Аспид на мою голову: Я (не) буду твоей Истинной 2

ГЛАВА 1

ВАСИЛИСА

Полёт закончился так же внезапно, как и начался — оглушительным рёвом ветра, сменившимся давящей, каменной тишиной. Меня не поставили на землю. Меня не опустили с аристократической осторожностью. Меня, словно мешок с репой, швырнули вперёд, и я, споткнувшись о собственный страх, проехала коленками по ледяному, неровному полу. Ладони ободрала в кровь, но боли почти не почувствовала — её заглушил шок и звенящий в ушах холод.

— Добро пожаловать, ведьма, — пророкотал его голос откуда-то сверху, и эхо, подхватив каждое слово, пронесло его по незримым сводам, умножив и исказив до гротескного, многоголосого шёпота. — В твой новый дом. Точнее, загон.

Я медленно подняла голову, вжимаясь в стылую поверхность. Мы были в пещере. Нет, не так. Мы были внутри горы, в её исполинском, выдолбленном сердце. Высоко-высоко вверху, куда не доставал свет от тускло мерцающих кристаллов, терялись своды, похожие на рёбра доисторического чудовища. Воздух был густым, пах озоном после грозы, застарелой пылью веков и чем-то ещё — терпким, пряным, смесью сушёных трав и неведомых мне химикатов.

Повсюду громоздились стеллажи из тёмного, почти чёрного дерева, прогнувшиеся под тяжестью фолиантов в кожаных переплётах. На огромных каменных столах пузырились жидкости в кривобоких ретортах, стояли медные дистилляционные кубы, от которых тянулись витые трубки, и были аккуратно разложены инструменты, от вида которых у любого нормального человека волосы встали бы дыбом. Это была не просто пещера. Это была лаборатория гения и логово монстра в одном флаконе.

Аспид стоял в нескольких шагах от меня, уже в человеческом обличье. Высокий, широкоплечий, в простых чёрных штанах и распахнутой на груди рубахе, он казался частью этого первозданного хаоса. Чёрные волосы растрепались от полёта, а изумрудные глаза горели холодным, хищным огнём. На его плече, скрестив крошечные лапки на груди, сидел Смолка. Мой бывший дракончик. Он смерил меня презрительным взглядом своих фиолетовых глаз, выпустил в мою сторону тонкое колечко дыма и демонстративно отвернулся, уткнувшись мордочкой в шею своего нового хозяина.

Предатель. Мелкий, чешуйчатый и неблагодарный.

Снаружи, у самого входа в пещеру, раздался протяжный, полный вселенской скорби скрип, который мог означать только одно.

— Мой дом, — прохрипела я, поднимаясь на ноги и отряхивая ладони. Коленки саднило немилосердно. — Остался снаружи. И, кажется, он не в восторге от твоего гостеприимства.

За моей спиной раздался оглушительный ТРЯС-БАХ! — это Избушка, очевидно, топнула одной из своих куриных ног, выражая крайнюю степень возмущения. Затем последовала серия коротких, отрывистых постукиваний ставнями, которые я безошибочно расшифровала как: «А ну-ка вышла оттуда, негодница! Негоже приличной избе ночевать в сомнительных мужских берлогах!»

Аспид медленно повернул голову в сторону входа, и в его глазах промелькнуло что-то похожее на изумлённое раздражение.

— Твой… ходячий курятник… притопал следом? — в его голосе прозвучало откровенное недоверие.

— Она не курятник, — ядовито поправила я, ощущая, как страх уступает место привычному упрямству. — Она — моя фамильная недвижимость. И у неё тонкая душевная организация. Ей не нравятся сырость, сквозняки и дурно воспитанные змеи.

Избушка тут же подтвердила мои слова жалобным СКРИ-И-ИПОМ просевшей балки и печальным пошатыванием трубы.

Горыныч потёр переносицу, и на мгновение мне показалось, что я вижу не древнее чудовище, а уставшего мужчину, у которого разболелась голова. Но иллюзия тут же развеялась.

