Авиатор: назад в СССР 2

Сложно осознавать, что ты сейчас один и должен принять решение. Под тобой жилые дома, в задней кабине человек, который не может покинуть самолёт.

Руководитель полётами отчего-то не отжал кнопку на своей тангенте и продолжал дышать в эфир. Пускай так, но чувствуешь, что ты не один.

Сейчас он может подать мне самую правильную команду - приказать катапультироваться, но он не знает, что этого не сделает Крутов. И как мне потом с этим жить, зная, что мог доложить о его здоровье и сесть на полосу раньше.

Один раз уже Родину повезло, когда он разложил Як-18. Второй раз может и не повезти. Не факт, что получится посадить самолёт в поле. Я никогда такого не делал и слабо имею представление, как все сделать правильно. Риски огромные, но если я выполню приказ и катапультируюсь, то Крутов мертвец. И как потом с этим жить осознавая, что мог его спасти?

Садимся в поле, а потом пусть хоть увольняют!

- Высота? - спросил руководитель полетами.

- 350, - ответил я. - Сопка, сажусь на вынужденную, шасси убрано.

В эфире пауза. Я слышал, как руководитель тяжело дышит в микрофон. Перед моими глазами было поле, которого могло бы хватить для посадки. Но как притулить эту машину на такой скорости?

- Посадку... разрешаю. Площадку наблюдаете?

- Наблюдаю. Высота 320, скорость 260, шасси убрано.

Всё как по инструкции - держу параметры, шасси не выпускаю, закрылки выпустил аварийно.

Теперь планирую на скорости 220 км/ч. Выдерживаю направление, попутно проверяю все ли действия были мной произведены.

Стоп-кран закрыт, тумблер автомата защиты сети «Батарея» выключен. Скошенное поле уже близко.

- Высота 100, сброс фонаря, - доложил я руководителю полётами, надел очки со светофильтром и выполнил аварийный сброс.

Земля набегает, ноги снял с педалей и поставил ближе к сиденью. Перед глазами только указатель перегрузки. И зачем я на него взглянул?

Выравниваю и приземляюсь. Вот она земля! Самолёт начал ехать по скошенной стерне, скользя как по разлитому киселю. Поднялся большой столб пыли, застилавший видимость перед собой. Вся кабина стала заполняться песком и подброшенными вверх остатками травы. Через несколько секунд машина замерла.

- Командир, мы сели! - отчего-то закричал я, начиная отстёгиваться и снимать запылившиеся очки. Фонарь задней кабины сдвинут назад, а сам Крутов был без сознания.

А что если это он сам посадил из последних сил самолёт? Фонарь же как-то смог сдвинуть.

Я начал прощупывать пульс, биение сердца, попутно стараясь привести его в чувства.

- Чего... не прыгал? - тяжело произнёс Крутов, приоткрыв глаза.

Говорить начал, уже хорошо.

- Так... это... своих не бросаем, товарищ генерал.

С найденной мной, «новой грунтовой взлётно-посадочной полосы», нас повезли в госпиталь. Санитарный УАЗ с Крутовым ехал впереди, удаляясь всё дальше. Сейчас Николая Евгеньевича нужно быстрее доставить в реанимацию.

В машине, ко мне пришло осознание произошедшего. Я посадил самолёт без шасси в поле с выключенным двигателем после попадания птицы! Руки начали трястись при одной только мысли, что далеко не каждому это бы удалось. Вновь чуть не пришло за мной «нечто» с косой и в чёрном балахоне.

Если бы я неверно рассчитать скорость, нарушил порядок действий и слишком резко отклонял органы управления, можно было и разбиться на том поле. Но у нас с генералом получилось. И всё равно не верится, что Крутов ничего не делал. Может, удастся когда-нибудь спросить его об этом.

- Как самочувствие, парень? - спросил у меня фельдшер, когда мы выехали на асфальтированную дорогу, ведущую в город.

- Нор... нормально. Хол... холодно только. Есть одеяло какое-нибудь? - спросил я. Видимо, начинаю отходить от напряжения.

- Потерпи. На улице +25, это тебя шок одолел. Сейчас пройдёт, - хлопнул он меня по плечу, и с одежды посыпалась пыль. К слову я сейчас был похож на пряник из Шрэка. Такой же румяный и с дрожащим голосом.

Когда я вылез из санитарной машины перед приёмным отделением, ко мне уже катили кресло. Куда мне такому пыльному созданию садиться в чистый больничный транспорт!

- Девушки, спасибо. Я своим ходом, - сказал я двум загорелым прелестным медсёстрам, которые пытались меня усадить. - Можно мне ванную?

- Конечно. А вы как хотите принимать её? - спросила девушка с едва выбивающимися из под колпака светлыми волосами. Провокационный вопрос задаёт, блондиночка!

- Люблю с приятной и горячей водой. Ну и с милой... то есть мылом, - сказал я. Эти две медсестрички так и смотрят на песочного человека, которого привезли им для исследования.

