Арост

1995 год

Старый «пазик» с грязными забрызганными бортами еле тащился по лет пять не ремонтировавшейся дороге, устало тарахтя двигателем. Небо затянуто унылыми серыми тучами, в салоне автобуса темно, хотя на часах без четверти двенадцать. Вдоль дороги вороны, которые, перелетая с места на место, словно бы провожают «пазик» в последний путь, возмущенно каркая всякий раз, когда автобус приближается к обочине слишком близко. Развернувшаяся картина навевала на Станислава Николаевича чёрную тоску. Возникало ощущение, что на дворе начало не лета, а осени. Взбодрить его не мог даже Даня, обычно заражавший профессора своею живостью.

- А вот ещё, - балаболили аспирант, - Урал, одинокая деревушка. На протяжении десятилетий волк убивает приезжих, держит в страхе округу. Интересно, что местные становятся его жертвами очень редко. Зверь убивает только охотников, которые приехали избавить поселок от людоеда. Подозреваю, что оборотень. Как смотрите на то, чтобы съездить туда и всё проверить?

Расположившийся у окна профессор, неопределённо пожал плечами, глядя на куценький рюкзачок, который валялся на сиденье перед ним. Внутри вода, две баночки консервов и дождевик с сапогами на случай резкого ухудшения погоды. В какой-то момент профессор начал руководствоваться принципом из малоизвестной песни Анофриева:

Я беру с собой в дорогу лишь всего

На день хлеба и немного аш два о.

Когда Станислав Николаевич путешествовал один, он всегда погружался в книги. Иногда делал это даже в компании с кем-то, ощущая себя Юлием Цезарем: он без труда читал и параллельно поддерживал беседу. Но в этот раз ни читать, ни разговаривать не хотелось. Он рассматривал небрежно нарисованную карту села Ряссы, сам не зная зачем. Поселение было маленьким, изучать там нечего. Ну хоть чем-то себя занять, отвлечься.

- Другой случай, произошёл совсем недавно: девочка погибает в автокатастрофе вместе с родителями. Дело рук какого-то лихача. Но никто из свидетелей не помнит ни номера машины, ни марки, вообще ничего о виновнике. И родителей, и девочку долго не хоронили, разбирались. Мне об этом случае стало известно из моих источников, - Даня хитро улыбнулся, Яковлев догадался, что парень вспомнил миленькую ассистентку патологоанатома Ивана Трофимовича, с которой профессор Даню и познакомил, - я заинтересовался, узнал дату похорон, пришёл туда. Помните, вы рассказывали, что сильная тоска по умершему не дает упокоения его душе? Иногда близкие, сами того не ведая, могут обратить любимого человека в заложного покойника. Так вот, на похоронах был мальчишка, по виду года на два младше погибшей, я сначала подумал, двоюродный брат. Он страшно убивался, принёс какую-то тетрадку, всё пытался засунуть её в гроб. Подростковые ручки вцепляются в крышку гроба, тянут вверх, на него кричат, вырывают тетрадку, рвут её в клочья, мальчишку отпихивают куда-то. Жутко неприглядная сцена, скажу я вам. Мне стало ясно, что он никакой не родственник девушки, а, похоже, её тайный поклонник. Нехорошие подозрения закрались мне в душу, две ночи я караулил на кладбище. У родителей девочки земля сухой сделалась, а у неё влажная, червивая, и воздух над могилой, знаете, как будто течёт. Словно конденсат как при тумане собирается, да только на крошечном участке. Никогда такого не видел. Думаю, как всё утихнет, нужно будет раскопать могилу. Возможно, тела мы не обнаружим.

Яковлев кивнул, с трудом сдерживаясь, чтобы не накричать на аспиранта. Данил не мог знать, что похожая история приключилась с братом Станислава Николаевича. Правда, в отличие от героини Данькиной истории, Сашенька выжила. Из-за нахлынувших воспоминаний, бесконечной болтовни, невыносимо-хмурой погоды, поездка показалась профессору бесконечной. Когда они подъехали к остановке, он схватил рюкзак и быстро вышел из автобуса, бросив водителю тысячу рублей и отказавшись от сдачи. Выскочил на остановку, жадно набрал полную грудь холодного осеннего воздуха и увидел на лавочке подростков. Одному на вид одиннадцать, другой чуть постарше, лет двенадцать-тринадцать. Одеты в свитера не по размеру, несуразные брюки, грязные дырявые кроссовки. Сначала Станислав Николаевич не понял, чем они занимаются, но когда увидел, что старший подносит к лицу пакет с мутновато-желтой вязкой жидкостью на дне, всё стало ясно. Лицо профессора перекосилось, он решительно двинулся вперёд, вырвал пакет из рук мальчишки и швырнул его на землю.

- Слышь, б..., ты ох… что ли? – противным гнусавым голоском завозмущался подросток.

- Э, дядя, - младший зыркнул на профессора глазами волчонка, осклабился, - хули ты лезешь, тебя трогали?

- Не сметь так со мной разговаривать, сопляки! – профессор сжал кулаки и грозно посмотрел на мальчишек, но те не сильно испугались тощего пожилого человека.

Старший полез в карман и достал оттуда нож.

- Слышь, мелкий, а давай его отп…им? – сказал он, не отводя шальных глаз от лица Станислава Николаевича.

Не привыкший решать вопросы насилием профессор растерялся, попятился. Ножик короткий, но острый, если ударит в брюшину, рана может оказаться смертельной.

- Проблемы, шпана?! – Из-за спины профессора появился агрессивно настроенный Даня. – Да у тебя нож!

