Аранэус

Но вам, убийцы, горе, горе!

Как тень, за вами всюду мы –

Ужасные созданья тьмы

С грозою мщения во взоре

Василий Жуковский
«Ивиковы журавли»

Она отбивалась! она отчаянно вырывалась! её судороги всё больше возбуждали его, и он, желая продлить наслаждение, то чуть ослаблял хватку пальцев на тонком горле, чтобы дать ей несколько глотков воздуха, то снова сдавливал ей шею и целовал раскрытый в предсмертной зевоте искажённый рот.

Овладев ею – уже мёртвой – он долго не мог отдышаться, и только бешено стучащее сердце жило в нём, обессиленном содеянным.

Он знал – никто не слышал и не видел. Поэтому поднялся он с улыбкой. Она больше не привлекала его внимания, к ней он теперь испытывал лишь отвращение. Надо было побыстрее уходить отсюда, но прежде он огляделся.

В углу между стеной и потолком, над головой лежащей, паучиха с белым крестом на брюшке щупала свою паутину; он протянул руку, разрывая тонкую сеть, и паучиха в ужасе заметалась по нитям – как бы спрятаться, удрать?!

– Что? боишься? – прошептал он.

Но не успел он сжать пальцы, как паучиха прибегла к последнему средству – присев на миг, вонзила в кожу крохотные ядовитые членики хелицеров; почувствовав слабый укол, он тихо выругался, стряхнул гадину-малютку на труп и, прежде чем уйти из сарайчика, оторвал на память от юбки кусок нежно-синей кружевной каймы.

Встревоженная паучиха побежала по складкам задранной юбчонки, по разодранной блузке, по горлу со следами ногтей, мимо засыхающих губ, по носу, по брови – и приостановилась над правым глазом. Её глазки-бисеринки высматривали что-то в чёрном провале зрачка; роговица начала мутнеть, но в глубине глаза светилось нечто важное, более важное, чем забота об испорченной паутине, чем голод и паучьи мысли о жирной мухе – настоятельная, всеохватная мольба, просьба, приказ.

Наваждение длилось недолго – и паучиха продолжила свой трудный путь по волосам, по полу, по стене – туда, где можно соорудить новую ловчую сеть.

Скоро в сарайчике появилось множество мух, и это были сытные времена в короткой жизни паучихи; она успела поднакопить жирку, пока не пришли люди в одинаковой одежде, которые шумели, топали, слепили паучиху вспышками белого света, и под конец унесли всё, что привлекало мух.

Паучиха прожила ещё некоторое время, отложила – вот что странно – лишь одно яйцо, заботливо укутала его в золотисто-жёлтый ворсистый кокон и спрятала в щели потолка. А с первыми заморозками она и сама отправилась в ту страну, где только тьма и тишина.

* * *

Шерифу Нику Колвею позвонили из школы и попросили зайти – надо было согласовать, когда он будет читать старшеклассникам лекции по правопорядку и правилам личной безопасности.

Мистер Шелдон, ответственный за старшие классы, ждал его в школьной лаборатории, где он преподавал биологию. Шериф сразу заметил портрет Джуди О'Коннор – и как было его не заметить, когда он висел против входа и освещен был отлично.

– Она была моей лучшей ученицей, – ответил Шелдон на вопрос в глазах Ника. – Все любили Джу, не только я. Уже почти год прошёл, а я никак не могу успокоиться – такая смерть…

Джу О'Коннор была больным местом и в памяти Ника Колвея; мало того – он считал, что нераскрытое убийство девочки – на его совести, и не искал себе оправданий. Не только чувство неисполненного долга тяготило его – не давала покоя и неутоленная жажда справедливости, тот закон, которого нет в кодексах – «Преступник должен быть наказан». Самое обидное было то, что маньяк – насильник и убийца – явно был местный, но выйти на его след шериф не смог.

