АССИРИЙСКИЙ МУШАРКИШУ
Двадцать восьмой роман (тридцать пятая книга)
цикла «Вечный капитан».
1.Херсон Таврический (Византийский).
2.Морской лорд.
3.Морской лорд. Барон Беркет.
4.Морской лорд. Граф Сантаренский.
5.Князь Путивльский.
6.Князь Путивльский. Вечный капитан.
7.Каталонская компания.
8.Бриганты.
9.Бриганты. Сенешаль Ла-Рошели.
10.Морской волк.
11.Морские гезы.
12.Морские гёзы. Капер.
13.Казачий адмирал.
14.Флибустьер.
15.Флибустьер. Корсар.
16.Под британским флагом.
17.Рейдер.
18.Шумерский лугаль.
19.Народы моря.
20.Скиф-Эллин.
21.Перегрин.
22.Гезат.
23.Вечный воин.
24. Букелларий.
25. Рус.
26. Кетцалькоатль.
27. Намбандзин.
28. Мацзу.
29. Национальность – одессит.
30. Крылатый воин.
31. Бумеранг вернулся.
32. Идеальный воин.
33. Национальность – одессит. Второе дыхание.
34. Любимец богини Иштар.
35. АССИРИЙСКИЙ МУШАРКИШУ.
© 2025
1
Берег был совсем рядом. Несколько гребков веслами – и под килем зашуршала мелкая галька. Я спрыгнул на сушу с носа лодки, затащив ее за швартовый конец вслед за собой, чтобы не унесло приливом. В восточной части Средиземного моря, которое у амореев называлось Солнечного Заката, они невысокие, около полуметра, не сравнить с побережьем Туниса, где до двух с половиной. Одежда на мне болтается, потому что похудел. Перелома ноги, послеоперационного шрама и татуировки нет. Значит, опять молод и здоров – самое приятное во всех моих перемещениях. Исчезли и усы с бородой. Без них будут принимать за скопца-евнуха. Ладно, волосы на лице – дело наживное, через неделю-две вырастут, хотя в этом возрасте они у меня невыразительные. Я поднялся выше по склону, сильно топая, чтобы распугать рептилий. Не хотелось наступить случайно на змею. Да и на ящерицу тоже, потому что по аккадской примете это к беде, причем не только для ящерицы. Прилег на площадке, покрытой сухой травой, положив под голову баул. Сильно пахло какой-то травой. Аромат казался знакомым, название вертелось в голове, но никак не мог вспомнить. Так и заснул, провалив экзамен по биологии.
Разбудило меня пение птицы, если так можно назвать скрипучие, скрежещущие звуки с короткими свистами. Как я помнил из лекций по зоологии, это самец славки, который размером с воробья, обозначает свою территорию. Скорее всего, где-то неподалеку в колючем густом кусте расположено его гнездо. Солнце уже встало, но я лежу в тени, не вижу его. На берегу стоит лодка-тузик с двумя веслами. Дальше до самого горизонта голубое море. Ни шторма, ни шхуны, ни катера с моим экипажем. Во все стороны ни одного судна или человека. Низенькие волны накатывались через равные промежутки времени на мелкую гальку на берегу и с тихим шуршанием утаскивали ее за собой. Так бы всю жизнь и пролежал здесь. В двадцать первом веке знал много людей, которые продали бы душу, лишь бы заиметь возможность жить в своей вилле в подобном месте. Само собой, в безопасном, а сейчас такое найти очень трудно вдали от крепостей с большим гарнизоном.
Я умылся морской водой, очень солёной, пощипывавшей кожу. Адад положил мне в баул комок фиников и две лепешки, испеченные вчера утром судовым коком. Они затвердели. Постучал по серебряной фляге – как галькой. Отламывал рукой небольшой кусочек, закидывал в рот, после чего отпивал финиковой бражки и ждал, когда лепешка размокнет. Разжевывая ее вместе с финиками, думы думал. Решил, что больше не буду рваться к власти, поживу скромно. Пусть другие руководят, а я займусь своими делами, пока не знаю, какими. Хотелось верить, что именно так и будет. При моих знаниях и умениях это примерно, как казаться одного роста с аборигенами.
Давненько я не сидел на веслах. Раньше эти группы мышц не напрягал так сильно, поэтому заболели быстро. Не останавливался, продолжал грести, пока тело не обвыклось. Пока не наступила жара, надо догрести до ближайшего города. Несмотря на то, что лодка перед отправлением в Средиземное море была заново покрыта битумом, на дне быстро скопилась морская вода. Я снял кожаные сандалии с задниками по эламской моде, чтобы не промокли, положил вверх потертыми кожаными подошвами на доспех, пристроенный на широкой кормовой банке. Баул и оружие лежали на носовой.
Не знаю точно, как долго греб. Показалось, что целую вечность. В очередной раз оглянувшись, увидел небольшой город с высокими крепостными стенами на мысе, сильно вдававшемся в море. Это порт Химулли, бывший северный форпост Угарита, разрушенного народами моря до того, как я стал их командиром. Северо-восточнее, километрах в десяти от меня, находится известковая гора со светлой вершиной, которую финикийцы называют Сапон. Она самая высокая на восточном берегу моря, не перепутаешь.
Порт – это, конечно, громко сказано. На самом деле с северной стороны мыса был пляжик, на который вытаскивали носы галер и разгружали. Сейчас там стояли три, похожие на те, на которые я напал в предыдущую эпоху. У одной, самой большой, была сломана мачта. Было бы забавно, если бы перемещение не состоялось, и это именно та самая, которую мы выпотрошили перед тем, как налетели на камни. Впрочем, из нее выгружали медные слитки в форме распластанной шкуры, значит, другая. Да и я сейчас не похож на пожилого командира необычного пиратского судна. Поэтому без опаски приткнулся рядом с галерой, вытащив лодку подальше от воды, чтобы можно было осмотреть борта, днище. Сейчас буду ее продавать.
- Хауо! – поприветствовал я стоявшего у борта галеры длиннобородого мужика в новой бордовой тунике с прямоугольным вырезом, рукавами до середины плеча и длиной до ступней, подпоясанной кушаком из желтой материи, и матросов в дешевых набедренных повязках, которые вдвоем швыряли по одному слитку на берег.
С финикийского языка это приветствие можно перевести, как «Да будешь ты жить долго!».
- Хауо! – ответили они дружно.
- Откуда приплыл? – спросил меня на этом же языке богато одетый бородач, видимо, хозяин галеры.
- Мое судно ночью во время шторма налетело на камни и затонуло. Я один спасся, - проинформировал его и матросов, которые сразу воспользовались случаем, чтобы передохнуть.
- Ты гимирру? – поинтересовался он.
Так сейчас называют здесь киммерийцев.
- Нет, рус, - ответил я и показал жестами, что это далеко-далеко на севере.
- Руса? Урарту? – задал он уточняющий вопрос.
Как я узнал в двадцать первом веке нашей эры, Руса – это правитель царства Урарту, как окрестили ассирийцы, а самоназвание Биайни, расположенного на Армянском нагорье. Самодержец самоубился несколько лет назад, когда узнал, что враги разграбили его сокровищницу с тоннами золота, серебра и других металлов и килограммами драгоценных камней. Поступок достойный предка армян.
- Нет, я из страны, которая находится за горами дальше на север, - сообщил я и перешел к делу: - Купишь у меня лодку? Весла с бронзовыми креплениями, удобно грести и хорошо пропитана битумом, не протекает.
Перед портом я руками выплескал почти всё, что было на дне ее.
- Сходи посмотри, - приказал он пожилому члену экипажа, одетому лучше матросов, но хуже судовладельца, который подошел с кормы галеры, и спросил меня: - Собираешься домой вернуться?
- Да. По суше доберусь до второго моря, которое на севере, а там наймусь охранником на какое-нибудь судно - соврал я.
- Устраивайся ко мне. Я скоро поплыву в Камир. Там пересядешь на другую галеру, - предложил он.
Там хитрозадый финикиец продаст меня в рабство, предварительно ограбив. Говорить ему это не стал, пока не продам лодку.
- Посмотрим. Поспрашиваю, может, кто-нибудь в ту сторону поплывет, - произнес я.
- Если надумаешь, подходи. Я еще два дня буду стоять здесь, - сказал финикиец.
В это время его помощник осмотрел лодку, поработал веслами, будто гребет, касаясь гальки, и проинформировал своего господина:
- Хорошая лодка, и весла закреплены интересно.
- Сколько хочешь за нее? – спросил владелец галеры.
- Десять финикийских шекелей (сто четырнадцать грамм серебра), - начал я торг.
Сошлись на семи. Предполагаю, что так много только потому, что финикиец уверен, что деньги все равно вернутся к нему с наваром.
- Где здесь постоялый двор для чужеземцев? – задал я вопрос, когда мне отвесили серебро.
- Можешь остановиться в городе. Хороший постоялый двор справа от ворот, - подсказал хозяин галеры. – Скажи стражникам, что ты будешь моим пассажиром, я подтвержу, помашу им рукой.
Они, шесть человек, услышали наш разговор и помахали нам: заходи, мы тебя не боимся!
Одеты стражники в простые туники с короткими рукавами цвета ржавого, если не сказать более грубо. Единственная защита, кроме деревянного круглого щита диаметром сантиметров шестьдесят и без умбона, оббитого спереди воловьей кожей – бронзовый тонкий кругляш диаметром сантиметров десять, который скреплял над грудиной перекрестие узких ремней портупеи, поддерживавшей широкий кожаный пояс. Вооружены копьями длиной метр восемьдесят или чуть длиннее с короткими листовидными бронзовыми наконечниками и кинжалами длиной сантиметров тридцать с деревянными или костяными рукоятками, а вот из какого металла лезвие, не разглядел, потому что были в деревянных ножнах, обтянутых кожей. Стражники поленились досмотреть меня или сочли неопасным бедолагу, выжившего после кораблекрушения, показали на широкие двустворчатые деревянные ворота нужного мне заведения, расположенные наискось, на противоположной стороне улицы, идущей вдоль крепостной стены. Пока я преодолевал метров пятьдесят до них, со всего Химулли, наверное, сбежалась детвора и подошли взрослые, чтобы посмотреть на диковинного чужеземца. Я делал вид, что не замечаю повышенного интереса ко мне.
Вышел полюбоваться мной и хозяин постоялого двора, дородный мужчина с длинной черной ухоженной бородой, на которой волосы шли волнами сверху вниз или наоборот. Поняв, что иду к нему, заулыбался, будто выиграл приз.
- Хочешь переночевать у меня, чужеземец? – спросил он на арамейском диалекте аккадского языка, который я разобрал не сразу, скорее, угадал смысл.
- Да, поживу у тебя пару дней, если сойдемся в цене, - ответил я на аморейском диалекте, к которому привык за предыдущие годы.
- Треть шекеля в день с питанием, - проинформировал он. – Подойдет?
- Пока да, - согласился я.
- Пойдем, покажу твое помещение, - предложил он.