Ловко ухватив маленького токсикомана за запястье, Даня без труда выбил оружие и толкнул его ногой на дорогу, а мальчишку отшвырнул в противоположный конец лавочки. Они с другом столкнулись, упали на землю и, затравленно посмотрев на взрослых, выползли на четвереньках с остановки, бросились бежать. Младший не преминул крикнуть напоследок:

- Вам пиз...

Даня лишь покачал головой и посмотрел на сделавшегося мрачнее тучи профессора.

- У вас всё хорошо, Станислав Николаевич?

Тот покачал головой.

- Не понимаю… Двадцать лет назад ребята младших этих расспрашивали меня о моделях автобуса. А сейчас они нюхают клей. Как всё могло так сильно поменяться за два жалких десятилетия?

Далекий от ностальгии по советскому прошлому Даня пожал плечами.

- Нам с вами туда, - напомнил он профессору, махнув рукой в сторону дорожного указателя, оповещавшего, что до села Ряссы семнадцать километров. – Далековато.

- Потому я и взял только необходимое, - сказал профессор, закидывая за спину свой легкий рюкзачок и выразительно посмотрел на раздутый заплечный мешок Дани.

- А могли бы просто поехать на вашей машине.

- Я же тебе объяснил, она в ремонте, - пробурчал профессор и направился вдоль дороги.

Даня последовал за ним. Они шли около километра по обочине, потом, заметив на противоположной стороне заправку, замерли.

- Кажется, где-то здесь должен быть поворот, - Яковлев озадаченно посмотрел по сторонам, но нужной дороги не обнаружил. – Дань, не сбегаешь на заправку, уточнить дорогу?

- Хорошо, - кивнул тот и, поставив свой рюкзак у ног профессора, перебежал на другую сторону.

- Здравствуйте, - он широко улыбнулся, когда заметил молоденькую девушку и фирменной красной форме, сидевшую на синем пластиковом стуле у бетонного столба.

Та вздрогнула, недоверчиво посмотрела на Даню, но искренняя улыбка парня быстро растопила её девичье сердце, и она улыбнулась в ответ.

- Здравствуйте.

- Я тут ищу дорогу в Ряссы, может слышали? Где-то здесь поворот должен быть, но его нигде не видно.

Улыбка девушки померкла.

- А зачем вам Ряссы? – настороженно спросила она.

- Я, видите ли, учусь в аспирантуре на фольклориста, пишу диссертацию. А в Ряссах, по слухам, живут староверы, у которых очень много уникального материала можно набрать.

- Нет там никаких староверов, - отрезала девушка. – И вообще, лучше туда не ходите.

Она встала со стула, подошла к Дане вплотную и взяла его за запястье.

- Я тут примерно год работаю, и они туда время от времени ездят, эти люди. Глаза у них нехорошие. Не здороваются никогда. И смотрят на тебя с каким-то презрением. Но это полбеды. Дорога, про которую вы спрашиваете, она, как бы это сказать, всегда в разных местах. Я, когда прошлой весной только пришла сюда, поворот был почти напротив заправки, а сейчас он… я не знаю, как это объяснить, но он отполз отсюда. Словно хочет спрятаться от посторонних глаз, понимаете? Не ходите туда!

- Спасибо за помощь, - неуверенно промямлил Даня. – Значит, поворот туда «уполз», - он указал направление рукой, а девушка вдруг налилась краской, фыркнула, вернулась к стулу и холодно бросила «Да!», после чего перестала обращать на Даню внимание.

Пожав плечами, аспирант перебежал через оживлённую трассу и сообщил профессору детали разговора. Яковлева история девушки не удивила, он помог Дане надеть его рюкзак, после чего они двинулись дальше в путь и где-то через полтора километра отыскали-таки поворот к Ряссам. Грунтовка робко тянулась между высокими елями-великанами, растущими невероятно плотно друг к другу. Даниил подошёл к опушке, вглядываясь между деревьями, сделал было шаг вперёд, но профессор тут же схватил его за локоть.

- Никогда, Даня, не заходи в этот лес! – строго произнёс Яковлев. – Даже здесь, вне его границ, мы в опасности. Но если войти под кроны, я не дам за нашу жизнь и ломаного гроша! Если я прав, в нём обитает абсолютное зло.

Даня кивнул, сделал шаг назад. Они двинулись вперёд по грунтовке. Дорога поначалу была терпимой, но уже через два километра сделалась совершенно несносной: всюду лужи, ямы, слякоть и грязь. Да ещё этот лес по сторонам… В прорехах между стволами было видно, что земля засыпана листвой, кустов же и травы почти не было. Ни единой живой души, ни приглушенного крика птицы. Даня проникся атмосферой этого места и понял, что лес действительно представляет опасность. Неудивительно, что зверей там вообще не было. Сам же лес постепенно менялся. Хвойные деревья уступали место более привычным для южанина лиственным. Тополя, клёны, осины всё выше и мощнее. Кроны их настолько плотно переплетались, что в лесу царили настоящие сумерки. Если зайти поглубже, то немудрено будет и заблудиться.

Тем временем дорога сделалась совсем невыносимой, кое-где лужи занимали буквально всё пространство между деревьями, тут уж даже профессор признал необходимость обойти их по опушке. Делал Яковлев это с невероятной осторожностью, внимательно следя за тем, чтобы не переступить границу леса. Данил же проявлял беспечность и один раз, эксперимента ради, даже обошёл ствол ясеня, растущего прямо у дороги. Ничего страшного не произошло. Данил уже собирался сообщить профессору, что он напрасно нервничает, когда прямо перед ними вырос деревянный столб с небрежной надписью: «Ряссы». Дорога резко свернула, а за поворотом выросло окружённое лесом село.