Среди тех, кого он допрашивал в прошлом году, был и учитель Шелдон с его слишком уж долгой скорбью по чужой дочери – но Шелдон имел надёжное алиби и… не характерно для маньяка украшать портретом жертвы своё рабочее место. Свои памятные трофеи маньяки старательно прячут, чтобы предаваться гнусным воспоминаниям в одиночестве. Хотя – кто достоверно скажет, что творится в расщеплённом мозгу маньяка? им может оказаться всякий, но известно точно: это законченные эгоисты, человеко- и женоненавистники. Они могут быть образованны, умны, и длительное время скрываются за маской внешней благопристойности, но суть их едина – холодные, бесчувственные монстры, чёрные дыры морали и нравственности.

Шелдон же не относился к таким – он искренне переживал за всех бабочек, мышей, собак и учеников. В любое время дня и ночи к нему домой и в школу тащили подобранных гусениц, раздавленных голубей и трёххвостых крыс. Он любил работу и детей, и дети тоже искренне любили его, поэтому в замечании Шелдона о портрете шерифу почудился скрытый упрёк, и он перевёл разговор на предстоящие в новом учебном году лекции; в присутствии портрета Джу О'Коннор эта тема представлялась ему актуальной вдвойне.

Беседа шла к концу, когда Ник увидел чуть поодаль, на столе под лампой, огромного паука на планшете – рядом лежали пинцеты, препаровальные иглы, бинокулярная лупа-козырек, и стоял флакон с клеем.

Паук выглядел очень эффектно – туловище в длину не меньше трёх дюймов, твёрдо расставленные суставчатые ноги; в свете лампы он был как отлитый из медово-коричневого стекла с узорами на брюшке.

– Кто-нибудь из ребят привез с каникул? – кивнул Ник на паука.

– Нет, это здешняя находка, – учитель поглядел на паука серьёзно и задумчиво.

– Вы думаете, это чудище упустили или выкинули из дома?

– Ни то, ни другое, шериф. Во-первых, это не паук, а линечная шкурка – пауки линяют по мере того, как растут; я склеил и восстановил её… насколько смог. А во-вторых, она принадлежит не тропическому птицеяду, а обычному крестовику. Аранэус Диадематус – так называется этот вид.

– Не видел я таких крестовиков в наших краях… – Ник встал, чтоб рассмотреть паучью выползину ближе; за ним к столу прошел и Шелдон.

– Я собираюсь доложить эту находку на научном обществе. Обычно самка Аранэус в длину не больше дюйма, а эта… ну, вы же видите.

– Так это самка? – вглядывался Ник.

– Посмотрите, какое брюшко!

– Я плохо учил биологию.

– Я думаю, это мутант, – продолжал Шелдон. – Радиоактивные осадки…

– Эта тварь ядовита? – перебил шериф, обеспокоенный другими мыслями.

– Да, пауки убивают жертву ядом. Мм… если количество яда пропорционально размерам, эта самка может убить.. ну, скажем, крысу или котёнка. Но высосать такую добычу ей вряд ли под силу…

– Высосать? – Шериф немного удивился, но думал он о яде.

– У пауков наружное пищеварение. Они смачивают добычу едкой слюной, ткани растворяются, и паук всасывает их – пока не останется шкурка, – говорил учитель, однако шериф почти не слушал его.

– По-моему, об этом надо сообщать не в учёное общество, а в газету. И поскорее. Ведь вы сказали, что эта тварь растёт, так? и долго она будет расти?

– До холодов; холод убьёт её. Еще семь-десять линек… хотя я не знаю, как будет линять мутант. В доме, в тепле, она может и зазимовать.

– Но представьте, если она укусит кого-нибудь! кошка, крыса – ещё куда ни шло, а человек? а если у того человека аллергия?

– Вы правы, – кивнул Шелдон. – Я, правда, предупредил Линду…

– Кого?

– Линду Макленнан, из восьмого класса; это она принесла шкурку. Нашла её у себя дома, в кладовой, и принесла мне…

– Нет, предупредить надо всех – мало ли на кого этот Аранэус набросится…

– Сомнительно, шериф, – покачал головой Шелдон. – У крестовиков сидячий образ жизни, они ловят сетью, а не набрасываются. Конечно, можно задеть Аранэуса случайно – но девочка мне обещала обработать кладовую аэрозольным инсектицидом.

