонкая полоска наступающего дня, восходящего светила. Она была едва заметной, как самый тонкий яркий лепесток, но от нее исходило обещание. Обещание ясного дня и голубого неба.
Антошка сел на влажные от росы доски, поджал колени и уставился на эту полоску. Синий цвет неба стал светлеть, разбавляться акварельной голубизной. Звезды, еще недавно такие яркие, стали блекнуть, одна за другой, словно устали светить. Самая упрямая – Венера, Антошка знал ее – еще висела низко над лесом, как маленький алмаз. Полоска на востоке расширялась, разгоралась. Сначала она была бледно-желтой, потом золотистой, потом в нее влились оттенки персика и розы. Облака, невидимые ночью, вдруг проявились – легкие, перистые, подсвеченные изнутри невидимым огнем и до необычайности красивые.
Тишина была абсолютной. Ни ветерка. Только где-то далеко, в самом низу, в мокрой траве, зачирикала первая, еще нерешительная пташка. Потом другая. И вот уже целый хор невидимых музыкантов завел свою утреннюю песню. Мир просыпался.
И тогда оно появилось. Не само солнце еще, а его предвестник – ослепительный луч, как золотая стрела, вырвался из-за черного гребня леса и ударил прямо в Антошку. Он зажмурился, но свет уже был повсюду – на его лице, на старых досках вышки, на мокрых колосьях внизу, превращая каждую каплю росы в крошечное, пылающее солнышко. Весь мир вокруг пылал яркими красками. Синий уступил место золоту, розам, оранжевому пламени. Лесная кайма на горизонте почернела еще контрастнее.
Антошка не шевелился. Он чувствовал, как этот первый рассвет самой короткой ночи, вливается в него – прохладой утра, золотом света, пением птиц, запахом земли и травы. Он чувствовал себя частью этого огромного, пробуждающегося мира. Частичкой чуда.
Солнце, огромное, пламенное, неспешно выплывало из-за леса, заливая долину теплым, живым светом. Длинные тени побежали от изб и деревьев. Где-то в деревне хлопнула дверь, замычала корова, звякнуло ведро. Мир возвращался к своим обычным делам.
Антошка спустился с вышки. Роса на траве уже не была ледяной, она теплела под солнцем, становилась легким туманом. Он шел домой по теплой земле, босые ноги оставляли темные отпечатки на пыльной дорожке. В груди у него было светло и просторно, как это утро над проснувшейся землей. Он встретил рассвет самого длинного летнего дня. И этот миг – от первой розовой полоски до полного сияния солнца – казался ему не коротким, а бесконечно долгим, как сама вечность, запечатленной в сердце навсегда. Он знал: что бы ни случилось дальше, этот рассвет, чистый, звенящий, полный обещаний, останется с ним навсегда…