Араси — новый герой? Дом

5 августа

Страна Снега оказалась… страной вечной весны.

Она встретила нас ароматами — густыми, сладкими, словно только что сваренное варенье. Деревья стояли в цвету, воздух был тёплым, а под ногами мягко пружинила сочная трава. Солнечные лучи ласкали кожу, и я уже не шагала — парила, будто подхваченная лёгким ветерком.

Нет. Даже лучше.

Я носилась кругами, как ошалевший котёнок, впервые выпущенный на волю, опьянённый простором и свободой.

Мы остановились у персиковой рощи. Деревья гнулись под тяжестью крупных, сочных плодов, которые пахли так божественно, что хотелось проглотить весь мир целиком.

— Уо-о-о! Смотрите-смотрите, какие персики! — взвизгнула я, подпрыгивая и тыча пальцем в ветки, где меж изумрудной листвы прятались румяные бока. — Хочу-хочу-хочу!

Тоширо лишь сдержанно хмыкнул, но уже шагнул к ближайшему дереву, упёрся ладонью в кору. Его пальцы впились в шершавую поверхность, ствол дрогнул — и вот уже спелые плоды посыпались вниз, словно дождь.

— Осторожно, киса, не сорвись, — пробурчал он, но в уголках его глаз плясали искорки.

Итачи, безмолвной тенью, подставил руки — ловил их с невозмутимой точностью, будто собирал падающие звёзды. Я хохотала, пищала, ловила персики грудью, а один — самый пухлый, самый сочный — шлёпнулся мне прямо в раскрытые ладони.

— Попался! — торжествующе взвизгнула я и впилась зубами в бархатистую кожуру. Сок, сладкий и липкий, стекал по подбородку. — Мммм!

— Вкусно? — Итачи аккуратно вытирал капли с моей кожи, облизывая палец. Его тёмные, бездонные глаза скользнули по мне — лёгким, почти невесомым касанием.

— Довольная какая, — процедил Тоширо с фальшивой строгостью, но я-то видела — его губы дрогнули.

— Моя двойня требует фруктиков! — огрызнулась я, с наслаждением жуя.

— Ха? Опять «моя»? Жадничаешь?

Я злорадно захихикала, бегая вокруг него и Итачи кругами, словно заведённая. Рангику залилась смехом вместе со мной.

Тоширо протянул руку:

— Лапу дай.

Я вложила свою ладонь в его, и мы двинулись дальше, переплетя пальцы. Его рука была прохладной, огромной, уверенной. Я чувствовала себя защищённой. Любимой. Подъедала персики, которые Итачи с невозмутимостью подавал в нужный момент, будто читал мои мысли.

Поселение встретило нас ароматами мёда и тёплой земли. Люди смеялись, торговцы зазывали покупателей. За витринами магазинов пестрели яркие ткани и блестящие безделушки, мимо которых Рангику не могла пройти равнодушно.

Я послушно вышагивала рядом с Тоширо, пока не опустошила все запасы. А потом снова сорвалась с места — кинулась к Итачи, вцепилась в его рукав, чмокнула в щёку и тут же отпрыгнула, заливаясь смехом. Он не шевельнулся, но я уловила — его дыхание дрогнуло. Увидела, как тень улыбки скользнула по его губам.

Обняла Тоширо со спины, впилась в него, сжав в тисках — так, что он хрипло выдохнул, но даже не попытался вырваться.

— Задушу тебя от любви! — пообещала я, хихикая ему в спину.

— Ну как же…

Он ловко развернулся, подхватил меня на руки, прижал к груди так крепко, что рёбра затрещали.

— Не отпущу.

— А я и не прошу, — мурлыкнула я, уткнувшись носом в его шею, впитывая запах — холодный, свежий, его.

Мы бродили по улицам, где всё цвело, смеялось, пело. Дети носились меж домов, где-то играла флейта.

Идиллия.

Рангику с лукавой усмешкой вынырнула из очередного магазина:

— Ага! Нашла! Давай, котёнок, идём!

— Куда? — не поняла я.

— Покупать тебе бельё. Надо быть… ммм… презентабельной!

Она подмигнула так коварно, что у меня ёкнуло в животе, и потянула за руку.

— Мужики! Не подглядывать! — крикнула она через плечо. — И не входить! Сюрприз будет!

Тоширо буркнул что-то недовольное, но остался на месте. Итачи замер, будто статуя, но, кажется, напряжённо прислушивался к каждому шороху.

Магазин оказался раем.

Кружева, атлас, бантики, подвязки… Всё переливалось, шепталось, манило. Я чувствовала, как внутри всё мурлычет, будто набрела на гору кошачьей мяты.

Рангику заставила меня примерить пятнадцать комплектов, пока мы не выбрали те самые — идеальные, облегающие, как вторая кожа, и нежные, словно лепестки.

Я крутилась перед зеркалом, любуясь тем как обтягивающий корсет скрывает мой округлый животик. Щипала себя за ягодицы, смеялась в голос. Пухлые бёдра дрожали в кружевных подвязках, а огромная грудь, едва умещалась в лифчик.

— Ты — идеальна! — объявила она, а потом наклонилась к уху и прошептала: — А теперь слушай внимательно… у меня для тебя есть пара советов.

Губы её растянулись в хитрой лисьей ухмылке, и я почувствовала, как по спине пробежал тёплый трепет.

Что-то подсказывало — вечер будет жарким.

Когда солнце начало клониться к горизонту, окрашивая небо в медовые и розовые тона, мы наконец двинулись в гостиницу — обвешанные пакетами, как новогодние ёлки.

Рангику, неугомонная, тащила за собой ещё один огромный свёрток. Тоширо шагал следом, нагруженный до предела, с нахмуренными бровями.

— Мацумото… Оплачивать покупки — одно, а таскать их по всему городу — совсем другое, — ворчал он, но пакеты из рук не выпускал.

Итачи нёс свою ношу молча, будто его вовсе не существовало, только взгляд пристально скользил по окружению, словно даже здесь, в этом мирном месте, он высчитывал угрозы.

— Ещё один магазин! — Рангику схватила меня за руку и потащила за собой.

А я лишь успела бросить мужчинам виноватый взгляд, прежде чем исчезнуть за очередной дверью.

К тому времени, как небо потемнело и зажглись первые фонари, мы наконец добрались до гостиницы — высокой, сверкающей, с броским фасадом.

— Ну и вид… — пробормотал Тоширо, оценивая здание взглядом.

— Зато запоминающийся! — весело отозвалась Рангику, уже толкая меня внутрь.

Итачи без слов занялся оформлением заселения, его голос звучал ровно, но я заметила, как его взгляд скользнул в сторону коридора — наверняка уже продумывал маршрут до номера.

Тоширо куда-то исчез — то ли относил часть покупок в номер Рангику, то ли заказывал ужин (а скорее всего, и то, и другое, потому что у него всё должно быть по порядку).

А я тем временем, зажав подмышкой самые ценные покупки, рванула в ванную, едва дверь номера распахнулась.

О боги.

Комната была огромной — с высокими потолками, мягким ковром, в котором тонули ноги, и кроватью. Не просто кроватью — широкой, высокой, с белоснежным покрывалом, на котором, казалось, могла бы разместиться вся наша компания.

Но больше всего поражали зеркала. Они были везде — на стенах, на потолке, даже дверцы шкафа отражали всё, будто приглашая в бесконечный лабиринт отражений.

— Ох… — вырвалось у меня, когда внезапно вспомнился тот вечер.

Тот незабываемый, смущающий, пьянящий вечер с Итачи.

Тот день. Та ванная. То нелепое падение.

Тогда я растерялась. Испугалась собственных чувств. Увидев его — отпрянула, словно пойманная на месте преступления кошка. Поскользнулась на мыле — и полетела вперёд, беспомощно размахивая руками. Грудью врезалась в его твёрдый торс. Мы кубарем покатились по мокрому кафелю, и в следующее мгновение я уже лежала под ним — одна нога неловко перекинута через его плечо, другая инстинктивно обвила талию, будто моё тело уже тогда знало, чего хочет, даже когда разум отчаянно сопротивлялся.

Тогда я заливалась краской. Боялась встретиться с ним взглядом. Боялась… того, что могло последовать.

«А теперь?»

Пальцы слегка дрогнули, когда я провела рукой по холодной, почти ледяной поверхности зеркала. Моё отражение улыбалось мне загадочной, знающей улыбкой.

Бирюзовые волосы — в лёгком беспорядке. Щёки — пылают румянцем. А глаза…

Глаза горели таким огнём, что я сама себя не узнавала. Я не отводила взгляд. Пристально изучала своё отражение, будто впервые по-настоящему видела себя.

В дверном проёме бесшумно появился Итачи, его руки были заняты пакетами.

Я не повернула голову — ведь знала, что он уже здесь. Чувствовала его присутствие каждой клеточкой своего тела. Везде ощущала его чакру — ровную, мощную, пульсирующую где-то глубоко под кожей, как второе сердце.

— Вспомнила? — спросил он, и в его голосе звучала едва уловимая нотка тепла.

Мои щёки вспыхнули, но я кивнула, ощущая, как по спине пробежали мурашки. Он знал. Конечно знал. Итачи всегда знал, о чём я думаю.

— Больше не бежишь? — его голос прозвучал у меня за спиной, бархатистый и глубокий, с лёгкой насмешкой.

Я специально не обернулась. Лишь загадочно улыбнулась своему отражению, наблюдая в зеркале, как он приближается.

— Не бегу.

— А что же тогда? — он сделал шаг ближе, и я почувствовала тепло его тела у себя за спиной.

— Возвращаюсь.

— К чему? — ещё один шаг, и теперь его дыхание касалось моей шеи.

— К тебе.

Пауза.

Только его дыхание над головой.

Только его тепло со спины.

Только моё сердце, готовое вырваться из груди.

— Ты и так рядом со мной.

— А я хочу, чтобы ты видел. Видел меня. Такую. Всю.

— Я вижу.

Итачи приблизился вплотную, его руки нежно обняли меня под грудью. Потом плавно заскользили вниз, обжигая своим теплом. Легли под пупком, где зародились двое. Я замерла, чувствуя, как сердце бешено колотится.

Его губы коснулись макушки в нежном поцелуе. Итачи прикрыл глаза, вдыхая мой запах, будто пришёл домой.

И только тогда я медленно повернулась к нему. Очень медленно. С вызовом во взгляде.

Он стоял прямо передо мной — всё такой же невозмутимый, как тогда. Но теперь-то я знала правду: за этой каменной маской скрывался настоящий огонь.

И в его глазах я прочитала одно — он ждал. Ждал, когда я наконец осмелюсь бросить ему вызов.

— Ну что, кошак? — прошептала я, неторопливо обнажая клыки. — Кто кого опрокинет на этот раз?

Он не ответил. Не нужно было слов.

Только его глаза — чёрные, бездонные, — вспыхнули тем самым опасным огнём.

И я наконец поняла: теперь я не испугаюсь. Больше никогда не отступлю. Теперь я сделаю шаг навстречу. Прямо в его крепкие объятия. Прямо в наше общее будущее.

Но тут же вспомнила про пакеты и скрылась в ванной, прежде чем он успел меня остановить.

— Купаться! — вырвалось у меня с хихиканьем.

Он стоял, глядя на закрытую дверь. Пальцы сжались в кулак. Губы дрогнули — будто хотел сказать «останься». Но не сказал.

Лишь взгляд шептал: «Пусть уйдёт. Пусть вернётся сама…»

За дверью слышались шаги, голоса, но мне было не до того — я уже рвала упаковки, предвкушая момент, когда смогу примерить всё и сразу.

