Аутодафе

Для М.

"Libenter homines et id quod volunt, credunt"

— По приказу диктатора Децима Туллия Руфуса магистр Квинт Помпроний Габин и сенатор Тит Тиберий Фульк объявлены врагами народа.

Герольд в синей тоге делает резкое движение двумя пальцами, будто вонзает нож.

— Их имущество конфискуется в пользу Четвёртой Республики. Каждый, кто предоставит им убежище или еду или деньги или любую иную помощь или не сообщит об их местонахождении — будет объявлен врагом народа.

Широкий взмах ладонью перерубает воздух, как лезвие ликторского топора.

— Аве Республика.

Герольд салютует правой рукой. На уличном экране трансляция с Форума сменяется рекламой нового коммуникатора, который презентует девушка в короткой тунике. Ноги у неё столь длинные, что можно и не гадать — это бионические протезы.

Сентябрь в Риме выдался на редкость скверным, постоянные дожди, небо с утра затягивают тучи, словно над Вечным Городом стоят вечные сумерки. Старики говорят, что это плохое предзнаменование и гнев богов. Послушать их, всё на свете одно плохое предзнаменование. Марк Юний Сцевола выбрасывает окурок в урну, выдыхает дым к ночному небу. Он стряхивает капли дождя с белой туники и возвращается в маленький подвальный магазинчик, который можно было бы найти случайному прохожему только по неприметной вывеске «Книги Фульвия Нумиция».

Сам Фульвий, невысокий сухой старик, в очках тонкой золотой оправы, напряжённо сидит над шахматной доской. Пальцы с толстыми узлами суставов потирают виски.

— Вы никогда не задумывались, что вам было бы удобнее в здании с окнами? — спрашивает Марк. — Человеку вашего возраста полезен солнечный свет.

— Зато книгам вреден солнечный свет, — отвечает Фульвий, не отрывая взгляда от фигур.

— Вас послушать, им вредно всё.

— Многое, — отвечает старик. — Особенно ваше присутствие.

— Не драматизируйте. Вас послушать, Тит Плавт бы расплакался.

— Он был комедиографом, а не драматургом.

— Я знаю, просто проверял вас.

Марк, заложив руки за спину, проходит вдоль полок, заставленных томами, затем бережно снимает книгу в синем переплёте с золотым тиснением.

«Зовите меня Люций. Несколько лет тому назад — когда именно, неважно - я обнаружил, что в кошельке у меня почти не осталось денег, а на земле не осталось ничего, что могло бы ещё занимать меня».

— Пожалуйста, будьте аккуратнее, — ворчит Фульвий, — это одно из первых изданий «Белого кита» великого Максима Септимия. Оно бесценно.

— Иронично, что вы оценили бесценную вещь в...

Марк приглядывается к электронному табло на книжной полке.

— В две тысячи сестерциев.

— Каждый раз, когда мы садимся играть в шахматы, — говорит Фульвий, — вы превращаетесь в юного Гермеса и ваш фонтан красноречия не перекрыть.

— Стараюсь, как могу, отвлечь вас. Если вы слишком сильно задумаетесь, то встретитесь с Морфеем.

— Если ваша металлическая рука хоть помнёт страницу — я точно встречусь с Плутоном.

Старик с недоверием косится на протез. Марк поднимает правую руку, плавно перебирает титановыми пальцами.

— Вы ретроград, Фульвий. Что это, по-вашему? Железный крюк германского берсеркера? Мои пальцы ласкают страницы ваших книг нежнее, чем кожу женщины. Уж поверьте мне, ни одна не жаловалась.

Марк осторожно ставит книгу обратно на полку.

— Была ли хоть одна, — спрашивает Фульвий, — которой вы не платили или при этом она не вырывалась и отчаянно вопила?

— Ваше чувство юмора гораздо острее ваших взглядов.

— Книги наточили его острее вашего пугио.

— Каждому своё, — говорит Марк. — Мой разум заточила любовь к прекрасному. Пришлось изучить германский, чтобы понять, о чём вопят их женщины.

— Женщины это единственное, что вас интересует? — спрашивает старик.

— Почти. Плюс вино и книги. Что ещё надо почтенному римлянину?

— Вы вульгарны, — фыркает Нумиций.

— А вы ханжа, Фульвий. А то и грек.

— Оставьте ваши шуточки для собратьев по разуму из легиона. Смотрю, вы понахватались замашек у варваров. Может, ещё одеваетесь в шкуры? Обмазываетесь медвежьими экскрементами?