– Её родители знают о пауке?

– Да, она сказала им.

– Вот что, мистер Шелдон, – шериф чуть прихлопнул ладонью по столу, – вы запишите всё о находке – кто и когда это принёс – и сделайте копию для меня. А я доеду до Макленнанов и поговорю с ними. Не хватало того, чтобы у нас людей кусали пауки, да ещё с тяжёлыми исходами.

– Кстати! – обернулся Ник на пороге лаборатории. – Как вы думаете, чем там мог питаться Аранэус? не сыром же с колбасой?

– Например, мышами, – неуверенно ответил Шелдон. – Но мышь навряд ли запутается в паутине…

* * *

Линда палочкой перевернула мёртвую мышь. Тельце было как выдавленный тюбик. Брать его пальцами она брезговала – надо было найти щипцы…

– Линда! – крикнула где-то мать. – Иди сюда сейчас же!

Оставив мышь в покое, Линда взбежала по лестнице наверх – и почти наткнулась на шерифа Колвея.

– Привет, детка, – подмигнул шериф.

– Добрый день, офицер.

– Шериф говорит… – начала было насупленная мать, но Колвей жестом попросил передать слово ему.

– Линда, мистер Шелдон сказал, что ты принесла ему шкурку паука, которого нашла здесь. Когда это было?

– Ээ… недели две назад, – припомнила девочка.

– Скажи, а самого паука ты видела?

– Нет.

– А вы, миссис Макленнан?

– Пауков у нас полно, – дёрнула плечом растрёпанная мамаша. – Эка невидаль!

– Я говорю не о простом пауке. Это должен быть крестовик длиной примерно с сигарету, а с лапами – ещё больше.

– Боже сохрани! – помотала головой миссис Макленнан. – такой пакости отродясь не бывало. А откуда Лин ту дрянь принесла – не знаю.

– Да из кладовой.

– Молчи, когда старшие говорят!

– Я должен вас предупредить кое о чём, – Колвей обвёл глазами мать и дочь, и уверенно продолжил. – Не исключено, что в вашем доме живёт очень крупный паук. Советую осмотреть все тёмные углы и обязательно с фонарём, чтобы сразу его заметить. Скорее всего, вы найдёте сначала паутину, а паук прячется где-то в стороне, на краю своей сетки. Если вы его увидите, постарайтесь сразу убить – он ядовит и может вам доставить кучу неприятностей. Тот из вас, кто страдает аллергией, должен быть особенно осторожен.

– Ну, если он здесь, – ответила миссис Макленнан, – я его прихлопну. Правда, Бурш? – и терьер-полукровка, вившийся у её ног, радостно завилял хвостом, услышав своё имя.

Вошёл сам Макленнан, плюгавый мужичонка с придурковатой улыбкой.

– А! здравствуйте, шериф. Я думаю – и что это ваша тачка тут стоит?..

– Привет, Гарри. Я зашёл поговорить с твоими о насекомых.

– А что? пчёлы-убийцы из Техаса залетели?

– Нет, паук-людоед завёлся, – не упустила случая встрять вертлявая Линда, и отец зло цыкнул на неё.

Колвей повторил Гарри Макленнану свои предостережения и уехал, сочтя свою миссию выполненной. Трудно было втолковать что-нибудь этой дурной семье, но он сделал всё, что мог.

* * *

– Я очень сожалею, мэм, – спустя месяц Ник Колвей пятый раз подряд выражал свои соболезнования, на этот раз – разъярённой миссис Уайзмен. – Я искренне сожалею, что ваша кошечка погибла. Я заверяю вас, что приложу все усилия к розыску преступника.

– Нет, вы взгляните, вы взгляните, шериф, что с нею сделали! – всё кипела миссис Уайзмен, потрясая ссохшимся трупиком. – Моя бедная Рэдди! вы видите – её раздавили, безжалостно раздавили! Кругом только и слышно о новых преступлениях этого садиста, а вы бездействуете!