Заведение было типичное, разве что в левом крыле были маленькие однокомнатные помещения с единственным ложем из необожженных кирпичей, застеленным соломой, а в правом – по две комнаты анфиладой, причем дальняя была больше, видимо, для товаров. Двери у всех деревянные с задвигающимися запорами с внутренней стороны, сейчас открытые для проветривания и уборки. В одной двухкомнатной шустрила пожилая рабыня, судя по старой, дешевой тунике, с метелкой из сухих стеблей сорго.
- На рынке еще торгуют? – поинтересовался я, кинув на ложе баул, доспехи и оружие, оставив на ремне только кинжал из булатной стали с рукояткой из слоновой кости в покрытых черным лаком и скрепленных латунными кольцами и бутеролью, деревянных ножнах.
Хозяин постоялого двора посмотрел, высоко ли солнце, и сказал с сомнением:
- Да вроде не должны еще разойтись, - и посоветовал: - Подопри дверь палкой, а я буду посматривать.
Значит, криминал присутствует. Да и как ему не появиться, если в порт заходят финикийцы?!
2
Рынок был у других ворот, ведущих в сторону материка, в тени надвратной башни и одной из куртин. Это были четыре ряда торговцев, предлагавших свои товары не очень назойливо, я бы даже сказал, неприлично тихо для Ближнего Востока. Торговали в основном крестьяне, которые из расположенных неподалеку деревень принесли или привезли на ослах и арбах, запряженных волами, продукцию своих полей и садов. Здесь больше фруктов, чем на юге Месопотамии. Я не удержался и купил яблоки, желтые с красным, сладкие. Что за сорт, не знаю, но мне очень понравились. Торговец отдал их вместе с маленькой корзинкой, сказав, что во второй половине дня зайдет на постоялый двор и заберет ее. Сидя на рынке, он уже знал, как я оказался в Химулли, за сколько продал лодку и где остановился.
Иду себе дальше и вижу в самом конце, поодаль от других торговцев, крупного и очень красивого вороного жеребца с белой полосой на лбу, высокой холкой, большим обхватом груди, сильными плечами и крепкими ногами, которого держал правой рукой за узду невысокий, одетый бедненько мужчина с криво сросшимися большеберцовой и малоберцовой костями правой ноги, из-за чего она стала короче, и казалось, что собрался прислониться плечом к лошадиному телу, но никак не доведет дело до конца. От коня шел ядреный сухой аромат, от которого я отвык. В свою очередь жеребца заинтересовал запах яблок, зашевелил крупными черными ноздрями. Я положил одно на ладонь, которую поднес к морде. Жеребец аккуратно и обдав теплым дыханием, взял его влажными губами, показав крупные желтоватые зубы (больше пяти лет) с заметными темными «чашами» на резцах (меньше девяти лет), и захрустел громко. Темно-карие глаза излучали удовольствие и благодарность. Продавец потянул было уздечку, чтобы конь не дай бог не укусил меня, а потом расслабился и улыбнулся.
- Местные побаиваются лошадей, - объяснил он свое поведение.
- А ты откуда? – поинтересовался я.
- Хаттой, - ответил он.
Так сейчас ассирийцы называют хеттов, которые не ушли на Апеннинский полуостров вместе со своими правителями, а образовали несколько небольших независимых царств, позже покоренных соседями и пришлыми народами.
- Как здесь оказался? – поинтересовался я на его родном языке.
Хетт аж дернулся от удивления и опять расплылся в улыбке.
- Откуда знаешь наш язык? – спросил он и, не дожидаясь ответа, пожаловался: - Нас переселили сюда по приказу рабаума (хеттское: правитель) Шаррукина после того, как мы попытались освободиться от его власти. Старших людей перебили: с кого кожу содрали, кого на кол посадили, кому руки-ноги отрубили и оставили истекать кровью. Часть младших пригнали сюда, остальных в провинции на востоке империи.
Нынешний ассирийский шарр (правитель, царь), борясь с взбунтовавшимися народами, городами, использует метод, позаимствованный у хеттов Тиглатпаласаром, узурпатором, правившим до него: переселяет простой люд на другие территории, размещая небольшими группами, чтобы быстрее ассимилировались, а знатных, как клятвопреступников, потому что изменили своему сюзерену, которому клялись перед богами в верности, уничтожает жестоко, чтобы другим неповадно было. Типа исполняет волю высших сил за преступление перед ними. При захвате новых территорий переселяли только знать, а на ее место присылали из других народов, разрывая племенную, кровную связь между управленцами и исполнителями и уменьшая склонность к мятежу.
- Почему продаешь коня? Что-то с ним не так? – задал я вопрос, наблюдая за реакцией продавца.
Если товар с подвохом, мало кто сумеет соврать убедительно.
- Все в порядке с ним, здоровый, обученный, как надо. Принадлежал моему младшему сыну, которого тяжело ранили во время сражения. Полгода промучился, бедолага, и два месяца назад умер. Других сыновей у меня нет, а внуки еще маленькие, им нескоро потребуется. Так что в тягость стал жеребец, одни расходы, а нам надо обустроиться на новом месте, земли прикупить, волов, инвентарь. Только вот покупателя на него найти здесь трудно. Местные воюют пращниками или на колесницах, в которые запрягают по два-три усмиренных, недрачливых мерина. Не хочется кастрировать такого красавца. Он на племя хорош, но здесь лошадей не разводят, - подробно рассказал хетт.
- Пожалуй, я куплю жеребца. Это как раз то, что мне надо, чтобы добраться домой, - сказал я и достал приготовленную заранее черную жемчужину в форме неправильного эллипса.
В солнечном свете она казалась серой. Заслонил ее другой ладонью от прямых лучей, которые жемчуг не любит, дал полюбоваться продавцу.
- Стоит раза в два дороже твоего коня, но, если сомневаешься, продам ее местному богачу или ювелиру и заплачу твою цену, скажи, какую, - продолжил я.
Хетт, видимо, раньше имел дело с жемчугом, судя по тому, как от жадности загорелись его глаза.
Облизнув темные, коричневатые губы, он произнес глухо:
- Не надо, я сам продам, - и цапнул черную жемчужину загорелыми короткими толстыми пальцами, покрытыми черными волосинами.
Взамен он сунул мне уздечку и тут же умотал с рынка, точно боялся, что я передумаю, а другого такого дурака здесь не найдешь, или не хотел платить налоги. Бронзовое удило было трензельного вида – из тонкого грызла из двух частей, соединенных кольцами, и двух колец для крепления щечных ремней. Мне такого хватит для управления лошадью, потому что выпендриваться на манеже не собираюсь, их пока нет. Зато требовались недоуздок для перевода с места на место, мартингал, чтобы не закидывала голову, седло со стременами, переметные сумы, попона, вальтрап (дополнительная защита спины животного), шпоры. Я спросил, где находятся кузница и мастерские портных, шорников, и повел туда коня, чтобы понятнее объяснить, что мне надо. Уже есть киммерийские седла, но примитивные. Судя по тому, что сказал хетт, здесь даже таких не видели.
Быстрее всего я уладил дела со столяром, которому заказал две полки из бука и передний гребень с рогом для седла и небольшой пятиугольный щит из трех слоев планок, размещенных по-разному в каждом, и кузнецом, просто нарисовав на земле палочкой с соблюдением размеров, что мне надо: верхнюю полосу для щита, пластины для ленчика, стремена, шпоры, кольца для крепления ремней, застежки для сумок и четыре подковы. Последние оказались самым сложным заданием, потому что не мог понять, для чего нужны. Неужели к копытам лошади можно прибить железяки? И зачем это делать? Я пообещал научить его подковывать лошадей. В итоге кузнец взял залог и сразу приступил к работе, пообещав изготовить к завтрашнему утру. С портным было чуть сложнее, потому что не хотел верить, что материя будет использована для, как он выразился, одевания лошади. После чего снял размеры с животного, взял предоплату и тоже принялся за работу. Дольше всего я бился с шорниками. Впрочем, они не знали, что, изготавливая амуницию для лошадей, называются именно так, а были обычными мастерами по коже. Работали под навесами возле своих домов, обмениваясь новостями или байками с коллегами. Меньше всего я потратил времени на первого, которому заказал переметные сумы. Примерно такие используют при перевозке малогабаритных тяжелых грузов на ослах, мулах, разве что соединительные ремни длиннее. Он быстро снял размеры и пообещал сделать завтра к вечеру. Со вторым, которому заказал недоуздок, мартингал, ремни для стремян, поводья, пришлось все нарисовать в натуральную величину и показать, как будут располагаться на лошади. Наибольшие проблемы были с третьим, самым опытным на вид, получившим самый сложный и выгодный заказ – изготовление седла. Остановился я на простом азиатском. Оно с рогом впереди и без задней луки. С такого легче сбить, но я не собираюсь наносить или получать таранные удары копьем, сейчас так не сражаются, зато позволяет, привстав на коротких стременах, рубить саблей на обе стороны, стрелять из лука вперед, влево и немного назад и демонстрировать приемы джигитовки, которые иногда могут спасти жизнь. Шорник долго не понимал, что я хочу от него, зачем нужны дощечки, рог, крепления для стремян? К тому же, заказ осложнялся тем, что нужна сырая воловья кожа. Если тебя не понимают, это не значит, что глуп именно тот, кому говоришь. Я от слов перешел к визуальному ряду, нарисовав на земле выкройки и показав, как они будут соединяться, где находиться на лошади и для чего служить. Так меня поняли быстрее, но не до конца. Договорились, что я буду приходить по несколько раз в день и консультировать. Четвертому, самому молодому, достался самый легкий заказ – кожаные краги, накладные голенища со шнуровкой на внешней стороне ноги. Ездить в сапогах в жару – еще то удовольствие, хотя и заменитель ненамного лучше. Ботинки с каблуками, изготовленные по образу и подобию английских времен Второй мировой войны, я притащил из предыдущей эпохи. Здесь могли возникнуть проблемы. Местные обувщики, как и гуабские, ничего сложнее сандалий и шлепанцев не изготавливали, но там было время на примерки и несколько попыток, пока не делали то, что я хотел. Хорошая обувь помогает идти по жизни.
3
Финикийский купец одним из первых узнал, что я купил лошадь и заказал амуницию для нее. Расстроился сильно, даже изобразил негодование, увидев меня, будто я обворовал его втихаря. Наверное, так оно и есть. Сейчас молодой крепкий раб, каковым сочли бы меня, стоит от тридцати до пятидесяти шекелей, а есть еще и багаж, как оказалось, тоже не дешевый. На следующее утро я пришел к нему, чтобы продать три жемчужины. Надо ведь расплатиться с мастерами, которым заказал кучу предметов из железа, дерева, тканей и кожи. Они были белые, почти круглые, среднего ценового достоинства.
- Заходи на галеру, - пригласил владелец ее.
- На финикийское судно легко зайти и трудно уйти! – улыбаясь и как бы в шутку, произнес я.
Матросы заулыбались, поняв, что я имел в виду, а их хозяин изобразил удивление:
- Неужели мы кажемся такими страшными?!
- Нет, но неужели я выгляжу таким глупым, чтобы проверять это?! – поинтересовался я в ответ.
На этот раз вместе с матросами улыбнулся и он.
Я передал жемчужины через грузчика и, после того, как их проверили и оценили, запросил за каждую по тридцать шекелей, уступив после короткого торга все за восемьдесят. Этих денег мне хватит надолго, даже с учетом расходов на лошадь и проживание на постоялом дворе, пока выполнят мой заказ.