Вода стекала с кожи, оставляя на теле лёгкий пар и аромат персикового геля для душа. Я стояла перед зеркалом, закусив губу, пока пальцы скользили по первому комплекту — тому самому, что Рангику с хищной ухмылкой назвала «оружием массового поражения».

Белые кружевные стринги, корсет на шнуровке с подвязками, чулки с бантиками, плотно обтягивающие бёдра, и полупрозрачный лифчик, который скорее подчёркивал, чем скрывал. Я крутанулась перед зеркалом, и отражение ответило мне смущённым хихиканьем.

— О-о-о, неплохо… — прошептала я.

Щелчок. Я приоткрыла дверь и высунула нос.

Они сидели за столом — Тоширо, развалившись на спинке стула, как ленивый кот, ворча себе под нос и тряся телефоном.

— Чёрт, память почти переполнена… — цыкнул он, швыркая пальцем по клавишам и поворачивая его к Итачи. — Я же не могу это удалить? Или это?

Тот сидел с пиалой саке в руках, неподвижный, безмятежный, как статуя. Но его взгляд вперился в экран с той же сосредоточенностью, с какой изучал карты. Казалось, он мысленно раскладывал каждый кадр по полочкам, анализируя, оценивая, запоминая.

Я прикусила губу, наблюдая за ними. Тоширо — весь в недовольстве, но такой домашний, такой привычный. Итачи — загадочный, как всегда, но теперь в его взгляде не было прежней отстранённости.

— Смотрите-смотрите, мои хищники! Такая прелесть! — выпалила я, чувствуя, как горячая волна стыда и возбуждения подкатывает к горлу.

Они подняли головы — неспешно, словно пробуждаясь от глубокого сна. Я выскочила из-за двери, расставила руки, крутанулась на цыпочках, позволяя кружевам трепетать вокруг тела.

— Та-да-а-ам!

Тишина.

Абсолютная.

Густая, как мёд, тягучая, как смола.

Тоширо застыл с телефоном в руке — пальцы сжали аппарат так, что что-то хрустнуло под давлением. Его взгляд полз по мне медленно. Немилосердно. Словно язык пламени лизал кожу от кружевных подвязок до вздымающейся груди. Каждый его вдох был глубже предыдущего, ноздри трепетали, впитывая мой запах — персик и возбуждение.

Итачи… О боги, Итачи… Поставил чашку с такой медлительностью, будто каждое движение давалось ему через боль. Фарфор звонко стукнул о дерево. Его глаза — те самые, бездонные, в которых я тонула столько раз — вспыхнули алым. Непроизвольно.

«Наверняка вспомнил меня в кружеве… В наш прошлый раз…»

И я почувствовала, как между ног ответно загорается огонь, влажный и нетерпеливый.

— Ну как? — прошептала я, выгибая спину кошачьей дугой.

Потянулась. Медленно. Намеренно. Каждый мускул играл под кожей, каждый изгиб демонстрировался с вызовом. Зеркала множили меня — бесконечную, наглую, дрожащую от предвкушения. В каждом отражении ловила их взгляды — Тоширо, сжимающего челюсти до хруста, Итачи, чьи пальцы теперь впились в ладони.

«Они хотят меня. Сейчас. Здесь. Без правил.»

Щёки запылали, а на макушке подскочили бирюзовые «кошачьи уши» — предательские, пушистые, выдающие моё состояние лучше любых слов. Повернулась спиной, наклонилась — якобы поправить бантик под округлой ягодицей, но на самом деле…

«Пусть видят. Пусть сходят с ума.»

Чувствовала, как их взгляды впиваются в плоть, словно когти. Внутри всё сжалось в сладком предвкушении, живот задрожал мелкой дрожью.

— …Чёрт возьми… — Тоширо прикусил губу до крови. Щелчок камеры.

Итачи встал. Совершенно бесшумно. Как пантера перед прыжком. Брюки плотно обтягивали его возбуждение — огромное, пугающее, манящее.

«Он не просто хочет меня. Он жаждет…»

Голос Итачи, когда он наконец заговорил, стекал по позвоночнику тёплым сиропом, обволакивал, парализовал:

— Ты… — пауза, во время которой его глаза пробежались по мне, снимая кружева взглядом. — …Специально.

— Что, нравится? — крутанулась, позволив груди всколыхнуться, и оскалилась во весь рот, демонстрируя клыки.

Они молчали. Но воздух между нами дрожал от напряжения. Тоширо сжал кулаки — суставы побелели от напряжения. Итачи сделал шаг вперёд, и я отпрыгнула к двери ванной, хихикая, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле.

— Подождите-подождите! Я сейчас ещё примерю комплект!..

— Куда?! — рёв Тоширо рассёк воздух ледяным клинком, но в нём уже слышалась хрипотца желания. Его рука протянулась ко мне через пространство, будто пытаясь поймать за хвост убегающую кошку.

Я метнулась в ванную, хлопнув дверью с таким звонким щелчком, что аж зазвенели флаконы на полке. Пальцы дрожали, когда хватала чёрный набор — ещё более дерзкий, с коварными разрезами, открывающими слишком много. Но прежде чем успела оглядеть его, наткнулась на шёлковую ленту, аккуратно свёрнутую в моток, а под ней…

— Маска? Уо-о!

Холодная ткань обвила глаза, погрузив мир в абсолютную тьму.

И в этот миг…

Дверь распахнулась.

Они вошли.

Воздух мгновенно наполнился электричеством, от которого все волоски на теле встали дыбом.

— Ня-я?.. — я попятилась, слепо поворачивая голову на звук шагов. Пальцы потянулись к маске, но…

Руки. Огромные, ледяные — Тоширо. Его пальцы впились в мои запястья стальными оковами.

— Нет, киса. Попалась… — его голос дрожал от ярости и желания. — Она ещё и в маске… Чтоб меня…

Я зашипела, забилась в его руках, как пойманная птичка. Но Тоширо легко подхватил меня подмышки, а в следующее мгновение Итачи — бесшумный, неосязаемый — уже подхватил под колени.

Внезапная слепота обострила всё до мучительной остроты: холодное дыхание Тоширо на шее, обжигающие пальцы Итачи на бёдрах…

— Нет-нет-нет! Нечестно! Я хотела… ММФ!

Ладонь Тоширо зажала рот, а его зубы впились в шею — резко, без предупреждения. Я взвизгнула, но звук потонул в его грудном рыке.

— Ещё и сопротивляешься…

Итачи прижал меня к себе так плотно, что сквозь одежду чувствовался каждый мускул его тела.

— Я только бельё… — слабо пискнула я, прежде чем его пальцы сильнее впились в бёдра.

— Сама виновата… — его шёпот обжёг ухо, губы коснулись мочки, — Ты играешь с огнём.

Треск.

Кружева разлетелись под их пальцами, обнажая грудь, разрывая подвязки.

— Нья-я-я! Он же такой дорогой! — вырвалось у меня.

Пауза.

И тогда…

— Новый куплю.

Одновременно. Идеально синхронно. Лёд и пламя в одном дыхании.

Я замерла. Этого хватило.

В следующий миг меня швырнули на кровать.

Мягкий матрас взметнулся подо мной, вырвав из груди лёгкий писк. Кружева разорванного лифа трепетали на коже, словно крылья пойманных мотыльков. А сердце стучало в рёбра с безумной силой. Я чувствовала, как горячий румянец заливает щёки, а между ног уже клубится тягучее тепло.

Прежде чем я успела поймать дыхание, по запястьям скользнул прохладный шёлк — Итачи стягивал их лентой, обвивая кожу тугой спиралью, петля за петлёй. Его пальцы двигались быстро, почти с хирургической точностью, но нежно, с мучительной лаской — как будто перевязывал подарок. Свой. Единственный.

«Боже… неужели им так не терпится?»

Тоширо вплёл пальцы в мои волосы, откинув голову назад, и корни сладко заныли от натяжения. Его губы прижались к шее, а голос опустился на октаву, просачиваясь под кожу.

— Тс-с… — прошипел он, и его дыхание щекотливо обдало ухо. — Теперь ты никуда не денешься.

И я поняла — это обещание. А мои мужчины всегда держат слово.

«Не то чтобы я хотела…» — промелькнуло в сознании, но тело уже предательски отзывалось, тая в их ловушке. Губы сами приоткрылись в беззвучном стоне, а живот сжался от сладкого предвкушения.

Они не заставили себя ждать.

Итачи склонился к груди — сначала поцелуй сквозь надорванное кружево. Потом ещё один, горячий и обнажённый, чуть ниже, где кожа особенно тонкая, дрожащая. Его ладони скользили по рёбрам, вдавливая шёлк корсета в тело, словно читая мои мысли через пульс.

Тоширо не церемонился — его зубы впились в ключицу, оставив чёткий след, а пальцы сжали другую грудь так, что в глазах вспыхнули искры.

— Вот так лучше… — прорычал он, и его голос растворился в гуле крови, бьющей в висках.

Я сжала зубы, пытаясь удержать хоть каплю контроля, но Итачи опустился ниже, его губы коснулись живота, обжигая каждый сантиметр сквозь ткань.

— Ты хотела играть? — прошептал он, и язык провёл по самой чувствительной точке, едва касаясь, но этого хватило, чтобы всё внутри сжалось, замерло, а потом рвануло вперёд.

Я взвыла, выгнувшись дугой.

— Х-хотя бы маску снимите…

— Не-а, сама виновата, — усмехнулся Тоширо, и в его голосе звенела дикая радость. Его пальцы сильнее впились в грудь, сжимая так, что дыхание перехватило.

Итачи молча поддержал.

— Вы… оба… — я попыталась вырваться, но Тоширо лишь рассмеялся и дёрнул за ленту на запястьях, затянув её до сладкой боли.

Холод.

Кусочек льда коснулся шеи, и я вздрогнула всем телом.

— Тише, — прошептал Тоширо, прижимая лёд так, что мурашки побежали до самых пяток. — Будь умницей.

— А-ах! М-м…

Лёд таял на пылающей коже, капли скатывались между грудями, а его язык — влажный, ледяной — пробежался по ним, заставляя содрогнуться. Я застонала, вжимаясь в матрас, а он укусил, пометил, и его урчащий смех пронзил меня новой дрожью.

Итачи пригвоздил бёдра, его горячие ладони ползли вверх по внутренней стороне, заставляя выгибаться, терять самообладание. Его пальцы были нежны, почти священны.

Но я чувствовала, как меня разрывает — между обжигающей нежностью одного и ледяной жестокостью другого. Лежала, закованная в собственное упрямство, как в эту маску — холодную, непроницаемую. Но лишённая зрения, я ощущала острее — тело реагировало быстрее разума.

Тоширо наслаждался моей беспомощностью. Держал за ленту, водил льдом по коже, слизывал капли, а потом вонзался зубами, ликуя от моих сдавленных звуков. Он кусал, мял, то вдруг смягчался, касаясь почти нежно — и тогда всё во мне трепетало, обострялось до мурашек.

А Итачи… Боги, Итачи.

Он был между моих ног, и каждый его вдох обжигал. Он вылизывал меня мучительно неторопливо. Томно. Словно растягивая время между кончиком языка и моим вздохом. Его руки скользили по бёдрам, нежили, гладили, ласкали.

— Хочешь члена, киса? — Тоширо прошипел сверху, и его голос, пропитанный властью, заставил сжаться. Он явно разошёлся, играл мной, как зимний ветер с листьями. — Попроси.