Оно встречало профессора и Данила церквушкой, стены которой заросли плющом и мхом, а двор – сорной травой. Дальше вдоль единственной улицы тянулись два параллельных ряда домов. Выглядели они давно брошенными. Отсутствие людей на улицах лишь укрепляло впечатление запустения.

- А мы точно пришли куда нужно? – спросил Данил, поправляя лямки тяжелого рюкзака.

- Точно, - заверил его профессор. – Нас ждут в конце улицы.

И действительно, двадцать минут спустя, миновав село, они вышли к деревянным воротам, у которых толпилось множество народу. В основном там были люди немолодые, лишь три парочки парней и девушек не старше двадцати лет выделялись на фоне сорока-пятидесяти-шестидесятилетних мужчин. Но Данила заинтересовали не столько обитатели села, сколько ворота. Они преграждали дорогу в лес, закреплённые на двух исписанных таинственными символами деревянных столбах. Ни слева, ни справа не было никакого ограждения, обойти их не представляло труда, поэтому зачем их вообще ставили – загадка. Перед воротами просторная площадка, в центре которой серо-чёрное кострище. Помимо следов от обуви много отпечатков куриных лапок. Местная птица бегает сюда кормиться? От самих ворот веяло чем-то зловещим. Их неуместность, проржавевшие петли, толстая металлическая цепь, которой скручены воротины, мудрёные узоры на их поверхности, которые вызывали у Данила ассоциации с разрушениями и взрывами – всё в совокупности делало пребывание вблизи них очень неуютным.

Заметив чужаков, сельчане сделались мрачнее тучи. Разговоры стихли, сами они застыли на местах, превратившись в почти неподвижные статуи. От толпы отделился по пояс голый, старый, седой, тощий, но при этом жилистый мужчина. На его теле было множество шрамов и синяков, на иссохшем лице отчетливо проступали колючие скулы, голубые холодные глаза сверлили пришедших.

- Здравствуйте, Евсей Петрович, - Яковлев заговорил первым, сделал шаг на встречу и протянул мужчине руку. Тот её крепко пожал. – Познакомься, Данил, это староста местной общины. Как ты должно быть догадался, его зовут Евсей Петрович, - попытался неуклюже пошутить профессор.

- Данил Зайцев, - представился аспирант.

Староста кивнул, обернулся к своим людям и властно произнёс:

- Это мои гости, относитесь к ним со всем уважением. Я покажу им их дом, вы здесь заканчивайте.

После повернулся к профессору и Данилу, жестом предложил следовать за ним.

- В нашем селе осталось мало народа, - начал рассказывать Евсей Петрович. – К чужакам мы не привыкли. С вашим миром почти не соприкасаемся, живём своей жизнью. Поэтому доверие нужно будет заслужить.

- Евсей Петрович, - подал голос Данил. – А почему в посёлке почти нет молодежи? Да даже людей моложе тридцати-сорока?

Староста замер, помолчал – Данилу уже стало казаться, что ответа он не получит – но тот всё-таки заговорил.

- Некоторые покидают общину. Возвращаются, когда понимают, что пошли по ложному пути. Естественно, что понимание приходит в зрелом возрасте.

Данил кивнул, они отправились дальше и вскоре вышли к небольшому саманному домику на очень просторном необработанном участке. Строение больше напоминало хлев, чем человеческое жилище: окошки небольшие, дверь узенькая, низкая, фундамента не было, на крыше почерневшая от времени черепица, покрытая плесенью и темно-зелёным мхом. Внутри всё было не лучше: единственная комната, внутри четыре стены, две железные кровати да присыпанный соломой деревянный пол. Впрочем, бросалось в глаза и другое: на окнах внутренние ставни, сама дверь очень толстая, закрывалась не только на замок, но и на прочный металлический засов.

- Днём вас не тронут, но есть определённые правила поведения, - пояснил староста, проследив за взглядом Данила, заинтересовавшегося внутренними ставнями. – Одно из них гласит, что чужакам нельзя покидать жилище в ночные часы. Если нарушите его, то я не смогу поручиться за вашу безопасность. Поэтому лучше всего не нервировать людей: с заходом солнца возвращайтесь в дом, закрывайте ставни, замыкайте дверь и спите. Не вздумайте выходить до восхода, что бы вы не услышали!

Данил настороженно посмотрел на профессора – начало ему не понравилось.

- Не согласны – лучше уезжайте, - предупредил Евсей Петрович. – Мы народ мирный, нам проблемы не нужны.

- Эту ночь мы в любом случае проведём здесь, а завтра обо всём остальном поговорим, - сообщил старосте профессор.

- Тогда не буду вам мешать, располагайтесь, - ответил тот и ушёл обратно, к воротам в конце села.

Профессор перевёл взгляд на Данила и сказал:

- Он прав, Данил. Я не смогу тут с тобою оставаться. И не прощу себе, если с тобой что-то случится. Так что если передумаешь, давай завтра уйдём вместе.

Данил задумался. Профессор рассказывал ему, что в Ряссах живут члены какого-то уникального культа. Поклоняются, кажется, богу Аросту. Если собрать по ним материал, то научная статья выйдет первоклассной. Одна загвоздка: культисты очень закрытые, и чтобы втереться к ним в доверие, придётся какое-то время пожить в селе.