Затем я отправился к столяру и кузнецу, забрал у них готовые заказы и расплатился. Следующим был портной, тоже справившийся с заданием. Дальше часа три провел с шорниками, отдав им полки, гребень с рогом, кольца, застежки, пластины, стремена. Только тот, которому заказал краги, выполнил работу, поэтому получил вознаграждение.
По пути на постоялый двор прошел мимо харчевни, из открытой двери которой доносился аромат запекавшегося мяса. Рядом с ней у стены была выложена из необожженного камня лавка, перед которой стоял деревянный столик. На постоялом дворе кормили только утром и вечером и довольно скромно: на завтрак каша из нута, на ужин опять она, но с запеченной морской рыбой – зубариком или куском триглы, которая в разы больше.
- Хозяин! – позвал я.
Вышла пожилая женщина с черными усиками, покрытой старым желтовато-белым платком головой и одетая в вылинявшую, когда-то красную тунику, под которой просматривались обвисшие, плоские, длинные сиськи. Она поздоровалась со мной и уставилась настороженно, будто ждала, что сейчас ударю.
- Что готовишь? – поинтересовался я.
- Киббе, - ответила она, поняла, что я не знаю, что это такое, и расшифровала: - Мелко нарубленная говядина смешивается с булгуром, скатывается в шарики, - она показала размер с небольшое яблоко, - и запекается, как я сейчас делаю, или варится.
- Продашь мне? – спросил я.
- Сколько тебе штук? – спросила она.
- Давай пяток, - попросил я.
Это было что-то типа тефтелей с оригинальным вкусом, довольно интересным. Я умолол все пять, запивая кислым прошлогодним виноградным вином, которое было скорее дезинфицирующим средством, и заказал еще три. Расплатился с ней кусочком бронзы в виде приплюснутого параллелепипеда весом в три шиклу (двадцать пять грамм), привезенным из предыдущей эпохи. Судя по тому, с какой радостью взяла его женщина, сильно переплатил.
Вернувшись на постоялый двор, завалился спать на улице в тени на кровати из лозы, застеленной новенькой попоной, к которой мой конь, получивший традиционное имя Буцефал, отнесся без интереса. Сон во время полуденной жары уже вошел в обиход состоятельных людей. Беднота могла не придерживаться этой традиции, продолжать работать.
После сиесты, прихватив лук и колчан с тростниковыми, легкими и дешевыми стрелами, повел коня к шорникам, так сказать, на примерку ленчика седла. Мастер, который исполнял этот заказ, начал потихоньку врубаться, что от него требуется, но мимо Буцефала ходил очень осторожно, причем больше боялся, что его укусят, чем что лягнут. Как человек, имеющий богатый опыт общения с лошадьми, могу сказать, что он неправильно расставил приоритеты. Переметные сумы были готовы. Мы отрегулировали ремни, убедились, что все в порядке. Я расплатился и сказал, что заберу на обратном пути.
Поехал охляпкой за город. Во-первых, коня выгулять, чтобы не застоялся. Во-вторых, пусть пощиплет зеленую травку, если найдет на этой выжженной солнцем земле. В-третьих, может, подстрелю что-нибудь. Мясо мне больше по душе, чем рыба.
Отпустив Буцефала пастись со спутанными передними ногами на опушке леса, покрывавшего большой холм, я отправился на поиски добычи. Сперва продрался через маквис. Дальше стало легче идти. Валежника и сухостоя почти не было. Наверное, местные жители постоянно собирают. В русском лесу сразу чувствуешь запах прелости, грибов, а здесь сухо, совершенно другие ароматы, и рептилий и насекомых намного больше. В одном месте вспугнул зайца или он меня. Выскочил почти из-под ног и рванул между деревьями вниз по склону. Размером меньше русака и шерсть желтоватая, под цвет почвы. На вершине холма я забрел на скалистый выступ, с которого был виден город и море. Ни одного судна. Даже рыбачьих лодок не видать. Но море смотрится красиво. Наверное, это награда аборигенам за то, что живут в проклятом месте, где всегда войны и раздоры.
Я решил спуститься по противоположному склону холма и обойти его по краю к тому месту, где пасся конь. Уверенность в том, что удастся кого-нибудь подстрелить, уменьшалась с каждым шагом. Рычание леопарда и фырканье еще кого-то, доносившееся с опушки, к которой я приближался, подзадорили меня. Убивать хищника я не собирался. Хотел посмотреть, с кем он выясняет отношения. Может быть, его добыча подойдет и мне.
Оказалось, что представитель семейства кошачьих схлестнулся с представителем семейства куньих, причем не абы с кем, а с медоедом, который уступает своему сородичу росомахе только по размеру, но не по свирепости и бесстрашию. Название получил потому, что работает в паре с птицей медоуказчиком. Она наводит на борть. Животное забирается к дуплу, выпускает вонючую струю, как скунс, которая распугивает пчел, после чего съедает мед, не реагируя на укусы, потому что шкура толстая, даже крупные хищники прокусить не могут, а птице достаются личинки. С боков и на животе и боках шерсть у медоеда темная, а на спине светлая, как бы мелированная. Это впечатление усиливает и то, что граница цветов проходит по ровной линии: досюда черная, а выше под седину. Всеяден, от кореньев до падали. Устойчив к ядам. После укуса кобры может пролежать час-два в отключке, после чего отправиться на поиски ее, чтобы догнать и сожрать. Выясняли отношения, судя по размерам, молодой леопард и старый медоед возле частично обглоданной туши детеныша газели. Предполагаю, что поймал ее и начал трапезу первый, а второй решил упасть на хвост, причем действовал по-хамски. Само собой, леопарду это не понравилось. Он вцепился в шею грабителя, который, схватив тушку газели за заднюю левую ногу, попытался уволочь в кусты. Медоед каким-то непостижимым образом извернулся внутри своей шкуры, укусил нападавшего за морду и добавил лапой с длинными, сантиметров пять, когтями, содрав часть пятнистого скальпа и, как мне показалось, сильно повредив правый глаз. Леопард отпрыгнул, издав жалобный звук, как маленький котенок, после чего, тихо скуля, стремительно удрал зализывать раны. Впрочем, вряд ли дотянется языком до глаза и выше. Медоед, как ни в чем не бывало, продолжил утаскивать недоеденную тушку в кусты, двигаясь задом наперед. Я решил наказать его. Так сказать, око за око. Первая стрела попала в правый и вошла глубоко, почти до оперения. Теперь уже медоед подпрыгнул, а приземлившись на бок, завертелся от боли, сломав древко стрелы. Я поймал момент, когда он был черным брюхом кверху, где кожа намного тоньше, и вогнал вторую так, чтобы вышла через голову. Пробить череп у нее не получилось, но, видать, поразила какой-то важный орган. Животное дернулось несколько раз и вытянулось, потому что мышцы расслабились. Зная о поразительной живучести медоеда, я, приблизившись к нему, со всей силы всадил кинжал в левый глаз, как бы пригвоздив к земле, покрытой желтыми, сухими травинками, которые начали быстро пропитываться кровью. Я подождал немного. Судя по черным вшам, появившимся на седой шерсти спины, тело остывало, поэтому отправились на поиски другого. Я выдернул кинжал, быстро освежевал труп. Нес шкуру на палке, чтобы не обзавестись квартирантами.
Буцефалу ее запах не понравился, но не испугал. Мы вернулись в Химмули, где я отдал шкуру скорняку на выделку. Решил, что покрою шерстью наружу свой щит. И красиво, и надежно. Редкая стрела пробьет шкуру медоеда.
4
Светло-коричневая дорога петляет между холмов, поросших маквисом и невысоким лесом, и по равнинам, разделенным на поля и сады. По большей части здесь выращивают виноград и оливки, но много и других фруктовых деревьев, в первую очередь вишневых. Нынешний правитель Ассирийской империи Шаррукин, которого историки назовут Саргоном Вторым, любит аромат их цветения и сироп из плодов, который разводят водой и утоляют жажду. По дороге устало бредет караван из арб, запряженных парами волов и нагруженных медными слитками в форме шкуры тех, кто их тащит. Я один из конных охранников с зарплатой полшекеля в день. Передвигаемся на расслабоне. На караваны со слитками нападают редко. Слишком много возни с добычей, трудно найти покупателя на весь товар. Обычно встречают на обратном пути, когда везут более дорогие и легкие предметы роскоши из Вавилона и других городов империи. От скуки болтаю с коллегами и хозяином каравана, расспрашиваю о житье-бытье в первой мировой империи, хотя мои собеседники и не догадываются, что являются гражданами именно такого государственного образования. Они просто живут.
Из-за жары впереди часто появляется марево, напоминающее портал. Кажется, что скоро въеду в него – и окажусь в другом месте и времени. Пока добираемся до того места, портал сдвигается к горизонту. В голове кружатся прилипшие строки из моей первой молодости: «Дорога без конца, дорога без начала и конца…». Она когда-то выбрала меня или я ее – кто знает?!
К концу четвертого дня прибываем в пункт назначения – город Халеб (Белый), будущий Алеппо. Получил нынешнее название из-за светлых выходов мрамора и других известняков в восьми холмах, образующих кривую окружность диаметром километров десять. В центре на левом берегу реки Бел девятый холм, на котором и возвели город задолго до того, как я был шумерским лугалем, и он назывался Арми, и был столицей царства Эбла. В мою предыдущую эпоху Халеб являлся столицей царства Ямхад. Здесь медные слитки перегрузят на речные суда и повезут вниз по реке Бел, которая сейчас впадает справа в Евфрат, и дальше, скорее всего, в Сиппар или Вавилон. Мы останавливаемся на ночь на большом постоялом дворе за пределами городских стен рядом с пристанью. Ночевку оплачивает хозяин каравана, но утром я получу расчет, начну содержать себя сам, потому что не пойду в обратную сторону.
Я собирался наняться охранником на какое-нибудь судно и отправиться вниз по реке Евфрат, перебраться на реку Тигр, по которой спуститься к Гуабе, узнать, что там сейчас творится. По пути мне рассказали, что Южную Месопотамию давным-давно захватили халдеи и назвали основанное ими царство в честь себя. Это одна из групп семитских кочевых племен, вторгшихся на верблюдах-дромадерах из пустыни на более плодородные земли и ставших оседлыми. Говорят на арамейском языке, то есть родственники титульной нации Ассирийской империи, просто пошли в атаку южнее и обособились там. До недавнего времени владели даже Вавилоном. В прошлом году были разбиты Шаррукином (Царем истинным) и стали его поданными. Теперь Вавилон – временная столица, пока не достроит новую, названную в честь него – Дур-Шаррукин (Крепость царя истинного). О государстве Приморье никто ничего не слышал. Все-таки прошло более тысячи лет.