«Посмотрим, кто кого…»

Я воротила носом, стиснув зубы, подавляя стоны.

Он понял. Конечно понял. Но ему было весело. Это читалось в голосе, в том, как его пальцы впились в мою кожу.

— Упрямая моя, — хмыкнул он. — Просто прелесть. Учиха, накажи её.

Итачи чувствовал меня слишком хорошо. Как только дрожь в животе стала невыносимой, он вдруг отстранился, оставив на грани. Его язык облизал низ живота, не касаясь самого накалённого места. И я взвизгнула, изогнулась, корчась от ярости и желания. Он отнял у меня разрядку в последний момент.

— Ну же, киса, будь послушной, — Тоширо дразнил, кусая мочку уха, а его лёд скользил по соскам, заставляя дёргаться. — Не сопротивляйся.

Я сжала кулаки, но волна безумия уже подкатывала к горлу.

— Прошу… — вырвалось у меня, и я сама услышала, как голос дрожит от стыда и желания.

«Будешь сам стонать у меня!»

— Дай мне его в рот… — прошептала я, поворачивая голову в сторону его голоса.

Итачи, наконец, снова опустился между моих ног, возобновив пытку. Его язык скользнул вниз, на этот раз — точно. Я разрывалась между дыханием и мукой, подрагивая всем телом.

А Тоширо поцеловал висок и прошептал в ухо:

— Будешь хорошей — получишь всё. Будешь дерзкой… получишь больше.

Ледяные пальцы впились в волосы, резко запрокинув голову.

— Открой, — приказал он, касаясь губ.

И я повиновалась, принимая его. В следующий миг его член заполнил рот — пульсирующий, солоноватый, подавляющий всё пространство горла. Я закашлялась. Слёзы выступили на глазах. Но он не остановился, а лишь двинулся глубже, будто наказывая за непослушание. Пока язык Итачи сводил меня с ума — безжалостно, неумолимо, выжигая последние остатки контроля.

И мир распался — на огненную тяжесть во рту и всепоглощающее пламя между ног.

А я горела.

Кончила, изогнувшись дугой, содрогаясь в судорогах наслаждения. Казалось, будто молния пронзила всё тело — от кончиков пальцев до свода черепа. Глухой хрип вырвался из перехваченного горла. Нос тяжело, шумно втягивал воздух, но его всё равно не хватало. Связанные лентой руки судорожно сжались в кулаки, ногти впились в ладони, оставляя на коже полумесяцы.

«Боже… это слишком…»

Но Итачи не остановился — его язык продолжал мучить перевозбуждённую плоть, продлевая экстаз до невыносимости. Каждое движение его губ заставляло меня дёргаться, как марионетку на нитях, а пальцы, впившиеся в бёдра, не давали убежать.

Тоширо, ощутив, как сжалось горло в спазме, дрогнул. Его пальцы задрожали в моих волосах — он держал голову властно, но сам едва сдерживался. Низкий стон сорвался с его губ, горячий и прерывистый.

— Да… вот так… — прохрипел он и начал двигаться в моём рту, сначала медленно, проверяя, насколько я могу принять. Его бёдра напряглись, ритм участился, и я почувствовала, как его член пульсирует, становясь ещё твёрже.

Я дышала шумно, тяжело, носом, но не сопротивлялась — глотала его до самого основания, чувствуя, как его живот дрожит от напряжения.

— Чёрт… — Тоширо застонал, его бёдра напряглись, и движения стали резче, глубже, почти грубыми.

«Мой непоколебимый...»

А я лишь наслаждалась — его потерянным контролем, его стоном, его жаром на языке.

Итачи между ног не сдавался — его пальцы впились в мои бёдра, словно стальные тиски, а язык выжимал последние капли удовольствия, заставляя вздрагивать даже в перерывах между спазмами.

«Он… не остановится..?»

Я заёрзала, пытаясь отстраниться, но он лишь усмехнулся в ответ. Его горячее дыхание обожгло кожу, и в следующий миг пальцы раздвинули меня шире, а губы прижались снова — лаская, мучая, вытягивая новые волны наслаждения.

Тело выгнулось дугой, но он не отпускал — продолжал, словно хотел выжать из меня всё до последней капли. Я захрипела, снова кончая, чувствуя, как мышцы живота сводит от переизбытка ощущений.

Итачи наконец отпустил мои бёдра. Но передышки не последовало. Его руки — крепкие, властные — обвили талию.

— Я ещё не закончил, — предупредил он низким голосом, от которого по спине пробежали мурашки.

И я почувствовала, как его твёрдый член упёрся между ног, вымазываясь в моей влаге. Он вошёл в меня — глубоко, неумолимо, заполняя до предела, и я застонала, чувствуя, как тело наконец получает то, чего безумно жаждало.

Тоширо не прекращал двигаться у меня во рту — его пальцы сжимали волосы, зубы впивались в грудь, оставляя кровавые отметины. Боль смешивалась с наслаждением, и я не могла решить, что слаще.

Я кончила с громким, сдавленным криком, но они не остановились — только усилили натиск, будто мои спазмы подлили масла в огонь.

— Я… не могу… — прохрипел Тоширо, и его тело затряслось, а горячая горечь хлынула мне в горло.

Я проглотила, ещё дрожа от собственного удовольствия, когда он вырвался из моего рта — стонущий, потерявший контроль.

Итачи же, напротив, оставался невозмутимым. Лишь глубже вгонял в меня каждый толчок, методичный и точный, пока я стонала, захлёбываясь от блаженства.

«Как же он силён...» — пронеслось в голове, когда он перевернул моё обмякшее тело, уложив лицом на свою грудь. Кожа к коже. Горячая. Влажная. Мои связанные руки беспомощно легли по бокам от его головы, а его пальцы уже скользили по моим бёдрам, раздвигая, подготавливая...

Тоширо не заставил себя ждать. Уже оправившийся, он придвинулся сзади. Его ладони, грубые и требовательные, раздвинули мои ягодицы, а затем — медленно, неумолимо, — он вошёл.

Я застонала, тело инстинктивно напряглось, но Итачи крепче прижал меня к себе.

— Расслабься... — прошептал Итачи, и его голос, тёплый как мех, обволакивая моё сознание.

Его пальцы скользнули между наших тел, успокаивая, лаская. В то время как Тоширо начинал движение — сначала осторожно, словно хищник, пробующий добычу, затем всё увереннее, глубже, наглее, пока каждый толчок не стал выбивать из меня прерывистые стоны.

Мир сжался до точки — до жаркого тела Итачи подо мной, твёрдого как гранит, его губ, оставлявших огненные следы на моей шее; до неудержимых движений Тоширо сзади, неумолимых как снежная лавина. Их синхронные ритмы, их стонущие голоса, сливающиеся в одну пьянящую мелодию.

«Ещё... ещё...» — стучало в висках в такт их ударам.

Наслаждение накатывало волнами — неудержимыми, всепоглощающими, как океанский шторм. Я чувствовала, как теряю границы себя, и не желала сопротивляться этому растворению.

Их прикосновения переплелись в единое целое — Итачи сжимал мои бёдра с хищной нежностью, в то время как Тоширо вгрызался зубами в плечо, вбивая наши тела в пружинящий матрас. Я оказалась между ними — не просто между двумя мужчинами, между двумя природными силами. Ледяная выдержка и всепожирающее пламя. Сковывающий штиль и сокрушающий ураган.

Я ощущала их взгляды даже сквозь ткань маски. Слышала, как их дыхание смешивается с моим, как они вдыхают мой запах, мой страх, моё безудержное желание.

Когда Тоширо дразняще дёрнул за шёлковые завязки и сорвал маску — мир ослепил меня. Зеркала. Они были повсюду — на стенах, на потолке, в дверцах шкафа. Я ахнула, увидев наше отражение — переплетённые тела, их мускулистые силуэты, напряжённые от страсти, моё раскрасневшееся лицо, растрёпанные бирюзовые локоны.

«Боги...»

Мы выглядели единым существом — диким, прекрасным, абсолютно естественным в своей откровенности.

— Нравится? — усмехнулся Тоширо, заметив моё оцепенение.

Я попыталась отвернуться, но не смогла оторвать взгляд.

— Смотри. Это ты. С нами, — его голос звучал как приказ.

Сначала я вспыхнула от стыда, жалобно наморщив нос, но затем — медленно кивнула. Не могла не кивнуть. Разглядывала их тела — сильные, рельефные, покрытые каплями пота. И себя между ними — растрёпанную, пылающую, бесконечно счастливую. Моя кожа блестела в свете ламп, глаза горели. В этот момент я хотела всего и сразу.

Итачи подо мной изучал каждую деталь моего лица своими тёмными глазами — каждый вздох, каждую дрожь ресниц. Его ладони скользили по моим бокам с методичностью картографа, будто запечатлевая изгибы моего тела для тайной миссии. Когда он притянул меня ближе, его губы оставили влажный след на шее — горячий, вызывающий мурашки.

«Боже, как же он умеет...»

Тоширо между тем склонился к моей спине. Его язык влажно провёл вдоль позвоночника, заставив выгнуться. Ледяное дыхание обожгло разгорячённую кожу, вызывая новые волны дрожи.

— Ты так красиво дрожишь... — проурчал он прямо в ухо, и его низкий хриплый голос заставил меня сжаться внутри.

Тоширо двигался сзади — резко, неумолимо, заполняя до предела. Его руки впились в мои бёдра, оставляя следы, которые завтра посинеют. В зеркалах вокруг я видела всё: как его мускулы играют при каждом движении, как Итачи наблюдает за мной с тем же вниманием, с каким изучает боевые свитки, как моё тело выгибается, как губы сами раскрываются в беззвучном крике, как моё лицо искажается от наслаждения.

Я кончила снова, впиваясь зубами в плечо Итачи, чувствуя, как он вздрагивает и наполняет меня теплом.

Но Тоширо не дал передышки — его сильные руки перевернули меня, уложив на спину. Взгляд упёрся в потолочное зеркало, отражавшее наше троичное безумие.

«Боги, неужели это я?» — мелькнуло в голове при виде отражения: взъерошенной, пылающей, с мокрыми от слёз ресницами.

Тоширо вошёл яростно, с животной жадностью, легко скользя по следам, оставленным Итачи. Каждый мускул его спины напрягался в такт движениям, играя под светом ламп соблазнительными тенями. Мне захотелось вцепиться в эту мощь ногтями, оставить следы своей страсти.

Итачи, словно прочитав мои мысли, освободил запястья из шёлковых пут. Его губы коснулись уха:

— Можешь меня... — прошептал он, нависая надо мной.

Я вонзилась ногтями в его плечи, чувствуя, как под кожей играют мышцы. Итачи ответил на мою агрессию страстным поцелуем, заглушая мой надрывный крик. Его язык танцевал с моим — глубоко, но не спеша, оставляя возможность дышать. Руки скользили по моему телу, чередуя нежность с почти болезненной интенсивностью, разжигая огонь снова и снова.

Слёзы текли по моим щекам — от переизбытка ощущений, от невозможности выдержать этот двойной натиск, от осознания полной потери контроля.

— Ты... ты... — хрипела я, но слова тонули в горячем поцелуе.

Когда всё закончилось, мы рухнули втроём — запыхавшиеся, блестящие от пота, абсолютно довольные. В комнате стояло только тяжёлое дыхание. Их руки по-прежнему обнимали меня, не позволяя развалиться на части.

— Умница, — прошептал Итачи, целуя макушку.

