Арбат. Тревожные цветы.

14.04.1969

Маргарита Исаковская.

Стук трости об асфальт, прогулка по Арбату. Поиски нового, чего-то неизвестного и неизведанного, в общем - вдохновения. Кудри навязчиво лезут в лицо, убрать их нельзя - руки заняты холстом и тростью, поправить задравшийся на рубашке рукав - тоже проблема. Мимо - толпы таких же, как она, не внешне, не с холстами под подмышкой, нет, они все просто - творческие. Разговоры мешаются с музыкой, шаги со смехом, все превращается в странную гущу невнятных звуков, которые окружают со всех сторон, целятся в уши и бьют по перепонкам.

Маргарита останавливается. Вздыхает и поднимает голову к зданиям, окидывает их отчужденно и спокойно, задерживается на одном. Высоком и статном. Мимо кто-то ходит, а глаза цепляются за черноволосую девушку, немногим младше самой Марго. К груди прижаты цветы - желтые, странные, небольшой букет неизвестно откуда и неизвестно куда. Мимозы? Или тюльпаны? Маргарита в таком не разбирается - рисует, что дают, да и все на этом. В губах - сигарета, а руки торопливо ищут по карманам брюк и черного легкого весеннего пальто, видимо, зажигалку. Она сводит брови к переносице, отчего на лбу появляются еле видные небольшие морщины. Девушка поднимает голову к смотрящей. Маргарита не сводит с нее взгляда, кивает и пальцами подзывает к себе. Подходит. Молча. Большими голубыми глазами смотрит, почти ровно в чужое лицо.

Маргарет передает холст в чужие руки. Девушка держит его за подрамник, на который натянута бумага и вбита кнопками. Вытаскивает из кармана зажигалку и забирает свое пустое полотно. Пока девчонка прикуривает, Маргарита сама достает сигареты и тоже затягивается неприятным табачным дымом. Смотрит на цветы.

-Вам нравятся мои цветы?

-Нет - сухо отвечает Маргарита и переводит взгляд на чужое лицо. Эти желтые цветы, - все еще неизвестно к какому виду они относятся, - какие-то отвратительные, тревожные. Так считала Маргарита.

-Вы вообще не любите цветов?

-Нет, я люблю цветы, но не такие.

-А какие?

-Я розы люблю. - Маргарита выдыхает дым, не вытаскивая сигарету.

Девушка смотрит на цветы, крутит их в руках с несколько минут, и опускает бутонами вниз. Маргарита не знает смысла этого действия, проще же выкинуть, но ничего не говорит. Разворачивается и шагает дальше по Арбату. Девчонка в ногу идет за ней.

-Как вас зовут? - пройдя толпу комсомольцев спрашивает она.

-Маргарита. - окурок падает в мусорку. - а вы?

-Аня.

Так и шли, обмениваясь словами и не замечая ничего вокруг. Ни людей, ни зданий. Маргарита останавливалась местами, вглядывалась в окружение, но ничего не находила. Ей нужно было это, что-то странное, находящееся совсем рядом, но ускользающее с такой скоростью, с какой летает ласточка в небе. Так они дошли до Москвы-реки. Сели на скамью, обращенную к воде. Маргарита достала карандаш.

-Зачем вам эти цветы? - спрашивает она, отмеряя размер ограждений карандашом.

-Я не знаю. Мне их подарили, и совсем не тот человек, от которого я ждала, - Маргарита улавливает в голосе нотку отчужденной печали, сливающейся с холодом и безразличием. По крайней мере и к цветам, и к тому, кто их подарил.

-Почему вы их не выкинете?

-Отец говорил, что цветы, подаренные кем-то - самые нежные и теплые, их нужно хранить, и чем больше они простоят, - тем сильнее человек ценит тебя.

- Но разве этот даривший вам важен?

- Ни капли, - Аня отпускает цветы, они тихо падают в урну рядом со скамьей, - почему вы ищете вдохновение именно на Арбате?

- Здесь много таких же, как и я.

- Творческих?

- Тех, кто ищет. - Маргарита отрывается от холста, смотрит на черновой еле видный набросок Москвы - реки, - а вы зачем пришли на Арбат?

- Мне хотелось найти того, кто послушает мое произведение.

- А вы писатель?

- Не знаю. Разве можно меня назвать писателем?

-Можно прочесть? - Аня выуживает из пальто тетрадь без подписи. Названия у этой прозы нет - зато есть идея.