Когда я служил у Юлия Гая Цезаря, халдеями называли всех астрологов и прочих шарлатанов. Как-то у меня сразу пропало желание жить среди них. Подумал я, подумал и решил не ворошить потухший костер. Пока тормознусь в Халебе, посмотрю, что здесь и как. Расположение у города удачное, на караванном пути. Вокруг много садов, а я люблю фрукты. Южнее находится полупустыня, переходящая в пустыню. Может, средняя температура выше, чем на побережье Средиземного моря, но жара переносится намного легче, благодаря сухому климату. Говорят, зимой бывают заморозки и выпадает снег. Значит, одну половину года буду жить при нормальной для меня температуре воздуха, а вторую – при терпимой. К тому же, в городе много пустующего жилья. Девять лет назад Шаррукин захватил Халеб и переселил горожан во внутренние районы империи, а сюда ссылал небольшие партии из других захваченных территорий. Как мне рассказал купец, у которого я служил, пока что численность населения не восстановилась и наполовину.
Хозяином постоялого двора был хетт по имени Хантиль – мужчина сорока трех лет с наполовину седой бородой и бровями настолько густыми и длинными, что нависали над глазами, отчего казалось, что все время хмурится. Не знаю, почему, но я сразу понял, что он именно хетт, хотя ни лицом, ни одеждой не отличался от тех, с кем я прибыл в город. Может быть, его восхищенный взгляд на Буцефала сыграл роль. Ассирийцы и другие народы, населявшие теперь эти места, глядели на крупное животное с испугом.
- Красивый у тебя конь, - похвалил он на арамейском языке, когда я отводил Буцефала в конюшню.
- Ты не поверишь, но я тоже так считаю, - шутливо произнес я на хеттском.
- Откуда ты знаешь наш язык? – удивленно спросил он.
- Когда-то воевал в одном отряде с твоими соплеменниками, но, хоть убей, не помню, где и против кого, - ответил я.
Пусть думает, что сражались мы против ассирийцев, поэтому я и не хочу говорить на эту тему. Он ведь не поверит, что это я лет пятьсот назад переселил большую часть хеттов на Апеннинский полуостров. Хантиль правильно понял посыл и больше не касался этой темы.
- Если что надо будет, обращайся, - предложил он.
- Разве что ответы на некоторые вопросы, - поймал я на слове и спросил: - Не подскажешь, как здесь получить жилье? Можно занять любой дом или надо разрешение?
- Дома на окраине, маленькие, старые, можешь занимать без спроса, а за те, что ближе к центру и получше, надо будет доплатить старшему по тому району города или даже самому шакну (губернатору). Спросишь у жителей, они подскажут, где его найти, - проинформировал он и поинтересовался в свою очередь: - Хочешь обосноваться в Халебе?
- Надоело шляться. Хочу завести место, куда буду возвращаться, где меня будут ждать. Мои все погибли, - выдал я, не вдаваясь в подробности.
- Город хороший. Я собирался пожить здесь год-два, а потом вернуться в Мелиду, откуда меня переселили. Четыре года уже в Халебе и больше не думаю уезжать, если беда какая-нибудь не случится, - поведал он и предложил: - Если останешься, я сведу тебя с людьми, которые разводят лошадей. Твой жеребец хорош в производители, заплатят за это.
Как мне рассказали, хетты во всех царствах занимаются разведением, объездкой и тренировкой лошадей. Так сказать, заполнили выгодную нишу, потому что кавалерия в последние десятилетия стала самым востребованным родом войск, сильно потеснив колесницы. Впрочем, без хвостов не обошлось. Всадники разбиты на пары: один стреляет из лука, а второй, как раньше возница, прикрывает его, вооруженный копьем.
5
Основу Ассирийской империи заложил Тиглатпаласар. Он не был царского рода. Обычный градоначальник по имени Кулху подхватил власть, когда она выпала из слабых рук. В свою очередь Шаррукин убьет его сына и наследника и вернет царскую власть в свой род. Говорят, Тиглатпаласар был образованнейшим человеком, имел библиотеку из нескольких десятков тысяч глиняных табличек. Раньше завоевывали царство, меняли неугодного правителя на лояльного, который в какой-то момент решал стать самостоятельным, образовать собственную династию, после чего разбивали его армию и меняли, и еще раз, и еще… Тиглатпаласар отказался от этой практики. Во-первых, он раздробил царства на маленькие провинции. Во-вторых, назначил управлять ими своих чиновников, обычно евнухов, которым незачем заботиться о потомках. В-третьих, занялся переселением мятежных народов вместе с имуществом и богами, размещая малыми группами между другими племенами. В чужеродной среде не побунтуешь, выжить бы. Следующей подверглась реорганизации армия. Военные поселенцы, получавшие за службу землю и воевавшие в промежутках между посевной и сбором урожая, были заменены на регулярную армию, экипированную однообразно по последнему слову военной промышленности, одной из первых перешедшей на железное оружие, содержавшуюся за государственный счет, хорошо обученную и дисциплинированную. Она в любое время года выступала туда, куда прикажут, и воевала столько времени, сколько требовалось, Осады некоторых крепостей длились месяцами и даже годами. Он ввел два новых рода войск – конницу и саперов. Первые, кроме участия в сражениях, совершали быстрые рейды по тылам противника, а вторые занимались прокладкой путей, наведением переправ, осадой крепостей… Заодно хорошо организовал разведку и связь. В итоге важные сведения поступали в столицу из самых дальних уголков империи, самое большее, через несколько дней, а не недель или месяцев, как раньше.
Поскольку главным человеком в любой империи является чиновник, расцвела буйным цветом коррупция. Каждый из бюрократов искреннее верил, что надо служить так, чтобы не было мучительно больно за без взяток прожитые годы. Шакну провинции Бит-Агуши, столица которой сейчас Халеб, был евнух Базум, толстый, с круглым чистым лицом и очень красивыми и ухоженными черными волнистыми длинными волосами, которые сзади ниспадали волнами на спину, а с боков на плечи и грудь. Во время разговора он любил наматывать прядь на указательный палец и, если что-то не нравилось, дергать, чтобы, наверное, разозлить себя еще больше. Одет во что-то типа длинного распашного халата из яркой красно-желто-зеленой ткани, перехваченного примерно посередине пуза алым кушаком с золотой булавкой длиной сантиметров пятнадцать и арбузным (зелено-красным) турмалином в головке. Выливал на себя не меньше ведра ядреных сладких духов. Имел высокий голос и склонность к истерикам и плаксивости. Видать, мечтал родиться женщиной, но его просьбу удовлетворили с запозданием. По приказу правителя он обязан был раздавать пустующие дома и земли бесплатно: большие и дорогие – знатным, остальные – бедноте. Только у сумасшедшего чиновника появится желание дарить то, на чем можно поиметь. Евнух Базум был в здравом уме и светлой памяти, поэтому меня и отправили к нему, чтобы решил, достоин ли я дорогой недвижимости или нет?
- Мне сказали, что ты хочешь приобрести дом в центре города, - начал шакну разговор.
- Это мне польстили. Я остановил выбор на доме, который далеко от центра, - возразил я.
- Ты мне перечишь?! – обиженно произнес он, дернув намотанную на палец прядь.
- Ни в коем случае! Просто помощники не заботятся о тебе, постоянно обманывают, из-за них ты попадаешь в неприятные ситуации, - сказал я именно то, что желал услышать Базум, судя по его сразу смягчившемуся лицу.
В свое время я потерся в богемной тусовке и понял, как надо разводить педиков и прочих оборотней. Пожалей, скажи, как его недооценивают, но не переусердствуй, иначе решит, что ты его судьба со всеми вытекающими из него последствиями.
- Если бы ты знал, как мне с ними трудно! Думают только о себе!... – начал евнух и закончил минут через пять.
Я терпеливо кивал и кривился, изображая сочувствие, а когда он выговорился, показал жемчужину со словами:
- Человеку с такой тонкой душой должен понравиться этот прекрасный дар моря. Он стоит намного дороже никчемного дома, который выбрал я.
- Дай сюда! – потребовал чиновник, осмотрел подарок и согласился: - Да, красивая! Хочу набрать на бусы. Говорят, жемчужины приносят душевное спокойствие.
- У меня есть еще одна. Я бы подарил ее тому, кто выделит мне поле площадью в пару буру, чтобы мне было, чем кормить своего коня, - сообщил я.
- Один буру – одна жемчужина, два буру – две, - быстро смекнул он.
- Договорились, - согласился я, доставая вторую жемчужину
- Три буру – три, - подсказал он.
- К сожалению, у меня больше нет, - печально соврал я.
Надо было оставить парочку на другие неминуемые расходы.
Взятка – прекрасный катализатор деловых процессов. Через полчаса у меня были две глиняные таблички в «конверте»: на одной указывалось, что являюсь хозяином дома, расположенного между двором (имярек) слева и бесхозным справа, на второй – что мне принадлежат два участка общей площадью немногим более двух буру (двенадцать и три четверти гектаров). Наверное, раньше принадлежали двум тяжелым пехотинцам, получившим наделы на кормление от местного правителя. В Ассирийской империи другая система оплаты наемников. Кстати, брали на службу и из покоренных народов, в том числе военнопленных. Если припрет, смогу запросто наняться кавалеристом. На них сейчас большой спрос.
6
В Халебе есть двух- и даже трехэтажки, но я выбрал одноэтажный дом не самого большого размера. Зашел в него и понял, что раньше принадлежал очень рукастому и заботливому хозяину. Это видно было, даже несмотря на то, что несколько лет дом пустовал. Есть такие, я к ним не отношусь, кто самостоятельно и постоянно улучшает все, что у них есть, доводя до совершенства в их понимании этого слова. Внутрь вела низковатая для меня, толстая, дубовая дверь с резным узором на внешней и внутренней сторонах, расположенная в арочном проходе. За ней были две комнаты анфиладой, причем из второй влево уходила еще одна, в которых раньше жили рабы, направо находился туалет, сток откуда был в канализационную канаву, проходящую по центру улицы и закрытую каменными плитами, а прямо – выход в прямоугольный двор. В правом крыле размещалась кухня с очагом в виде двух наклоненных внутрь неправильных трапеций. Внизу между ними была топка, сужающаяся кверху до неширокого просвета, над которым ставили котлы, сковороды… Дым выходил через отверстие в стене. Дальше находились птичник и конюшня для ослов, в которой имелась выгородка для свиней. В крыле напротив входа располагались сеновал и большая кладовая, рядом с которой выступало из выложенной каменными плитами земли широкое глиняное горло пустой ямы для зерна, закрытое каменным кругом с рукояткой сверху. В левом крыле дверь по центру вела в большую гостиную, из которой влево и вправо уходили анфиладой по две спальни. К ним примыкала граничащая с улицей комната для мытья и стирки с отдельным входом со двора, сток из которой также шел в уличную канализационную канаву. В углу находился колодец, выложенный камнем-известняком и довольно глубокий. Из него приятно веяло прохладой и запахом свежей воды. Ворот был деревянный с шестью спицами с одной стороны. Крышка, трос и ведро отсутствовали. Стены строений толщиной под два метра, чтобы удерживать прохладу летом и тепло зимой, сложены из известняковых блоков и со стороны двора облицованы плитами из мрамора, сероватого со светло-коричневыми кривыми линиями, пятнами. Ими же выложены полы в помещениях, кроме туалета и помывочной, где, как и во дворе, плиты были из шершавого серого твердого камня. Во всех помещениях было пусто, если не считать пауков и гекконов, серо-коричневых с темными поперечными полосками, которые замерли маленькими распятиями на стенах и потолках. В общем, работы был непочатый край, а я уже отвык от вульгарного физического труда.