Я закрыла глаза, чувствуя, как бешеный ритм сердца постепенно успокаивается.

«Это... было слишком».

Но губы сами растянулись в улыбке. Они знали — я выдержу. И в следующий раз будет ещё лучше.

На потолке отражались мы. Втроём. Совершенные.

— Слишком много зеркал, — пробормотала я, чувствуя, как жар разливается по щекам.

— Нет, — губы Итачи коснулись моей щеки в лёгком поцелуе. — Ровно столько, чтобы запомнить.

Тоширо усмехнулся, перекатываясь на бок:

— Надеюсь, ты видела, как выглядишь, когда не сдерживаешься. Неприлично.

— Неприлично красиво, — поправил Итачи, проводя пальцем по моей взмыленной спине.

Я прикрыла глаза. Потом открыла. Снова посмотрела вверх, где зеркальный потолок отражал нашу переплетённую троицу.

«Вот бы заморозить этот момент. Навсегда. Мы. Такие.»

Выдохнула — с наслаждением, с приятной усталостью, с той особой любовью, что рождается только в такие минуты.

Тоширо внезапно сорвался с места, как кот за шуршащим фантиком. Я едва успела моргнуть, как он уже шаркал руками по столу, опрокидывая пиалу с саке. В следующее мгновение он одним кувырком запрыгнул обратно на постель, заставив матрас вздыбиться волной под нами.

Итачи лишь успел сдвинуть меня к себе, когда Тоширо с кошачьей грацией растянулся на спине рядом с нами, довольный собой. Его бирюзовые глаза сверкали озорно, а в уголках губ играла та самая дерзкая ухмылка, которая всегда предвещала шалости.

— Улыбнись, киса, — торжественно ухмыльнулся он, поднимая руку.

Щелчок вспышки ослепил меня. В зеркале потолка я увидела своё округлившееся от ужаса лицо и злосчастный телефон в его руке.

«Нет-нет-нет, только не это!»

Я думала, что краснеть уже некуда, но моё лицо вспыхнуло до самых мочек ушей, превратившись в пылающий помидор.

— Нья-я-я! Ты это снял?! — завизжала я, в ужасе хватаясь за щёки.

Тоширо закатился диким хохотом:

— Какая красная мордашка! Просто прелесть!

Началась наша безумная потасовка. Я кинулась на него, пытаясь вырвать телефон, но он ловко уворачивался, продолжая щёлкать камерой. Его смех звенел в ушах, а вспышки слепили глаза.

— Удаляй сейчас же! — рычала я, вцепившись ему в запястье и пытаясь укусить.

— Ни за что! Это мой новый оберег! — хохотал он, перекатываясь под моими атаками.

Итачи наблюдал за нашей вознёй, не сдерживая улыбки. Его глаза блестели тёплыми искрами.

— Помоги! — взмолилась я.

— Я едва держусь, чтобы не помочь ему, — произнёс он, но в голосе звучала нежность.

— Без тебя справлюсь, — оскалился Тоширо.

И в этот момент он скрутил меня одной рукой, умудрившись сделать ещё один снимок — с моей возмущённой физиономией крупным планом. Но в глубине души... где-то очень глубоко... это было чертовски мило.

Потом я выдохлась. Лежала, раскинувшись по постели, как кошка на солнце. Простыня сбилась под поясницу, одеяло где-то в ногах, а вокруг — тепло тел, запах кожи. Итачи с одной стороны, Тоширо — с другой. Оба — ленивые, довольные, дышащие тяжело, будто после битвы… или праздника.

Моя грудь всё ещё вздымалась, соски покалывали от прохлады, а между ног… всё горело.

— Пф-ф… — выдохнула я, закидывая ногу на Тоширо. — Жарко…

— Не жалуйся, — буркнул он и притянул ближе, как всегда — будто держит не просто меня, а весь мир. Его прохладная кожа стала спасением.

— Замёрзнешь, — мягко отметил Итачи, гладя мои волосы. Его пальцы шли от корней до кончиков, как струйки воды по камням. — Заболеешь.

— Мне надо жаловаться. И мурлыкать. И вить гнёздышко, — захихикала я, пряча нос у него на шее.

Тишина. Густая, сладкая, пропитанная нашим общим дыханием. Они держали меня по-разному: Тоширо — крепко, властно, будто я его добыча. Итачи — точно, расчётливо, словно запоминал каждую выпуклость моего ребра, каждый изгиб ключицы.

Рангику говорила, что после близости нужно задавать мужчинам вопросы. «Раскрепощает их, — хихикала она, — особенно этих двух дубов. Главное — не красней, котёнок!».

Я не краснела. Почти.

Повернулась на живот, медленно, выгибаясь как кошка. Бедро прижалось к тёплому боку Итачи — его кожа дышала жаром, будто солнечный камень, нагретый до предела. Пальцем провела по груди Тоширо — холодной, гладкой, как лёд под луной. Он вздрогнул. Едва заметно. Но я почувствовала — под кожей пробежал ток, как от первого удара молнии перед грозой.

— Мои хищники… — прошептала я, и голос дрогнул, будто лист на ветру. — У меня… вопросы.

— Вопросы?.. — Итачи чуть улыбнулся. Только уголки губ, только намёк. Но я знала — за этой маской он уже начал думать, как ответить, чтобы свести меня с ума.

— Просто… поиграть. Честно-честно, — добавила я, прижимаясь носом к его ключице. Вдохнула его запах — древесный, тёплый, как дым костра в ночи.

— Вперёд, киса, — усмехнулся Тоширо, его пальцы впились в моё бедро. — Мурчи.

Я заёрзала между ними, довольная. Приподнялась на локте, чувствуя, как тело отзывается на каждый их взгляд, на каждое движение воздуха между нами.

— Что бы вы хотели попробовать втроём, чего ещё не было?

Тоширо не колебался. Он никогда не колеблется. Его голос — как удар льдинки о стекло:

— Полный контроль с нашей стороны. Чтобы ты не шевельнулась, пока мы не позволим.

У меня внутри всё дрогнуло. Как будто земля ушла из-под лап. Но я не остановилась. Только глубже вдохнула, как перед прыжком с обрыва.

— А ты, кошак? — ткнулась носом в Итачи, и он вздрогнул, будто от прикосновения огня.

Он провёл пальцами по моей пояснице — медленно, будто примерял, как я буду двигаться. Или не буду. Будто уже видел, как я лежу под ним.

— Или наоборот, — тихо сказал он. — Отдать тебе обоих. Сесть в угол… и наблюдать, как ты играешь нами. Как со струнами.

— Ты настолько мазохист? — поразился Тоширо. Беззлобно. С усмешкой. Но в глазах — искра. Он знает, что это меня заводит.

А у меня — мурашки по спине, как лапы паука, бегущие по коже. И внутри — только одно:

«Хочу!»

— А если бы я сказала: «Сядьте на колени. Один — целует, другой — смотрит»?

— Не-а, не моё, — фыркнул Тоширо.

Итачи ответил мгновенно. Без паузы. Без сомнений.

— Подчинился бы.

Он наклонился, и его губы коснулись моего уха — горячие, влажные, как дыхание зверя в темноте.

— Я хочу быть у твоих ног, когда ты дышишь только моим именем.

Я закусила губу. До крови. До жжения.

«Чёрт, он знает, что это сводит меня с ума.»

Между ног — пожар. Тихий, но настойчивый. Я смеялась, но голос срывался. Их руки скользили по мне — как ветви сакуры в ночном ветру: то нежно, то цепко, то впиваясь в кожу, как когти.

— Хорошо, следующий вопрос. Кто бы из вас позволил мне вас связать?

Итачи задумался. Всего на секунду. Потом медленно улыбнулся — как улыбаются перед битвой.

— Я бы дал тебе верёвку. И сказал: «Делай медленно».

Его взгляд скользнул по моей шее — будто уже видел, как она будет выглядеть в петлях. Как раньше шёлковая лента, затянутая на моих запястьях.

— Один раз, — рыкнул Тоширо. — Но только чтобы сорваться. В нужный момент.

— Значит, свяжу… а потом буду… — я облизнула губу, представляя. — Ладно. Следующее! Кто из вас хотел бы, чтобы я вас отшлёпала?

Пауза. Длинная. Как затишье перед бурей.

У Тоширо заиграл уголок губ. Как у кота, который знает, что сейчас начнётся игра.

— Можешь попробовать… — сказал он. — Но я потом точно отыграюсь.

— Я приму это, — прошептал Итачи. — Если это твой способ сказать: «Я скучала».

Я всхлипнула — от смеха. И от возбуждения. Странное сочетание. Но от них — естественное.

— Ладно… — я прищурилась, чувствуя, как сердце колотится где-то в горле. — А если бы я захотела вас обоих — одновременно, но не дала войти... только трогать, целовать, дразнить — вы бы согласились?

Тоширо замер. Его дыхание стало резче. Как у зверя, затаившегося в кустах.

— В теории — да. На практике… — он повернулся, и в его глазах вспыхнуло что-то дикое, — ты бы не выдержала первой.

Я фыркнула. Но внутри всё сжалось.

«А если и выдержу? А если заставлю их лежать и стонать?»

— Это что, вызов? — вскинула я брови, чувствуя, как Итачи проводит пальцем по моей талии — медленно, будто чертит карту моего тела.

— Я бы ждал, — прошептал он, и его голос обжёг мне ухо. — Я могу держать тебя на краю часами. Целовал бы… пока ты не начала сходить с ума от нетерпения.

Я втянула воздух. Щёки горели. Между ног — пульсация, настойчивая, как дождь по крыше.

— «С ума» — это мягко сказано…

— Я бы выдержал, — прошипел Тоширо. — Но потом ты бы не могла ходить. Сутки.

— Вы… вы оба извращённые демоны.

Тоширо усмехнулся — горько, будто вспоминая что-то. Или мечтая о будущем.

— Ты нас выбрала.

Я не унималась. Мне нравилось, как они напрягались, когда я мурлыкала что-то неприличное — Тоширо сжимал кулаки, а Итачи прикрывал глаза, будто пытаясь сохранить контроль. Их реакции были лучше любой похвалы.

— А если бы я завязала вам глаза... — мой палец скользнул по их губам, — и шептала, что делаю с вами... но не прикасалась?

Тоширо замер. Долгая пауза. Он смотрел в потолок, грудь вздымалась, пальцы впивались в простыню, будто пытаясь удержать внутри бурю.

— Я бы взорвался. Через двадцать секунд... — он сглотнул, и я увидела, как дрожит его кадык, — Может... пятнадцать.

Итачи повернулся ко мне. Его дыхание было горячим на моей коже, когда он прошептал:

— Я бы представлял. — Его пальцы обвили моё запястье, будто измеряя пульс. — Без зрения я чувствую острее. Особенно тебя.

Я зарылась лицом в ладони. Жар разливался под кожей.

«Они сведут меня с ума. Нарочно.»

— Мне... дышать тяжело, — мой голос дрогнул, как травинка на ветру.

Я перекатилась на спину, выгнулась, выставляя напоказ каждый изгиб.

«Пусть смотрят. Пусть хотят.»

— Следующий раунд. — Я прикусила губу, наблюдая в отражении, как их взгляды скользят по моему телу. — Представьте: вы сидите на краю кровати... а я приказываю не двигаться, пока трогаю вас.

Итачи ответил мгновенно, с той тёмной усмешкой, от которой у меня ёкнуло в животе:

— Я бы наслаждался этим. — Его пальцы медленно поднимались по моей ноге, как паук, плетущий паутину. — Или... сломался бы нарочно. Чтобы ты наказала.

