Атомное Сердце. Другая вероятность.

— Каково состояние… пациентов? — спросил профессор Сеченов. В последнее мгновение он одёрнул себя и не дал упасть маске руководителя предприятия и министра промышленности, оставшись учёным, а не обеспокоенным родственником. «Чуть не назвал Серёжу и Катю подопытными. Не умерла ли во мне человечность, под гнетом долга учёного?! Это получается, что моя цена за возвышение Человеческой Расы потеря моей собственной человечности? Не стану ли я просто автоматом, который в погоне за эффективными решениями будет совершать чудовищные поступки?», — подумал немолодой мужчина. Мужчина, на которого навалилось в последнее время слишком многое.

Процесс лечения П-3

— Нечаев практически полностью здоров физически, насколько это вообще возможно. Ему предстоит от полугода до года реабилитации. Что же касаемо психического состояния… — профессора вывел из воспоминаний голос врача. — ПТСР и травма головы, вкупе с лечением новыми нейрополимерами создали довольно уникальную картину: он помнит все, но вместе с тем, его личность разделилась на "до" и "после". Пациента можно назвать новым человеком, с памятью майора Нечаева. С полной копией памяти и подавленными негативными эмоциями.

— То есть, он все помнит? — задал вопрос Сеченов.

— Полностью. — утвердительно кивнул врач. — Он осознает случившееся и частично смирился с этим. Возможны вспышки нездоровой активности с лёгкой агрессией. Пройди тот осколок в его мозге немного иначе, клиническая картина была бы совершенно другой. Ему осталась только последняя операция, но для её проведения нужна ваша санкция.

Академик задумался. Врач терпеливо ждал несколько минут, когда Сеченов решил уточнить у лечащего врача:

— Ваша рекомендация? — Дмитрий Сеченов в который раз понял, что в его эмоциональном состоянии он не объективен.

— Моё мнение, что установка полноценного модуля «Восход» избыточна. Достаточно будет новой инъекции полимеров и установки эмоционального блока «Восхода» с элементами интерфейса прибора «Мысль». Это позволит нивелировать негативные эмоциональные пики, сделав его полноценным человеком, — сказал доктор, повторив то, на чём настаивал уже несколько раз академику. Впрочем, он отлично знал, что Дмитрий Сергеевич его выслушает, вот только сделает всё по своему и своими руками.

Его желание лично оперировать пациентов, конечно, импонировало всему врачебному коллективу. Академик был лучшим нейрохирургом Союза. На его счету были десятки успешных операций. Но, когда на операционном столе лежит не безразличный врачу человек, вероятность ошибки возрастает в разы. Только весь врачебный коллектив знал: Дмитрия Сергеевича не переубедить.

— Катерина?

Катерина

— Нам удалось её стабилизировать. Пациентка будет жить, но вот функции мозга полностью восстановить не удалось. Проникающая рана разрушила мозолистое тело и все перемычки. Сейчас, по сути, её мозг состоит из двух половинок, работающих не вместе, а параллельно. Советская наука такое сможет исправить разве что лет через десять ( Есть мнение, что Екатерина всё-таки жива. И не в близняшках. https://atomic-heart.fandom.com/ru/wiki/Екатерина_Нечаева ). Но, благодаря идее нашего лаборанта, с переливанием нейрополимеров между нашими пациентами, удалось стабилизировать Нечаева, хотя изначально это предложение казалось полным абсурдом.

— Мы ещё многого не знаем о человеческом мозге и о полимерах, — проговорил профессор, смотря через панорамное окно палаты на пациентов.

— Мой вам совет, сделайте как я предложил и поместите Сергея в тёплую семейную обстановку. Пусть он изменился, но некоторые паттерны общие для обеих личностей. Ему нужен лишь якорь для полной ментальной реабилитации. Советую поговорить с ним и не жалеть. Говорить правду без прикрас. Он это оценит и поймёт.

— Спасибо за совет. Что касательно Екатерины… Снимите образ её сознания. Тело подвергнуть гибернации. Десять лет — это не смерть.

— Полностью с вами согласен. В утешение, могу сказать: при решении проблем пациента Нечаева удалось разработать терапию по исправлению эффектов контакта разума с «Коллективом 2.0». Сейчас проходит реабилитацию последняя партия добровольцев. Пересадка нейрополимера от здорового человека к испытуемому каким-то образом возвращает подопытных из «Лимба».

«Утешение так себе, но для Цели, не побоюсь этого слова — прорыв. Осталось теперь поговорить со всеми заинтересованными сторонами.»

***

— Опарыш!!! — подполковник со звоном вновь ударил Дмитрия Сергеевича Сеченова, выбивая из его глаз новый сноп искр.

— Рукоблуд старый! — новый удар сотряс многострадальный лоб профессора.

— Сморчок хренов! — и этот удар Сеченов принял с достоинством, даже не подумав морщится или уклоняться.

Зинаида бушевала уже минут десять, стоило только академику и герою СССР пересечь порог её дома. Единственное, что она сделала, это отправила своего зятя собрать клубники. И плевать ей было, что он по стеночке ходит и на тросточку опирается.