Нику стоило немалых трудов подчёркнуто вежливо выпроводить миссис Уайзмен из своей конторы – затем лишь, чтобы сесть и заполнить очередную графу в списке злодеяний маньяка – теперь уже кошкодава, – объявившегося в городке на прошлой неделе. Семнадцать исчезнувших кошек и домашних скунсов, девятый кошачий труп! Ник не мог понять, как можно подманить или бесшумно поймать столько недоверчивых к чужим зверьков. Преступник действует в материальном мире, всегда должны оставаться следы – а их не было! вот что больше всего озадачивало Колвея. Кошка пропадала, затем в кустах или в углу сарая хозяин находил сплющенную, выпотрошенную мумию – и никаких поломанных веток, ни покорежённых запоров, ни следов на земле…

А ещё через две недели адвокат Вербрик нашёл в саду то, что осталось от его злобного пит-буля – мощи в шкуре, вот что осталось от псины, и, как у всех найденных раньше кошек, у пса была рана на животе. Этот случай отличался от прежних тем, что рядом с псом нашли кучку густой бурой кашицы и следы – словно кто-то ходил на коньках с коротким двойным лезвием – но это ничего не прояснило. Накануне вечером пса выпустили караулить дом – живого и здорового – ночью он взлаял, потом, скулясь, стал царапаться в заднюю дверь и замолк, как оказалось – навсегда.

Вербрик был ужасно возмущен и, чтобы не портить отношений с адвокатом, Колвей отослал несчастного пит-буля к ветеринарному патологоанатому. Заключение специалиста звучало более, чем странно – тот утверждал, что животное было дважды уколото в горло острым клиновидным предметом, рана на животе имеет характер рваной, а внутренние органы и мягкие ткани лизированы («растворены» – разъяснялось в скобках) действием неуточненной едкой жидкости. Патологоанатом просил дать ему время для анализа и уточнения едкого вещества.

Ник раз и ещё раз перечитал документ, пока деяния фантастического врага собак и кошек не стали вдруг напоминать ему что-то слышанное совсем недавно. Пауки убивают жертву ядом (а Ник запомнил два крючковатых жала надо ртом паука); ткани растворяются и паук всасывает их… Нет, это уж слишком – крестовики сидят в паутине… и каким должен быть паук, чтобы сладить с пит-булем?

Чтобы отогнать бредовые мысли, Ник решил позвонить Шелдону.

Был вечер, уже сильно стемнело.

* * *

– Бурш! Бурш, где ты!? – звала Линда, но терьер не отзывался. После обеда она слышала где-то за домом его скулёж – может, пчела укусила его? – а потом он куда-то подевался.

– Ма, ты не видела Бурша?

– Отвяжись, – махнула мать, – вон у отца спроси.

Гарри Макленнан в своей комнате перебирал ценности, доставая одну за другой из шкатулки. Он никому их не показывал – даже жене; она с её характером не упустит случая обидно высмеять его привычку собирать монетки, камешки, всякие никчёмные цацки – а между тем ему они дороги и памятны, с каждой связан какой-нибудь случай из жизни, какая-то тайная радость…

– Па, ты Бурша не видел? – пискнула Линда сквозь дверь, убедившись тихонько, что та заперта.

– А?! – встрепенулся Гарри, сжав в руке только что взятую вещицу. – Что?! Что тебе?

– Бурш…

– Ищи сама его!

Послышался печальный вздох девчонки, и – крик, будто Линда увидела чёрта:

– Па!!! Мамочка!! О-аай!!

Топот убегающей Линды – но тихо не стало, что-то шипело и потрескивало в коридоре, как дрова в печи. «Пожар?! – не разжимая кулака, Гарри метнулся к двери, открыл задвижку, выглянул.

Свет из комнаты ворвался в сумрак коридора – и шевелящаяся морда с чёрными глазками во лбу протянула к Гарри педипальпы, вцепилась когтями в рубашку и в тело; закричав, Гарри рывком отбросил одно ногощупальце, но уже раздвинулись хелицеры, как лезвия выкидных ножей раскрылись ядовитые членики и вошли с обеих сторон в шею Гарри.