Тоширо резко повернул голову. Его глаза — два осколка льда, уже начавшие таять.

— Ты... — он резко вдохнул, и я увидела, как напряглись мышцы его живота, — Выдержал бы. Не дыша. Не шевелясь. Пока твои пальцы скользят по мне, как кошачьи когти — острые, но не до крови.

Внезапно он навис и прижал меня к матрасу. Его хватка была твёрдой, но нежной — как у хищника, играющего с добычей.

— А потом отодрал бы тебя на этом же месте.

— Нья-я! — мой голос сорвался в тонкий писк. — Я же просто спрашиваю!

Я дрожала. Всё моё тело стало одним сплошным нервом, обнажённым и сверхчувствительным.

«Они знают. Чёрт, они точно знают, что делают со мной.»

— Вы... оба... — мои пальцы сами потянулись к Тоширо, дрожащие и неуверенные, скользнули по его груди. — Почему я чувствую, что сейчас окажусь в ловушке?

Тоширо резко схватил меня за запястье. Его голос прозвучал как грубый шёпот сквозь зубы:

— Потому что ты уже в ней.

Его дыхание урчанием скользнуло по шее, когда он добавил:

— Теперь наша очередь спрашивать, киса.

И я поняла — мне не сбежать. Но я и не хотела. Я застонала, зарываясь между ними, вся дрожа. Их слова возбуждали сильнее, чем прикосновения — почти.

— Я вас обожаю... — прошептала я, чувствуя, как их руки обвивают меня, прижимают ближе.

— Знаем, — ответили они в унисон, и от этого стало ещё жарче.

Тоширо приподнялся, его глаза горели:

— Что ты хочешь попробовать со мной, но стеснялась предложить?

Я отвела взгляд, но в уголках губ играла дерзкая улыбка.

— Хочу, чтобы ты взял меня… стоя.

Тоширо тут же провёл ладонью по моей шее — снизу вверх — и сжал.

— Запомню, — прошептал. — И реализую.

Итачи тем временем мягко, будто между прочим, спросил:

— Когда я в тебе... ты хочешь, чтобы я говорил? Или молчал?

Я зарылась лицом в простыню, но ответила:

— Говорил. — Затем добавила шёпотом: — Но медленно. Чтобы я чувствовала каждое слово. Твой голос.

Тоширо прикусил мою кожу, заставив вздрогнуть:

— Ты хочешь, чтобы я оставлял следы? Царапины? Укусы?

— Да, — выдохнула я, и это прозвучало как молитва.

Он вцепился зубами в моё плечо.

Я застонала.

— Будешь вся моя, — прошипел он.

Итачи тем временем запустил пальцы в мои волосы:

— Ты фантазировала о сексе на публике?

Я вспыхнула, чувствуя, как жар разливается по всему телу.

— На скамейке. В саду. Среди сакуры. — Я прикусила губу. — Главное — чтобы закрыли мне рот рукой.

Тоширо не выдержал первым. Его ладонь скользнула между моих бёдер, найдя уже горячую влажность.

— Мокрая. Уже.

Я вздрогнула, выгнувшись, как кошка под рукой хозяина.

— Не так быстро... — попыталась протестовать, но Итачи прижал моё бедро, пригвоздив к месту.

— Ты сама начала это, — прошептал он, и провёл пальцем между моих ног — уже мокрых, уже дрожащих.

Я закинула голову, мурлыча что-то нечленораздельное. Тоширо не давал мне уйти — его рот на моей шее, зубы, язык, прохладное дыхание.

— Ты бы хотела взять нас обоих в рот? Один за другим. Или... вместе? — спросил он, и в его голосе слышался хрип.

«Они... оба... сразу...»

Я задыхалась. Лицо горело. Но я подняла глаза и ответила твёрдо:

— Хочу.

Они переглянулись. В их взглядах читалось единое решение.

— Это будет твой следующий урок, — прошептал Итачи.

— Продолжать, когда ты просишь пощады? — Тоширо сжал моё бедро.

— Да… — простонала я и зажмурилась.

Итачи тем временем неторопливо водил пальцами между моих ног.

— Ты бы хотела, чтобы я смотрел, как ты трогаешь себя? Или чтобы я направлял тебя?

Я задрожала.

— Хочу... — голос сорвался. — Хватит! Иначе я...

Тоширо прикусил мою кожу сильнее.

— Иначе что, киса?

Я заелозила, поймав их взгляды — один яростный, другой спокойный, но оба голодные.

— Это же... было... гипотетически...

Тоширо прикусил моё ухо.

— Теперь нет.

Итачи знал. Его пальцы вошли в меня — медленно, мучительно, заставляя каждый мускул дрожать.

— Ты уже близко.

Мой взгляд помутнел, голос стал шёпотом.

— … Я передумала играть.

Они обменялись взглядом. Молчание длилось три удара моего бешеного сердца. Затем Итачи наклонился, его губы коснулись моего уха:

— А кто сказал, что это игра?

Тоширо взял меня за волосы, резко, но не больно.

— Не отпущу.

Я изогнулась. Вся. И поняла — все мои признания станут реальностью. И это будет... совершенно.

— Я… я вся ваша, — прошептала я, опуская ресницы. Голос дрожал, но не от страха. — Делайте... что хотите. Я не буду сопротивляться. Честно-честно.

Итачи замер. Его пальцы впились в мой подбородок, заставляя поднять лицо. В его обычно непроницаемых глазах — первобытный огонь, который не спрятать.

Тоширо не двигался. Бирюзовые зрачки сузились в полоски, изучая меня с холодной, почти хищной расчётливостью.

— Уверена, киса? — Его голос прокатился низким гулом, с хрипотцой, как шорох лап по гравию. — Потом не взвоешь?

— «Любопытство сгубило кошку», — прошептал Итачи.

Но в его словах не было предостережения. Только тёплая, медовая угроза, сладкая, как прикосновение шёлка к голой коже. Чёрный взгляд скользил по мне медленно, оставляя невидимые следы — будто пальцы, ещё не коснувшиеся, но уже обжигающие.

— Можем мягко, — оскалился Тоширо, уголки губ дрогнули в опасной усмешке. В его глазах вспыхнула искра, и что-то внутри меня ответило — то ли инстинкт, то ли предвкушение.

«Они оба... изверги.»

По спине пробежали мурашки, волосы на макушке встали дыбом, будто насторожились кошачьи уши. Я сглотнула, чувствуя, как по позвоночнику растекается тёплый ток — страх, любопытство, что-то ещё, от чего сердце колотится, как пойманная птица.

«Хочу научиться... владеть... управлять... ими. Обоими. Моими.»

Они поднялись с кровати — движения ленивые, но смертельно точные, как у крупных кошачьих, знающих цену каждому мускулу. Белые халаты скользнули на плечи, лишь подчёркивая рельеф тел, выточенных бесконечными тренировками и настоящими боями. Ткань прикрывала, но не скрывала — каждый изгиб мышц просматривался сквозь тонкую материю.

Я подпрыгнула на матрасе, спружинив ступнями на ковёр. Сердце колотилось так громко, что, казалось, его стук отражается эхом в зеркальных стенах.

Тоширо с кошачьей грацией развернул стул от стола и опустился на него, развалившись как ленивый кот. Итачи же остался стоять, прислонившись к одному из зеркал. Его тёмный взгляд был подобен лезвию — острый, неумолимый.

И я осталась перед ними — в изорванных кружевах, под перекрёстным огнём десятков зеркал. Они ловили меня со всех сторон: сверху, с потолка, со стен, из отражений шкафов.

Каждое движение, каждый вздох, малейшая дрожь — всё множилось, отражалось, возвращалось ко мне. Я видела себя одновременно со всех ракурсов — растерянную, взъерошенную, с горящими щеками и расширенными зрачками.

— Готова к следующему уроку? — спросил Итачи. Голос ровный, будничный, но под ним — холодная сталь катаны перед ударом.

«Что они задумали на этот раз?»

Я кивнула, прикусив нижнюю губу.

— Да. Научите меня.

Он приподнял бровь — едва заметно, но достаточно, чтобы по моей спине пробежал холодок.

— Сними это. Всё. Медленно.

Тоширо оскалился.

— Смотри на нас, киса. Хочу видеть, как краснеешь.

Пальцы дрожали, когда я расстёгивала корсет. Шнуровка разошлась с тихим шёпотом, освобождая тело, а кружевная ткань сползла с талии, словно змеиная кожа. Воздух вокруг мгновенно сгустился, пропитавшись их дыханием — горячим, неровным, прерывистым. Их взгляды давили тяжелее бархатных лент, впиваясь в обнажённую кожу молчаливым, но неумолимым требованием.

Белое кружево лежало на полу — порванное, бесполезное. Стринги, корсет на шнуровке, чулки с бантиками — всё это теперь было лишь мокрой тряпкой, бесформенной и жалкой после… после всего.

Они не торопились. Не двигались. Просто смотрели.

Да, я часто переодевалась у них на глазах. Да, могла ходить перед ними нагой — мы же давно… Но в тот миг их взгляды жгли. Куда сильнее любых прикосновений. Оставляя на коже незримые отметины, будто раскалённым железом.

Когда последний лоскут ткани покинул моё тело, Тоширо присвистнул, и звук этот пронзил тишину, как нож.

— Моё богатство… — прошептал он, и в его голосе звенело что-то хищное. — Так даже лучше.

Я инстинктивно прикрыла грудь ладонями, но Итачи тут же остановил меня — мягко, но не допуская возражений.

— Не надо, — сказал он, и его низкий голос прокатился по моей коже мурашками. — Дай нам смотреть.

Я зажмурилась, чувствуя, как жар разливается по щекам, стекает по шее, растекается по груди и ниже. Голая, окружённая зеркалами. Я была как на ладони. Прозрачная. Беспомощная.

Итачи изучал меня — методично, безжалостно, как всегда. Его тёмные глаза скользили по коже, будто составляли карту моих слабостей, запоминая каждый изгиб, каждую родинку, каждый вздрагивающий мускул.

Тоширо же ухмылялся во весь рот, явно наслаждаясь моей неловкостью.

— Ну и что, киса? — Он облизал губы, словно перед тем, как вонзиться зубами в сочный плод. — Теперь стесняешься?

Я покраснела ещё сильнее, чувствуя, как подрагивают волосы на макушке.

«Нет… не стесняюсь…» — пронеслось у меня в голове, но слова застряли в горле, превратившись в комок.

— Хорошо, — прошептал Итачи, и его голос прозвучал как приговор, от которого замерло сердце. — Теперь начинаем.

«Начинаем?!»

Он протянул мне чёрный кружевной комплект — стринги, корсет на шнуровке, полупрозрачный лифчик, чулки с подвязками.

— Надень.

— Всё?.. — мои пальцы дрогнули, принимая шёлковый груз.

— Всё.

Кружево было прохладным, но кожа под ним вспыхнула мгновенно — будто угли, раздутые ветром. Пока я натягивала стринги, Тоширо веселился, его смех звенел:

— Не торопись. Мы хотим насладиться зрелищем.

Лифчик, корсет… Пальцы путались в шнуровке, пока Итачи не встал сзади, не перехватил мои запястья.

— Вот так, — его голос прокатился по затылку, горячий и тихий. Шнурки затянулись — не больно, но неумолимо. Грудь приподнялась, дыхание спёрло в горле.

Его палец провёл по пояснице — один точный штрих — и всё моё тело вздрогнуло, как струна под смычком.

