Астартес в мире Фрирен (Warhammer 40k & Фрирен)

Система не имела имени — лишь индекс в архивах Адептус Администратум и несколько пометок, снабжённых печатями Инквизиции. Она располагалась на окраине сегментума, вдали от главных торговых артерий, но всё ещё находилась на пересечении нескольких второстепенных маршрутов. Недостаточно значимая, чтобы быть под постоянным надзором, и слишком полезная, чтобы её можно было просто забыть.

Когда-то эта система служила Империуму исправно.

Мир-улей обеспечивал промышленное производство, агромиры — продовольствие, горнодобывающие планеты — руду и редкие элементы. Не выдающиеся показатели, но стабильные. Именно такие системы и составляли основу Империума — тысячи миров, которые не блистали, но исправно выполняли свой долг.

Проблемы начались постепенно.

Сначала — задержки десятин. Потом — сбои в поставках. Затем — исчезновения торговых судов на окраинных маршрутах. Астропатические сообщения доходили с задержками, искажения в них множились, словно кто-то намеренно глушил или направлял сигналы через искажённые слои реальности.

Администратум отметил аномалии, Инквизиция — возможные ростки ереси. Когда стало ясно, что ситуация выходит за рамки локальных беспорядков, было принято решение действовать быстро и решительно.

Орден Пепельных Клинков был направлен в систему для подавления угрозы.

Их крейсер вышел из варп-перехода на дальней орбите, вне зоны гражданских станций и торговых доков. Приветственных сигналов не последовало — лишь скупые аварийные маяки и фрагментарные ответы диспетчеров. Система ещё функционировала, но контроль над ней уже начинал рассыпаться.

Рагнар Талвек находился в часовне крейсера. Он стоял неподвижно, опустив голову, позволяя мыслям течь спокойно и ровно. Матовая поверхность его доспехов хранила следы прошлых кампаний — вмятины, следы оплавлений, царапины от когтей и клинков. Он не произносил молитв вслух. Для него долг не нуждался в словах.

Инквизиторский запрос был кратким и лишённым эмоций. Несколько миров системы демонстрировали признаки культовой активности. Данные указывали на координацию между планетами, а не на изолированные очаги.

Это означало одно: кто-то направлял процесс.

Первая операция была проведена на агромире.

Мир всё ещё выполнял свою функцию, но признаки деградации были очевидны. Почвы истощались, техника приходила в негодность, а население жило на грани голода. Именно здесь культ нашёл благодатную почву.

Его последователи не выглядели фанатиками. Они были крестьянами, управляющими, техниками — людьми, которым пообещали защиту, урожай и порядок.

Культы здесь были слабо организованы, примитивны и плохо вооружены. Для Пепельных Клинков это была зачистка, а не полноценная война.

Рагнар шёл через поля, где растения росли неровно и болезненно, и методично уничтожал очаги сопротивления. Болтер отзывался короткими, сухими ударами. Он не чувствовал ни ненависти, ни удовлетворения — лишь холодную необходимость.

Такие миры редко первыми падали в бездну. Они скользили в неё медленно, шаг за шагом, зачастую не осознавая, в какой момент сделали выбор.

Вторая планета оказалась тревожнее.

Горнодобывающий мир всё ещё поставлял руду, но добыча велась на пределе возможностей. Старые шахты углублялись без должного контроля, техника ломалась, а рабочие гибли сотнями. Культ здесь был глубже вплетён в структуру власти — среди гильдий, охраны и управленцев.

Бои велись в узких тоннелях и технических секторах. Варп не прорывался открыто, но его присутствие ощущалось — в шёпоте, в необъяснимых тенях, в приступах паники у неподготовленных людей.

Именно здесь Рагнар заметил странность.

Алтари и символы не соответствовали ни одному из известных культов. Они были сложнее, старше, словно их создатели работали по знаниям, полученным не напрямую от демонических сущностей, а из иного, менее очевидного источника.

Доклад был направлен командованию и Инквизиции. Ответ был сухим: продолжать операцию.

Месяцы боёв истощали систему.

Орден методично уничтожал очаги ереси, но чем ближе они подбирались к центральному миру, тем очевиднее становилось, что всё это — лишь подготовка. Астропаты всё чаще сообщали о боли и дезориентации. Навигаторы отмечали нестабильность варп-течений, будто реальность вокруг системы начинала сопротивляться.

Последним стал мир-улей.

