Арчи в поисках своей Малефисенты

1.

Меня зовут Арчи, да, для кого-то звучит странно, но я журналист-криминалист. Допустимы любые имена, псевдонимы, клички, прозвища. Работа. Прямо скажу, неблагодарная. Алка Сироткина из отдела Новостей едет в мэрию чай пить с ватрушками, а я по грязным уборным. Кто, на что учился, – говорит Алка, будто я не знаю, что о ней говорят в мэрии.

В редакции я получаю кучу заданий, начиная от бытовой поножовщины и кончая буллингом, и грязными туалетами в школе.

Я видел многое, что и видеть-то не стоит, ибо потом кое-что начинает преследовать. Такой сталкинг, только навязчивое внимание и преследование получаю не от реальных психов или сомнительных кампаний, а от каких-то фантомов.

Оскорбительные телефонные звонки и сообщения, явно нежелательные подарки от неизвестных, слежение в социальных сетях, угрозы и запугивания, сбор моей личной информации – все это в порядке вещей.

Каждая вторая история перед глазами, – знаете, как ржавый гвоздь в твоем заборе, но история, которую расскажу, из тех, которые я стараюсь не вспоминать по ночам. Она началась с обычного задания: сделать материал о деле таганрогской гадалки, торговавшей сатанинскими картинами.

Увидел ее фото, и первая мысль была совсем другая, мне захотелось пригласить ее на свидание, если честно.

Новости сообщали о «широких интересах» гадалки. Чем она в жизни только не занималась: копирайтер, переводчик, рекламный агент, гид по городу.

По кривой дорожке девушка пошла, когда открыла свою «эзотерическую точку» на одном из «желтых» маркетплейсов. Выставлять стала туда товары ручной работы, да такие, от которых хочется плеваться. И наказание не заставило себя ждать: донская гадалка попала на штраф. Дело гадалки рассматривал районный суд. Женщину привлекли к административной ответственности за торговлю картинами, панно и бижутерией с запрещённой сатанинской атрибутикой.

«Приветствую тебя, странник в мире эзотерики. Я являюсь действующим практиком. Я научу тебя рисовать так, как научилась сама», — такая надпись была на ее сайте.

На встречах женщина обещала своим «клиентам» открыть чакры и погадать. Очевидно, за хорошую плату. Кстати, те самые запрещённые товары тоже не из дешёвых: по 20-30 тысяч рублей за картину.

«Помогу привлечь деньги и удачу. Поставлю защиту на ваш дом», — обещала провидица. А также заявляла, что её свечи и картины особенные, «заряженные» и «подключённые».

Скриншоты, разлетевшиеся по пабликам, стали доказательствами по делу.

Любопытно, что спектр услуг гадалки не ограничивается эзотерикой. Вполне себе житейские подбор квартиры, доставка посылок и даже оформление займов — всё это тоже есть или когда-то было в арсенале таганрогской «ведьмы».

Женщину привлекли к наказанию в виде административного штрафа, – за нее заступились многие из клиентов, – выходило, она им помогла?

Снова посмотрел на фотографии. Там была женщина, по которой достаточно сложно было определить, что она занимается эзотерикой. Скорее, харизматичная владелица каких-то крупных состояний, знающая себе цену и умеющая управлять людьми.

Меня тянуло к ней, я даже чувствовал ее запах. Но я по-настоящему робел, и потому начал издалека.

2.

Моим первым шагом была встреча со священником, отцом Георгием, во дворе старой церкви, в одном из переулков. Он согласился прокомментировать феномен «эзотерических предпринимателей». Хотя уже морозцем поскрипывал декабрь, мы уселись на лавочке во дворе храма, и я показал ему скриншоты тех самых работ с «желтого» маркетплейса, которые заинтересовали правоохранителей.

Отец Георгий, человек лет пятидесяти, с усталым, мудрым лицом, долго молчал, вглядываясь в изображения на моем планшете. И я уже было подумал: не судьба, как он побледнел. Не просто изменился в лице, а будто вся кровь отхлынула от его кожи.