— То есть мне пришла похоронка, как два месяца к ряду, на Серёженьку и Катеньку, вместе с внучиками. Я все глаза выплакала, ночей не спала. И тут ты, как хер посреди поля нарисовался то, с зятьком моим. Зятёк как будто коромысло проглотил. И ещё ты говоришь, что Катенька жива. Я все понЯла правильно? — тяжело дыша спросила женщина.

— Да, все так. — поспешней чем надо бы ответил Сеченов, опасливо скосившись на сковородку, стоявшую на плите. Об этой сковородке на предприятии 3826 легенды целые ходили. А кому как не академику знать, что именно этой самой чугунной сковородкой дореволюционной отливки Зинаида в глухой деревне во время войны забила четверых немцев, будучи при этом раненой. После этих ранений её и перевели на тыловую службу. Никто не рискнул комиссовать фронтовика орденоносца со службы, когда та жаждала служить своей стране. Таких как Зинаида обычно со службы вперёд ногами выносят, если те, конечно, сами не уйдут. Из армии Муравьева ушла только после свадьбы Катерины и Сергея: «Чтобы молодым помогать.», — как она тогда сказала. Что не говори, но дочку она свою любила, а вот её отца ненавидела, да так, что на месте отчества у Катерины красовался гордый и независимый прочерк.

Зина вздохнула, мгновенно постарев лет на двадцать, от чего морщины на её лице образовали глубокие овраги. Уже не молодая, но все ещё крепкая женщина плюхнулась на табурет. Протянув руку к буфету, достала бутылку калужской, ещё довоенной, водки и в одно движение отвернула крышку, наполнила гранёный стакан до краёв, не пролив ни капли. Не выдыхая, фронтовик залпом выпила водку, сверля злым взглядом академика.

— Так правда жива? — и столько в голосе старушки было надежды, что сердце Сеченова ойкнуло от столь быстрой перемены.

— Жива, — снова поспешно и взволновано сказал Волшебник.

— Итак… — протянула Зинаида той интонацией голоса, с которой начинала допрос пленных немцев. Хоть она была офицером связи, но за войну успела пережить многое. — У тебя, мухомор сушёный, ровно пять минут чтобы все изложить коротко и по существу, без всяких твоих любимых высокопарных фраз про человечество. Ссать кипятком в уши будешь партийцам на пленуме. Уложишься — твоё счастье. Не уложишься, отмудохаю сковородкой так, что мать родная не узнает. Усёк? Тогда, чё молчим? Приступай.

С этими словами Зинаида извлекла из кармана своего зелёного пиджака немецкий военный хронометр на цепочке и демонстративно стала смотреть на циферблат…

— … десять лет. — протянула Зинаида, после того как Сеченов закончил свой рассказ. — Доживу ещё… Но все же, какая ты мразь, Сеченов! Это ты виноват во всем!

— Виноват, — согласился профессор. — Но, кто знал…

— Поэтому ты ещё и живой. Иначе бы я укорот нашла, и твои рободуры тебе не помогли бы, — сквозь зубы проговорила старушка, но потом спокойно добавила. — С Серёжей что делать будем? Он меня хоть и узнал, да только ни улыбнулся, ни глаза не отвёл, как раньше. Да мимика что у твоих болванчиков. Пластиковая.

— Мимика пройдёт. По остальному… Ему же части мозга буквально по микрону собирали, да и такой удар по психике. Скорее всего он уже не будет прежним, но в наших силах его выходить. Я смог починить тело…

— Но душу ты починить не можешь, дубина, — без злобы и прежнего задора перебила профессора Зинаида. Сеченову оставалось только промолчать и уповать на вселенную, что столь тяжёлый разговор разрешился именно так. Товарища в Зинаиде он не найдёт, но вот соратника — вполне. — Ладно, оставляй этого охламона. Придумаю что-нибудь. Всяко лучше будет, чем ему по госпиталям чкаться. Хорошо, что у тебя есть яйца всё-таки, Дима.

Если бы не просьба Сергея, то нога Сеченова ещё не скоро коснулась бы порога этого дома. Тут и вина, и злость на саму жительницу этих квадратных метров причиной. Не любил академик соратников, что посреди переправы его оставляли и ту ссору ещё не простил. Да и не умел, если честно, он с людьми нежели как соратник с соратником, или как директор с подчиненным общаться. Поэтому в общении с Сергеем он дистанцию и держал, а после ранений и вовсе её увеличил. Если бы не те обстоятельства, так бы все и продолжилось. Одним словом: сложно. Да и не любил он эту любительницу глупых суеверий. Не пристало советскому человеку уповать на мифических божков. Это пережиток буржуазно-капиталистического общества! (Автор считает: кто как хочет, тот так верит. Хоть в макаронного монстра. Это — дело каждого.)

— Да и не такая ты сука, как я о тебе думала… или ты не предполагал, что я все узнаю? Все, что ты задумал. Мне то было всё-равно…

— Не во власти дело, не в ней. Я лишь хочу, чтобы Человечество само себе навредить не могло. Моя цель подарить всем людям звезды…

— Может звезды ты и подаришь, соколик, но нечто самое важное ты чуть не просрал… — припечатала Зинаида. — Хорошо, коль так, профессорская твоя башка. Коль в Бога решишь поиграть, коль не я, так тебя другие остановят. «Пуля в печень — никто не вечен!».

!».