Арбора - другая планета

Бейрон лежал на спине, неподвижно, как водяной лист, на самой глади любимой реки Аморон. Его тело, идеально обтекаемое, было почти невесомым в объятиях прохладной воды. Солнце Баирти, расплывчатое и зыбкое, просвечивало сквозь толщу, окрашивая всё вокруг в таинственные изумрудно-золотые тона. Он был похож на странную морскую статую, выточенную из цельного малахита.

Если бы кто-то увидел его в этот момент, он показался бы существом, рожденным самой водой. Его кожа отливала глубоким, живым изумрудом. Длинные, спутанные пряди, больше похожие на рифовые водоросли, чем на волосы, раскинулись вокруг его головы темным ореолом. Эти «дреды» были сухими, мертвыми водорослями-симбиотами — памятью океана, вплетенной в его плоть.

Но главные чудеса его тела были скрыты. Лишь при ближайшем рассмотрении можно было заметить, что его кожа не совсем гладкая. Под лучами солнца проступал призрачный, едва уловимый узор — это была его чешуя, в сухом состоянии плотно прилегающая к телу. А между пальцами его длинных, изящных рук и ног тянулись тончайшие, полупрозрачные перепонки, сейчас сложенные и незаметные. Он был идеальным гибридом двух стихий: форма — от суши, а суть — от океана.

Он медленно провел ладонью по предплечью. И тут случилось маленькое чудо. В месте, где кожа коснулась воды, произошла мгновенная трансформация. Гладкая поверхность «вздыбилась», и его рука покрылась мелкими, плотно сидящими чешуйками, переливающимися, как россыпь зеленых опалов. Одновременно он почувствовал знакомый легкий толчок — перепонки между пальцев натянулись, превратив его кисть в идеальное весло. Контакт с водой — и тело становилось совершенным инструментом для жизни в ней.

Но сегодня даже это совершенство не радовало. Он был дома, в самой сердцевине своего мира, но даже родные течения казались ему тесными. Однообразное журчание, вечный танец света на дне, знакомые до боли стайки серебристых креветок — всё это наводило на него тоску, тягучую и вязкую, как тина в глубоководных гротах.

«Интересно, что есть за пределами моей планеты?» — мысль пронеслась, как резвая рыба-молния, пугливая и стремительная.

Путешествия по космосу не были для жителей Баирти чем-то необычным. Они вели торговлю с другими расами. Полет среди звезд считался обычной прогулкой. Бейрон давно хотел улететь. С тех пор, как в их подводный городок прибыл тот торговый корабль с диковинными грузами, покой оставил его голову. Но останавливал страх. Страх неизвестности, страх бросить налаженный быт, пусть и пресный. А еще — тихий упрек в глазах сородичей. Они не понимали его тоску по «сухим мирам». Они не понимали, что среди глубинных просторов ему стало так тесно.

Но сегодня было иначе. Сегодня его гнала не просто праздная жажда приключений. Он снова провел рукой по предплечью, и под пальцами с легким шелестком пошевелилась его чешуя. Обычно гибкая и переливающаяся, сейчас она была шершавой, а на краях нескольких чешуек зияли мелкие сколы. Он посмотрел на свои ноги, которые в воде легко сливались в единый сильный хвостовой плавник, и с болью увидел несколько оборванных, поблекших плавниковых лучей.

«Вялость, шелушение чешуи, отпадающие плавники...» — симптомы «Сухотки» были известны каждому на Баирти. Болезнь подкрадывалась медленно, но неумолимо. Ею страдали почти все. Говорили, что дело в составе воды — какой-то невидимый яд столетиями накапливался в их океане. Предки жили с этим, нынешнее поколение привыкало, но Бейрон не мог принять это как данность.

Именно тогда, глядя на блекнущее солнце, он и плюнул на все. Страх перед осуждением был слабее страха потерять свой дом таким, каким он его знал. Он решил лететь. Не только за впечатлениями, но и за надеждой.

«Грибы, — крутилась у него в голове теория, почерпнутая из старых данных. — Губчатые организмы с планет, где есть и вода, и земля. Они должны впитывать токсины. Если я найду подходящие... может, они впитают и наш яд».