Чулки... Чёрт, чулки.

Я едва сдерживала дрожь в коленях, пытаясь натянуть их.

— Стрелка должна быть по центру, — внезапно произнёс Итачи.

Он приблизился вплотную так, что его тень полностью поглотила меня — будто гора, нависшая над травинкой. Его широкая, твёрдая, как доспехи, грудь прижалась к моей спине, заставив осознать насколько я маленькая и хрупкая в его руках. Ладони, способные сломать меня одним касанием, с удивительной нежностью обхватили пухлые ляжки, поправляя ткань.

— Вот здесь.

Его горячие пальцы скользнули по внутренней стороне бедра, выравнивая шов. Я замерла, растворившись в его тени, в тепле, в этом абсолютном контроле — парадоксальном сочетании силы и заботы. Дыхание перехватило. Всё внутри сжалось и опустилось вниз живота.

Тоширо рассмеялся — низко, прерывисто:

— Учиха, ты чёртов перфекционист...

Но в его бирюзовых глазах читалось то же восхищение — хищное, ненасытное.

Я выпрямилась перед зеркалами, затянутая в чёрное кружево, под перекрёстным огнём их взглядов.

— Красиво, — наконец произнёс Итачи. Его голос звучал отрешённо, но в глубине таилось что-то тёмное, неутолённое.

Тоширо поднялся и подошёл. Мне пришлось запрокинуть голову, чтобы встретиться с его взглядом. Он перекрыл свет — его плечи казались ещё массивнее, чем у Итачи, а мускулы выглядели грубее, словно высеченные изо льда. Его руки, обхватившие мою талию, напоминали стальные капканы.

— Но теперь главное — не порвать. Или... можно? — Он провёл пальцем по шнуровке корсета, будто проверяя прочность клетки.

Я ахнула. Они переглянулись. Оба — в восторге.

— Ты дрожишь, — заметил Итачи, не поднимая головы. — От страха или возбуждения?

— И... того, и другого, — выдохнула я, ощущая, как пульс учащается в самых неожиданных местах.

Тоширо рассмеялся, и его голос опутал меня, как цепь:

— Теперь ты наша. Абсолютно.

Я застыла между ними — такая крошечная, такая податливая — под их пронизывающими взглядами, которые касались кожи, будто пальцы, скользящие по обнажённым нервам. Они могли раздавить меня одним неосторожным движением, но в этом и заключалась магия — их сила становилась моей защитой, их власть — моим освобождением.

Это не было унижением. Это было торжеством.

Лишь жаром. Лишь доверием.

«Даже если отдам себя всю… они не разорвут меня.»

«Они вылепят заново.»

— Поворот, — приказал Тоширо, голос с хрипотцой, будто натянутый лук.

Я медленно повернулась. Его глаза горели, как солнце сквозь лёд — ослепляющие, обжигающие, но необходимые.

Итачи стоял сзади. Его руки легли на мои бёдра — крепкие, как камни, но не сжимающие. Просто… обладающие.

— Ты прекрасна, — прошептал он, и слова упали в самое нутро, как капли в бездонный колодец.

Его губы коснулись макушки — один единственный поцелуй — и я почувствовала, как растворяюсь.

Тоширо не выдержал и ткань лифчика под его пальцами соскользнула вниз. Я снова была обнажена, но теперь — перед ними, полностью открытая.

— Красивая, до безумия, — Тоширо коснулся груди. Его огромные ладони с трудом охватывали мою пышную грудь, пальцы тонули в мягкости, оставляя розовые следы. Больно. Прекрасно.

Итачи притянул меня к себе, его поцелуй в шею был лёгким, но в нём — вечность.

Я закрыла глаза, чувствуя их руки, их дыхание, их власть.

И поняла: это не плен.

Это — дом.

— Ещё хочешь? — уточнил Тоширо, его голос прокатился по моей коже, как предгрозовой гром.

— Хочу, — выдохнула я, и это прозвучало скорее как стон, как мольба, как признание, которое я уже не могла скрыть.

Они переглянулись. Без слов.

Тоширо опустил тяжёлую ладонь мне на плечо — холодную, властную. Лёгким, но непререкаемым движением усадил на край кровати, и я покорно села, чувствуя, как дрожь пробегает по спине.

Сам Тоширо снова развалился напротив — его поза кричала о нарочитой небрежности: нога закинута на ногу, пальцы барабанили по губам, подбородок покоился на согнутой ладони. Но глаза… О, эти бирюзовые глаза! Они горели хищным блеском, сузившись, как у кота, выслеживающего мышку.

Итачи остался стоять, скрестив руки на груди. Его тень на стене казалась больше, чем он сам — тёмная, безмолвная, всевидящая. Голос прозвучал тихо, но каждое слово врезалось в сознание, как приказ:

— Ласкай себя. Медленно. Мы хотим смотреть.

Я замерла. Резко вдохнула. Тепло приливом хлынуло к лицу — щёки, уши, даже грудь вспыхнули под их тяжёлыми взглядами. Воздух стал густым, насыщенным ароматом персика и едва уловимым мускусом их возбуждения.

Сжала бёдра так сильно, что кружевные подвязки впились в кожу. Чёрное бельё казалось вторым слоем меня — обжигающим, тесным, бесконечно обнажающим. Каждый шов, каждая ниточка жгли, напоминая: они видят всё.

«Боже… как они смотрят…»

— Ну же, киса, — проворчал Тоширо, лениво махнув рукой. — Покажи, как ты это делаешь, когда одна.

Втянула голову в плечи, ощущая, как жар растекается от макушки до пят. Прикусила губу — она дрожала. Бёдра сжались сильнее, но предательская влага уже пропитала тонкое кружево.

Итачи стоял недвижимо, но его взгляд прожигал насквозь.

— Я… — голос сорвался на шёпот.

— Раздвинь ноги, — перебил Тоширо. Волчья ухмылка оскалила его зубы. — Шире.

Пальцы дрожали, когда я медленно разводила колени. Воздух коснулся горячей кожи, и я почувствовала, как по внутренней стороне бёдер стекают капли… Зажмурилась.

— Смотри на меня, — Итачи шагнул ближе. Его голос звучал тихо, но железно. — Не отводи взгляда. Я хочу видеть, как ты теряешь себя.

Подняла глаза — и утонула. Его взгляд был бездонным, поглощающим, зрачки расширились, став почти чёрными.

— Какая красная мордашка, — Тоширо облизнул губу, растягиваясь на стуле, как сытый кот. — Обожаю, как ты морщишь носик, когда стыдно. Но твоё тело… не врёт. Продолжай.

Жалобно нахмурила брови, поджала губы, но… подчинилась. Ладонь скользнула по животу, ниже. Пальцы дрогнули, коснувшись того места, где уже пылало. Влажно. Горячо.

Первое же прикосновение заставило выгнуться. Кружево лифа жгло соски, а я сжимала грудь, представляя их пальцы, их губы…

«Нет… так слишком… слишком…»

Но спрятаться было нельзя. Зеркала отражали всё — покрасневшую кожу, дрожащие бёдра, влажное кружево между ног. Тоширо дышал тяжелее, его пальцы впились в подлокотники. Итачи оставался каменным, но я видела, как напряглась его челюсть, как дрогнули ноздри, вдыхая мой приторный запах.

«Не смотрите так… не смотрите…»

Но они смотрели. Тоширо — с голодной усмешкой, Итачи — с непоколебимой интенсивностью.

Я дрожала. И покорно ласкала себя.

— Гляди, как она вся мокнет… — Тоширо рассмеялся. — Киса, ты ведь любишь, когда на тебя смотрят?

«Божечки кошечки…»

Пальцы двигались непослушно, как будто чужие. Дыхание участилось. Я почти… почти…

Волны удовольствия начали смывать разум. Взгляд поплыл. Жар окутал тело, поднимаясь от низа живота.

И тут Тоширо резко хлопнул в ладоши:

— Стоп.

Застонала, чувствуя, как тело дёргается от неудовлетворённости. Но остановилась. Замерла. Пальцы судорожно впились в ладонь.

— П-почему? — выдохнула я, чувствуя, как слёзы подступают.

Тоширо наклонился вперёд, локти на коленях:

— Слишком быстро. Ты кончишь, когда мы решим.

Итачи приблизился. Его пальцы собрали предательскую слезу с моей щеки.

— Послушная, — прошептал он, и это обожгло сильнее любого прикосновения.

Тоширо ухмыльнулся:

— Ладно, продолжай.

Но когда я снова подошла к краю…

— Стоп, — резко приказал Тоширо. — Не смей.

Чуть не закричала от невыносимого лишения. Тело обмякло, сердце колотилось. Прикусила губу, всхлипнула. Хотела ослушаться…

«Ещё немножечко…»

Тоширо резко навис надо мной, перекрывая свет. Его рука сжала запястье, останавливая пальцы в сантиметре от кульминации.

— П-пожалуйста… — мой голос звучал хрипло, чужим.

— Мы скажем, когда можно, — шепнул Итачи, проводя пальцем по моему подбородку. — А пока… терпи.

— Ты даже не представляешь, как вкусно выглядишь, — Тоширо провёл пальцем по внутренней стороне бедра. — В следующий раз, может, разрешим. А может… нет.

— Всё зависит от тебя, — добавил Итачи. — И от того, как сильно ты захочешь… быть нашей.

Я знала — хочу. Уже. Без остатка.

И это было страшно. И сладко. И невыносимо прекрасно.

И в этом подчинении было… наслаждение.

Я сидела, как велели — бёдра разведены, чёрное кружево бесстыдно съехало в сторону. Они не спешили — наслаждались моментом. Моей покорностью. Каждым вздохом, вырывающимся из пересохшего горла.

Тоширо опустился рядом, и его взгляд изменился — бирюзовые глаза потемнели, наполнились опасным, животным голодом. Он наклонился так близко, что его дыхание, холодное и влажное, заставило мурашки пробежать по моей шее.

— Ты слишком расслабилась, — прошептал он, и в тот же миг его ледяные пальцы впились в моё бедро, оставляя на коже алые полосы.

Шлепок.

Не больно. Но достаточно резко, чтобы я вздрогнула всем телом.

— Чтобы не думала, что тебе всё позволено, — его голос звучал как шёпот сквозь зубы.

Я даже не успела перевести дыхание, как его язык коснулся уха — быстрый, холодный, без предупреждения. Тело выгнулось само собой, из горла вырвался стон, громкий, постыдный, от которого загорелись щёки.

— Дыши, — приказал Итачи, внезапно оказавшись передо мной.

Тоширо приблизился, его голос был хриплым от возбуждения:

— Она вот-вот… Скажи нам, чего хочешь, киса.

— В-вас… — голос сорвался, губы дрожали. — Обоих… сейчас…

Итачи улыбнулся — медленно, опасно. Его палец описал круг вокруг моего соска, заставив кружево лифа впиваться в перевозбуждённую кожу. Я задохнулась, тело выгнулось дугой.

— Говори. Кому принадлежишь?

— Вам… только вам… — выдохнула я, чувствуя, как дрожь пробегает по всему телу.

— Умница.

Итачи притянул моё лицо к себе, и его губы коснулись лба — мягкие, но неумолимые, как сама судьба. В этом поцелуе была вся его суть: нежность, закованная в сталь.

— Это… только начало награды.

А я — затрепетала. Вся. Без остатка. Губы дрогнули. Веки сомкнулись. Пальцы вцепились в простыни, будто пытаясь удержаться в реальности, которая вот-вот ускользнёт.