– Вы все понимаете, — тихо произнес он, и его голос осекся, дрогнул. — …Смотрю на сюжеты этой мерзости, и внутри все холодеет. Это не просто мазня. Это… приманка. Оккультная или сатанинская символика могут восприниматься как опознавательный знак для тёмных сил, как приглашение: „Я твой, заходи!“

Он указал пальцем на одну из картин, где была изображена молодая, высокая страстная женщина, с широкими бедрами… все было четко, как на фотографии, только еще были замечены неестественно большие, пустые глаза и рот, полуоткрытый, с выглядывающей змеей.

Это была точная копия Малефисенты. Да, именно так себя называла эта женщина. Ее прозвище я не стал упоминать при священнике, чтобы он меня не выгнал вшивой метлой. А Малефисента в европейских мифах не иначе как злая мстительная фея, насылающая проклятия.

Потом он стал изучать рисунки, похожие на руны или магические знаки. Что они означали определить было сложно. Потом он показал на знак, стоящий в углу картины. Он напоминал ему руну, а какую, он затруднялся сказать.

– Она же сказала, что не умеет рисовать? — продолжал он, и в его глазах читался настоящий ужас.

– Да, явно вводит всех в заблуждение. – ответил я.

— Она сказала правду, – вдруг заявил он. – Её рукой водила не муза. Ее рукой управляло что-то из другого мира. И это что-то теперь смотрит через холст в наш мир. Она подключала души к Тому, кто по ту сторону. И это существо… оно не просто смотрит, – оно зовет.

– Да, Вы открыли мне глаза…

– Не вздумайте с ней встречаться, – вдруг сказал он.

Я сразу понял, куда он клонит. Еще он рассказал, что эти картины — не просто запрещенная символика. Это порталы.

3.

Я с ней списался в соцсетях под видом поклонника, имеющего связи наверху. Журналистов она на дух не переваривала, поэтому мне пришлось надеть маску «решалы» разных проблем.

На первую встречу в кафе она не приехала, не приехала и на вторую.

Что я о ней знал?

Я включил компьютер и еще раз посмотрел на фотографию, где женщина застыла в изящном, почти искусном полуобороте, и вся ее поза была молчаливым вызовом. Ей было около тридцати, и в ее глазах читалась не просто уверенность, а тайна, граничащая с властью. Эта власть ощущалась почти физически — будто бы она могла не просто приказать, а одним лишь взглядом сдвинуть предмет с места.

Она была высока и худа, но это была не худощавость слабости, а изящная, отточенная линия клинка. Строгое платье, темного, вероятно, черного цвета, скрывало очертания ее тела, но не могло погасить саму его суть — гибкую, змеиную грацию. Оно облегало ее скорее как вторая кожа, намекая, а не показывая.

А вот улыбка... Улыбка была отдельной историей. Она играла на ее губах без тени легкомыслия. Это была улыбка искусительницы, той, что знает цену своим чарам и умеет ими пользоваться. Она не обещала счастья, она сулила тайну, и именно это манило и тревожило одновременно.

Поза с заплетенными ногами и весь ее стан напоминали черную цаплю — птицу терпеливую, красивую и смертоносную в своей сфере. В этой ассоциации была и хрупкость, и скрытая сила.

Она была воплощенным соблазном — интеллектуальным, опасным и оттого невероятно притягательным. К ней влекла не только женственность, проступавшая в каждом изгибе, но и эта аура незримого превосходства, обещание того, что за гранью обыденности.

И тогда я решил ее найти сам, без предупреждения. Я знал где, я знал, где всегда знал, где находятся герои моего очередного репортажа. Она должна была зайти в один бар, и она зашла.

Быстро села за столик с табличкой «забронировано», отшила угрожающим взглядом компанию молодых людей за соседним столиком и заказала бокал вина.

Густая грива черных волос прикрывала половину лица, спускалась до плеч, отливая синевой. Ее лицо было скрыто маской спокойствия, которую прорывал лишь один элемент — горящий, пронзительный взгляд. Он сканировал, анализировал и выносил приговор за долю секунды, будто взгляд судьи, которая перепутала Зал суда с Пивным залом.

