Аргонавты наоборот

Снова где-то в районе вокзала грохнул очередной «входящий» прилёт. Судя по звуку, 122-мм гаубица Д-30. «Перемирие», мать их за ногу. Да только соблюдают его лишь ополченцы, а нацюкам плевать на все договорённости. Откуда стреляют – не понять: горы очень сильно искажают звук. Да какая разница, откуда потомки эсэсовцев из дивизии «Галичина» и карателей из шуцманшафт-батальонов выпустили эту серию снарядов? Хоть от Мекензивевых Гор, хоть из недавно сданного Инкермана, хоть из Сахарной Головки, хоть даже из Балаклавы. Всё равно их артиллерией простреливается практически весь город, кроме крошечного кусочка Гагаринского района, ограниченного линией от южной оконечности Камышовой бухты до 35-й батареи. Как в сорок втором, когда оборона города доживала последние дни.

Андрей глянул на себя в зеркало и замурлыкал песню:

Голова обвязана, кровь на рукаве,

След кровавый стелется по сырой траве.

А что? Наглядная иллюстрация песни про Щорса. Правда, рукав медсестра Верочка уже заштопала и отстирала. И кровотечение остановили при перевязке. А вот башка после того, как осколок 120-мм мины скользнул по черепушке, продолжает болеть. Видимо, всё-таки лёгкое сотрясение он Макарову устроил. Второй же осколок, пробивший рукав, и вовсе лишь рассёк кожу. Так что денёк отлежался в госпитале, и снова пора на позиции. Просто потому, что людей на линии обороны, протянувшейся от Горного через Сапун-гору к Варваринской церкви, а оттуда к Фиоленту, очень, очень мало.

Главное – даже не отлежался, а просто отоспался. Он и сознание-то потерял, похоже, не столько от кровопотери (даже от мелкой царапины на голове кровь хлещет так, будто свинье горло перерезали), сколько от многонедельного недосыпа. А что делать? Должность заместителя комбата такая, что сначала надо о подчинённых позаботиться, а уже потом – о себе.

Да уж, заместитель комбата… А давно ли его назначили командиром отделения, отправляющегося на границу Республики, к Армянску. На войне в должности быстро растут. Особенно – если армия набиралась не из профессиональных военных, а из обычных гражданских, когда-то отслуживших срочную службу. Вот и получилось, что за какие-то семь месяцев он, старший сержант запаса, столько ступенек перескочил.

Взводным он стал уже на третий день боёв, когда батальон нацистов «имени Ярослава Стецько» навалился на севастопольских ополченцев. Ни у них, ни у ополчения ещё толком не было опыта. А у севастопольцев – ещё и тяжёлого вооружения. Вот и получилось, что львовских «стецьковцев» отбили, уполовинив численность их батальона, но и сами потеряли под две сотни человек из шестисот. Включая командира взвода, старшего лейтенанта, уволенного их ВСУ за отказ принимать присягу «незалёжной Украине». И его, Макарова, как наиболее толкового командира отделения, назначили комзвзвода.

Потом к Прекопу подошли части регулярной украинской армии, и завертелась «Армянская мясорубка». За месяц боёв рота Гагаринского района Севастополя дважды обновила состав из-за убыли убитыми и ранеными, которых заменяли пополнением. Из первого состава отделения, с которым Андрей уезжал в феврале из города, их уцелело двое. А из взвода – четверо. Но позицию севастопольцы тогда удержали. Их сбили с неё лишь в конце марта танками, переброшенными из Черниговской области, с полигона «Десна». Из-за этого прорыва пришлось отступать к Джанкою и ребятам из Керчи и Феодосии, крепко вцепившимся в крымскую землю близ Чонгара.

Степной Крым. Раздольное, Первомайское, Джанкой. Плоская, без каких-либо возвышенностей, степь, над которой свистят моторами украинские штурмовики, засыпая вырытые в песчаной почве траншеи градом бомб, нурсов и авиационных снарядов. Сколько ребят, засыпанных прямо в траншеях близким разрывом, там осталось лежать?

Берёзовка, Войково, Красногвардейское, Нижнегорский. Руководство республики прекрасно понимало, что Джанкой не удержать, и просило фронтовиков только подольше задержать наступающих нацистов из ОУН, УНА-УНСО и КУН, разбавленных солдатами срочной службы, пока возводится новый рубеж обороны по указанной линии. Апрель, цветущая степь, горящие посреди неё танки и, наконец, долгожданный приказ отойти к Войково, где окопались батальоны из Симферополя. И пуля в плечо, отправившая Моркова в госпиталь на целых два месяца. Так что в свою роту он поспел только в разгар боёв за столицу Крыма. И через неделю возглавил её после гибели командира.