От одной только его похвалы во мне вспыхнуло что-то дикое, тёплое, неконтролируемое.

«Он сказал... он назвал...»

И это было важнее любых ласк. И я — заёрзала ещё сильнее.

Тоширо не стал ждать. Его ладонь обхватила моё горло, сжимая ровно настолько, чтобы в глазах помутнело. Итачи тем временем раздвинул мои бёдра ещё шире, пальцы впились в кожу, не давая пошевелиться.

— Продолжай, — приказал Тоширо, и я послушалась, касаясь себя дрожащими пальцами.

Когда они наконец разрешили мне кончить, это было подобно взрыву.

Тоширо всё ещё держал меня, его пальцы впились в шею, когда волна накрыла с такой силой, что позвоночник выгнулся дугой. Губы разомкнулись в беззвучном крике, пока спазмы сотрясали всё моё тело.

В этот момент Итачи опустился передо мной на колени, его горячее дыхание обожгло внутреннюю поверхность бёдер. Когда первая волна схлынула, его язык — медленный, методичный — провёл по моей дрожащей сверхчувствительной коже, вытягивая последние судороги удовольствия. Каждое его движение было точным, как удар катаной, и так же безжалостно обнажало мою уязвимость.

— Смотри, как её трясёт, — усмехнулся Тоширо, откидывая мои мокрые волосы со лба. Его голос звучал хрипло, с неприкрытой жаждой.

Итачи не отвечал. Его тёмные глаза, полные бездонной тьмы, поймали мой взгляд в тот самый момент, когда пальцы вошли внутрь — глубоко, без предупреждения.

Я застонала, чувствуя, как они растягивают, наполняют, а каждая точка внутри отзывается огнём.

Тоширо впился зубами в грудь поверх кружева. Боль, острая и сладкая, смешалась с переизбытком ощущений.

Я инстинктивно попыталась сдвинуться, отстраниться, но рука Итачи прижала моё бедро, запрещая любое движение.

— Ещё раз, — приказал он, и это не было предложением. Это был приговор.

Тоширо засмеялся — низко, довольно, — заставив меня вздрогнуть. Его ладонь скользнула вниз, большой палец нашёл пульсирующую точку, и — о боже — я снова была на краю, хотя тело ещё не оправилось от предыдущего потрясения.

— Ты же не думала, что мы позволим тебе отдохнуть? — Его шёпот обжёг ухо, пока пальцы Итачи внутри меня двигались с хирургической точностью.

Я выгибалась, теряя остатки контроля, когда их синхронизированные движения доводили до нового, ещё более мощного оргазма. Он накрыл меня с такой силой, что мир на мгновение распался на части.

Только белый свет за закрытыми веками. Только судорожные сокращения мышц. Только их руки, удерживающие меня на грани между болью и блаженством.

Зрение помутнело, в ушах зазвенело, а пальцы впились в простыни.

Они держали меня на этой грани — где боль переплеталась с блаженством, а сознание растворялось.

Когда волна схлынула, я обмякла, как тряпичная кукла полностью опустошённая, лишённая сил даже дышать. Но Тоширо не дал упасть — его язык скользнул по моей шее, собирая капли пота с жадностью хищника.

— Хорошая моя... — В его голосе звучала опасная смесь гордости и ненасытности.

Итачи тем временем медленно вытаскивал пальцы, наблюдая, как моё тело содрогается. Его взгляд был тяжёлым, оценивающим — словно он уже строил планы на следующий раз.

Я не сопротивлялась. Уже не хотела.

В следующее мгновение я уже стояла на коленях — между ними, прямо на мягком ковре. Влажная, жаждущая. Я обмякла, безвольная, едва удерживаясь. Тело качалось в такт сбитому дыханию, как тростинка под порывами ветра.

Перед моим лицом — не один, а два члена, напряжённых, горячих, требующих внимания, пахнущих кожей и возбуждением. Лицо вспыхнуло огнём, но я послушно подалась вперёд, чувствуя, как живот сводит от предвкушения.

На макушку легла рука — тяжёлая, ледяная, неумолимая. Тоширо. Его пальцы впились в волосы, направляя, контролируя, его глазах читалось одно требование — покорность. Итачи, напротив, прикоснулся почти нежно: горячими пальцами убрал взъерошенную прядь за ухо — контраст, от которого сердце забилось чаще.

Я шаталась, но работала языком, вылизывая их по очереди. Сначала одного — солоноватый вкус кожи, стук сердца под тонкой плотью. Потом другого — глубже, с прерывистым дыханием, с содроганием в животе. Итачи перехватил мою дрожащую руку, прижал ладонь к своему члену, заставил двигаться вверх-вниз в чётком, его ритме.

— Медленнее, — прошептал он, и я почувствовала, как его мышцы напрягаются под пальцами. — Верно…

Тоширо в это время глубже вошёл в мой рот, заставляя давиться. Горло сжалось, глаза застилали слёзы, но я не сопротивлялась — только слабо обхватила его бёдра, пытаясь удержаться.

Потом они поменялись. Снова и снова. Иногда по очереди, иногда вместе — так, что я едва успевала перевести дух. Тело дрожало, слюна стекала по подбородку, но где-то внутри уже разгорался новый огонь — низ живота ныл, требуя больше, глубже, жёстче.

— Чтоб меня, — Тоширо хрипло рассмеялся, проводя большим пальцем по моей мокрой щеке. — В каком ты восторге.

Итачи ничего не сказал. Но его пальцы на моей щеке сжались сильнее, заставляя смотреть ему в глаза — тёмные, бездонные, полные обещаний того, что это ещё не конец.

И я знала — он прав.

Моё тело уже просило.

— Ещё... — вырвалось у меня. Голос звучал хрипло, непослушные губы дрожали.

«Боже, я не выдержу... но хочу... хочу...»

— Обожаю, когда ты просишь... — Тоширо умилился, и подхватил меня с животным рыком. — Иди ко мне, киса.

Мир завертелся, пол ушёл из-под ног, а в висках застучало, будто сердце перекатилось в голову.

И вот я уже на кровати, лицом в матрас. Он приподнял мои бёдра, выставив ягодицы, обнажив всю мою дрожащую, покорную наготу их голодным взглядам.

— Так лучше... — его шлепок обжёг кожу за мгновение до того, как он вошёл.

Сладко. Полностью. Без пощады.

Я вскрикнула, но звук потерялся в складках простыни. Тело прогнулось, приняв его, сжавшись вокруг него, как будто боясь отпустить.

«Он... везде... он заполняет...»

Итачи сел у меня над головой. Его пальцы скользнули по моим губам — влажным, приоткрытым, дрожащим.

Я поняла.

«Он хочет...»

И открыла рот. Взяла его в себя. Аккуратно. Осторожно. С желанием.

Его член был твёрдым, горячим, пульсирующим у меня на языке. Он двигался медленно, чувствуя каждое моё движение, каждое сжатие губ, каждый вздох через нос.

— Умница, Араси... — прошептал он, и его пальцы запутались в моих волосах, направляя, но не торопя.

Я стонала с его плотью во рту, пока Тоширо вдалбливал меня в простыню, всё глубже и глубже, с каждым движением заставляя забыть, где заканчиваюсь я и начинаются они.

— Мы её теряем... — выдохнул Итачи, его голос звучал приглушённо, будто сквозь воду. — Она уже в другой реальности.

— Она с нами... — прохрипел Тоширо, его пальцы впились в мои бёдра, оставляя синяки. — Держись, Араси-чан.

Я вздрогнула всем телом, и они начали двигаться в такт.

Один — мягко, в моих губах. Второй — яростно, в моей сердцевине. Я впитывала их — душой, телом, стоном, каждой клеткой, которая уже не принадлежала мне.

«Они везде... они во мне... я их...»

И когда пришёл следующий оргазм — я закричала. Сил не было. Тело сотряслось, всё внутри сжалось, кровь гудела в ушах, как прибой перед штормом. Я почти не слышала собственных криков, только их голоса — хриплые, торжествующие, довольные.

Я чувствовала только их. Одного в себе. Другого на себе. И оба — во мне. Это была не страсть. Это была принадлежность. Я была их.

Их толчки выбивали из меня разум, оставляя только белое пламя в жилах и три переплетённых голоса — хриплый, бархатный и мой собственный, срывающийся на визг.

Воздух в комнате стал густым от нашего дыхания, тяжёлым, как предгрозовая жара. Простыни прилипли к груди, а их тела — к моей коже, жаркие и ненасытные.

Тоширо первым не выдержал — его пальцы впились в мои бёдра, прижимая так, что я застонала. Кончил, вонзаясь зубами в шею сзади, оставляя метку, которая будет гореть ещё завтра.

— Ты сама начала это, — прошептал Итачи, отстраняясь, но его пальцы всё ещё скользили по моей щеке, собирая слёзы.

«Боги, как же они оба пахнут…» — дым, металл и что-то дикое, от чего сводило живот и ныло между ног.

— Так… — я попыталась говорить, но голос дрогнул, когда Тоширо вышел из меня с тяжёлым выдохом. Я вздрогнула, почувствовав, как тёплая влага стекает по внутренней поверхности бедра. Он прижался губами к моему позвоночнику и звонко шлёпнул по заднице. — Вы… я... не выдержу…

— Это и есть смысл, — хрипло ответил Тоширо, резко разворачивая меня на спину. Его рука уже скользила вниз, туда, где я пульсировала от каждого их касания.

Итачи наклонился, его тёмные волосы упали мне на грудь, когда он сжал губами сосок — нежно, но достаточно, чтобы я вздрогнула.

— Ты хотела, чтобы мы научили, — напомнил Тоширо. — Меняемся, Учиха.

«Нет-нет-нет, я передумала, я не могу больше...»

Но слова застряли в горле, потому что Итачи опустился ниже, его член вошёл в меня, медленно, мучительно, заставляя спину выгнуться. Его дыхание обожгло шею. Воздух вылетел из лёгких.

Он был везде — заполнял, растягивал, заставлял чувствовать каждый сантиметр. Я обхватила его бёдра ногами, впилась ногтями в спину.

— Медленнее... — попыталась я, но он только усмехнулся.

— Ты передумаешь через секунду.

И он был прав.

Его ритм был идеальным — глубокие, мощные толчки с паузами, которые задевали всё внутри. Итачи приподнялся, его пальцы нашли мой клитор, начали тереть точно так, как я любила.

А Тоширо не отпускал, не давал отдышаться. Заполнял мой рот так, что мир сузился до этого момента — до их рук, их ртов, их голосов, шепчущих похвалу.

— Наша... — прошептал Тоширо, и это было последнее, что я услышала, прежде чем волна накрыла меня снова.

Я не могла говорить. Мозг отключился. Осталось только тело и они.

«Слишком... Слишком много...»

Вопль вырвался из горла сам по себе. Тело выгнулось так сильно, что Тоширо едва удержал меня. Внутри всё сжалось, потом разжалось, потом снова — волна за волной, пока я не начала задыхаться.

— Ещё, — приказал Тоширо, и Итачи послушался. — Не отключайся киса, хочу всю ночь кувыркаться.

Я задыхалась от наслаждения, но стоны всё равно вырывались — прерывистые, хриплые, потерянные. Разрывалась между ними. Боль. Удовольствие. Их тела. Моё тело. Я больше не понимала, где кто.

И это было идеально.

Вцепилась в простыни, пытаясь удержаться.

Их руки не отстранились. Их дыхание — не стихло. Они не насытились. И я — тоже.

Я горела.

Не метафорически — кожа пылала, дыхание обжигало губы, а между бёдер пульсировало живым, влажным пламенем.