- Плюс к тому, им может быть известно что-то о том, чем мы с тобой занимаемся, - добавил тогда профессор, намекнув на их любительские расследования сверхъестественных явлений.

В тот день Данил сразу согласился, но сейчас, глядя на местных воочию, засомневался. Ни староста, ни остальные не производили на него впечатление культистов. Остаток дня профессор с Данилом провели за обустройством быта, с местными больше не контактировали, а когда начало смеркаться, последовали совету Евсея Петровича, закрыли окна и двери, легли спать. Да вот только легче сказать, чем сделать: с улицы доносились какие-то невообразимые звуки. Душераздирающие крики, стоны десятков, сотен человек, вопли отчаяния, монотонный гул. Профессору каким-то образом удалось задремать под эту чудовищную какофонию, но Данил ворочался с бока на бок и, наконец, не выдержал, оделся и тихонько выскользнул на улицу. Село пустовало, темно, хоть глаз выколи, отблески огня можно было различить в конце улицы, где располагались ворота. Именно туда Даниил и прокрался, прячась за стенами домов. Первыми он разглядел ворота. Источник звука располагался именно за ними. Страшно было представить, что там творится, но каждый раз, когда вопли нарастали, цепь натягивалась и, отчаянно звякая звеньями, возвращалась в исходное положение. Однако зрелище, разворачивающееся по эту сторону ворот, представляло не меньший интерес.

Горел костёр. Напротив ворот, на границе света и тьмы полукругом расселись возрастные жители села. У костра собралась молодежь. Юноши и девушки, разбившись на однополые тройки, встали по разные стороны от костра. Они смотрели друг на друга с плохо скрываемой ненавистью, но ничего не предпринимали.

Наконец, по пояс голый парень в мешковатых штанах хищно посмотрел на стоявшую по другую сторону костра девушку в длинном белом полупрозрачном сарафане и сделал шаг вперёд. Она вышла навстречу, подняла руки и с вертлявостью пантеры двигалась по кругу, держась в стороне от костра, не подпускать к себе юношу. Лицо того подергивалось, выражения на нём менялись: то он щерился, словно пёс, позволяя слюням растекаться по щекам, то щурился, то хмурил лоб. Они двигались друг напротив друга, юноша медленно приближался, в остальном дублируя движения девушки. Происходящее напоминало какой-то замысловатый жестокий танец, поскольку парень походил на голодного зверя, а его партнерша - на готовую дать решительный отпор хищницу. Старики и две другие юные пары стали ритмично ухать, напевая несложный мотив. Парень в последний раз ощерился и бросился вперёд, перескочив через костёр, вмиг очутившись в шаге от партнерши. Девушка согнула пальцы на руке, отмахнулась, впившись длинными ногтями прямо в щеку юноши. Парень мог бы увернуться, но не стал, позволил ногтям порвать кожу, оставить глубокие кровавые царапины на его лице. Со всего маха он отвесил пощечину девушке, удар был такой силы, что несчастная припала на одно колено. Парень хотел было довершить начатое, повалить жертву и прижать её к земле, но не тут-то было. Девушка нашла в себе силы ударить обидчика, метила пальцем прямо в глаза нападавшему, тому пришлось попятиться, тем не менее уже запачканные кровью ногти всё равно зацепили его торс, оставив алые следы.

Отступать юноша не собирался, сделав шаг назад, тут же на два шага подался вперёд, вынудив девушку упасть и начать отбиваться от него одними ступнями. Они сцепились в какой-то чудовищно-ожесточенной, невероятно яростной схватке. Сарафан девушки превратился в обрывки ткани, нос парня был разбит и сплющен, его штаны порвались, на животе, груди, ногах отчетливо виднелись гематомы от сильнейших ударов пяток. Освещаемая площадь была покрыта каплями крови, перемешанной с потом.

В конце концов юноше удалось навалиться на девушку, они заклубились на земле, подкатились вплотную к костру, девица ухватила догорающее полено, переборов боль, ткнула им в бок парня. Тот зарычал, вцепился в запястье своей партнерши и с силой стукнул её рукой о землю, заставив разжать пальцы, выронить оружие. После небрежно оттащил подальше от костра, одной кистью сжал скрещенные руки девушки, прижал их к земле, второй придушил её, лишая последний сил. Она ещё брыкалась, сопротивлялась, но исход схватки был предрешён.

Сдалась, расслабилась, с яростным вожделением посмотрела на своего партнера, он ослабил хватку, наклонился к ней. Они вцепились в губы друг друга, как оголодавшие хищники, терзающие тело замученной ими жертвы. Боль перемешалась с экзальтированной радостью, до того тесно сжатые бёдра девушки разомкнулись, парень прижался к ней, слизал кровь со своих губ, тела молодых людей сплелись, дернулись, и юноша с девушкой стали единым целым под монотонное, гипнотизирующее уханье наблюдавших за разворачивающейся мистерией культистов.