Свои планы он никому не рассказал. Боялся, что его поднимут на смех или назовут безумцем. Кто он такой, чтобы спорить с мудростью предков, смирившихся с болезнью?

Поднявшись на поверхность, чтобы глотнуть воздух, Бейрон направился к своему жилищу, высеченному в коралловой скале. Сборы были недолгими. Он взял лишь самое необходимое: энергетические батончики из водорослей, капсулы с пресной водой на случай чужой атмосферы, и самое главное - несколько прочных тряпичных мешочков из плотных морских трав. В них он надеялся привезти драгоценные грибы, возможное лекарство для всех.

Он бросил последний взгляд на изумрудные просторы Аморона. Сердце сжалось от тревоги и тоски. Но он твердо знал: где бы он ни оказался, он найдет эти грибы. Это придавало его побегу смысл, превращало его из бегства в миссию.

Он вошел в свой небольшой челнок, люк с шипением закрылся. Через мгновение, оставив за собой лишь облако пузырей, корабль Бейрона рванулся вверх, к звездам, оставляя позади бескрайнюю, больную воду его дома.

Пока корабль набирал высоту, он смотрел в иллюминатор. Его мир, планета Баирти, оставалась внизу, как исполинская, идеально отполированная сфера из зелёного хризолита. Ни пятнышка суши, ни единого островка не нарушали её гладь. Лишь гигантские, спокойные водовороты, порождённые подводными течениями, рисовали на поверхности замысловатые, медленные узоры, видимые лишь из космоса.

«Бескрайний океан» — так её называли пришельцы. Для Бейрона и его сородичей это был просто Мир. И этот Мир был полон жизни, скрытой от посторонних глаз.

Города Баирти не лепились к несуществующим берегам. Они парили в толще воды, как диковинные украшения. «Серебряные Купола», его родной город был похож на колонию гигантских светящихся медуз. Стены из прозрачного, упругого биополимера выдерживали колоссальное давление, а внутри царил мягкий золотистый свет, исходящий от живых симбиотических водорослей, оплетающих каркасы зданий. Между куполами сновали существа, похожие на Бейрона, их изумрудная кожа сливалась с водой, а «волосы»-водоросли мягко колыхались, улавливая токи. Общение происходило беззвучно - щелчки, свисты и ультразвуковые импульсы, неслышимые ухом, но ясные для разума, создавали в воде невидимую паутину бесед, сплетаясь в настоящую симфонию молчания.

Свет проникал сюда причудливо. На мелководьях, у поверхности, буйствовали подводные луга, где вместо трав росли длинные, шелковистые водоросли всех оттенков бирюзы и изумруда. Там резвились стайные рыбы, чьи чешуйки переливались, как расплавленное золото. Но чем глубже, тем заметнее становилось царство синих и фиолетовых тонов. В бездонных каньонах, куда не достигал солнечный свет, жизнь сама становилась источником его. Грибообразные люминесцентные существа устилали дно сияющим ковром, а гигантские светящиеся медузы-странники, словно живые звёзды, медленно проплывали в вечной ночи, освещая путь одиноким путникам.

Но эта красота была обманчива. Бейрон знал, что в самой воде таилась медленная смерть. «Тихая Гниль» — так ещё называли Сухотку. Она была повсюду: в едва заметной мутноватости воды на большой глубине, в горьковатом привкусе, который появился у планктона, в той самой шершавости его собственной чешуи. Их великолепный, бескрайний дом медленно умирал, и его сородичи, словно лягушки в нагреваемой воде, привыкали к этому, не в силах ничего изменить.

Именно этот контраст — божественная, необъятная красота и невидимый, ползучий недуг — и гнал его прочь. Он смотрел, как Баирти уменьшается, превращаясь в тусклую зелёную бусину на чёрном бархате космоса. Он увозил с собой не только тряпичные мешочки для грибов. Он увозил боль за свой дом, стыд за своё бегство и тусклую, но упрямую искру надежды, что где-то там, среди чужих миров, он найдёт ключ к спасению своего.