Невольничий рынок находился у Северных городских ворот. Ассирийская империя воюет каждый год, так что с товаром проблем нет. Рабов на продажу больше, чем имеющих возможность купить их. Правда, выбор был не ахти. Я хотел купить молодую девку для работы и утех, так сказать, два в одном. Продавали несколько, но все страшненькие, без слез не взглянешь. Поскольку ждать было некогда, я решил, что потерплю еще, и купил крепкого молодого носатого парня лет пятнадцати по национальности хуррита, как сейчас называют субареев из царства Митанни. У него было приятное для русского уха имя Какия. У другого торговца приобрел ему дуальную пару – крепкую иудейку с туповатым лицом, длинными руками и низкой широкой задницей. Эту звали Шева (Седьмая). Семьи сейчас многодетные. Заплатил после короткого торга за обоих сорок шиклу, которые были почти на треть меньше финикийских шекелей. Цены на рабов сейчас в Халебе заметно ниже, чем в Химулли. Учту на будущее. Впрочем, через какое-то время порядок цен может резко поменяться. Это будет зависеть от того, куда в ближайшее время направится ассирийская армия для, так сказать, наведения конституционного порядка.
После чего зашли на продуктовый рынок, где я купил ячменную муку, чечевицу, оливковое масло, копченый свиной окорок, яблоки, три корзины, чтобы это всё сложить, и веник из стеблей сорго и охапку дров, которые тоже продавались здесь. По пути домой приобрел у портного две новые туники из грубого холста, которые здесь называют канди, потому что мои рабы были в грязных лохмотьях, у гончара кувшины, горшки, тарелки и чаши, у столяра ведро и заказал ему крышку для колодца, у веревочника длинный, пропитанный битумом конец из трех прядей в мой мизинец толщиной каждая. Дальше закончились свободные руки, и нам пришлось отложить остальные покупки на второй заход.
Я привел свое новое движимое имущество в дом. Пока Какия занимался колодцем, показал Шеве фронт работ. Начать предложил с кухни, где потом испечь пресные лепешки. На тряпки приказал пустить старые туники.
Затем мы пошли с Какией по второму кругу закупать нужное для дома барахло. Начали с широкой и длинной деревянной кровати для меня. Те, что имелись в продаже, были короче на полметра. Столяр пообещал удлинить и до вечера доставить ко мне домой. Находясь в мастерской на другой улице, метрах в трехстах от моего дома, он уже знал, где я живу. Для рабов в предназначенных для них комнатах были лежанки из кирпичей. Оставалось купить овчины, чтобы застелить, и подушки-валики, набитые овечьей шерстью. Для себя приобрел четырехугольную перьевую и отрезы грубой ткани на простыни и полотенца. Деньги улетали, словно обзавелись крыльями.
7
Приобретенные мною два поля находились минутах в пятнадцати неспешной езды на лошади. Земледелие здесь богарное (неполивное). В этой части империи оно не зависит от весенних разливов. Евфрат во время половодья поднимает уровень воды в реке Бел всего на метр, редко на полтора. Зато осадков выпадает раза в два больше, чем в Гуабе, и почва незасоленная. Участки ограждены не валами, как на берегах Тигра и Евфрата, а каменными стенками высотой около метра, чтобы скот не заходил. С одного края деревянные ворота, сейчас подпертые кольями. Много садов с яблонями, грушами, вишнями, оливками, фисташками, грецкими орехами и виноградников с незнакомым мне двудомным черным сортом, то есть существуют мужские и женские растения, и вторые без первых ягод не дают.
С моих полей собрали урожай озимого ячменя и забросили до осени. Высокая стерня была объедена и вытоптана скотом. Почва – темный серозем, хорошая. Надо всего лишь подготовить ее к посевной – вспахать глубоко и хорошенько удобрить. Неподалеку от города в двух холмах, между которыми проезжал наш караван, я видел выходы фосфоритов. Переработать их в быстрые удобрения у меня нет технических возможностей. Придется прожарить, чтобы удалить органику, углекислый газ и кристаллизационную воду и повысить хрупкость руды, чтобы легче перемалывалась в муку. Чем тоньше получится, тем легче будет усваиваться растениями. Вдобавок смешаем фосфоритную муку с кислым навозом – и пойдет на «ура!». В таком виде будет действовать слабее, но вдолгую, лет десять. Времени посадить сидерат не осталось. Да и почва слишком сухая. Видел здесь поля белого люпина. Аборигены замачивают бобы в рассоле, чтобы удалить горький вкус, а на самом деле ядовитые алкалоиды, и употребляют в сыром виде, как очень питательную закуску. В люпине до пятидесяти процентов белка. Еще он вырабатывает много азота, на который бедны сероземы. В следующем году посажу его или чечевицу.
Пока что я нанял рабочего, чтобы вместе с Какией занимался добычей, обжигом и перемалыванием фосфоритной руды на ближнем от моих полей холме, где я нашел толстый пласт ее. Там было много сухостоя, поэтому перерабатывали на месте. Один выковыривал киркой и лопатой, другой поддерживал огонь в примитивных очагах из камней, на которых стояли железные жаровни, или вдвоем перемалывали каменными молотами в пыль обожженную. Выработанную ими фосфоритную муку я отвозил на поля в мешках, делая пять-шесть ходок в день. За каждую получалось отвезти около центнера. Надо, как минимум, по тонне на гектар. Пахали втроем от рассвета до заката, делая в полдень перерыв с передремом в тени деревьев. Гора фосфоритной муки росла медленно, но верно.
Горожане выдели, чем я занимаюсь, и, наверное, крутили палец у виска. Хотя по большому счету ко мне относились хорошо. Я не беден и, что важнее, не ассириец. Преобладающая часть жителей Халеба оказалась в нем не по своей воле. Их переселили сюда из разных регионов империи, о чем никогда не забудут и не простят. Обычно каждое племя размещалось компактно. В этом квартале говорили на одном языке, в том – на другом. С иноплеменниками общались на арамейском языке, который стал лингва франка. Оказалось, что я поселился на границе между районом бывших подданных царства Камману, среди которых много хеттов, и финикийцами из городов на берегу Средиземного моря. Поскольку говорил на обоих языках, меня принимали почти за своего и часто обращались за помощью, когда нужен был переводчик для какого-нибудь третьего. Из тех, на которых говорили в городе, я не знал только урартский, но уже выучил несколько слов, чтобы, если окажусь в далеком будущем, узнать, от него ли произошел армянский язык?
У ассирийцев лунный месяц состоит из четырех недель и один день ее не видно. Каждый носит название в честь известных им семи планет: Шамаш (Солнце) – воскресенье, Син (Луна) – понедельник, Залбатану (Марс) – вторник, Набу (Меркурий) – среда, Мулубаббар (Юпитер) – четверг, Дилбат (Венера) – пятница, Кайману (Сатурн) – суббота. Последний день считается несчастливым для любых начинаний, поэтому лучше ничего не делать. Так он стал выходным. Иудеи назовут его шабатом и вовсе ничего не будут делать до захода солнца, потому что сутки у ассирийцев заканчивались вечером.
Я тоже решил устроить выходной в день Кайману. Не потому, что обиудеился, а потому, что чертовски устал. Утром отвел Буцефала на случку на постоялый двор. Там уже поджидала гнедая кобыла из тех, что используют, как вьючную. Хуже потомство не будет, дальше некуда, а вот лучше – вполне возможно, если производитель хороший. Хозяин держал ее за повод. Буцефал уже почуял, что кобыла готова к случке, задергался, вывалил черное полуметровое хозяйство. Хантиль взял у меня повод, подвел Буцефала к кобыле, и, когда тот вскочил на нее и промазал, помог рукой, направив черный член, куда надо. Интересно наблюдать этот процесс у лошадей. Кобыла стоит с таким видом, будто ее жестоко обманули, пообещав накормить зеленой сочной травой, а взамен вот это с непомерным вот этим, а у жеребца, судя по выпученным глазам, башню напрочь снесло. Смотрю на него и думаю: наверное, со стороны и я выгляжу во время подобного процесса не лучшим образом. Как бы там ни было, отлил он столько, что часть выплеснулась наружу, удовольствие получил и один шиклу серебра хозяину заработал.
Понаблюдав за ними, подумал, что и мне надо бы наладить личную жизнь. Пошел на невольничий рынок, ведя расслабленного, смиренного жеребца на поводу. Там новых поступлений не было. Молодых красивых девушек мало и раскупают их быстро. Не один я сексуально озабоченный в Халебе.
Именно благодаря этому изменению маршрута, я и встретил тринадцатилетнюю девушку с черными волнистыми густыми волосами и изумрудными глазами, одетую в розово-синюю длинную тунику, перехваченную под небольшими сиськами широкой желтой лентой, завязанной бантом. Только встретился взглядом с ней – и понял, что это та, что мне нужна, и удивился, что все еще могу влюбляться. Ассирийцы уверены, что у каждого человека два духа (ангела). Первый – Шеду, который от рождения до смерти отвечает за физическое здоровье подопечного и находится рядом или сзади. Второй – Ломассу. Этот всегда впереди и, так сказать, рекламирует, отвечая за внешнюю и сексуальную привлекательность. У девчушки великолепный Ломассу. С таким она не пропадет.
Приставать к женщинам на улице сейчас не принято, можно лишиться какой-нибудь выдающейся части своего тела, но я рискнул, нарушив общепринятые правила на самую малость: поздоровался с ними, представился и нагло заявил, что заблудился, спросил, как пройти на свою улицу?
Мать девушки, которую звали Дадухепа, прекрасно поняла мой маневр, но, видимо, сочла владельца такого красивого жеребца достойным претендентом на руку ее дочери, поэтому подробно объяснила, как мне добраться до своего дома.
- Вы из храма идете? А из какого? – задал я следующие вопросы. – Пока не знаю толком, где здесь какой.
- Мы принесли жертву богине Шаушке, чтобы помогла моей дочери Ашму найти хорошего мужа, - ответила Дадухепа с подтекстом.
Шуашка – это хеттское имя богини Иштар. Не забыла она меня, помогает.
- Уверен, что богиня услышала вашу просьбу, - также многозначительно сказал я, глядя на девушку, стоявшую с глазами долу и порозовевшими щечками, и спросил: - Как зовут главу вашего семейства?
- Имя моего мужа Макузи. Он владелец большого сада, поэтому его знают, как Мукузи-садовника. Сейчас он отправился по делам, - сообщила женщина.
- Навещу его в ближайшее время, - пообещал я, после чего распрощался, чтобы не показаться слишком уж некультурным.
Я отвел жеребца в конюшню, где было прохладнее, чем во дворе. Пусть отдохнет после трудовой недели и развлечения с кобылой. В кормушке ячменная солома, а не зеленая трава, зато оводы не кусают.
После чего я вернулся на постоялый двор, чтобы пообщаться с Хантилем. Там было пусто. Караван ушел утром, до моего первого прихода, других постояльцев не было. Хантиль в тени возле очага изготавливал новую дверь для одной из комнат, скрепляя доски и брусья дубовыми нагелями.