Поражённый зрелищем Даня даже не заметил, как из-под ворот тянутся серо-чёрные прожилки, расползаются по площадке, тянутся к капелькам крови, погружаются в них, поглощают их…

Один из возрастных жителей Рясс что-то почувствовал, обернулся. Данил с трудом успел укрыться за стеной, сердце бешено колотилось. Что будет, если они его увидят? Явно ничего хорошего! Даня решил, что видел достаточно и, сгорбившись, наступая на мысок, прокрался через всё село к месту ночлега, закрыл за собой дверь, вернулся в постель и, укрывшись одеялом, крепко призадумался. Религиозные оргии – обычная практика для многих культов. Но когда служители наносят себе или другим увечья… Нет, таких культов было немного. На ум Данилу приходили только египетский культ Сета, чьи жрецы предположительно занимались самоистязаниями и культ финикийского Баала, в котором самобичевание во время ритуальных оргий было обычным делом. Вот только как культ давно позабытого бога с Ближнего Востока мог проникнуть в центральную Россию? Какая уж тут диссертация – тут целая сенсация, которая потрясет весь научный мир, навсегда впишет фамилию Зайцева в историю этнографии и религиоведения! Данил переплюнет и профессора Яковлева с его описанием дохристианских культов, да вообще всех, написав настолько бомбическую работу! Воодушевлённый честолюбивыми мечтами, он очень быстро уснул, позабыв о полных отчаяния криках, доносившихся с улицы.

Утром рассказал профессору о том, что видел, и о своём решении. Яковлев кивнул.

- Думаю, ты и сам заметил, что в селе только мужчины. Похоже, культисты не живут здесь постоянно. Женщин вообще приводят, только чтобы сыграть символическую свадьбу, свидетелем который ты и стал, - сказал профессор. – Арост – бог войны и ярости, не удивительно, что свои ритуалы они облачают в форму схваток, сражений. Материал можно собрать фантастический, но ты должен отдавать себе отчёт в том, что оставаясь здесь ты рискуешь своей жизнью.

- Я рискнул своей жизнью, когда начал помогать вам, - ответил Данил. – Сейчас риск и подавно оправдан.

Итак, решение было принято – Данил становился гостем у культистов на неопределённый срок.

…

Влиться в общину ряссовчан оказалось очень сложно. Нет, Данила не оскорбляли, не проявляли явной агрессии в его адрес – его просто игнорировали. Никто, кроме старосты с ним не разговаривал. Размышляя о том, как заслужить уважение жителей села, он решил поучаствовать в хозяйственной жизни поселения, но оказалось, что никакой хозяйственной жизни люди здесь не вели. Два раза в неделю сюда приезжали автомобили и привозили продукты. Припасы относили в здание церкви и уезжали. Данил поначалу думал, что приезжие – тоже бывшие жители Рясс, но потом ему удалось переговорить с одним водителем.

- Да ты что, мы с этой деревней никак не связаны, - ответил тот. – Нам платят, мы привозим. По секрету скажу, - шофёр перешёл на шёпот, - про Ряссы у нас в округе только плохое говорят. Я даже удивился, когда тебя здесь увидел. Как ты про меня, так и я про тебя подумал – один из них. Уж не знаю, как ты здесь живёшь, нам сюда приезжать страшно, если бы не бабки, носу своего сюда не сунул бы.

Данил поблагодарил водителя за откровенность и продолжил свои наблюдения за ряссовчанами. Если они не занимаются хозяйством, то чем вообще живут? На протяжении дня жители села просто болтали (причем, как только Даниил приближался, их разговоры стихали, и они неодобрительно косились в его сторону), изредка играли в нарды и шахматы, но с превеликой охотой устраивали кулачные бои у ворот. Дрались все: и сорокалетние, и пятидесятилетние, и даже сам староста, который отличался особой жестокостью к оппоненту, иногда добивая лежачего ногами, настолько ярость, охватывающая Евсея Петровича, была сильна.

Наблюдая за тем, как безжалостно ряссовчане избивали друг друга, Данил удивлялся, каким чудом до сих пор не дошло смертоубийством? Более того, распухшие лица, разбитые руки и локти заживали в крайнем случае через пару дней. Иногда уже следующим утром никаких следов побоев не оставалось. Очевидно, был какой-то секрет. Но какой?

Чтобы выяснить это, Данил снова решился нарушить запрет покидать жилище после заката. Теперь всё было гораздо рискованнее, поскольку все сельчане не собирались у ворот, большинство расходились по своим домам спать, лишь один из них разжигал костёр и садился напротив ворот, оставался там до утра.

Как-то раз, выбравшись на улицу около двух часов ночи, когда, по его мнению, люди крепче всего спали, Данил подобрался вплотную к культисту, сидевшему у костра. Он услышал всё те же звуки, что доносились в первую ночь, но на этот раз обратил внимание на расползающиеся по земле серо-чёрные ветвистые побеги. Они оползали огонь и тянулись к сидевшему невозмутимому мужчине, приближались вплотную, обвивали сандалии, заползали на кожу. Только тогда сельчанин не выдержал, на лице его возникло выражение абсолютной радости, он вскочил, стал на колени и восторженно закричал:

- Забери меня, Арост!

Стоило ему так поступить, как ростки оплели его ноги. Данил перепугался, что крики сельчанина разбудят остальных, убежал, так и не узнав, что случилось с культистом. Оказавшись в постели, он долго обдумывал произошедшее. А утром обнаружил, что сидевший у костра человек пропал. Неужели это было добровольное человеческое жертвоприношение? От этой мысли Данилу стало страшно, он впервые задумался о том, чтобы покинуть Ряссы. Но пока колебался, выждал несколько дней, отыскал на улице Евсея Петровича и в который раз попытался его разговорить, заведя беседу о пропавшем члене их общины. Странно, но сегодня тот оказался общительнее обычного, впрочем, затронутую Данилом тему развивать не стал, а пустился в метафизические рассуждения.

