Аргон

Пролог. Нулевая точка

Боль была его константой. Не острая, режущая, а тупая, ноющая, разъедающая изнутри, как ржавчина. Она жила в искалеченной ноге, от которой осталась лишь одеревеневшая культя, в тянущих рубцах на животе и спине, и в израненной, истерзанной душе. Посттравматическое стрессовое расстройство – сухой, казенный термин, за которым скрывался настоящий ад. Ночные кошмары, в которых он снова и снова терял своих ребят, слышал их предсмертные хрипы. Взрывы, выворачивающие землю под ногами. Глухой удар, после которого мир поглотила оглушительная тишина, сменившаяся навязчивым звоном в ушах. Запах гари, пороха, крови и чего-то сладковатого, тошнотворного – запах смерти.

Мир за стенами его маленькой, казенной квартиры был враждебным, слишком ярким и невыносимо громким. Каждый хлопок дверцы машины отзывался в нем спазмом, заставляя инстинктивно искать укрытие. Каждый незнакомый звук за стеной – леденящим душу предупреждением. Каждый смех – язвительной насмешкой над его жалким существованием. Он, подполковник Сергей Волков, когда-то «Стальной Волк», чье слово было законом для сотен бойцов, чье решение могло изменить ход операции, теперь был жалким инвалидом, перебивающимся с пенсии на обезболивающие и дешевый алкоголь, единственное средство хоть как-то приглушить голоса в голове.

Он стоял, опираясь на костыль, и смотрел в запотевшее зеркало в ванной. Впалые, потухшие глаза. Обвисшая, серая кожа. Проседь в щетине, которую не было сил бривать. В этом изможденном лице не было и следа того молодцеватого, жесткого офицера с парадных фотографий. Жизнь, которую он знал, которую он любил, закончилась в том проклятом ущелье, в пыли и в огне. То, что было после – лишь медленное, унизительное, мучительное угасание. Он был обузой для государства, призраком для бывших сослуживцев и пустым местом для самого себя.

Сегодняшняя ночь была особенно плохой. Призраки прошлого вышли из-под контроля, они были настолько реальны, что он физически чувствовал их прикосновения, слышал их шепот. Даже водка не могла заглушить этот хор мертвецов. Рука, не дрогнув, сама потянулась к верхней полке шкафа, где в старой, потертой кобуре лежал его верный «Стечкин». Холодная, отполированная временем сталь была единственной твердой, настоящей и честной вещью в этом расплывчатом, плывущем мире.

Он не видел иного выхода. Это был не акт отчаяния слабака. Это было тактическое отступление. Последний, единственно верный приказ, который он мог отдать самому себе. Единственная операция, в которой он мог быть на сто процентов уверен.

Грохот выстрела оглушил все – и звон в ушах, и голоса, и саму боль. На миг воцарилась абсолютная, безмолвная пустота.

А потом... потом не было ни света, ни туннеля, ни ангелов, ни кармического суда. Был стремительный, оглушительный водоворот. Хаос из чужих воспоминаний, обрывков мыслей, вспышек незнакомых лиц, отголосков чужих страданий и радостей. Он пролетал сквозь слои чужого опыта, как снаряд сквозь преграды, теряя себя, свое имя, свою суть. Все смешалось в коктейле из агонии и забвения.

И внезапно – тишина. Но не пустота. Тьма. Но осознанная. Он не мог видеть, не мог дышать в привычном понимании. Его сознание, его «Я», было сжато, заточено в тесную, скованную оболочку. Но он чувствовал. Чувствовал ритмичные, монотонные толчки, вибрацию мощных механизмов, прохладную, плотную жидкость вокруг. И главное – он помнил. Обрывки. Имя. Сергей. Боль. Взрыв. Приказ. Выстрел.

Сергей Волков был мертв. Но его сознание, его воля, его стержень – жили. Они нашли себе новую, пусть и странную, обитель.

Глава 1. Лаборатория «Прометей»

Первым настоящим, осознанным ощущением нового бытия стала боль. Острый, короткий укол в то, что его разум, опираясь на старые карты тела, идентифицировал как предплечье. Инстинкты старого солдата, дремавшие в глубине, взревели тревогой, но новое тело было слишком слабым, слишком беспомощным, чтобы подчиниться им. Оно лишь бессознательно дернулось, и этого было достаточно.

Но что поразило его больше всего – так это не сам укол, а то, что последовало за ним. Ясность. Пронзительная, почти болезненная ясность сознания. Голоса в голове, терзавшие его годами, умолкли. Давление в висках, вечный спутник его старческой, больной оболочки, исчезло. Он был здесь. И сейчас. И он мог думать.

— Витальные показатели в норме. Нейронная активность... Смотрите! Превышает прогнозируемый базовый уровень на 47%. Феноменально. Вводим коктейль «Арес-1».