- Вроде бы, твой жеребец отработал, как надо. Хозяин кобылы остался доволен, - рассказал он.
Это Хантиль подгонял мне клиентов и, наверное, что-то имел с них.
- Посмотрим, что в итоге получится. Может, такое же недоразумение, как мамаша, - сказал я и спросил: - Ты знаешь Макузи-садовника?
- Я всех хеттов в Халебе и окрестностях знаю, - самоуверенно заявил он. – Что тебе надо от него?
- Хочу посватать его дочку Ашму, - сообщил я.
- Красивая девушка, - похвалил мой выбор Хантиль. – Отец подбирает ей богатого мужа.
- Я по его меркам богатый муж или не очень? – задал я вопрос.
По меркам Халеба, владелец сада или поля – это средний класс. У меня два поля, то есть я или верхний слой среднего класса, или нижний высшего.
- Я слышал, что за нее просили мину (примерно полкилограмма) серебра. Если сможешь столько заплатить, то богатый, - ответил он.
Большую сумму заламывают, когда жених не подходит. Так что торг возможен, потому что я выше по имущественному положению, чем семья невесты. Для нее это будет шаг вверх.
- Многовато. Мне надо еще поле удобрить, вспахать, засеять и дождаться урожая, - сообщил я.
- А что ты возишь на него? – поинтересовался хозяин постоялого двора.
Видимо, ответ на этот вопрос нужен всем жителям Халеба.
- Вещества, которых не хватает здешней почве, чтобы давать высокие урожаи. Весной посмотришь, какой будет у меня и какой у моих соседей, - рассказал я и сделал встречное предложение: - Сейчас готов заплатить сорок шиклу (триста тридцать шесть граммов). Больше только весной, но так долго ждать не могу; хозяйка в дом нужна; кого-нибудь дешевле найду.
- Хорошо, я поговорю сегодня с Макузи. Мне все равно надо с ним встретиться. У него тоже есть кобыла, которую надо покрыть, заодно и о дочке разузнаю, - согласился он и добавил, оскалив в ухмылке желтоватые крупные, как у лошади, зубы: - Если срастется, покроете обеих!
8
Макузи-садовник оказался хмурым чернобородым зеленоглазым мужчиной тридцати двух лет. Видимо, имея трех сыновей и трех дочерей, причин для радости маловато. Волосы прямые, не завивает по ассирийской моде и одевается просто, не по достатку, не сравнить с женой и дочкой. Калым его устроил. Хотел узнать у меня, когда получит его и какое потребую приданое. Принято за невестой давать не меньше половины того, что заплатит жених, но товарами домашнего обихода: постельные принадлежности, одежда, обувь, ткани, посуда… - то, что изготовят в семье, пока девушка войдет в пору.
- Заплачу жемчужиной. Могу отдать прямо сейчас, могу завтра продать ее, получишь серебром, - предложил я.
- Лучше серебром. Хочу соседний сад купить. За него просят пятьдесят шиклу, - поделился он.
- Я могу договориться с шакну Базумом. Он отдаст сад за жемчужину. Очень любит их, - предложил я. – За две такие же купил у него два поля, которые намного больше и дороже, чем сады.
Пришлось мне и на следующий день устроить выходной. Рано утром отправился в административный квартал в центре города, где проживал шакну Базум. Как только сказал, что пришел по поводу приобретения сада, меня тут же отвели к евнуху, который все еще завтракал, облаченный в тунику из прозрачной ткани, через которое просматривалось жирное, складчатое тело. Ел из бронзовой посуды руками, как здесь заведено. Судя по аромату и хрустящей корочке, в данный момент расправлялся с курятиной, запеченной с медом. Пока я путешествовал по времени, кулинария сделала мощный рывок и в эти края добрались петухи в прямом и переносном смысле слова.
- Ты меня обманул в прошлый раз, заявив, что больше нет жемчужин! – обиженно произнес он и начал облизывать пухлые пальцы, чтобы не испачкать украшение.
- Я сказал, что нет лишних. Потребовалось много чего купить и многие работы оплатить, чтобы обустроиться в подвластном тебе городе, - сказал я, отдавая жемчужину.
- Договорился бы со мной и получил бы всё, - произнес он и расплылся в по-детски счастливой улыбке, разглядывая перламутровый шарик не совсем правильной круглой формы.
- Я бы с радостью, но дело в том, что обеспечить меня женой ты не сможешь. Именно за нее отдам сад, который получу от тебя, - сообщил я.
- Меня боги избавили от этой напасти, - на полном серьезе признался он.
- Не всем так повезло, - с наигранным сожалением произнес я.
Евнух посмотрел на меня подозрительно: не насмехаюсь ли? Мое лицо было каменным, серьезнее не придумаешь.
- Ладно, иди к писцу, пусть оформит сад на тебя, - разрешил шакну Базум.
Писец, получив один шиклу серебра за напряженное выцарапывание символов тростинкой на мягкой глиняной табличке, а потом на «конверте», записал имущество на моего тестя Макузи, который стоял рядом и все еще не верил, что вопрос будет решен так легко и быстро.
Видимо, сэкономленные девять шиклу не давали ему покоя, поэтому предложил:
- Заберешь Ашму сразу или барашка зарежем? – и сам же ответил: - Лучше отпразднуем, а то подумают, что не рад, что выдал дочку за тебя.
Барана купил он, а я подогнал большой кувшин ячменного эля, потому что прошлогоднее вино стало совсем паршивым, а молодого еще нет. Животное зарезали и большую часть сварили в бронзовом котле, а меньшую по-быстрому запекли на углях на железной решетке. С этой местной разновидности шашлыка и начали трапезу. Во дворе за столом в тени сели на две лавки жених, тесть, братья невесты и три соседа. Женщины подавали на стол. Мясо, запеченное и отваренное, ели с пресными лепешками. Оно было горячим, обжигало пальцы. Как догадываюсь, мои сотрапезники редко едят мясо, только по праздникам. Я-то во время работ за городом постоянно подстреливал какую-нибудь съедобную птаху, чаще утку. Готовили ее вместе с перьями под костром, предварительно, обмазав глиной. К вечеру была вытомлена очень хорошо, мясо прямо таки таяло во рту. Да и вкус лучше, чем у баранины, которую надо готовить со специями.
К тому времени солнце поднялось в зенит. Гости разошлись по домам, а родственники невесты помогли перенести ее приданое в дом мужа. Мы с Ашму шли впереди налегке. Ее лицо сияло от счастья. На подружек и других девушек, которые вывалили из всех дворов на нашем пути, смотрела свысока. Завидуйте: отхватила такого парня! Высокий, богатый и без родственников. То есть будет хозяйкой в доме, а не выполнять приказы свекрови. Только ради этого триумфального шествия стоило выходить замуж.
Зайдя в мой двор, сразу подрастеряла уверенность, а когда отец и братья ушли, свалив ее приданое в гостиной, и вовсе сникла, хотя продолжала по инерции улыбаться. Я привел ее в спальню, где стояла широкая деревянная кровать с перьевым матрацем и подушками.
- Теперь это наше с тобой ложе, - сказал я, стоя сзади жены и положив руки на ее теплые плечи, маленькие, с тонкими костями.
Она и сама об этом догадалась. Ждала, что будет дальше. Молодежь сейчас не такая продвинутая, как в эпоху интернета, не советует родителям, что надо делать в постели, но хорошо знает, откуда дети берутся.
Я повернул Ашму лицом к себе, снял с нее через голову праздничную тунику, ту самую, в какой была в первую нашу встречу. Больше никакой одежды на девушке не было. Смугловатое тело было стройным и худеньким, с маленькими сиськами с темными сосками. Внизу черный треугольник спутанных курчавых волос. Я отнес жену на кровать, застеленную свежей серовато-белой простыней, скинул с нее сандалии, которые сейчас с задниками, идущими вперед, укорачиваясь, дальше половины ступни, и зашнуровывающимися. После чего разделся сам и быстро завел ее.
Вспомнив вчерашнюю случку лошадей, взял ее теплую сухую правую руку, заставив обхватить тонкими пальцами мой затвердевший член, и сказал:
- Введи сама, как тебе лучше.
Ашму послушно подтянула полусогнутые ноги выше. Раздвинув головкой члена мягкие губки, ввела его в устье влагалища и замерла: дальше сам. Я надавил, преодолевая упругость девственной плевы – и вошел на всю глубину, оказавшуюся неожиданной для такого маленького тела. Ашму дернулась легонько и замерла, привыкая к новым ощущениям. Я постарался, чтобы были приятными. Постепенно подстроилась, расслабилась и даже начала шевелить узкой попкой, когда было сладко. Не знаю, чего она ждала, но уверен, что реальность, как обычно, оказалась иной. Надеюсь, хоть в чем-то лучше.
9
За три недели мы заготовили и перевезли на поле достаточное количество фосфоритной муки. Дальше я через Хантиля вышел на тех, у кого есть свежий или недопревший навоз, и скупил весь. Сейчас был не сезон, поэтому продали с радостью и по дешевке. Органическое удобрение привозили арбами на мои поля, где раб Какия и три брата Ашму, нанятые мной по ее (тестя) просьбе, перемешивали навоз с фосфоритной мукой и разбрасывали по полям настолько равномерно, насколько могут люди, не заинтересованные в конечном результате. В садах закончился сбор вишен и яблок, а груши и оливки еще не дозрели, поэтому я здорово выручил родственников, дав им заработать. Через неделю оба поля были засыпаны странной, по мнению жителей Халеба, смесью, и я рассчитался с рабочими. Надо было еще кое-что сделать, но закончились деньги. Можно было тряхнуть неприкосновенный запас. Решил не делать этого. Придется распарывать сагайдак и потом зашивать, а мне не хотелось привлекать к нему внимание. Пусть кажется старым, дешевым, ненужным никому, кроме хозяина, привыкшего к этой вещи.
Постараюсь заработать на войне. Намечались боевые действия в расположенной неподалеку от нас провинции Куммухи. Раньше это было одно из хеттских царств, которое платило дань то Ассирии, то Урарту в зависимости от того, кто в данный момент был опаснее. Четыре года назад Шаррукин разгромил мятеж в соседнем царстве Мелида и присоединил ее столицу к Куммухи, правителя которой Муватталли считал своим надежным союзником, но, как было принято, приставил к нему кипу, как называлась должность смотрящего. Вассальный правитель не имел права принимать важные решения без одобрения ассирийского надсмотрщика и даже письма от правителя должен был читать только в его присутствии. Надежный союзник Муватталли вдруг начал мутить с Урарту. Кипу донес об этом в Вавилон, где сейчас находилась резиденция Шаррукина, за что был убит. Видимо, Муватталли решил, что терять больше нечего, и отказался платить дань Ассирии.
В итоге в Халеб пришел приказ прислать расквартированный в городе гарнизон из сотни всадников и четырех сотен пехоты к южной границе Куммуха, куда сейчас выдвигалась из глубины империи армия под командованием старшего сына и наследника Синаххериба. Обычно Шуррукин сам командовал во время походов, но, видимо, начал сдавать в силу преклонного возраста. Ему уже пятьдесят восемь. По нынешним меркам долгожитель. О его сыне Синаххерибе отзываются, как о прекрасном администраторе, который управлял империей, когда отец пропадал в военных походах, но, как полководца, считали сильно уступающим отцу. Может быть, льстили последнему.