— Мне плевать на её душевную организацию, — отчеканил он, делая шаг ко мне. Я невольно отступила. — Как и на твою. Ты будешь жить здесь. В этой части пещеры. — Он небрежно махнул рукой в сторону абсолютно голого, тёмного закутка, где из развлечений были только мокрые стены и пара сталагмитов. — Можешь считать это своей комнатой.

— Щедрое предложение, — фыркнула я. — А удобства где? Или мне предлагается медитировать на капающую с потолка воду?

— Медитируй на что хочешь, — его голос снова стал ледяным. — Но запомни правила моей пещеры. Первое: ты не трогаешь ничего в моей лаборатории. Абсолютно. Ничего. Одно неверное движение — и нас всех разнесёт к праотцам вместе с этой горой. Понятно?

Я демонстративно оглядела булькающие колбы.

— А если очень хочется? Вон та, с фиолетовой жижей, выглядит заманчиво.

Его ноздри раздулись. Смолка на плече зашипел, как рассерженный чайник.

— Я не шучу, ведьма. Второе правило: ты не покидаешь эту пещеру без моего разрешения. Вход запечатан магией, которую тебе не пробить. Даже не пытайся. Третье, и самое главное: ты не задаёшь глупых вопросов и не действуешь мне на нервы. Твоя единственная задача — сидеть тихо и учиться контролировать ту дрянь, что течёт в твоих венах. Потому что твоя слабость — моя слабость. И я не намерен быть уязвимым из-за какой-то непутёвой девчонки.

Он говорил, а я смотрела на него и чувствовала, как внутри закипает злая, весёлая ярость. Страх? Да, он был. Глубоко внутри, холодным комочком в животе. Но на поверхности бурлило возмущение. Он похитил меня, оторвал от друзей, запер в этой дыре и ещё смеет устанавливать правила?

— Принято, — неожиданно покладисто кивнула я.

Он недоверчиво сощурился. Кажется, ожидал слёз, истерики, мольбы… чего угодно, но не этого.

— Что, так просто? — в его голосе прозвучало подозрение.

— Проще некуда, — я одарила его самой невинной из своих улыбок. — Правила — это прекрасно. Структурирует быт. Только вот… у меня тоже есть пара условий для комфортного проживания.

— У… тебя? — он произнёс это так, будто я была тараканом, внезапно заговорившим на древнеэльфийском. — Условия?

— Именно. Во-первых, здесь ужасно дует. Вон оттуда, — я ткнула пальцем в тёмный провал бокового туннеля. — Сквозняк. Для моей тонкой ведьминской натуры это губительно. Нужно чем-то завесить. У тебя есть лишняя драконья шкура? Или, может, старый гобелен с изображением твоих ратных подвигов?

Его челюсть сжалась так, что заходили желваки.

— Во-вторых, — невозмутимо продолжала я, прохаживаясь по «своей» территории и брезгливо пиная ногой мокрый камень. — Моей Избушке холодно. Ей нужны дрова. Много дров. Она привыкла к теплу. Так что будь любезен, организуй поставку. Пару кубометров для начала хватит. Иначе она зачахнет, а я этого не переживу.

Избушка за дверью тут же заскрипела всеми половицами, подтверждая, что без дровишек её куриные ноженьки вот-вот отморозятся.

— Ты… — начал он, и я поняла, что тысячелетнее терпение древнего зла имеет свои пределы. — Ты издеваешься?

— Нисколько! — я всплеснула руками. — Это называется «обустройство на новом месте». Создание уюта. Гнездование, если хочешь. Кстати, об уюте. Мне нужен огонь. Очаг. Костёр. Хоть что-нибудь.

Мой взгляд скользнул по его бесценным стеллажам.

— О! Кажется, я нашла идеальную растопку!

Не успел он и слова вымолвить, как я метнулась к ближайшей полке, выхватила самый толстый и пыльный трактат с выцветшими рунами на переплёте и демонстративно потрясла им в воздухе.

— «Трансмутация первоэлементов через призму астрального эха», — прочитала я по складам. — Звучит скучно. И горит, наверное, отлично. Бумага старая, сухая…

— ПОЛОЖИ! — рявкнул он так, что со свода посыпалась каменная крошка.