— Да вы были бы только рады, — парирует Марк. — У вас же аллергия на современные технологии. Могли бы поставить бы себе имплантаты сетчатки, не пришлось бы носить очки. Или боитесь, что медицинские корпорации ночью будут подглядывать, как вы храпите?

— Когда я был молод...

— Это ещё при жизни динозавров? Жду с нетерпением этой истории. Расскажите скорее, как вы аплодировали Сулле на Форуме.

— Если однажды наступит тот счастливый для многих день, когда вы не сможете сказать ни слова, юный Сцевола, вы пожалеете, что потратили так много слов на ерунду.

Марк произносит короткую фразу на германском.

— Что это значит? — спрашивает Фульвий.

— Твои волосы прекрасны, как огонь.

Старик Нумиций сокрушённо вздыхает.

— Не пробовали найти вашим талантам более достойное применение? — спрашивает он. — Или вы изучали варварские языки только для того, чтобы распылять дешёвые комплименты?

— Разумеется не за тем, чтобы читать их книги.

Старик отрывает взгляд от доски и заинтересованно смотрит на Сцеволу.

— А вам попадалось много книг в их селениях?

— Всего однажды, — говорит Марк. — Увы, прочесть её не успел. Выкинули товарищи, пока готовили к эвакуации в медицинском вертолёте. Да и наверняка она вся была пропитана моей кровью. В целом, чаще всего варвары предпочитают использовать бумагу по-другому. К тому же, цензоры внимательно следят, чтобы из варварских поселений ничего не забирали. Нам, разумеется, говорят, что это из-за радиации, но, думаю, слова и идеи тревожат их куда сильнее, чем гамма-распад. Книги у варваров иногда можно найти, конечно, но совсем истлевшие. В основном дурные переводы великих латиников. К литературе у дикарей нет талантов, это факт.

— Вы с таким презрением относитесь к варварской культуре, — говорит Фульвий, — а ведь именно индусы придумали шахматы, за которыми мы коротаем время.

— Все ваши мысли о моём презрении к варварам навязаны только теми соображениями, что я не отношусь к ним с придыханием и восторженным вздохом. Но нет культуры сильнее и могущественнее римской. Сколько вы знаете великих романов, написанных за пределами Рима? Ни одного нет. Ни единого. Может, мы позаимствовали какие-то идеи у любителей прыгать в набедренных повязках по джунглям, пускай. Но римская культура превратила шахматы в величественную битву двух стратегических разумов, облагородила игру, а не оставила на уровне банальных разборок двух шахов за миску мидий.

— У индусов раджи, а не шейхи, — вставляет Фульвий.

— Я знаю, просто вас проверял.

— Ваш шовинизм не делает вам чести, Юний. Вы не боитесь, что однажды Город может пасть под натиском тех самых дикарей, о которых вы столь пренебрежительно высказываетесь? Это выбьет из-под вас весь фундамент вашего римского превосходства.

— Римская Республика стоит уже три тысячи лет, — говорит Марк. — Что ей, по-вашему, может угрожать? Кучка немытых варваров с ржавыми винтовками?

— Что же с этой кучкой наш диктатор не может разобраться? Только из-за опасения этой угрозы Сенат каждый раз продлевает его полномочия.

— Вы сами ответили на свой вопрос, почтенный Нумиций. В любом случае, Рим тоже не сразу строился. Рано или поздно все племена будут окончательно прижаты к ногтю, и они вольются в состав Республики. После этого пройдёт два-три поколения и, глядя на чумазых карапузов в селениях Серой Зоны, что лопочут на латыни лучше вашего, вы уже никогда не поймёте, кто здесь варвар.

— Или их родители просто навалятся на границы так, что Рим умоется кровью, — говорит Нумиций.

— Ни у орд гуннов, галлов или кого бы то ни было другого, так никогда и не получилось взять Рим. Для этого Вечному Городу и нужны стены — ведь это единственное, что спасает мягкотелых старцев, вроде вас, Фульвий.

— Вы не хуже моего знаете, что вокруг Города давным-давно нет никаких стен.

— Я говорю о железных стенах из легионеров, — отвечает Марк.

— Железнолобых, вы имели в виду?

— Я бы на вашем месте проявил больше уважения к тем, кто стоит между спокойствием в окружении книг и визгом, пока бородатый варвар уносит вас на плече к себе в лес. Хотя, может, именно об этом вы и мечтаете.

— В мои времена к старости проявляли куда больше уважения, чем нынче, — ворчит Фульвий.

Марк вдруг почувствовал себя неуютно. Мерзкий скользкий холодок между лопаток, как движение острия кинжала по коже. Такое же чувство, как на войне. Словно за ним следят.