Голоса извне были искажены, безличны, словно доносились из старой радиорепродуктора. Но он слышал их. Понимал слова. Он попытался открыть глаза и с удивлением обнаружил, что веки слиплись, а зрение затуманено, словно он смотрит сквозь толщу мутной воды. Он видел лишь размытые пятна яркого, холодного света и темные, нечеткие силуэты, склонившиеся над ним. Он был внутри чего-то. Прозрачного. Стекло? Пластик? Его новое, крошечное тело плавало в теплой, плотной жидкости, насыщенной кислородом. Он чувствовал ее вкус на своем... на своем чем? Языком? Всей кожей? От его тела отходили тонкие, гибкие трубки, вживленные в грудь, руки, голову.

Младенец. Я – младенец, – с холодной, безэмоциональной констатацией факта осознал он. Перерождение. Реинкарнация. Все те сказки, в которые он никогда не верил, оказались правдой. Но это была не та сказка, где ты рождаешься в любящей семье в мире магии и эльфов. Нет. Его новым колыбельным был гул механизмов, а вместо материнской ласки – уколы шприцов и холодный взгляд ученых.

И что же он почувствовал? Ужас? Отчаяние? Нет. Первой и самой яркой эмоцией было жгучее, всепоглощающее ЛЮБОПЫТСТВО. Второй – острое, почти неприличное ЛИКОВАНИЕ.

Его старое тело было тюрьмой. Сломанным, изношенным сосудом, который лишь мучительно медленно разлагался, отравляя своим тленом его разум. Оно было источником постоянной, невыносимой боли и беспомощности. А это... это было новое тело. Целое. Здоровое. Молодое. Подарок. Невероятный, шокирующий, но ПОДАРОК. Пусть и в такой, крайне специфической упаковке.

Его разум, закаленный годами командования, принятия решений на грани жизни и смерти, отбросил панику как непозволительную роскошь. Паника ведет к ошибке. Ошибка – к смерти. Он уже прошел через смерть. Теперь его ждала жизнь. Другая. Странная. Но ЖИЗНЬ.

Включился аналитический режим. Хладнокровный, безэмоциональный. Наблюдать. Запоминать. Анализировать. Адаптироваться.

Он не плакал. Плач – это сигнал слабости, призыв о помощи, просьба о сострадании. Здесь, в этом стерильном аду, на слабость не реагировали. Здесь реагировали на данные, на показатели, на результат. Плач был бы контрпродуктивен. Вместо этого он сосредоточил всю свою волю на изучении нового «инструмента» – собственного тела. Он мысленно, с титаническим усилием, пытался картографировать каждую мышцу, каждый сустав, каждый нервный узел. Он заставлял крошечные, почти не слушающиеся пальцы сжиматься в кулак, когда техники проводили тесты на моторику. Он фиксировал свой мутный взгляд на движущихся за стеклом объектах – ярких шариках, геометрических фигурах – демонстрируя «потенциал», который, как он слышал, вызывал одобрительные возгласы.

Его назвали «Субъект 73». Без имени. Без личности. Только номер. Для кого-то это могло стать клеймом, символом потери себя. Для Сергея это был новый позывной. Краткий, эффективный, без лишнего пафоса. Как «Волк-1» или «Штурм-5». Он был Субъект 73. И его миссией на данном этапе было выжить и стать сильнее.

Периодически в его капсулу-инкубатор с шипением впрыскивали новую порцию питательной смеси. Она имела странный, но не отталкивающий вкус – металла, озона и чего-то еще, неуловимого. Это был «коктейль», как он не раз слышал от техников. «Коктейль «Арес-1». «Коктейль «Геракл-4». Сергей чувствовал, как с каждой каплей эта жидкость дает его новому телу то, в чем так отчаянно нуждалось старое: не просто питание, а СИЛУ. ПОТЕНЦИАЛ. ВОЗМОЖНОСТЬ. Он чувствовал, как что-то меняется внутри на клеточном уровне. Это было странное, но не пугающее ощущение. Это было ощущение прогресса. Эволюции.

Он стал различать людей. Двое техников – один низкорослый и суетливый, другой – высокий, медлительный, с шрамом на щеке. Они говорили о нем, как о вещи. «Повысить давление в капсуле». «Взять пробу ликвора». «Протокол №7». Он слушал, впитывал каждое слово, каждый термин, как когда-то впитывал данные разведки перед штурмом.

И был еще один голос. Голос, который звучал реже, но его появление всегда заставляло техников вытягиваться в струнку. Низкий, размеренный, без единой ноты эмоций. Голос абсолютного авторитета. Доктор Морган.

Сергей мысленно нарисовал его портрет: высокий, сутулый, с лицом патологоанатома – человек, видящий в живом организме лишь набор функций и возможностей для улучшения. Не садист, получающий удовольствие от страданий, а инженер, стремящийся выжать из своего творения максимальный КПД. И в этом была своя, пусть и извращенная, честность.

Прошли недели, а может, месяцы. Время здесь текло иначе. Однажды ночью (условной ночью, когда свет в лаборатории приглушался, а активность сводилась к минимуму) его тело пронзила судорога. Но это была не та боль, что разрушает. Это была боль СОЗИДАНИЯ. Ощущение, будто каждую косточку, каждое мышечное волокно его тела поместили в горнило, расплавили до основания, а затем выковали заново – крепче, гибче, совершеннее. Кости буквально горели изнутри, становясь плотнее. Мышцы вибрировали, уплотнялись, рождались новые нервные пути, неся в мозг потоки новой, незнакомой информации. Он чувствовал странные, пульсирующие шевеления под кожей вдоль позвоночника – формировались новые группы мышц, какие-то дополнительные связки, назначения которых он пока не понимал.