- Нуждаешься в знании? Тогда внимай, - староста наклонился, сжал в кулаке рыхлую землю, поднял руку и развеял крупинки почвы по ветру. – Есть прах, есть дух. Есть мир праха, есть мир духа. Есть Закон для праха, есть Закон для духа, но нет Законодателя. Законы вечны, безначальны и бесконечны. У праха нет воли, поэтому Закон для праха абсолютен. У духа есть воля, поэтому Закон для духа может быть нарушен. Дух волен выбирать, но если дух не следует Закону для духа, он следует Закону для праха. Такой дух сначала будет низвергнут в мир праха, а затем и сам станет прахом. Законы неизвестны никому, но тот, кто обладает духом, волен сам их искать, иначе обрекает себя на обращение в прах. Те, кого мы зовём богами, либо настолько преисполнились благочестия, что вернулись в мир праха, чтобы помочь остальным из него выбраться, либо порочны настолько, что за попрание Закона обречены оставаться между мирами, видеть то блаженство, которое испытывают духи, и страдать от тех лишений, которые царят в мире праха. Арост – наш бог, он учит нас, что право освободиться от пут праха есть даже у самых испорченных. Чистая, незамутнённая ярость очищает даже самых порочных. Поэтому Арост, некогда порочнейший из порочных, дабы искупить свою вину пребывает в вечной ярости, а мы, его слуги, оберегаем мир от проявления его гнева, и сами очищаемся яростью. Настанет тот день, когда Арост очистится и уйдёт, а мы последуем за ним. Это знание, это Закон!

Данил попытался уточнить некоторые детали концепции или хотя бы повторить ещё раз сказанное, но Евсей Петрович отказался. Пришлось возвращаться в выделенный ему дом и записать то, что удалось запомнить. Но главное он выяснил – культисты в Ряссах действительно поклоняются Аросту! Обрадовавшись хоть каким-то подвижкам, Данил в тот же день уехал из села. Во-первых, нужно было навестить родителей, во-вторых, посоветоваться с профессором и, в-третьих, пополнить запасы. Наконец, следовало подготовиться основательнее и ответить самому себе, чем он готов рискнуть ради материала об Аросте.

Выслушав историю Данила, профессор хмыкнул.

- Не подумай, я тебе верю и почти уверен, что в Ряссах практикуются человеческие жертвоприношения. Но, во-первых, мы всё равно не сможем ничего доказать, а во-вторых, собранный тобой материал очень скромный. Боюсь, мы впустую потратили силы, Даня. Не стоит тебе туда возвращаться, теперь это слишком рискованно. Я тут наткнулся на другую любопытную вещь. Что ты слышал о нашей психбольнице?

Даня неохотно отвечал, хоть и согласился помочь, но мыслями оставался в Ряссах. История больнички его не заинтересовала, даже когда к ним с профессором наведался один журналист – Юра Шевелёв – и начал расспрашивать о материалах расследования, которые Яковлев собрал из архивов. Любопытное совпадение, не более. А вот в Ряссах происходили по-настоящему загадочные вещи. Те несколько месяцев, что Даниил провёл в городе, он не находил себе места, маялся, много думал о том, что упускает свой шанс совершить великое открытие, ну и что уж греха таить, молодому человеку хотелось прославиться. Поэтому осенью он сообщил профессору, что собирается вернуться в Ряссы.

- Если уверен, поезжай. Но будь осторожен. Зимой ты можешь оказаться отрезан там – дорогу к селу никто не чистит.

- Поэтому я и решил ехать сейчас – чтобы не было искушения вернуться, - честно признался Данил, который не забыл, как побеги из-под ворот опутывали колени сидевшего у костра человека.

Основательно закупившись, предупредив родителей, что уезжает минимум до конца зимы, Данил отправился в Ряссы в конце ноября. Встретили его на удивление тепло, Евсей Петрович даже угостил каким-то особенным самогоном: пьёшь – вода водой, а крепости в нём не меньше, чем в водке. А оказавшись в своём крошечном домике, парень ощутил лёгкий приступ ностальгии. Память – удивительная вещь! Даже будничный день может окрасить всеми цветами радуги. Скажи Данилу летом, что он будет рад вернуться сюда, никогда бы не поверил. А теперь вот стоит посреди маленькой комнатушки и чувствует, как в душе разливается радость. Или это самогон Евсея Петровича так подействовал? В любом случае, оказавшись в селе, Данил очень быстро позабыл, что вообще уезжал отсюда, влился в местный ритм жизни, за одним исключением – к нему стали относиться значительно лучше.

Во время зимовки парень заметил, что сельчане очень легко переносят мороз. Благодаря тому, что Ряссы были защищены лесом со всех сторон, здесь почти не было ветра, да и снега выпадало не много, но температура держалась существенно ниже нуля, иногда падая до минус десяти градусов. Это нисколько не смущало культистов Ароста: многие из них продолжали ходить в лёгкой одежде, самые отчаянные, в их числе староста, оставались по пояс голыми, и только единицы надевали лёгкие осенние куртки, когда Данил ходил в очень теплой шубе. Более того, ряссовчане не топили дома, Евсей Петрович догадался заказать дрова только после того, как Данил пожаловался ему на холод. Впрочем, в январе начались обильные снегопады, наемные рабочие перестали приезжать в село, поэтому Данилу всё равно пришлось жить в неотапливаемом помещении – печь он разжигал только на ночь, экономил дрова.

Его страдания компенсировались тем, что культисты стали охотно рассказывать ему свои мифы и легенды, говорили о своём боге и других богах, которых Арост не принимал.

- Хуже всех Морена, - рассказывал приземистый плешивый дедок. – Она манит обманчивым покоем, но покой не есть освобождение, он лишь растягивает страдания. К счастью, её культ давно канул в лету.