Он по-прежнему функционировал. Мануфакторумы работали, транспортные линии действовали, население исчислялось миллиардами. Но контроль был ослаблен. Целые сектора находились под влиянием культов, а сил планетарной обороны уже не хватало, чтобы удерживать порядок.

Если улей падёт, система падёт вместе с ним. Именно поэтому Империум и действовал сейчас.

Штурм начался с орбиты.

Оборонительные батареи улья открыли огонь, но их сопротивление было сломлено быстро. Десантные капсулы устремились вниз, пробивая облачный покров.

Рагнар приземлился среди разрушенных жилых уровней. Воздух был тяжёлым от пепла и промышленных выбросов, а небо — окрашено багровым светом пожаров.

Культисты сражались отчаянно.

Они знали, что времени осталось мало. Их песнопения звучали всё громче, их атаки — всё безрассуднее. Варп давил на сознание, но всё ещё не прорывался полностью, словно кто-то удерживал грань до последнего момента.

В центре улья возвышался храм.

Когда-то — кафедральный собор Империума, теперь — изуродованный узел чуждой воли. Пространство вокруг него дрожало, словно натянутая до предела ткань.

Командование не сомневалось: здесь готовился главный обряд. Не локальный призыв, не временный разрыв, а попытка закрепить в реальности высшую сущность.

Рагнар входил в штурмовую группу.

Они прибыли почти вовремя.

Это ощущалось не только в плотности огня или количестве культистов, но в самой структуре пространства. Коридоры казались длиннее, чем должны были быть. Переходы смещались, лестницы выводили не туда, куда вели секунду назад. Реальность внутри храма была повреждена — не разорвана, но истончена до предела.

Рагнар продвигался вперёд вместе с братьями.

Болтерный огонь вспарывал сумрак, освещая стены, покрытые символами и кровью. Культисты бросались под пули с безумной решимостью, словно каждый из них знал: смерть здесь — не конец. Некоторые из них уже перестали быть полностью людьми. Их тела были искривлены, усилены грубыми мутациями, а движения — резкими и неестественными.

— Не останавливаемся, — прозвучал голос командира звена по воксу. — Ритуал в финальной фазе.

Псайкеры шли позади, удерживая защитный контур. Их крики срывались на рычание, голоса дрожали от напряжения. Давление варпа усиливалось с каждым пройденным метром. Даже сквозь фильтры шлема Рагнар ощущал металлический привкус на языке и тупую боль в висках.

Они ворвались в центральный зал почти одновременно с очередной волной песнопений.

Это было огромное пространство — когда-то величественное, теперь изуродованное. Купол собора был рассечён трещинами, сквозь которые сочился искажённый свет. Пол был покрыт концентрическими кругами ритуальных символов, выжженных в камне и залитых кровью.

В центре зала возвышался артефакт.

Он не был демоном и не был машиной. Скорее — узлом, фокусом, якорем. Сложная конструкция из чёрного металла и неизвестных материалов, испещрённая символами, которые резали взгляд и вызывали головокружение. Пространство вокруг него прогибалось, словно под невидимой тяжестью.

И за ним — прореха.

Не полноценный портал, но разрыв, зияющая трещина в самой ткани реальности. Из неё исходил гул — низкий, давящий, наполненный чуждой волей. Там, по ту сторону, что-то было.

Они открыли огонь.

Болтеры Пепельных Клинков разрывали тела культистов, превращая ритуальный круг в месиво из плоти и обломков. Несколько фигур в тёмных одеяниях — жрецы — пытались удержать строй, выкрикивая последние строки обряда. Один за другим они падали, но песнопение не прекращалось.

— Артефакт! — рявкнул командир. — Уничтожить его!

Рагнар рванулся вперёд.

Он двигался быстрее, чем осознавал, перепрыгивая через тела и обломки. Болтер опустел, и он отбросил его, выхватывая меч. Лезвие вспыхнуло холодным светом, отзываясь на близость варпа.

Он достиг артефакта и обрушил удар.

Металл заскрежетал. Символы вспыхнули ярче. Рагнар бил снова и снова, вкладывая в удары всю силу сервоприводов доспеха. Конструкция начала разрушаться, трескаться, рассыпаться на части.

Но гул не стих.

Прореха дрогнула — и расширилась.

Из неё показалась конечность.