Она пила вино и сканировала всех взглядом. И оттого пространство вокруг нее казалось пропитанным тяжелыми сладковато-горькими ароматами, ароматами алкоголя и парфюма.

Как она оказалась возле меня, не знаю, – она подошла вплотную, присела, и проговорила вполголоса, склонившись ко мне:

– Знаешь, я умею читать карты Таро. Могу предсказать твое ближайшее будущее. Гарантирую, оно будет... очень жарким.

И ее пальцы, прохладные и цепкие, обхватили мою руку. Не сказав ни слова, она встала и повела меня, как ведут слепого через дорогу. Тут на руке ее я разглядел вены, они были словно рисунки, похожие на руны или магические знаки. Вот что она рисовала на картинах, свои вены. Я подумал , мы шли знакомиться с кем-то, но оказалось в женский туалет…

Дверь за нами захлопнулась. В свете люминесцентных ламп ее кожа казалась фарфоровой. Она развернулась ко мне, прижалась всем телом, взяла за подбородок и заставила посмотреть в глаза — в эти две черные бездны, полные решимости и вызова.

— Хватит ходить вокруг да около, — ее голос не дрогнул. — Я вижу тебя насквозь. Ты хочешь меня. Прямо здесь, в этой кабинке.

– Нет, – категорично ответил я, глубоко вдыхая ее аромат и понимая, что нам надо встретиться по-другому.

Выходя из туалета, я услышал ее слова вдогонку: «Я приглашу тебя на другую встречу».

4.

На следующее утро отец Георгий бесследно исчез. Сказали, не пришел на службу. И дома его не оказалось. На лавке, очевидно, со вчерашнего дня лежали те иллюстрации, что я принес.

Я вернулся в церковный двор, движимый смесью страха и журналистского долга. Место нашего разговора было пустынным. И тут мой взгляд упал на старый, корявый дуб, что рос прямо за лавочкой. Я много раз видел его прежде, но сейчас заметил нечто новое.

Кора на его стволе, особенно с той стороны, что была обращена к лавочке, была испещрена глубокими, неровными царапинами. Я подошел ближе, и был в прямом смысле шокирован свежей резьбой. Была вырезана руна Перт, как я выяснил.

Узкая, извилистая, навязчивая линия с двумя изгибами налево, проходила по коре, являя собой руну. Та же изломанная эстетика, те же неестественные изгибы, как в одной из иллюстраций. Но самое жуткое было в другом.

На концах некоторых «ветвей» этого вырезанного на коре узора, кто-то с нечеловеческой силой вогнал в дерево несколько гвоздей. Не столярных, а старых, ржавых, похожих на гвозди распятия. А вокруг них, будто выжженная, древесина была темнее и лоснилась, словно от смолы или засохшей крови.

Я понял, что отец Георгий был прав. Картины были приманкой. А это дерево… это был алтарь Сатаны, он был с нами вчера и намекал на это. И пока мы сидели и разговаривали, он слушал нас, царапая кору дуба своими когтями. Не сам, так его темные агенты, – все равно. Я не сразу понял, что это был за знак на дереве. Руна Перт, теперь я уже знал. Руна тайны, магической силы, скрытого наследия и инициации. Ею она подписывала свои картины.

Я присел под деревом, надо мной закружилась стая ворон, – ну, прям, как у Хичкока. Я быстро ушел оттуда. День пробегал по текущим делам. Серая мгла быстро накрыла город, уже где-то ближе к 16 часам. Под светом фонарей я переходил дорогу на Греческой улице, когда мимо проехал черный катафалк с прозрачными стеклами. За белой занавеской я увидел ее лицо, смотрящее на меня в упор.