В один миг он оказался рядом. Его рука, холодная и твёрдая, как сам камень этой горы, сомкнулась на моём предплечье, и ярость, до этого момента бывшая лишь отголоском в его голосе, теперь полыхнула в изумрудных глазах осязаемым, всепоглощающим пламенем. Он вырвал книгу из моих пальцев с такой бережностью, словно это был новорождённый младенец, а не кусок пергамента.

— Ещё раз, — прошипел он мне в лицо, и его дыхание пахнуло озоном и затаённой злобой, — ты прикоснёшься к моим книгам, ведьма, и я подвешу тебя за ноги к самому высокому сталактиту. И буду смотреть, как долго ты сможешь обходиться без еды и воды.

— О, так ты собираешься меня кормить? — уцепилась я за главное. — Я уж было подумала, что в перечень моих обязанностей входит фотосинтез.

Он отпустил меня, брезгливо отряхнув пальцы, словно прикоснулся к чему-то грязному.

— Я не собираюсь морить тебя голодом, — процедил он. — Твоя смерть доставит мне слишком много хлопот.

С этими словами он развернулся, подошёл к одному из тёмных отнорков пещеры и через мгновение вернулся, держа в руке… нечто. Обугленное, скрюченное, с перепончатыми крылышками. Он с отвратительным шлепком бросил это к моим ногам.

— Ужин, — бросил он. — Жареная летучая мышь. Деликатес.

Я уставилась на жалкий трупик, потом на него. В горле встал ком тошноты.

— Я. Это. Есть. Не буду.

— Будешь, — его губы скривились в злой усмешке. — Здесь нет другого меню.

И вот тут моё терпение лопнуло. Весь страх, вся обида, вся злость на него, на Илью, на Кощея, на весь этот проклятый мир, свалившийся на мою голову, — всё это разом выплеснулось наружу.

— Нет! — выкрикнула я, и мой голос эхом ударился о стены. — Не буду! Я объявляю голодовку! Можешь есть своих мышей сам! Можешь питаться своими книжками! Можешь жрать эти камни! А я к твоей стряпне не притронусь! Это не по-ведьмински! И вообще, это жестокое обращение с животными!

Я стояла, тяжело дыша, сжав кулаки. Он смотрел на меня долго, очень долго. В его глазах больше не было огня. Там плескался холодный, расчётливый лёд. Мне показалось, что он сейчас меня испепелит. Просто взглядом.

Но он лишь медленно, почти лениво склонил голову набок.

— Голодовку, значит? — в его голосе прозвучали странные, насмешливые нотки. — Что ж. Интересный выбор.

Он развернулся и пошёл вглубь пещеры, к своей лаборатории. Я осталась стоять посреди этого каменного мешка, рядом с дохлой летучей мышью, слушая возмущённое поскрипывание Избушки за спиной. Победа? Или я только что подписала себе приговор?

Аспид остановился у одного из столов и обернулся. Свет от кристалла упал на его лицо, и я увидела на его губах едва заметную, хищную улыбку.

— Не нравится моя кухня? — пророкотал он, и его голос, казалось, заставил вибрировать сам воздух. — Можешь питаться камнями. Здесь их много.

— Спасибо за совет, — огрызнулась я, с силой пиная особо уродливый сталагмит, который подвернулся под ногу. — Но я на диете. Исключила из рациона всё ядовитое, чешуйчатое и с непомерным эго. Так что, боюсь, ты в мой рацион не входишь.

Его улыбка стала шире, обнажая кончики слишком острых клыков.

— Посмотрим, ведьма, — протянул он, возвращаясь к своим колбам. — Посмотрим, как долго продержится твоё упрямство, когда голод начнёт грызть тебя изнутри. Я ждал тысячу лет. У меня времени предостаточно.

Он отвернулся, давая понять, что разговор окончен. А я осталась одна в своём «загоне». Голодная, злая, напуганная, но отчего-то уверенная в одном: он может запереть меня в горе, но он никогда не заставит меня играть по его правилам. Эта пещера ещё не знала, что такое настоящий бытовой террор. И я собиралась устроить ему незабываемую экскурсию. Война только началась.