Он был ещё жив, когда хелицеры мяли и рвали кожу и мышцы его живота, когда из глотки выплеснулся на его расползающиеся кишки пищеварительный сок – но он был парализован, обездвижен, даже нестерпимая боль растворяемой соком плоти не могла заставить его застонать; он едва шевелил губами, но непослушный язык не выговаривал слов…

* * *

– …Нет, Аранэус не может вырасти до таких размеров, – спокойно говорил Шелдон, но тут на столе Ника зазвонил другой телефон.

– Погодите секунду, Шелдон… Шериф Колвей слушает. Кто… Паук?! Где?! Выезжаю, держитесь от него подальше. Шелдон, паук в доме Макленнанов, он напал на Гарри. Вы можете быть полезны – как вы насчёт доехать туда? Ладно, встретимся, торопитесь.

Обезумевших Линду и миссис Макленнан окружали соседи, все галдели вполголоса, но никто не заходил за ограду. В доме горела половина окон, однако движения в них видно не было.

– Огромный, огромный, – всхлипывала Линда, – большой как свинья, чёрный, колючий. Он… он...

– Ну, Шелдон, ваши рекомендации? – спросил Колвей, взявшись за верх калитки; два его помощника открыли автомобильные ворота – один с метателем газовых гранат, другой с автоматической винтовкой. – У него есть уязвимые места?

– Конечно, – чуть дрожащий Шелдон вглядывался в тихий дом, где таилось чудовище. – Мозг и сердце. Сердце в брюшке, у спинки, где рисунок креста, а чтобы в мозг… надо стрелять в рот, нервные узлы там, где глотка. Он может быть очень живуч…

В одном из окон появилась горбатая тень, мелькнули будто изломанные сучья – «Ноги», – понял Колвей; зазвенело стекло.

– Бегом все отсюда! – крикнул он, но и без команды все уже побежали; с ним оставался только Шелдон и помощники. – Фонари, – уже тише скомандовал шериф.

Лучи нашлемных фонарей скрестились на движущейся от дома тени; все изготовились к стрельбе, но секунд пять-десять были в оцепенении – настолько невероятным было то, что они увидели.

– Господи, этого быть не может, – простонал Шелдон. – Это всё чертова радиация.. Стреляйте же, что вы ждете!!

Легко, будто гонимая ветром, приближалась адская тварь – и шесть мелких глаз, венцом окруживших два главных, больших, зеркально поблескивали. Граната, цокнув, отскочила от щита головогруди и лопнула ядовитым облаком где-то справа; «магнум» шерифа и винтовка его помощника оказались надёжней – Аранэус остановился и стал уходить вбок; слизистая гемолимфа текла на траву из пробоин в хитиновом панцире.

Аранэус был нем, он не кричал от боли, но, как и полагал Шелдон, он оказался живучим – множество ран в брюшке и головогруди его, казалось, не смущали – всё быстрей и быстрей, даже хромая на перебитой пулей ноге, он уходил от света фонарей.

– В машину – и за ним, – приказал Колвей, – но держите дистанцию. Мы с мистером Шелдоном догоним; надо взглянуть, как там Гарри.

Гарри Макленнан, смятый, сморщенный, как высосанная ребёнком ягода крыжовника, лежал на полу своей комнаты; в животе зияла лохматая, пахнущая кислым рана.

Шериф нагнулся, чтобы получше рассмотреть тело. И увидел в разжавшейся ладони кусок нежно-синей кружевной каймы – тот, который так и не смогли отыскать в сарайчике, где нашли тело Джуди О'Коннор.

* * *

Аранэус исчез; помощники шерифа не смогли его догнать.

Кое-кто утверждал потом, что он ушёл туда, откуда был вызван последним желанием Джуди.

Другие же говорили, что он и сейчас живёт в горах, ест опоссумов и ждёт того, кто погубит свою душу, пролив невинную кровь, ибо этот человек – его добыча.