Фронт прорвали танковыми ударами. Феодосию взяли сходу, рассекли войска обороняющихся надвое, а на востоке остатки феодосийского и керченского ополчения ещё две недели держались на перешейке от Арабатской стрелки до Приморского, что на берегу Феодосийского залива. Ополченцы с ЮБК закрепились на горных перевалах. Часть ребят, бьющихся за Евпаторию, удалось эвакуировать на «морских трамвайчиках», базирующихся в Севастополе, и они заняли оборону по реке Кача.

Бахчисарай пришлось оставит из-за удара в тыл со стороны крымских татар, до этого сидевших, как мыши под веником, и ждавших, кто возьмёт верх. Они и помогли сбить заслоны в горах, позволив галичанским горным стрелкам ворваться на ЮБК с северо-запада. А надёжную линию обороны по реке Бельбек пришлось оставить из-за угрозы выхода националистов в тыл вдоль дороги Севастополь – Ялта.

Потом был прорыв с севера через российский военный аэродром Бельбек к Мекензиевым горам. Ельцин, ещё в январе объявивший, что не признаёт независимость Крыма, и уж тем более – не желает ничего слышать о вхождении полуострова в состав Российской Федерации, приказал российским солдатам и морякам соблюдать нейтралитет. Поговаривали, что за это американцы, поддерживающие «демократическую» власть на Украине (хорошие такие «демократы»: глава ОУН (бандеры) Ярослава Стецько, глава ОУН (мельника) Николай Плавьюк, глава «Руха» Вячеслав Черновол), обменяли данный нейтралитет на поспешный вывоз в РФ ядерного оружия, размещённого СССР на Украине. На удивление, националисты действительно не открывали огонь по российским войскам во время этого прорыва. Скорее всего, американцы запретили, опасаясь, что Россия вступит в войну на стороне «сепаратистов».

В результате Севастополь оказался в осаде: Мекензиевы горы, Инкерман, Сахарная Головка, Хмельницкое, Балаклава… И было это уже в июне.

Балаклаву захватили морским десантом. Корабли Черноморского флота, ещё в девяносто третьем поднявшие украинские флаги и ушедшие в Одессу, подавили береговую оборону у входа в бухту, а потом в неё вошли захваченные в Ялте «морские трамвайчики», битком набитые унсовцами. Эта победа дорого стоила националистам: по оценочным данным, на потопленных пассажирских катерах и в ходе городских боёв их потери составили до двух с половиной тысяч человек. Пострадала база подводных лодок, но Москва и это проглотила. Зато Гасфортовское озеро, последний крупный водоём, из которого Севастополь снабжался водой, оказалось в руках нацистов. И в город пришла жажда. Не катастрофическая, когда буквально нечем смочить горло. Но ни о каком мытье в ванной уже речи не шло: вся пресная вода – только на питьё и приготовление пищи.

После сдачи Бахчисарая началась эвакуация из города. «Заукраинцев» десантные корабли с пророссийски настроенными экипажами вывозили в Одессу (гарантия, что корабли не поднимут там украинский флаг), «сепаратистов» – в Анапу и Новороссийск. Население за два месяца обороны сократилось с более 300 тысяч до 200. Тогда же Андрей, вырвавшийся в город с позиций в Штурмовом, отправил в Анапу жену Таню и двухлетнюю дочку Марину.

А вернувшись к своим бойцам, узнал о том, что после тяжёлого ранения зампотеха батальона Макарова назначили на его должность: всё-таки в армии он служил в мастерских, занимавшихся ремонтом БТР, потом работал мастером участка ремонта строительного оборудования, а перед распадом СССР открыл автомастерскую.

И президент Крыма Мешков, и эвакуировашиеся из Симферополя прочие руководители Республики, после того, как Севастополь оказался в осаде, прекрасно понимали, что дни города уже сочтены. Нацистская власть Украины жёстко подавила любое сопротивление своему режиму, поменяла на всех уровнях командование армией «политически надёжными» кадрами, и теперь войска, додавливающие «сепаратистов», не испытывали недостатка в людях, технике, оружии и боеприпасах, как то было во времена «Армянской мясорубки». В отличие от ополчения.