Ночью я изучал информацию о рунах. В средневековой саге об исландском скальде (поэте) X века Эгиле Скаллагримссоне рассказывается:

«Когда они уже держали паруса наготове, Эгиль снова поднялся на остров. Он взял орешниковую жердь и взобрался с ней на скалистый мыс, обращенный к материку. Эгиль взял лошадиный череп и насадил его на жердь. Потом он произнес заклятье, говоря: „Я воздвигаю здесь эту жердь и посылаю проклятие конунгу Эйрику и его жене Гуннхильд, — он повернул лошадиный череп в сторону материка. —Я посылаю проклятие духам, которые населяют эту страну, чтобы они все блуждали без дороги и не нашли себе покоя, пока они не изгонят конунга Эйрика и Гуннхильд из Норвегии“. Потом он всадил жердь в расщелину скалы и оставил ее там. Он повернул лошадиный череп в сторону материка, а на жерди вырезал рунами сказанное им заклятье».

Руны использовались для заклятий. На другой день я сидел в полумраке подвала нашей редакции, заваленной папками и черновиками, как от не известного мне источника появились фотографии и репортаж о похоронах молодой гадалки.

Женщина в рассвете сил, что с ней случилось? какая-то ошибка, – решил я и ввел в поиск её данные, и добавил «похороны». Страница медленно прогрузила черно-белую хронику из «Таганрогской правды» за 1991 год, где упоминалась гадалка, имевшая прозвище Малефисента, но самое странное, там стояла фотография той же женщины, с которой я имел встречу вчера. Заметка на четвертой полосе, после пары безликих абзацев гласила: «...скончалась скоропостижно... отпевание в церкви Св. Михаила...». Это была церковь, где служил отец Георгий.

Я закрыл вкладку, рука потянулась к стакану с водой, когда взгляд скользнул по строчке городских новостей и снова сообщение о том же, только с сегодняшней датой, только с прикрепленными к статье фотографиями. Небольшая подборка: церковь, несколько скорбных лиц, гроб, установленный на катафалке... Я увеличил изображение. Качество было отвратительным, зернистым. Гроб из темного дерева, открытая крышка, в ней — смутный силуэт в саване. И что-то еще. То, чего не должно было там быть.

Между пальцев сложенных на груди рук покойной, прямо из-под кружевной накидки, торчал небольшая прямоугольная карточка с моей фамилией. Это был мой пресс-пасс. А я его искал утром, перед работой.

Выходило, одна женщина, похожая на другую, через тридцать с лишним лет повторила ее миссию, повторила ее смерть, повторила ее похороны с отпеванием в церкви св. Михаила… Тут меня прошиб пот. А вдруг это была одна и та же женщина. Она не умерла тогда, и возможно, не умерла и теперь.

Она просто на время исчезла. Но сделала так, чтобы я нашел ее фото. Чтобы понял, что моя журналистская карточка, моя профессия, да что там(!), я сам — всё это лишь реквизит в её эзотерическом спектакле.

Я ждал ее 24 на 7. Я выезжал на места преступлений, на трупы, – и эти истории больше не трогали меня, как раньше. Потому что чувствовал ее запах и слышал ее горячее дыхание.

Она приговорила меня ее искать. Но искать где?

Да это еще ладно, но почему я? Почему она выбрала меня?

Вряд ли я успокоюсь, пока не найду ответы на эти вопросы. Вот и отвечаю на все звонки подряд, потому что должен быть звонок от нее; вот и выглядываю ночью из окна, – а вдруг она стоит на заснеженном тротуаре в одном лишь платье, как в баре, замерзла, и ждет, чтобы я ее впустил; вот и выглаживаю тоску старого дуба во дворе церкви, когда слышу тихий скрежет чего-то по его коре; вот и оглядываюсь в баре на дверь, – вдруг она явится, схватит меня за руку и я узнаю вкус ее губ, который не узнал тогда, – просто вкус от слияния губ.

Я спрашиваю себя об этом каждый день, когда ранним утром сдираю с себя футболку, делаю гимнастические упражнения перед пронзительным взглядом красивой женщины с черными блестящими как оливки, глазами, которая смотрит на меня с картины, что я приобрел у антикварщика, где вместо подписи художника стоит руна, похожая на вертикально поставленный журнальный столик, руна Перт. Женщина смотрит на мою татуировку на правой груди, манит подойти ближе, - делаю шаг, второй, – просит прислониться к ней, – прислоняюсь, – две руны Перт сошлись…