Астрал

Мы пробирались по территории индейцев апахо. Местные считали эти джунгли священными и старались не посещать. Но мы – дети цивилизации – не были настолько суеверными, поэтому легко согласились пересечь территорию туда-обратно. Тем более что похода требовали научные изыскания.

– Ты слышишь? – спросил Жэка.

– Да, – ответил я.

– Я тоже слышу, – поддакнула Олька. – Словно хрустальные колокольчики.

Каждое растение на нашем пути издавало мелодичные звуки. Стволы звучали мощно и ударно, ветви – тоньше и гибче, а листва создавала приятный фоновый шум. Певучие травы шелестели под ногами. Оплетавшие деревья лианы выполняли инструментовку.

Возможно, причиной эффекта был птичий гомон и шуршание насекомых, но нам казалось, что сами джунгли исполняют в нашу честь грандиозную сюиту. Звуки лились непосредственно в мозг, переполняя нас ощущением ирреальности.

Вскоре мы вышли к поляне, на края которой стояла бамбуковая хижина. Ее хозяин – пожилой индеец с голым торсом – сидел на траве и вслушивался. Понимаю, я бы тоже целыми днями вслушивался, живи в таком лесу.

Мы подошли к индейцу, не изменившему положение при нашем появлении, и в нерешительности остановились.

– Дедушка, у вас продуктов не найдется? – спросила Олька. – А то наши запасы истощились.

– Мы заплатим, – добавил Жэка.

Индеец поднял глаза, в которых сиял бездонный космос. Перед тем, как старик произнес хотя бы слово, окружавшие поляну джунгли выдали крещендо.

– В хижине, – проговорил старик на правильном испанском, который в этих местах нечасто встретишь. – Берите что захотите. Мне не нужно.

Мы переглянулись.

– Неужели вы больны? – поинтересовалась сердобольная Олька. – У нас есть лекарства. Если вы скажете, где беспокоит…

– Умираю? – удивился старик. – Нет, конечно. Я перехожу в астрал.

– Куда? – невольно вырвалось у меня.

Конечно, это было невежливо с моей стороны, но я очень удивился словам индейца. Проблема перехода в астрал волновала меня с детства и имела косвенное отношение к теме диплома. Сейчас – в этих невозможных музыкальных джунглях – создавалось ощущение, что я вплотную приблизился к разгадке.

– В астрал, тонкую реальность, – повторил старик. – Один раз в четыре года реальность разделяется надвое. Грубая реальность отпочковывает от себя астрал. Приблизительно так, как женщина рождает маленького ребенка, который навеки от нее отдаляется. Грубое к грубому, тонкое к тонкому.

– Почему отдаляется? – не сдержалась Олька. – Ребенок остается с матерью еще долгое время. Его же вырастить нужно.

С мелодичным вздохом верхушки деревьев колыхнулись от налетевшего ветра.

– Реальности существуют рядом, – согласился индеец. – Но перейти из одной в другую нельзя. Мы принадлежим одной из них: либо грубой материнской, либо тонкой новорожденной – астралу. Мне уже сложно удерживаться в грубом мире, поэтому я удаляюсь в более совершенный.

– А мы?

Старик равнодушно оглядел нас своими бездонными космическими глазами.

– Вы слишком грубы и останетесь здесь.

– Погодите, – спохватился я. – А если мы тоже хотим в астрал, вместе с вами? Что мы должны делать?

Индеец покачал головой. В этот момент солнце зашло за облачко, и джунгли приглушили свои музыкальные шумы.

– Вы не готовы к переходу, белые люди. Скоро гармонические вибрации, которые заполняют эту реальность, исчезнут: переместятся в новорожденный астрал. Оставшийся мир погрубеет, а вы даже не заметите.

Наступило неловкое молчание.

– Так мы возьмем немного продуктов? – спросила Олька.

– Мне все равно.

В хижине нашлось несколько плодов и кусок сушеного мяса. Несмотря на то, что старик разрешил забрать все найденное, мы взяли около трети, остальное оставили. Мало ли, вдруг хозяину пригодится?! Дойти до горной гряды, у подножия которой находится станция, хватит с лихвой. Там отдохнем и запасемся продуктами на обратный путь.

– Как думаешь, он действительно собирается в астрал? – спросил меня Жэка. – Или попросту умирает?

– Не знаю.

– А я ему верю, – сказала Олька. – Прислушайтесь, как изменились хрустальные колокольчики. Разве не ощущаете?

Мы прислушались. Смыкающиеся вокруг нас джунгли звенели все тоньше и тоньше. Казалось, что мелодии, зарождающиеся где-то в потаенной глубине, приплывают на середину поляны, где расположился индеец, и там исчезают. Словно он притягивал звуки, рождаемые джунглями, а потом поглощал их – или впитывал в себя: не знаю, как яснее выразиться.

Когда мы уходили, апахо все так же сидел на земле, поджав худые старческие колени.

– Мы вернемся через неделю, – пообещал я. – Что-нибудь принесем, в благодарность за помощь.

– Не нужно. К тому времени я уйду, – пообещал старик.

Мы углубились в джунгли, принявшие нас в музыкальные объятия. Чувство ирреальности происходящего усиливалось с каждой новой нотой, с каждым шевелением листка, с каждым посвистом невидимой птицы или шуршанием насекомого.