Я и еще десятка два жителей Халеба присоединились к отряду в роли добровольцев, надеясь разжиться. Я ехал на Буцефале, остальные топали на своих двоих. В день делали километров сорок, чтобы через неделю быть на месте. Последние три дня двигались вдоль правого берега реки Евфрат, которая в этих местах, зажатая между холмами, неширокая и быстрая, была совершенно не похожа на ту, к какой я привык в предыдущую эпоху. Возле города Каркемиш, столицы соседней провинции Бит-Адини, через которую шли, к нам присоединился отряд из двух сотен всадников и трех сотен пехоты.
Основные силы подошли через два дня. Это были не римские легионы, но очень близко. Тяжелые пехотинцы оснащены прекрасно по нынешним временам. На всех металлические шлемы, остроконечные старые, похожие на колпак клоуна, или полусферические новые. У тех и других наушники на кольцах. Доспехи чешуйчатые из нашитых на матерчатую или кожаную основу узких и коротких, вертикальных, железных пластин надеты поверх чего-то типа стеганного запашного халата длиной до колена. Обуты в открытые и зашнурованные спереди, кожаные сапоги (берцы). Щиты большие кожаные конические с металлической защитой по краю и умбоном и одного цвета у каждого подразделения. Вооружены копьем длиной около метра восьмидесяти и кинжалом сантиметров тридцать-сорок. У командиров спереди на шлеме надраенные, бронзовые эмблемы, разные, видимо, символ отряда. Легкая пехота облачена кто во что горазд. Пращники не изменились, а у лучников, не у всех, появились составные луки. Работают в паре с щитоносцем, который таскает сплетенное из тростника укрытие высотой под два метра с узкой амбразурой и сверху загнутое внутрь, чтобы защищало и от навесной стрельбы. В бою щиты ставят стеной, прячась за которой, обстреливают врага. Кавалеристы ездят без седел. Кое у кого на спине лошади закреплена кожаная подушка, набитая овечьей шерстью или конским волосом. Само собой, никаких стремян, даже кожаных. Работают тоже парой, но лучник и копейщик. Доспехи такие же, как у тяжелых пехотинцев. Саперы имели только шлемы и двигались вместе с обозом, довольно длинным, причем не только арбы, запряженные волами, но и вьючные лошади, мулы, ослы.
Наследника престола, который ехал, сидя в низком кресле, на тяжелой четырехколесной повозке, запряженной четырьмя лошадьми, две в ярме и две пристяжные, охраняли со всех сторон две сотни отборных тяжелых пехотинцев выше среднего роста. Перед ними вышагивал целый отряд, не меньше семи десятков, жрецов, магов, предсказателей и прочих шарлатанов, а сзади скакали три сотни всадников на очень приличных лошадях. Синаххерибу тридцать семь лет. Он третий сын от наложницы Раимы, но старшие два от жены умерли младенцами. Отсюда и имя, которое можно перевести, как Син (бог Луны) заместил братьев. Во время очередных родов жена умерла, и Шаррукин, чтобы дополнительно подтвердить свое право на трон, женился на Аталии, последней дочери Тиглатпаласара, родившейся незадолго до смерти отца. Эта родила двух девочек и двух мальчиков. Сыновья еще слишком малы. Ходят слухи, что старшего из них, когда повзрослеет, Шаррукин объявит своим наследником. У Синаххериба все шансы так и остаться управленцем, и это в лучшем случае. Наверное, поэтому нет зазнайства на его лице.
10
Сарита – пограничная крепость на востоке Куммухи. Расположена на холме, обнесенном рвом шириной метров восемь, заполненным водой, текущей из почти высохшей речушки. Каменные стены высотой метров пять с прямоугольными башнями через каждые метров тридцать. Крепость обложили со всех сторон и начали готовиться к штурму. Крестьяне из окрестных деревень, захваченные в плен, под руководством саперов засыпали ров в нескольких местах и принялись за рампу к крепостной стене. От расположенного неподалеку карьера людей построили цепочкой, чтобы передавали камни, защитив Г-образными щитами. В этом месте склон был крут и короток, поэтому рампа росла сравнительно быстро. Одновременно возле нее начали собирать из привезенных деталей деревянную осадную башню на колесах. Еще одну со специальным острым тараном, который не столько разбивал, сколько выковыривал камни из крепостной стены, намеривались применить с противоположной стороны города, где склон холма был пологим. Напротив двух других сколачивали лестницы из срубленных и распиленных на брусья деревьев. Все делалось быстро, толково. Заметен был богатейший опыт.
Кавалерия обчистила окрестные деревни и осталась без дела, если не считать выезды небольшими отрядами на разведку. Я присоединился к сотне из Халеба и запасся ячменем, который нашли в ямах на крестьянских дворах, и недозрелыми грушами, которые быстро доходили, становясь сочными, аж брызги летели, когда кусаешь, и тающими во рту. Мясо добывал охотой и иногда рыбачил на закидушку в Евфрате, обменивая часть добытого на другие продукты. Только вот я не для этого сюда приехал.
Однажды утром я перехватил командира кавалерийской сотни Пашруму, квадратного крепыша с раздвоенной черной бородой, напоминающей хвост рыбы:
- Чего мы здесь торчим без дела?! Потолкуй с туртаном. Пусть пошлет нас в рейд по вражеской территории. И урон нанесем, и трофеев наберем.
Туртан – это командующий флангом. Их двое. Поскольку с нами наследник Синаххериб, он автоматически стал левым, старшим, но делами занимался правый Бальмунамха – пожилой мужик с наполовину седыми волосами, заплетенными в косички, из-за чего напоминал мне молодящегося рэпера.
- Думаешь, ты один так считаешь?! – возразил командир сотни. – Туртан не хочет и слышать о том, чтобы распылить армию. Ждет с дня на день прибытия урартцев на помощь мятежникам.
- Если бы они шли сюда, мы бы уже знали, - предположил я.
- Это ему тоже говорили, - сообщил Пашрума.
- Тогда поговори с Синаххерибом, - подсказал я.
- Пойдем со мной, и сам дашь советы наследнику, - насмешливо произнес он, уверенный, что я испугаюсь и откажусь.
- Пойдем, - согласился я.
Теперь уже испугался командир сотни. Лезть через голову Бальмунамха чревато, но и отступать поздно, потому что разговор был при воинах.
- Сходи с ним, командир. Глядишь, получится, - посоветовал кто-то из его подчиненных.
Пашруме пришлось согласиться, чтобы не потерять лицо. Уверен, что в следующий раз он сделает все, чтобы я не присоединился к городскому отряду. Да и я предпочту прибиться к какому-нибудь более энергичному командиру.
Шатер Синаххериба стоял напротив восточной стены города. Он был из красной кожи, хотя о китайцах здесь не знают даже понаслышке. Вход с северной стороны, которая весь день в тени. Более того, от него уходил тент длиной и шириной метров пять, под которым в данный момент и расположился в низком кресле наследник престола. Перед ним стоял, согнувшись, какой-то тип, похожий на попрошайку. Таких по два-три десятка кормятся возле каждого храма. Возможно, секретный агент. Синаххериб руководит имперскими службами разведки и связи. Нас с Пашрумой тормознули возле третьего, самого многочисленного и дальнего кольца охраны. Когда наследник престола освободился, командир третьего кольца доложил о нас, показав головой. Скорее всего, нас бы послали. Не царское это дело болтать с каждым командиром сотни. Синаххериба, как и всех аборигенов, удивил мой высокий рост, нетипичный внешний вид и дорогая одежда – выкрашенная ультрамарином льняная туника с короткими рукавами, поэтому решил поближе рассмотреть.
Мы поклонились, поздоровавшись, после чего я выложил свое предложение.
Наследник престола, казалось, с большим интересом разглядывал меня, чем слушал, а потом спросил:
- Ты гиммиру?
Видимо, среди киммерийцев много блондинов.
- Нет, мой народ оседлый и живет намного севернее, в лесах, - ответил я.
- Как ты здесь оказался? – задал он следующий вопрос.
Я без запинки выдал версию о самом младшем сыне правителя, который решил попутешествовать с купцами и в результате кораблекрушения оказался здесь. Видимо, рассказанное мной показалось Синаххерибу соответствующим моему поведению, потому что несколько раз кивнул.
- Туртан Бальмунамха утверждает, что нельзя делать так, как говоришь ты. Что на нас могут напасть внезапно, когда вся конница будет неизвестно где, - дослушав, поделился он.
- Мне кажется, он хочет, чтобы ты простоял здесь как можно дольше и так и не добился впечатляющего результата, - поделился я своими догадками. – При таком количестве конных разъездов, которые мы высылаем каждый день, большая армия не сможет подойти незаметно. О ее приближении мы узнаем за несколько дней. Надо будет всего лишь развести три сигнальных костра – и все отряды на следующее утро будут в лагере. Если опасаешься, можно посылать не всю конницу, а половину, чтобы менялись. Тогда у Муватталли по всему царству земля будет гореть под ногами, и он быстро придет к тебе со склоненной головой.
Я заметил, как Синаххериба напрягся, услышав мое предположение. Значит, не все спокойно в Ассирийском королевстве. Видимо, какая-то придворная клика не хочет его воцарения. Скорее всего, та, что кормится с рук царицы Аталии и видит на престоле ее сына, и туртан Бальмунамха состоит в ней.
11
Мне кажется, крестьянин и жертва войны – это синонимы. Во время конфликтов им достается первым, больше всех, а порой и единственным. Даже если удается отсидеться за городскими стенами, они возвращаются к руинам на месте строений, из которых вынесено все ценное, на вытоптанные поля, вырубленные сады и виноградники. Поэтому сидят дома до последнего. Привыкшие к неторопливому приближению вражеской армии, они были неприятно удивлены стремительными рейдами конных отрядов, которые неожиданно врывались в деревни, захватывая крестьян в плен и забирая имущество, которое не успели спрятать.
Наша сотня тоже зачистила пару деревень. У нас приказ применять тактику выжженной земли. Все, что может гореть, должно пылать. Мы четко выполняли его, как и другие отряды. В какую сторону ни посмотри, везде поднимаются дымы от пожаров. Кашу замутил Муватталли, а пострадали ни в чем не повинные крестьяне, которым, по большому счету, плевать, кто ими правит, лишь бы налоги не повышал.
Мне показалось малопродуктивным грабить деревни, подсказал сотнику Пашруме податься на северо-запад царства Куммухи, перехватить какой-нибудь караван. Наверняка из столицы Куммухи уходят на запад, в соседнее царство Табал, те, кто не хочет сидеть в осаде, а это люди небедные, способные оплатить путешествие в обе стороны. На это раз он прислушался ко мне сразу. Богатая добыча – это именно то, из-за чего идут служить в армию. Мы оставили в покое деревни. Пусть их грабят другие отряды. Быстрым маршем прошли к западной границе, где на дороге, связывающей Куммухи с царством Табал, устроили засаду. Я сам подобрал место между двумя крутыми холмами, расставил спешившихся лучников в маквисе, а копейщики, которыми командовал сотник Пашрума, ждали сигнал для атаки, спрятавшись в долине за холмами.