Правда, российский «нейтралитет» на деле оказался не таким уж и жёстким. Командование Черноморского Флота, не согласовывая каждый шаг с Москвой, сквозь пальцы смотрело на захваты ополченцами складов с оружием, боеприпасами, топливом и продовольствием. Да, высказывало официальные протесты Мешкову и городским властям, но негласно распорядилось, чтобы солдаты и матросы, охраняющие эти склады, не оказывали сопротивления при их захвате. И даже, пока Северную Сторону и Инкерман не взяли под контроль нацисты, развозило по Севастополю воду в цистернах и продовольственные пайки на армейских грузовиках. Теперь – только танкер снабжения «Иван Бубнов», ежедневно пересекающий бухту, заправлял водовозки из своего тысячекубового резервуара. А под шумок закачивал в бензовозы солярку для сильно сократившихся в численности БМП и БТР ополченцев. Но в открытую поддержать защитников города россияне не имели права: московское начальство запретило.

Именно руководство Республики пару недель назад обратилось к правительству Абхазии, всё ещё вяло воюющей с грузинскими войсками, с просьбой принять жителей Севастополя и остатки ополченцев. А когда получило согласие, при посредничестве России и США договорилось о недельном перемирии для того, чтобы осуществить эту эвакуацию.

Киевские власти согласились. Всё-таки при завершающем штурме города их потери составили бы несколько тысяч человек. А так они сохраняли жизни картелей городские дома и сооружения, портовое оборудование и даже суда. Да, каратели, поскольку о том, как поступают «борцы за территориальную целостность Украины» с пленными ополченцами и нелояльными им гражданскими, весь мир знал по массовым казням в Симферополе, Ялте, Алуште, Феодосии и недавно павшей Керчи.

На счёт судов, как знал Андрей, нацисты очень глубоко ошибались. Всё, что было способно дойти своим ходом до Сухуми, сейчас готовилось к морскому переходу с пассажирами на борту, сосредоточившись не только в морском порту, но и в Карантинной, Стрелецкой, Камышовой и Двойной бухтах. Всё, что способно без дозаправки или с единственной дозаправкой пройти путь, длинной около семисот пятидесяти километров.

Воспоминания старшего лейтенанта, готовящегося покинуть госпиталь, прервала медсестра Верочка.

- Андрей, сообщили, что абхазские пассажирские суда вошли в бухту!

Ну, вот и всё! Дня через три закончится Третья оборона Севастополя.

2

После того, как французские телеканалы показали, что происходило в крымских городах, захваченных унсовцами и куновцами, лейтенанту Ивану Лагутенко, командиру артиллерийского катера проекта 1204 «Шмель» стало стыдно не только за то, что в 1991 году он принял украинскую присягу. Ему было стыдно даже за то, что в его документах в графе «национальность» значилось «украинец». Вырос он в космополитичной Одессе. В её окрестности, в село Кислицы на Дунае, он и вернулся после военно-морского училища, чтобы возглавить один из таких катеров Пограничной службы. Всю жизнь говорил по-русски и не делал большого различия между русскими и украинцами. А тут – такое…

Да, в самом начале он осуждал крымчан, решивших отделиться. Но считал, что с ними вполне можно было договориться: дать им автономию и позволить говорить по-русски, если они не хотят переучиваться. Всё равно ведь русский знают практически все: в школе его учили. И украинский учили. В его родной Одессе, например, украинскую речь слышно даже реже, чем английский язык. Но новая власть, среди заправил которой только Вячеслав Черновол всю жизнь прожил в СССР, наотрез отказалась потакать крымчанам хотя бы в такой мелочи. Вместо этого она направила на полуостров сначала «поезда дружбы» во главе с националистом Корчинским, устроившим массовое побоище в Симферополе, а потом, когда Корчинскому и приехавшим с ним членам УНА-УНСО пришлось уносить ноги от людей, взбешённых гибелью трёх десятков жителей крымской столицы, и вовсе объявила, что подавит инакомыслие силой оружия.