Маргарита читает все быстро и четко, перелистывая аккуратно страницы. Идеологически правильное произведение, воспевающее стойкость женщины комсомолки перед преградами нелегкой жизни. И написано так по странному живо, неплохо, с некоторыми неявными и поправимыми ошибками, но самое главное, что читать это было - приятно, отчего что Маргарита, закончив читать, тетрадь сразу не отдавала, задумалась.

В этой короткой, - около девяноста страниц, - прозе она увидела себя. Нельзя, наверное, назвать это - прозой, скорее, пьеса. И здесь, на место главной героини, - имя которой всю историю было неизвестно, - Маргарита смогла увидеть себя младше. То, как женщина на страницах переживала советские невзгоды, как потеряла все и всех, но выстояла, потому что она - комсомолка, потому что она - верна партии и сильна духом, как и все советские женщины. Было лишь небольшое отличие - устой коммунизма Маргарите не нравился, но она ничего не предпринимала, чтобы его изменить, потому что не видит смысла в этом, просто знает, что это все рано или поздно рухнет.

-Отправьте это в редакцию, вас должны одобрить. Может что-то поправить, но одобрить, - возвращая тетрадь проговаривает она, убирая карандаш и отставляя холст.

- Думаете?

- Утверждаю. Попробуйте, от этого вы ничего не потеряете. Вы неплохо пишете, главное - не зарывать свой талант в пучине КГБ работы.

-Рада, что вам полюбилось мое произведение, но, я даже не знаю, в какую редакцию мне обратиться. - Маргарита вздыхает, откидывается на спинку скамьи и гладит рукой трость.

-Я дам вам один номер, это мой хороший друг из Союза Писателей, позвоните и вам назначат встречу, скажите, что вы от Исаковской из Союза Художников, покажите ему эту пьесу. Он даст вам свой вердикт и свой ответ, но, насколько мне известно, ему все должно понравиться, может, что-то подкорректирует, направит, самое главное - научит, он хороший человек, - Маргарита слабо улыбнулась, посмотрела на Аню и, достав карандаш, записала несколько цифр на пустой корочке тетради.

-Спасибо, - сконфуженно и неуверенно ответила Аня, - огромное вам спасибо, Маргарита.

-Не зарывайте то, что у вас получается, а идите к этому. Рано или поздно о вас заговорят. Главное помнить, что не все бывает сразу. - Маргарита прикурила.

* * *

Анна Троян.

На Арбате Аня бывала редко. Крайне редко и даже не могла точно сказать - нравится здесь ей или нет. Толпы людей, художники и музыканты. А она здесь зачем? Чтобы найти людей, которые захотят прочесть ее произведение. А вот как она их будет искать - Аня не знала. Это не стихи, которые можно было голосить на весь Арбат, не песни, которые стоит послушать, и не картины, которые стоит приобрести или просто посмотреть, как они рисуются.

Держа в пальто свою исписанную тетрадь, Аня нервно потирала руки. Еще и эти дурацкие цветы, которые подарил ей Леша после того, как она смогла вернуться в институт. После дачи ей определенно стало лучше, и чтобы снова не прыгать в алкогольную бездну, - из которой ее уже не вытащат, наверное, - Аня решила перенаправить свои мысли и все произошедшее в то, чем никогда до сего не занималась - написать. Просто взять и написать, рассказать, как бывает и что делать, куда двигаться и как решить все то, что сваливается на худые и неокрепшие плечи.

От стресса хотелось курить. Аня выудила сигарету из пачки, зажала между губ и начала рыскать зажигалку. Цветы неприятно мешались, а заветное никак не находилось. Возникла мысль попросить у прохожих комсомольцев, но по уставу комсомольцы - не курят, хотя сама Аня это правило уже давным-давно нарушила, как и большая часть ее одногруппников. Она подняла голову, чтобы найти тех, кто уже с сигаретой, как встретилась глазами с высокой, - немногим выше самой Ани, - кудрявой девушкой. В руке - трость, во второй - холст, из кармана брюк торит карандаш, а глаза - огромные бездонные безжизненные колодца. Так бы и смотрели они друг на друга, как собака с улицы на кошку в окне, как девушка поманила ее рукой. Точнее - пальцами.

Заметила, что нет зажигалки?

Определенно заметила.

Девушка выглядела опрятно, короткие кудряшки, спокойное лицо, рубашка и брюки, все как у всех, но глаза - большие, карие глаза, в которых ты тонешь и не можешь выплыть, потому что они - не вода, они - нефть, тугая и упругая, из которой не выбраться, если затопит.