Это было невыносимо. В его горле, впервые за все время этого второго рождения, зародился спазм, предтеча крика. Инстинктивный, животный вопль протеста против этой неестественной перестройки.

Но он сжал свои беззубые десны и заставил себя молчать. Он впился взглядом в мутное стекло капсулы, за которым виднелся потолок, усыпанный лампочками и датчиками. Прими. Пропусти через себя. Это твоя цена. Цена за новое тело. Цена за силу. Он пережил это, как переживал когда-то самые жестокие курсы выживания. Боль была просто показателем работы. Индикатором того, что процесс идет.

Утром, когда появились техники, начался переполох. Низкорослый, суетливый, чье имя, кажется, было Эдгар, ахнул, уставившись на монитор.

—Не может быть! Смотри! Костная плотность... увеличилась на 8% за одну ночь! Мышечные волокна... я никогда не видел такой фибриллярной структуры! Это... И что это?

Техник повернул его тело на бок. Пальцы в стерильных перчатках скользнули по его спине, probing, исследуя.

—Доктор Морган! Вам нужно срочно это видеть!

Вскоре появился Он. Доктор Морган. Высокий, сутулый, именно таким его и представлял Сергей. Лицо – маска бесстрастия, но глаза... глаза живые, пронзительные, жадно впитывающие детали. Он молча изучил данные на мониторах, его длинные, тонкие пальцы пролистали несколько страниц виртуального отчета. Затем он подошел к капсуле и склонился над ней. Его холодный, аналитический взгляд уперся прямо в глаза Сергея.

И в этот момент Сергей не отвел взгляда. Он не пытался изобразить испуг или растерянность обычного младенца. Он смотрел прямо. Спокойно. Почти что с вызовом. Смотри. Смотри на свой проект. Он превосходит все твои ожидания.

Морган замер. На долю секунды в его глазах мелькнуло нечто, кроме холодного интереса. Удивление? Нет, скорее... глубокая, безмолвная удовлетворенность. Как у скульптора, обнаружившего в глыбе мрамора прожилку редчайшей красоты.

— Интересно, — тихо, почти про себя, произнес доктор. Его голос был ровным, но Сергей уловил в нем легчайшую дрожь открытия. — Совместимость с «Ксеногеном-7»... беспрецедентная. Организм не борется с чужеродным агентом, а... ассимилирует его. Встраивает в свою метаболическую карту. Продолжаем введение «Ксеногена-7». Увеличить дозу на 15%.

Он сделал паузу, его глаза все еще были прикованы к Сергею.

—Субъект 73 показывает не просто выживаемость. Он показывает потенциал. Возможно, мы стоим на порке настоящего прорыва. Первого в своем роде.

Затем доктор Морган сделал нечто неожиданное. Он протянул руку и постучал костяшками пальцев по прочному стеклу капсулы. Тук-тук-тук. Для любого другого этот звук был бы звуком клетки, унизительным жестом надсмотрщика. Но Сергей услышал в этом нечто иное. Это был стук по броне нового танка. Стук по прикладу нового, только что выданного оружия. Это был салют. Признание.

Он смотрел, как Морган разворачивается и уходит, отдавая тихие, четкие распоряжения техникам. Лаборатория снова погрузилась в свой привычный гул. Но для Сергея все изменилось.

Он лежал в своей капсуле, чувствуя, как по его венам течет новая порция «коктейля», чувствуя, как его тело откликается на нее легким, приятным жаром. Внутри него, в самой сердцевине того, что когда-то было душой Сергея Волкова, а теперь стало холодным, ясным разумом Субъекта 73, воцарилась абсолютная, кристальная ясность.

Хорошо, – подвел он мысленный итог. Идет. Вы даете мне то, о чем я не мог и мечтать. Вы возвращаете мне не просто жизнь – вы возвращаете мне возможность быть полезным. Сильным. Вы лепите из меня оружие. Идеальное оружие.

Вы даже не подозреваете, кого выбрали своим инструментом. Вы взяли не глину, а уже закаленную сталь. Вы не создаете солдата с нуля. Вы лишь затачиваете его, придавая ему новую форму.

Мне безразличны ваши опыты. Боль – это плата. Страх – это слабость. Я уже прошел через смерть и добровольно покинул тот мир. У меня нет страхов. Нет привязанностей. Есть только цель.

Стать солдатом? Служить? Сражаться? В каком мире – неважно. Это мое призвание. Это моя суть. И вы предоставляете мне для этого все условия.

Так что лепите, доктор. Закаляйте. Улучшайте. Создайте для меня самое совершенное тело. А уж я найду, как применить его с максимальной эффективностью.

Это не моя тюрьма. Это моя академия. Моя учебка. И курс молодого бойца только начался.