После осеннего погрома 1993 года, устроенного унсовцами, крымчане закусили удила, официально объявив о «разводе» с Украиной. А Киев начал формировать добровольческие батальоны для «наведения конституционного порядка» на полуострове. Хотя, какой там «конституционный» порядок, если власть в стране сменилась абсолютно неконституционным образом: вооружённая толпа «мирных протестующих» захватила президентский дворец, действующий президент Леонид Кравчук, окружённый людьми в масках с автоматами в руках, объявил об отречении от власти. А спустя три дня был расстрелян без суда и следствия «за преступления перед украинской нацией при коммунистическом режиме». Не перед народом Украины, а именно перед «украинской нацией», что впервые насторожило Лагутенко.

Потом Иван узнал от друзей и родственников в Одессе, что город наводнили выходцы из Львова, Ивано-Франковска и Тернополя, а то и из Канады, которые, действуя на основании мандатов новой власти, заняли ключевые руководящие посты в городе и области. И тоже часть прежних руководителей оказалась в тюрьме или даже расстреляна. А любые протесты против действий этих киевских назначенцев жёстко подавлялись даже силой оружия.

Начальника погранотряда, в состав которого входила группа арткатеров «Шмель», сменили на бывшего канадского офицера. Он вообще не говорил по-русски и очень плохо – по-украински. Зато ввёл обязательное изучение личным составом погранотряда истории Украинской повстанческой армии, похваляясь тем, что его дед воевал в её составе за независимость Украины и против большевиков, и против германских нацистов. Но почему-то бежал от Советов в британскую оккупационную зону вместе с немецкими солдатами.

Для дунайских пограничников война в Крыму шла где-то очень далеко, совершенно не касаясь их. Разве что, попав в областной центр, слышали шепотки о том, что тот или иной старый знакомый тайком переправился с контрабандистами на полуостров, чтобы помогать крымчанам.

Всё казалось далёким, пока Иван, поймав в телевизоре румынский канал, не увидел кадры французских телеоператоров о зверствах националистов в Джанкое. Расстрелянные возле городского совета люди, изнасилованные женщины со вспоротыми животами, виселицы с тринадцатилетними мальчишками и стариками. Всё – как в хрониках о зверствах германских фашистов…

В Крым ушли четыре бронекатера из восьми. За короткую летнюю ночь, двигаясь на максимальной скорости, они успели добраться до Евпатории, на окраине которой шли бои. Не расстреляли с берега их лишь потому, что Лагутенко догадался поднять на флагштоках спешно сшитые флаги Республики Крым. Помогло доказать ополченцам, что они не направлены для удара им в тыл, и то, что морякам крошечного отряда артиллерийских катеров удалось при помощи ПЗРК «Стрела-2М» сбить два украинских штурмовика, наносивших удары по позициям на окраине города.

Через две ночи состоялась эвакуация частей, обороняющих город, в Севастополь, и «Шмели» прикрывали от атак с воздуха пассажирские катера, перевозящие ополченцев, до входа в Севастопольскую бухту, объявленную Черноморским флотом бесполётной зоной.

С началом боёв за Инкерман и Золотую Балку манёвренные «Шмели» не единожды поддерживали обороняющихся залпами установок БМ-14, имеющихся у них на борту. Даже не входя в бухту, тоже объявленную командованием ЧФ «нейтральной зоной, в пределах которой запрещено ведение боевых действий». Дальности действия БМ-14 хватало для нанесения ударов и из Камышовой бухты. Пока украинские войска не заняли Северную Сторону. Вводить туда тяжёлые вооружения они не имели права, но их наблюдатели вполне могли корректировать огонь дальнобойной артиллерии, если боевые корабли ополченцев появлялись возле входа в Камышовую.

Экипажи катеров, угнанные Лагутенко и его людьми, в Киеве объявили «врагами украинской нации», за их головы были назначены крупные денежные награды. Но хуже всего оказалось то, что родственников всех сбежавших в Севастополь речных пограничников, кого нашли на Украине, «демократическая власть» расстреляла, продемонстрировав этот расстрел по телевизору. Так Иван лишился родителей и младшего брата. И это стало последней каплей для того, чтобы он объявил личную войну всему, что связано с украинским государством.

Оборона Севастополя переживала агонию. Поэтому перед бывшими речными пограничниками не стояло вопроса, остаются ли они в городе на милость победителей или уходят в Сухуми. Иван верил в то, что когда-нибудь времена поменяются, сменятся обстоятельства, и он сумеет отомстить за убитых близких. Может быть, ради этого придётся ждать несколько лет, но если где-то в мире будут появляться украинские националисты, как они недавно появлялись в российской Чечне, он поедет туда же, чтобы сражаться за противоположную сторону конфликта. Поэтому у него даже мысли не возникло бросить «Шмели» здесь, в Севастополе, и добираться в Абхазию пассажиром на судне, присланном за защитниками Города Русской Морской Славы абхазским правительством.