Данил всё это терпеливо записывал, жалея, что пренебрёг советом профессора и не освоил навык стенографии – так много ему приходилось записывать беглую речь, что он не поспевал! Уже к середине января удалось набрать материала на две диссертации и кучу побочных статей. Данил даже собрался уезжать, но обнаружив, что дорогу завалило снегом и протопать по ней пятнадцать километров с грузом на плечах совершенно нереально, отказался от своей затеи.

- Подожди до февраля, там будет оттепель, - пообещал Евсей Петрович, когда Данил поделился своими планами вернуться в родной город.

- В феврале у вас бывает оттепель? – удивился Данил.

- Это особенная оттепель. И если ты выждешь какое-то время, то станешь свидетелем великого таинства, которое доступно только взору избранных. Такого ты ни в одной книжке не прочитаешь!

Обещание Евсея Петровича оживило Данино любопытство. Несмотря на то, что материала хватало, он решил всё равно остаться и узнать, о каком же таинстве говорил староста.

Прогноз Евсея Петровича относительно погоды оказался на удивление точным – в феврале наступила оттепель, да настолько стремительная, что стало казаться, будто на дворе весна. Ветки на деревьях усеяны почками, чёрная земля на дороге топорщится зелёными волосками молодых травинок, ручейки таящего снега бегут по селу и стекают в полноводные лесные ручьи. Тепло, светло, хорошо.

За неделю большая часть снежного покрова сошла. Тогда-то Евсей Петрович и наведался к Данилу в гости.

- Это случится завтра перед рассветом у ворот, - сообщил староста. – Если желаешь посмотреть, я разбужу тебя.

- Конечно хочу! – согласился Данил, который так и не сумел выяснить, зачем же сельчане вообще поставили эти ворота. Возможно, завтра он разгадает и эту загадку?

День прошёл как обычно – довольно скучно – а ночью Данилу не спалось, около пяти утра в дверь дома постучались, он быстро оделся и вышел. Его встретил Евсей Петрович и ещё один житель села.

- Ну пошли, - пригласил Данила староста.

Даня пытался расспросить Евсея Петровича, что же будет происходить у ворот, но тот ничего не ответил, лишь показал пальцем на горизонт, где над самыми верхушками деревьев ползла яркая звёздочка.

- Меркурий! – восторженно произнёс староста.

Восторг этот почему-то вызвал у Данила воспоминания о ритуале, который он видел в первый день своего пребывания в Ряссах. Неужели и для него сюда привезли девушку? Эта версия развалилась, когда они почти добрались до конца села. Вдоль дороги стоят жители с факелами и скорбно смотрят на Данила. Впереди горит костёр, а за ним распахнутые ворота, из которых нечто уродливое, какой-то комок переплетающихся то ли корней, то ли щупалец, пытается вылезти наружу.

- Что это?! – перепугался Данил, подался назад, но староста грубо толкнул его в спину.

- Твоя судьба, Данил. Высшая награда, - произнёс Евсей Петрович.

Культисты собирались отдать Данила вот той вот червивой массе, что извивалась за воротами, дожидаясь, когда он явится на поляну! Ну уж нет, не сегодня!

Изобразив растерянность, Данил пошёл вперёд, краем глаза наблюдая за культистами. Те, что с факелами, ещё далеко, сзади только староста и другой селянин. Данил насмотрелся на их рукопашные схватки и знал, что несмотря на разницу в возрасте, победить их у него не было ни шанса. Но вот убежать…

Шагнув вперёд, Данил сделал вид, что оступился, подхватил земляной ком с земли, выпрямился, развернулся и швырнул его прямо в лицо Евсею Петровичу. От неожиданности тот отпрянул, а Данил ринулся вперёд, в образовавшийся между старостой и его сообщником проём. Второй культист попытался ухватить Даню, но пальцы соскользнули. Сельчане воинственно завопили и бросились в погоню. Но Данилу довольно быстро удалось оторваться – всё-таки преследователи были старше и не могли тягаться с ним в скорости и выносливости. Он добежал до поворота рядом с церковью, за которым Ряссы заканчивались и начиналась абсолютно прямая дорога до самой трассы, где он поймает попутку и спасётся. Данил не сбавил темп, наоборот, ускорился, насколько позволяли силы. Обнадеженный, он обогнул церковь, готовился совершить ещё рывок, потому что кто-то из культистов мог срезать путь через лес и попытаться перехватить его, но резко остановился: впереди никакой дороги не было. Столб с табличкой «Ряссы» пропал, за церковью начинался густой лес.

Жадно хватая ртом холодный утренний воздух, Данил застыл. Как такое может быть? Что делать дальше?

«Не заходи в этот лес!» - всплыло в памяти предостережение профессора. А за спиной уже слышен шум погони, яростные крики преследователей. Спрятаться в селе? Но где? Всего одна улица, его быстро найдут. Выбирать приходилось между неизвестностью и неизбежной гибелью. Поэтому Данил переступил границу леса и побежал вперёд. В Ряссах было темно, однако свет луны и звёзд позволял разглядеть тропинку, здесь же, под плотно переплетающимися кронами деревьев, не видно было абсолютно ничего. Почти сразу Данил перешёл с бега на шаг, брёл на ощупь, как слепой. Услышал какой-то шум, обернулся. Кто-то грузный приближался к нему!