В первый день мимо нас проехали несколько крестьянских арб. Направлялись в город, чтобы отсидеться за крепостными стенами. Мы их не тронули, чтобы не спугнуть богатую добычу. На второй утром позавтракали и улеглись на позициях в маквисе. Предполагали, что первый караван из Куммухи доберется сюда не раньше полудня. День был солнечный, но не жаркий. Началась осень, хотя тут нет такого времени года, только жаркий сезон и холодный. Сентябрь, точнее, конец августа и первые две трети сентября, на ассирийском языке называется иллул.
Я лежал на сухой, пожелтевшей траве и смотрел в голубое небо. Оно здесь редко обзаводится облаками в теплое время года. Такое впечатление, что им западло прилетать сюда. Где-то рядом шустрила ящерица, тихо пощелкивая и скрипя, как несмазанные петли. Тоже, видимо, охотится. Все существа в мире делятся на охотников и добычу, меняя роли. Кстати, ящерицы сейчас – одно из основных лекарств. Чаще их прописывают в сушеном виде, но некоторые шарлатаны заставляют пациентов жевать сырое мясо.
- Едут! – послышался тихий радостный голос.
Я привстал, раздвинул ветки куста. По дороге в нашу сторону двигался длинный караван из арб, запряженных волами, колесниц, запряженных лошадьми, мулами или ослами, и вьючных животных. На одном муле была кипа чего-то, завернутого в желтовато-белую грубую ткань, по объему едва ли не больше него. У другого по бокам были корзины, в которых сидело по маленькому ребенку. Дети играли, шлепая друг друга и приседая, чтобы не получить в ответ. Охранников, а точнее, вооруженных мужчин в доспехах и без, было всего человек двадцать. Предполагаю, что часть из них плохо владеет оружием. Зато кажутся грозными вояками себе и близким. Впереди ехал облаченный в конический шлем с бронзовой бляхой спереди. Видимо, это командир сотни или прикупил броню по случаю. Доспех, как и у ассирийцев, чешуйчатый. За спиной круглый конический щит, видны края. Поперек холки лежит копье с длинным листовидным наконечником.
- Я беру переднего, а вы остальных по порядку, - тихо передал я лучникам, прятавшимся правее от меня, ближе к каравану, и напомнил: - Без приказа не стрелять.
Время сразу стало резиновым. Такое впечатление, что люди и животные почувствовали, что их ждет впереди, и замедлили шаг. Через просветы между мелкими жесткими листочками я наблюдал, как к нам приближается всадник в шлеме с бляхой. Казалось, что он только делает вид, что движется вперед, а на самом деле топчется на месте. Я закрывал глаза или наклонял голову и пялился на примятые желтые травинки, чтобы не нервничать. Когда вновь смотрел на цель, она оказывалась немного ближе, как бы прыгнув вперед. Я дал всаднику прожить еще метров двадцать, но в этот момент раздался женский вскрик. Кто это был, я не увидел, и почему закричала, не понял. Может быть, заметила кого-то из лучников в засаде, а может, причина была другой, никак не связанной с нами. Теперь уже поздно выяснять, потому что у моих соратников не выдержали нервы, встали во весь рост и начали стрелять. Я тоже поднялся и выпустил каленую стрелу с шиловидным стальным наконечником по всаднику, который правой рукой поднял копье острием вверх, а левой пытался переместить вперед щит. Попал ему в район сердца. Стрела влезла почти наполовину древка. Всадник выронил копье и наклонился вперед. Щит сполз, шлепнул коня по левому боку. Жеребец шарахнулся, скинув безжизненное тело. В этот момент моя вторая стрела нашла бездоспешного лучника, который стрелял по нам из-за арбы. Высунется, выпустит стрелу, спрячется, достанет следующую. Мне он был виден на всех этапах маневров, поэтому поразил, когда он чувствовал себя в безопасности и не контролировал ситуацию. Попал ему немного ниже шеи. Лучник пошатнулся, схватился за брус кузова арбы, пытаясь устоять на ногах, которые подогнулись, и упал сперва на колени, а потом завалился ниц, сломав, наверное, древко. Не люблю, когда портят мои отборные стрелы.
В этот момент к каравану прискакали наши копейщики. Делать им было уже нечего, разве что раненых добить и не дать разбежаться тем, кто шел с караваном. Несколько человек таки нырнули в кусты, растущие на противоположном холме. Кому-то ведь должно повезти.
Первым делом я посмотрел, что вез перегруженный мул. Оказалось, что очищенный хлопок, длинные волокна. Здесь он пока не растет. Могли привезти из Индии или Египта. Почему именно в таком виде, а не готовой тканью – вопрос на засыпку. Может быть, на гигиенические тампоны для богатых дам или для чего-нибудь более экзотического. Аборигены иногда додумываются до такого, что даже мой извращенный ум вгоняют в непонятное.
Добычи взяли много и разной, в том числе украшения из золота, серебра, драгоценных камней. Сейчас каждый богатый человек, будь то мужчина или женщина, носит не меньше пары браслетов, а порой и все три: на запястьях, выше локтей и на голенях. Плюс сережки, перстни, бусы, ожерелья, броши, заколки плащей, пряжки ремней и на обуви… Всё, что можно украсить, должно быть приведено в надлежащий вид, и всё, что нельзя, тоже. Половину провианта надо будет отдать снабженцам и треть добычи –Синаххерибу. Я предложил всучить ему все самое объемное и дешевое, включая хлопок. Меня не поняли и предали молчаливому осуждению. После чего отобрали для наследника престола самые ценные украшения, явно превышающие треть стоимости добычи. В общем, несерьезные грабители, лучше с такими не связываться.
12
Как я и предполагал, Синаххериб даже не глянул на преподнесенные ему драгоценности, несмотря на то, что на нем было шесть золотых браслетов и столько же перстней с лазуритами. У него таких побрякушек, как грязи. Наверное, носит их, как символы статуса. После чего он лениво махнул сотнику Пашруме, чтобы проваливал. Тот, низко кланяясь, отошел задом на три шага, после чего развернулся и быстренько потопал к своим подчиненным. Предстояла самая важная часть похода – раздел добычи.
Мне наследник престола сказал совпадающее по смыслу, но не по форме:
- А вы, Штирлиц, останьтесь, - после чего показал на деревянную табуретку по другую сторону стола и сделал жест чернокожему рабу-юноше, облаченному в полосатую, зелено-красно-синюю, набедренную повязку.
Тот сразу ушел в шатер.
- Ты оказался прав, - продолжил Синаххериб. – Ко мне перед самым вашим приходом прискакал гонец из Куммухи. Муватталли сбежал в Урарту вместе со своей семьей, бросив подданных на мою милость. Жители столицы просят пощады. Их посольство уже на пути сюда.
Из шатра вышел юный негр с двумя серебряными кубками, наполненными финиковой бражкой. Один был поставлен передо мной. Напиток был хорош. Под стать новости, услышанной мной только что.
- Я решил зачислить тебя в свою личную охрану, - закончил наследник престола.
Избавьте меня от даров, а с бедами я как-нибудь сам справлюсь.
- Это будет не самое лучшее использование моих способностей, - начал я. – Уверен, что пригожусь тебе в другой роли. У тебя всегда будут противники, недоброжелатели, смерть которых сильно облегчила бы твою жизнь. Я смогу сделать так, что она будет казаться естественной или не очень, но никто не заподозрит, что ты причастен к ней.
- Любого человека? – задал он уточняющий вопрос.
- Любого мужчину, независимо от того, кто он, - ответил я. – В моей стране воину запрещено убивать женщин и детей. Для этого есть палачи.
- Хороший обычай, - похвалил Синаххериб и задал следующий вопрос: - Ты сможешь убить любого человека в любом месте, даже если окружен очень сильной охраной?
- Не в любом месте. Чрезвычайно трудно будет проникнуть в хорошо охраняемый дворец, особенно в центре города, но во время похода или путешествия – вполне возможно. В последнем случае меня надо будет предупредить заранее, чтобы успел прибыть на место и подготовиться, - сказал я.
Он уставился в мои глаза своими миндалевидными с темно-карими радужками, словно задавал вопрос: «И его тоже?». Я выдержал взгляд и еле заметно кивнул.
- Пришлешь ко мне, как к своему секретному агенту, гонца с невинной весточкой, что такой-то человек тогда-то отправится туда-то. И жди результат, - проинструктировал я.
- Сколько ты возьмешь за это… за свою работу? – поинтересовался он.
- Если случится то, что ты ждешь, неважно, как оно будет выглядеть, может быть, самым естественным образом, наградишь меня так, как сочтешь нужным, - ответил я.
Синаххериб раздвинул в улыбке пухлые синевато-черные губы и произнес:
- Пожалуй, в личную охрану я найду кого-нибудь… попроще.
Я рассказал, где живу, после чего мы оба добили залпом бокалы с финиковой бражкой, и мне было дозволено уйти.
Мои соратники как раз заканчивали дележку добычи. Ее разделили на сто четыре пая (командиру три). Два воина стали спина к спине. Тот, что был лицом к паям, показывал на один из них и спрашивал: «Кому?». Второй называл имя, и счастливчик забирал свою долю. По невероятному стечению обстоятельств первым три раза был командир и забрал лоты, в которых среди прочего было по молодой девушке. Последним оказался я. Когда остался всего один пай, я молча пошел к нему.
- Этот? – по инерции задал вопрос указывающий, а потом догнал радостно: - И так понятно!
Мне достались шиклу золота, простенький серебряный браслет весом в семь шиклу, чаша из красноватого стекла, красивая резная деревянная шкатулка, покрытая лаком, но, к сожалению, пустая, бронзовый шлем, кожаный нагрудник с пятном подсохшей крови и мул, скорее всего, тот самый, на котором везли хлопок. Весь его груз эти придурки продали купцам, сопровождавшим армию, всего за пять шиклу серебра, потому что понятия не имели, сколько он стоит. Я предполагал наварить на этом походе намного больше, но и за это спасибо. Главное, что договорился с наследником престола. Если меня не закроют в темнице (убить точно не смогут) после выполнения первого задания, то только ради одного этого стоило отправиться в поход.
На следующее утро я распрощался с соратниками. Война закончилась. Скоро прибудут послы из Мериды. С приближенными Муватталли расправятся жестоко, а остальных, вероятно, ограбят и переселят. Кое-кто может оказаться в Халебе. Дожидаться, когда распустят армию, и двигаться вместе с пешей колонной у меня не было желания. Доехал, ведя мула на поводу, с группой конных добровольцев до Каркемиша, а оттуда рванул один. Днем пристраивался к купеческим караванам, а ночью, благо было полнолуние, быстро скакал один, успевая одолеть один караванный переход. В это время суток разбойники не шляются по большим дорогам, боятся злых духов. Когда начинали слипаться глаза, я останавливался в лесу, спал два-три часа до рассвета и скакал дальше, пока не догоню другой караван. Привязывал поводья коня и мула сзади к замыкающей арбе и ехал, клюя носом, добирая, что не доспал ночью. Утром пятых суток я был у ворот Халеба.