***

Мы вернулись через неделю.

Накрапывал дождь, мы изляпались в грязи, и настроение было мерзким. Джунгли надоели хуже горькой редьки, а идти по ним предстояло еще несколько дней. К тому же не обошлось без приключений: Олька поскользнулась на глинистом склоне и ушибла копчик. Мы с Жэкой хохотали как ненормальные, на что девочка обиделась и остаток дороги с нами не разговаривала.

Мы подошли к хижине уже затемно – было понятно, что придется заночевать здесь.

Выйдя на поляну, я первым делом увидел старика-индейца. Сначала подумал, что ничего не изменилось: старик продолжал сидеть в той же нелепой позе, поджав под себя ноги. Струи дождя стекали по голому торсу, размазывая краску.

– Эй, мы вернулись! – крикнул я, бросая рюкзак на землю.

Индеец не двинулся с места.

И тут я заметил: что-то не так. По индейцу стекали дождевые струи, но я прекрасно видел сквозь них, а еще сквозь хлипкое старческое туловище. Я видел траву, растущую за спиной индейца. Иначе говоря, старик был полупрозрачным!

То же самое одновременно со мной заприметил Жэка и ошалело воскликнул:

– Ну ни хрена себе!

Потом помахал перед лицом старика открытой ладонью. Индеец не шелохнулся, даже не повел взглядом.

– Может, он умер? – предположила подошедшая Олька.

Она впервые заговорила с нами с тех пор, как трахнулась копчиком об землю.

– Тогда бы лежал, а не сидел, – логично возразил Жэка.

– А почему через него видно?

– Вот сама и спроси.

– Эй, старик, ты чего придуриваешься? – обратился я к индейцу и, желая потормошить, схватил его за плечо.

Не тут-то было: я не смог опереться. То есть попытался, но рука провалилась сквозь полупрозрачное плечо индейца, как будто того вовсе не было, и я потерял опору. Моя верхняя половина туловища оказалась за спиной индейца, а нижняя – некоторым образом совмещена с ним. Полупрозрачный старик продолжал сидеть, словно ничего не случилось и вообще не реагировал. Кажется, он вовсе не замечал нас.

Жэка и Олька зашлись в сумасшедшем хохоте над моей неловкостью. Они просто корчились от смеха, согнувшись в три погибели – вот придурки!

Понимая, что теперь их не остановить, я молча поднялся на ноги, взял рюкзак и потащил в хижину. Не на дожде же мокнуть, честное слово?! На мне и так сухого места не осталось.

Вскоре в хижину набились мои спутники, а полупрозрачный индеец так и остался на середине поляны, в прежнем сидячем положении.

– Может, он того? – спросил Жэка.

– Что того?

– Ну, он же говорил что-то об астрале? Вот и перешел туда. А нас оставил в грубой реальности.

– В мокрой, – ляпнул я экспромтом.

Удачно сказанул – аж самому понравилось.

Шутки шутками, а в хижине подтекало, поэтому устроиться стоило труда. А перед этим мы подъели найденные в хижине остатки сушеного мяса и фруктов: кажется, во время нашей отлучки их никто не трогал. То есть индеец так всю неделю и просидел на поляне, не двигаясь, пока не превратился в полупрозрачного.

Я заснул под стук непрекращающегося дождя – продрогший, как цуцик. Чтоб этот проклятый дождь и эти проклятые джунгли черти подрали!

Проснулся еще затемно и вышел из хижины отлить. Дождь к тому времени прекратился, но погода стояла отвратная: с верхушек деревьев капало, и трава была холодной и мокрой. Я сразу обратил внимание на то, что индейца посреди поляны след простыл: ни полупрозрачного, ни какого. Сбежал, наверное.

Исчезнувший старик не появился и через полчаса, когда рассвело.

– А где индеец? – спросила, выбираясь из хижины, заспанная Олька.

– А мне откуда знать? – возмутился я женской глупости. – Сбежал в астрал, наверное.

– Ну прям!

Мы позавтракали, забрали остатки несъеденных продуктов, а также музыкальный инструмент из местного плода, навроде барабана – а больше в хижине ничего не было. Уже собрались уходить, как Жэка – большой выдумщик и фантазер – заорал дурным голосом и начал пинать бамбуковую хижину ногами. Та, естественно, развалилась. Индейцы на удивление дерьмовые жилища строят.

– А если хозяин вернется? – спросил я так, на всякий случай.

Естественно, я не верил в возвращение старого апахо. Если тебе нужна хижина, зачем сбегать? Следует за гостями приглядывать, чтобы не буянили, не поломали чего ненароком.

– А мне плевать! – заорал Жэка, придуриваясь от избытка молодых сил. – Индеец все равно прозрачный, на него материя не действует.

А Олька сказала:

– Да нет никакой прозрачности, и разделения на грубую реальность и тонкий астрал тоже нет. Индеец обкурился травкой и на нас надышал, чтобы глупости мерещились.

Тут Жэка, якобы проявляя заботу, спросил:

– Оль, а у тебя копчик не болит после вчерашнего? – и исхитрился пощупать девчонку за задницу.

– А ну убери ручонки, пока не оторвала! – рявкнула Олька.

Жэка сделал вид, что смертельно напуган.

Мы захихикали, закинули за спины рюкзаки и пошли от покосившейся индейской хижины в мокрые и противные джунгли.