И тут запылали огни! Отвыкшие от света глаза непроизвольно закрылись, Данил попятился. Когда снова смог видеть, то обнаружил, что из глубины леса на него надвигается охваченное неугасаемым пламенем чудовище. Голова напоминала лошадиную, однако зубы крупнее, заострённые, кривые. Ни кожи, ни мяса, одна полыхающая черепушка, из глазниц которой вырывалось свечение тысячи костров. Данил ужаснулся, когда стало ясно, что плоть есть, она нарастает, но пламя тут же пожирает её, причиняя существу неимоверные страдания. Глазное яблоко набухает в глазнице и с противным трескающимся звуком лопается, питая собой пламя, позволяя на мгновение взглянуть на этот мир и снова сделаться слепым. И пытка повторяется снова и снова.

Ни туловища, ни рук, ни ног, только плотный кокон ветвистых тоненьких серо-чёрных побегов, похожих на водоросли, покрытых пушком. Мириады отростков отделялись от кокона, цеплялись за деревья и подтягивали неподъемную тушу чудовища, которое орало разными голосами, пытаясь затушить огонь, пожиравший её не успевающую нарасти плоть, своей неугасимой яростью.

Удивительно, но пламя не перекидывалось никуда больше, обжигало только тварь, обреченную терпеть самую страшную боль, какую только можно было представить. Лишь одно могло на время унять мучения – свежая человеческая плоть. Потому ветвистые отростки вытягивались, оплетали стволы, стремительно приближались к Данилу. Парень завертелся, стал искать пути отступления, но обнаружил, что отростки уже повсюду, бежать можно только назад. Перепуганный, он уже забыл о погоне, ринулся обратно, выскочил к церкви и тут же, не успев опомниться, угодил в лапы своих преследователей.

Его несколько раз ударили по лицу, голове и торсу, повалили на землю, связали, поволоки. Когда Данил оправился от боли, начал вырываться, но ничего не получалось.

- Куда вы меня тащите?! – заорал он.

Но культисты молчали. Они принесли его в конец улицы, к костру и воротам, бросили в круг пламени, развязали, сами расположились полукругом. Потирая ушибленную голову, Данил осмотрелся. Увидел на земле железные воротины, которые собирались поставить вместо деревянных, заметил, что старые ворота закрыта, а из-под них вылезают отростки – это несомненно конечности чудовища, которое он видел в лесу! – ужаснулся, когда понял, что они тянутся к нему, обернулся, увидел сплотившихся и перекрывших ему путь к отступлению культистов, глянул на костёр, выхватил из него занявшуюся, но ещё не охваченную пламенем палку и, заревев, ринулся на своих врагов, пытаясь жечь их, бить их, убивать их! Они почти не оказывали сопротивления, монотонно ухали, если боль делалась невыносимой, стонали, но не отступали.

Данил оглянулся, увидел, что отростки уже огибают костёр, вот-вот дотронутся до его ног, переключил свой гнев на них. Расшвырял костёр, прижигая головешками отростки, бил своей палкой, заставляя часть отползти. Тщетно – одни сгорали, но их место занимали новые. Данил отчаялся, кто-то толкнул его в спину, он рухнул прямо в клубок отростков, которые тут же впились в его кожу, проникли под неё, оплели тело молодого парня. Горячие, насколько же они были горячие! Данил заорал от невероятной боли, попытался вырваться, но здесь шансов было даже меньше, чем до того освободиться из лап культистов.

Монотонное уханье, ощущение, будто горишь заживо, а изнутри тебя пожирает ворох червей – вот что испытал Данил в последние часы своей жизни. Да, часы – он умирал долго, до самого рассвета, пока Меркурий брёл вдоль горизонта, с холодным безразличием наблюдая за страшной гибелью молодого парня.

…

В полдень профессор подъехал на жигулёнке к указателю «Ряссы». Дорога была настолько плохой, что путь от трассы до посёлка занял у него почти час. У церкви его уже ждал Евсей Петрович с завернутым в ткань прямоугольным предметом в руках.

Яковлев вышел из автомобиля и, не переступая границу села, вопросительно посмотрел на Евсея Петровича. Тот кивнул в ответ на не оглашенный вопрос, сделал несколько шагов навстречу и передал предмет. Станислав Николаевич взял сверток, снял тряпки и увидел заглавие древней книги на древнерусском языке - «Писание Ароста». Не говоря ни слова, Яковлев направился к автомобилю. Казавшийся безучастным Евсей Петрович не выдержал.

- Если в течение четверти века ты не вернёшь книгу в церковь, мальчишка обретёт свободу и примется искать тебя или твоих потомков.

- Я знаю, - ответил Яковлев.

- Почему именно он? За те шесть лет, что ты пообещал принести Аросту жертву, ты перебрал четверых, правильно? Этот ведь не умнее и не сильнее остальных.

Яковлев задумался, слабо кивнул.

- Валерой двигала жажда мести, Ростиком поэтический задор и поиск новых впечатлений, Максим сам не знал, чего хотел, наверное, поэтому и погиб почти сразу. И только Даня испытывает, - профессор запнулся, качнул головой, поправился, - испытывал искренний интерес к тому, чем мы занимались. А искренность стремлений иногда гораздо ценнее ума и силы.

- А ты правильно себя поправил, - добавил Евсей Петрович, неприязнь которого к профессору росла с каждой минутой. – Испытывал. Если бы не ты, он бы не погиб, не стал бы рабом Ароста на двадцать пять лет. Книга действительно того стоила?

Яковлев бросил в сторону волхва Ароста полный презрения взгляд и сел в машину. Евсей Петрович не тот человек, перед которым профессор станет каяться.