- Я лучше возьму на борт несколько бочек солярки, всю дорогу пройду на одном двигателе, но катера этим тварям не оставлю! – объявил он командующему крымским республиканским флотом.

Да, такой у Республики имелся. И в него входили не только «Шмели» отряда Лагутенко. Ещё в июне, когда нацисты захватили Балаклаву, их сторожевые корабли, базирующиеся в Одессе, пару раз пытались прорваться к севастопольским бухтам. Но их встретили вооружённые сухогрузы, на палубе которых установили 122-мм и 152-мм гаубицы, а также башни с подбитых танков и БМП. В морских боях севастопольцы потеряли одну такую боевую единицу, но потопили два украинских СКР и серьёзно повредили ещё один. А чтобы защититься от налётов авиации противника, из повреждённого и полузатопленного сухогруза они устроили «второе издание» знаменитой зенитной батареи «Не тронь меня!», обеспечив сидящий у берега на мели корабль зенитными орудиями и пусковыми установками зенитных ракет. Были и буксиры, оборудованные крупнокалиберными пулемётами и гранатомётами, и даже «отжатый» у украинских пограничников сторожевой катер. Ныне, правда сильно повреждённый.

Подошедшие абхазские пассажирские суда, все шесть штук, вошли в Севастопольскую бухту и пришвартовались в морском порту. И на них немедленно потекли жители города, изъявившие желание эвакуироваться. К удивлению Ивана, таких оказалось всего около двадцати шести тысяч из оставшихся в городе двухсот тысяч. Естественно, абхазские корабли столько людей вместить не могли. С просто невероятным перегрузом они брали от 2500 до 3000 человек. Всего на них поместилось немногим менее 16 тысяч человек. Ещё четыре тысячи гражданских взяли на борт застрявшие в Севастополе круизные турбоходы «Леонид Соболев» и «Фёдор Шаляпин». И это – не считая их штатных экипажей под 430 человек у каждого, скорее всего, на три четверти тоже состоящих из горожан, не имеющих никакого отношения к штату судов.

Одновременно с этим у Графской пристани, небольших причалов Артиллерийской и Стрелецкой бухт, бухты Мартынова, Песчаной и Двойной бухт шла погрузка на морские пассажирские катера, до войны бегавшие вдоль крымского побережья и в обиходе именовавшиеся «морскими трамваями». Их вместимость от 90 до 250 человек тоже обычно превышалась, но ненамного, поскольку людям сложно будет выдержать почти двухсуточный путь до Абхазии, стоя на ногах.

К удивлению Лагутенко, после отхода от причалов «извозчиков», с места снялись и направились к пристаням десантные корабли Черноморского флота. На шесть БДК вместилось почти девять тысяч человек. Но из них только две тысячи были гражданскими, а все остальные – бойцы народного ополчения, значительная часть которых оказалась «ходячими» ранеными из госпиталей. Основную часть «тяжёлых» за пару дней до этого увезло в Россию госпитальное судно. Некоторое количество гражданских и военных взяли на борт «канонерские лодки» Республиканского флота, рыболовецкие суда, плавмастерская, совершенно неожиданно для всех поднявший крымский флаг танкер «Иван Бубнов» и… трёхмачтовый парусник с названием «Ева», вышедший в точку сбора одним из первых. Не говоря уже о всевозможной туристической мелочи, вместимостью в 10-20 человек.

- «Непобедимая армада» какая-то, - нервно хихкнул рулевой лагутенковского «Шмеля» старший матрос Монтяну, когда в лучах восходящего солнца через головы сидящих на палубе ополченцев разглядел стоящие на якоре в точке сбора корабли и суда.

- Скорее, зоопарк, - мрачно хмыкнул чумазый парень с сержантскими погонами, привалившийся к барбету носовой орудийной башни.

Два отделения ополченцев, едва успевших дотопать от Фиолента до Камышовой бухты, Лагутенко приказали взять на борт перед самым отходом от причала. И теперь он молился, чтобы по пути к Сухуми не попасть даже в незначительный шторм: иначе парней просто смоет волнами с палубы, возвышающейся над водой всего на метр.