Тело не слушалось. Всё дрожало. Слюна стекала по подбородку, волосы прилипали к вискам.

Я была мокрая. Изнутри и снаружи. И счастливая.

Сверху — Тоширо. Он отодвинулся, осторожно, хотя я только что брала его в рот с жадностью, будто это была последняя капля мира.

— Ещё можешь? — прошептал он, касаясь носом моей щеки.

— Не могу, — прохрипела я. — Но… хочу.

— Тогда оставайся. Просто… будь…. — Тоширо отступил, чтобы лечь сбоку.

Итачи ещё был во мне. Его толчки стали реже, медленнее, но каждое движение — как волна, отклик в каждой косточке.

Он остановился внутри. Целиком. Не выходил. А я чувствовала, как он дрожит, как старается удержаться — не разорваться прямо сейчас.

Он гладил мои волосы. Проводил пальцами по шее.

Я стонала просто от прикосновений.

— Ты невероятная... — Его шёпот растворился в моих волосах, горячий и прерывистый. — Дикая. Любимая.

Я чувствовала, как его дыхание обжигает кожу, как пальцы дрожат на моих бёдрах.

— Ты можешь... закончить... — выдохнула я, и собственный голос показался мне чужим — хриплым, разбитым. — Только... медленно...

Бёдра раздвинулись сами — почти без сил, но с трепетом, будто помня его прикосновения лучше, чем я сама.

Он засмеялся. Мягко. Едва слышно. Умопомрачительно. Но в этом смехе было столько тепла, что по спине побежали мурашки.

И начал двигаться.

Не как раньше — мощно, требовательно. А плавно. Ритмично. Как будто хотел, чтобы я запомнила каждый момент.

Его лоб прижался к моему. Его дыхание — моих губ.

Это был не просто секс. Это был ритуал посвящения.

Сбоку Тоширо смотрел. Он лежал рядом. Его пальцы лениво гладили моё бедро, пока внутри меня Итачи двигался всё глубже.

Моя рука сама потянулась вниз, обхватила Тоширо — твёрдого, влажного от моего же возбуждения. Он ахнул, его бёдра дёрнулись, но Итачи не останавливался, вгоняя меня глубже в наслаждение, заставляя мои пальцы сжимать член Тоширо в такт своим толчкам.

Я видела, как его бирюзовые глаза темнеют, как он кусает губу, стараясь не кончить слишком быстро — но Итачи толкнул меня особенно сильно, и мои пальцы рефлекторно сжали Тоширо, сорвав с него стон.

Тоширо дрожал.

Чувствовала его под пальцами — горячего, напряжённого, уже на грани. Моя ладонь скользила по нему медленно, в такт толчкам Итачи.

— Ты... не играйся... — прохрипел Тоширо, впиваясь пальцами в мою кожу.

Но я игралась. Нарочно.

Сжимала его чуть слабее, когда Итачи ускорялся, и крепче — когда он замедлялся, чтобы продлить момент. Тоширо стонал, его тело изгибалось, но он не отстранялся — только сжимал зубы, будто пытался удержаться.

Итачи наклонился, его губы коснулись моего уха:

— Он долго не продержится.

Его голос обжёг меня. Низко, глубоко, так, что мурашки побежали по спине. Бархатистый, чуть хрипловатый от напряжения, его голос влился под кожу. Зажмурилась, чувствуя, как внутри всё сжимается, как пульс учащается не только от его толчков, но и от этих слов, от этого тона.

— Как ты красива, когда правишь, моя драгоценная Араси…

Я обернулась к Тоширо. Его глаза были тёмными, влажными, губы приоткрыты. Он не сводил с меня взгляда, будто загипнотизированный движением моей руки. Каждое сжатие пальцев заставляло его вздрагивать, каждый медленный пасс — сдерживать стон.

Он был таким послушным. Уязвимым.

Таким… моим.

Итачи ускорился, вгоняя в меня этот момент ещё глубже. Его дыхание обжигало шею, а слова — сознание.

— Смотри, как он дрожит... Он бы терпел и дальше, если бы ты приказала.

Я знала. Чувствовала, как пульсирует Тоширо в моей руке, как его дыхание срывается. Но мне хотелось, чтобы он продержался. Хотя бы до того момента, пока Итачи не кончит.

— Ты же можешь потерпеть? — прошептала я.

Он застонал в ответ. Его рука накрыла мою, пытаясь задать ритм, но я не давала — водила пальцами так, как хотела сама.

Я смотрела. Тоширо сжал зубы, но его бёдра мелко подрагивали, предательски выдавая, как сильно он хочет кончить. Его пальцы впились в моё бедро, но он не останавливал меня — не смел.

— Ты решаешь, когда он может, — продолжил Итачи, и от этих слов по животу разлилось горячее напряжение.

Я сжала Тоширо чуть сильнее, провела большим пальцем по головке — медленно, наслаждаясь тем, как его тело тут же напряглось в предвкушении.

— Подожди… — прошептала я.

Он застонал, но кивнул. Послушался.

«Мой ледяной капитан...»

Итачи засмеялся — тёплый, довольный звук прямо в моё ухо.

— Видишь? Он твой.

От этих слов что-то ёкнуло внизу живота. Я чувствовала их обоих — Итачи внутри, Тоширо в руке, их покорность, их желание.

И тогда я наконец разрешила.

— Теперь можно.

Итачи вогнал в меня особенно сильно. Я вскрикнула, на мгновение отпустив Тоширо, но он тут же притянул мою ладонь обратно.

— Нет, киса, продолжай…

Я сжала его снова. Сильнее. Быстрее.

Итачи дышал мне в шею, его пальцы впились в мои бёдра. Его движения стали резче, глубже. Я чувствовала, как он близок, как его тело напрягается.

Тоширо тоже не выдержал. Его спина выгнулась, он резко прижал мою руку к себе, и я почувствовала, как он кончает — горячо, судорожно, с тихим рычанием.

— Чё-ёрт... — его голос сорвался. — У меня не жена, а чудо...

Итачи не останавливался — он продолжал, пока я не застонала от переизбытка. Тело напряглось, потом затряслось в серии мелких судорог. Взрыв. Белый свет и искры перед глазами. Я закинула голову, мурлыча — то ли протест, то ли мольбу.

— Хва...ти... — попыталась оттолкнуть его, но сил не было.

Тоширо рассмеялся, его рука легла на мой живот:

— Она перегрелась.

— Ещё немного выдержит, — Итачи даже не думал прекращать.

Я закрыла глаза.

— Итачи…

— Приятно слышать. — Голос его прокатился бархатистым урчанием по коже.

Когда он дёрнул бёдрами, вгоняя глубже, я завыла.

— Учиха, ты расплавил ей мозг, — усмехнулся Тоширо. От него повеяло приятной прохладой.

— Всё хорошо. Я здесь. Ты справишься.

Я заскрежетала зубами, ногти впились в его плечи.

Тоширо зарычал мне в ухо, его рука обхватила горло — не душа, но предупреждая. Вторая рука скользнула между ног, нащупала клитор.

— Давай, киса. Ещё раз.

Я не отвечала. Только стонала. Плакала от удовольствия. Сжималась от наслаждения. Разрывалась между ними, сгорала, тонула.

«Умереть так — не самый плохой вариант...»

Но они не дали.

Тоширо потянул меня к себе, пока Итачи заканчивал, его дыхание стало прерывистым. Он застонал в грудь. Его толчки стали быстрее. Он вжал меня в матрас. Я чувствовала, как он кончает. Внутри. Тепло. Сдержанно. Глубоко. Он задыхался, но продолжал целовать мои губы.

— Спасибо, — прошептал он мне в рот. — За то, что ты такая.

— Ду… ду-рак… — хрипло, но ласково.

Я обняла его. Еле дышала. Ещё пульсировала. Уже не различала, где боль, где наслаждение, где граница. Только дрожь. Только восторг.

Просто лежала, вся в их дрожи, в их поте, в их полной отдаче.

Потому что в этот момент они действительно были моими.

Я распласталась между ними, без сил, без мыслей, в луже собственной слабости. Сердце било в ушах. Голос сорвался. Но я рассмеялась.

И потом — тишина.

Темнота не остыла. Воздух был густым от нашего дыхания, сладким от пота и соли. Я лежала между ними — разбитая, липкая, абсолютно счастливая. Кожа гудела. Мышцы дрожали мелкой дрожью, будто после долгого бега. Тоширо справа, его дыхание уже выравнивалось, но пальцы всё ещё вцеплялись в моё бедро — собственнически. Итачи лежал на боку слева, его пальцы бессознательно перебирали мои волосы.

Моё тело всё ещё пульсировало.

— Ты ещё вся горишь, — заметил Итачи, его голос был хриплым от усталости.

Я пробубнила, не открывая глаз:

— Это вы меня подожгли.

Хотела огрызнуться, но вместо этого зевнула — так громко, что они оба еле сдержали смешок.

Тоширо провёл пальцем по моей ключице, собирая капли пота:

— Мы перестарались?

Я засмеялась — звук вышел хриплым, сорванным:

— Так… хорошо...

Итачи перевернул меня к себе, прижал к груди. Его сердце билось ровно, сильно. Я прислушалась к этому стуку, закрыв глаза.

— Ты знаешь, — прошептал он мне в макушку, — что можешь сказать «нет» в любой момент.

Я подняла голову, встретив его взгляд:

— Угу. Но я не хочу.

— Ты выдержала, — прошептал Итачи.

— Еле, — я хрипло рассмеялась.

— Значит, в следующий раз... — Тоширо провёл ладонью по моему животу, — ...будет дольше.

Я застонала, но прижалась к ним крепче, чувствуя, как их тела — одно горячее и сдержанное, другое прохладное и неугомонное — окружают меня со всех сторон.

«Боже, я их...»

Внезапный стук в дверь номера заставил нас троих замереть. Тоширо первым сорвался с места с хаотичной энергией кота, выуживая халат из-под кровати.

— Учиха… — начал он, но не успел договорить.

Итачи уже подхватил меня на руки и скрылся в ванной, прикрыв дверь. Его движения были бесшумными, точными — как всегда.

— Голодная... — вяло пробормотала я, прижимаясь к его груди.

— Будет, — кивнул он и принялся аккуратно намывать меня, его пальцы скользили по коже с непередаваемой нежностью.

Когда мы вышли, стол уже ломился от еды. Я сидела как на троне, пока Итачи и Тоширо ловко кормили меня по очереди — один подносил кусок мяса, другой тут же протягивал рыбу.

«Они... они правда...»

Потом мы легли на свежезастеленную кровать. Я зарылась между ними, ожившая, но смертельно уставшая.

Тоширо обнял нас обоих сзади, навалившись всей тяжестью, его подбородок упёрся в моё плечо:

— Тогда спи. Завтра...

— Завтра повторим? — я хихикнула, чувствуя, как они оба напряглись.

— Угомонись, женщина, укушу, — рассмеялся Тоширо. Беззлобно. Мягко. Нежно.

Итачи притянул меня ближе. Его тело было горячим, но я не отстранилась — вжалась носом в его шею, вдохнула его запах. Тяжесть их тел окутывала как одеяло.

— Спи, — прошептал он.

— А если я проснусь и захочу ещё? — пробормотала я уже в полусне.

Пауза.

И тогда...

— Буди.

Одновременно. Снова идеально синхронно.

И я уснула. Между ними. В безопасности. В тепле. Дома.

Потому что это — мой ад. Мой рай. Моя правда. И я не хочу другого.