Она смотрела на цветы, курила рядом. И Ане вдруг захотелось очень сильно узнать, нравятся ли они ей. От этих желтых мимоз, - они первые появляются в Москве, - хотелось просто избавиться. Аня не могла сказать точно почему. Не то потому, что они были от Леши, не то потому, что дарил он их так, как будто бы звал ее на свидание и хотел “помочь” в излечении от потери. Хотел ли он заменить ей отца? Возможно. Знал ли он, мальчик из зажиточной семьи, которому ни в чем не отказывали и лишь поэтому он вырос почти лодырем, что такое - терять самого важного человека в своей жизни? Нет.

-Нет, - голос у девушки был спокойный и размеренный. И теперь Аня знала - не только ей эти цветы не нравятся.

Маргарита казалась крайне интересной. Рассказывала о том, как пишутся картины в Союзе Художников, чем еще они там занимаются и самое главное - что там продвигают по мимо идеологии коммунизма. Это все, да вообще все, что говорила новая знакомая, было крайне, до ужасного, интересно. Аня задавала столько вопросов, сколько не задавала никогда даже на лекциях. И хотела знать все и обо всем.

Аня не может точно сказать, сколько они проговорили. Но прошло достаточно времени, чтобы дойти до Москвы-реки, сесть на скамью и наблюдать, как вода поглощает солнечные лучи, как скоро начнет смеркаться и как людей стало больше.

Аня рассказывала о себе, об учебе и не сразу поняла, как они дошли до того, что теперь Маргарита читает ее произведение. Было страшно давать кому-то это читать, страшно было и от того, что новая знакомая - человек творческий, и понимает в этом куда больше, чем сама Троян.

Аня нервно терла руки, смотрела куда угодно, но не Маргариту, лишь бы не увидеть в ее лице и нотки неприязни или недовольства. Но ей, кажется, понравилось. Даже не кажется, а именно, что понравилось. “Неплохо” - куда лучше, чем “отвратительно”.

А вот слова о том, что стоит обратится в редакцию и опубликовать пьесу Аню насторожили. Ну куда ей? Куда ей, ученицы КГБ, в официальные писатели? Ей там скажут, что она, Анна Троян, - никудышная и никчемная. И ее история, рассказанная через призму собственного сознания - глупая и так не бывает. Хотя бывает! Вот! Вот Аня сидит! Все было, все, все, все! И смерть матери, и ощущения, и борьба с этим странным чувством одиночества при живом отце, и не понимание сверстников, и какого это - быть погруженной в учебу и музыку, и не иметь хороших друзей, с которыми стоило прожить жизнь! И было то, что поступление было нервным, и то, что только понимание для чего, точнее для кого, ты это все делаешь, на что и почему, спасало. Все было ради партии, каждый день и каждый вечер, чтобы быть человеком ответственным и правильным! Все было. Но ей не поверят.

Маргарита так не считает. И Аню это безусловно радует, а с другой стороны - пугает. И ее свободное отношение к тому, чей именно номер она дала тоже - страшно.

-А как зовут этого человека?

-Виктор Васильевич. Позвоните ему, вы не ошибетесь, - Маргарита поднимается со скамьи, берет в руки холст и трость, - а теперь, простите, но я вынуждена вас покинуть. До свидания.

-До свидания, - только и роняет Аня, оставаясь на скамье.

Эту Маргариту она больше никогда может и не увидит, и никогда, наверное, не позвонит по номеру, который она дала, но ради всего святого, как же она ей благодарна.

-И кстати, - Маргарита останавливается, - мне очень понравился диалог про бога в вашей работе, и то, что его нет. Вы молодец, Анна. - и снова шагает, не оборачиваясь.

-Подождите! - Аня подскакивает с места, - а где вас можно найти?

-В Союзе Художников, приходите, если захотите встретиться. Скажите, что от Исаковской.

-Спасибо! Огромное вам спасибо! - Маргарита ничего не ответила и даже не обернулась.

Аня вернулась на скамью, открыла тетрадь. Нашла тот самый диалог:

“-А ты бога не боишься?

-А он есть?

-А как же!

- Это тот, который на иконах что ли? Так это люди нарисовали. Боль есть, смерть есть, а бога я не видел. Бога овцы придумали - волков стыдить, чтобы поменьше кусали. А я овцой быть не хочу, и уж поверь, справлюсь без несуществующего бога, когда есть вполне себе существующая партия, которой я могу довериться, а не какая-то там неведомая и неизвестная сущность, которую выдумали лишь бы было.”

Аня выдохнула. Перечитала то, что написала снова. Закрыла тетрадь, убрала обратно. Значит теперь у нее есть контакт человека, который вполне себе может пропустить ее пьесу, - или прозу? - в издательство. Осталось набраться смелости, чтобы позвонить.

А может, лучше сначала посоветоваться с дядей? А стоит ли.