Она не имела чёткой формы: нечто, напоминающее ногу, но слишком массивную, покрытую переливающейся, словно живой, материей. Пространство вокруг неё искривлялось, камень пола крошился, не выдерживая давления.

Рагнар понял раньше, чем кто-либо успел сказать это вслух.

Ритуал был завершён.

Не полностью. Не так, как задумывали культисты. Но достаточно, чтобы существо уже не могло быть просто отозвано. Оно было заякорено. И если оно ступит в реальность полностью, этот мир-улей станет его владением.

— Отходим! — раздался голос по воксу, уже искажённый помехами.

Рагнар не отступил.

Он смотрел на прореху, на существо по ту сторону, и понимал: уничтожение артефакта не остановит процесс. Времени на новый план не было. Только один шанс — грубый, отчаянный, почти безумный.

Он активировал силовое поле меча и шагнул ближе к разрыву.

— Император, — произнёс он тихо, почти беззвучно. — Прими мою службу.

Затем он прыгнул.

Меч был выставлен вперёд, как копьё. Он ударил в плоть существа, ощущая сопротивление, будто врезался в живую стену. Реальность взвыла. Прореха содрогнулась.

Рагнар вложил всё — силу доспеха, волю, ярость, веру.

Он толкал.

Существо сопротивлялось, но якорь был разрушен. Обряд лишился опоры. С воплем, от которого лопались датчики и трескался камень, тварь начала отступать, утягиваемая обратно за грань.

Рагнар чувствовал, как его тянет следом.

Он не сопротивлялся.

Последнее, что он увидел, — вспышку света и разрывающуюся ткань реальности. Последнее, что услышал, — собственный голос, произносящий слова молитвы, которые он знал с тех пор, как стал космодесантником.

А затем — тишина.

И падение.

***

Рагнар падал.

Но это не было падением в привычном смысле. Не было ни верха, ни низа, ни направления. Его тело ещё существовало — он ощущал вес доспеха, вибрацию силового поля меча, — но всё остальное растворялось.

Варп сомкнулся вокруг него.

Он не был пустотой. Он был переполнен.

Голоса — тысячи, десятки тысяч — шептали, кричали, выли. Они не говорили на одном языке и в то же время говорили на всех сразу. Они не обращались к нему напрямую, но каждый из них знал, что он здесь.

Их формы скользили по краю восприятия. Потусторонние твари, лишённые постоянного облика, исторгали себя из самой ткани нереальности. Они тянулись к его разуму, касались мыслей, воспоминаний, веры.

Они рвали.

Они показывали ему картины — искажённые, извращённые. Победы, обращённые в поражения. Братьев, падающих от его руки. Империум, гниющий и рассыпающийся, Императора — мёртвого, забытого, низвергнутого.

Рагнар чувствовал, как трещит его сознание.

Не доспех, не плоть — именно разум был здесь слабым местом. Он ощущал, как что-то пытается проникнуть глубже, развернуть его мысли, вывернуть веру наизнанку, превратить долг в сомнение.

Он знал: если поддастся — даже на мгновение — он не выйдет отсюда.

Он не мог сражаться.

Не мог стрелять.

Не мог бежать.

И потому он сделал единственное, что оставалось.

Он начал молиться.

Не громко. Не торжественно. Не словами, заученными для парадов и церемоний. Его молитва была грубой, обрывистой, почти отчаянной — но искренней.

Он молился Императору.

Он повторял Его имя снова и снова, цепляясь за него, как за последний якорь. Каждая мысль, каждое воспоминание он оборачивал в молитву, не позволяя варпу вырвать их из себя.

Голоса взвыли яростнее.

Твари отпрянули — не все, но достаточно, чтобы он почувствовал: сопротивление возможно.

Время перестало существовать.

Мгновения тянулись вечностью. Или вечность сжималась в одно мгновение — он уже не мог сказать. Его молитва стала единственным, что удерживало разум от распада.

И тогда что-то изменилось.

Сквозь хаос прорезался свет.

Не ослепляющий, не давящий — тёплый, ровный, золотистый. Он не разгонял варп и не уничтожал тварей, но отталкивал их, лишал возможности приблизиться.

Разум Рагнара впервые за бесконечность ощутил покой.

Голоса стихли.

Боль ушла.

Мысли выстроились.

Он не видел Императора. Не слышал Его голоса. Но он знал — его услышали.

Свет окутал его полностью.

И силы наконец оставили его.

А сознание погасло.