На входе в приёмный покой меня встретили не так радостно, как на улице. Санитарка, полная женщина с противным голосом, взъелась на то, что с меня посыпалась пыль.

- Мусорит он тут! Вот дам тебе швабру, сам будешь убирать, - говорила она, хватая ведро с водой.

- Тётя Зоя, это ж лётчик. Они после грубой посадки в поле...

- Ох, как в поле? У Сметановки приземлились? - запереживала тётя Зоя, чуть не уронив ведро.

- Между Сметановкой и Вороновкой, - сказал я, слегка выпячивая грудь от гордости.

- Ох, да и хорошо, что так. А то, дача у меня в Орловке, а дед мой несколько делянок там, на полях посадил. Вот хорошо, что так сел. Не побил урожай.

Вот кому, что! Тут еле жив остался, а тётя Зоя за огород переживала. Хорошо, хоть не расстроили старушку.

- Кто у нас тут такой? - из кабинета дежурного врача вышел преклонного возраста мужчина, чмокающий языком.

- Виктор Анатольевич, курсанта привезли. Может его в терапию? - спросила блондиночка. Теперь понятно, с какого она отделения. Послушаем, что скажет вторая.

- Саша, зачем в терапию? Мне вот врач в нашей травматологии сказал, что он к нам поступит, - потянула меня за руку голубоглазая пышечка. - Может ему сначала помыться, Виктор Анатольевич? А то и жарко, и грязный он какой весь...

- Да, конечно. Только в терапии горячая вода всегда и ванную новую поставили...

- Милочки, Маша и Саша, сначала осмотр. Проходи, мил человек.

Врач напомнил мне доктора Айболита из мультика. Так же ходит, медленно перебирая ногами. Старый, седой и с бородкой.

Осмотр у Виктора Анатольевича превратился в прохождение ВЛК. То тут спросит, болит или нет, то там. Говоришь ему, что здоров, а он знай себе, смотрит во все щели. Только не заставил ещё штаны снять. Было бы интересно посмотреть, как я буду раздеваться под очередной радио-концерт на «Маяке».

«И с полей уносится печаль, из души уходит прочь тревога...», - звучал в динамике приёмника «Йошкар-Ола» Лев Валерьянович со своим хитом.

- Девочки, а как там генерал Крутов? С ним всё хорошо? - спросил я.

- В реанимации. Состояние не знаем, - ответила Маша.

Я предположил, что Крутову в полёте стало плохо с сердцем. Для лётчика это означает конец лётной карьеры, но главное, что мы с ним выжили, а остальное приложится.

- Да знаем. Там операцию назначили сразу. Вроде с сердцем что-то..., - продолжила Саша, но доктор попросил о тишине.

- Идёт осмотр. Теперь, мил человек, как у вас самочувствие? - спросил он, осматривая мне уши. - Почему вы весь в песке. Вы с пляжа к нам?

- С поля, доктор. Я...

- Так вы работали в поле! Вот помню, как в своё время пахали мы целину...

- Виктор Анатольевич, ну давайте уже в какое-нибудь отделение, - причитала Саша.

Победила в этой делёжке терапия. Это и правильно, раз нет у меня повреждений и травм. Посмотрят, проверят и обратно в училище.

Стоя под горячим душем, я снова прокрутил в голове весь полёт и заход на посадку. Руки до сих пор тряслись от напряжения, которое спадало не так быстро, как бы мне хотелось.

Комбез пришлось постирать и упросить Петровну, сестру хозяйку, его где-то повесить. Выдали мне коричневое больничное одеяние и затёртые тапки. Так как с собой белья у меня не было, выдали и черные трусы-парашюты.

- Стирай и давай сюда. На, вместо твоей, - сказала сестра-хозяйка, протягивая мне болотного цвета майку. - И смотри у меня с голым торсом не ходить. Нечего мне девок завлекать! - предостерегла меня Петровна. Тут как тут снова эта Саша со своими услугами.

- Оставь, я сама высушу и поглажу. Тебе отдохнуть надо. Это ж какой стресс! - продолжала причитать медсестра, выдёргивая у меня постиранный комбинезон.

- Сашка, ты мне смотри! Знаю я тебя! - пригрозила Петровна девушке.

Ну и хорошо, заслужил ты Серый немного заботы. Только бы девочка не перешла к более откровенным подкатам.

Внутри палата ничем не отличалась от той, где мы чуть больше месяца назад посещали Виталика после пожара. Просторное помещение, крашенные до уровня носа стены и побеленные потолки. В палате, помимо меня, оказалось ещё трое. Один был, судя по внешнему виду, пенсионер. Лежит в больших очках и читает выпуск «Роман-газеты». Зелёная обложка с фотографией мужика с собакой на крыльце дома. А номер этот, видимо, посвящён писателю Юрию Казакову. Не читал его произведений, если честно. Ещё двое оказались солдатами. Коротко стриженные и весело что-то обсуждающие.

- О, новенький. Закурить есть, боец? - с наездом сказал сидевший ко мне спиной солдат. Попытался показаться сильно служивым этот салага. По одному только его виду понятно, что весной призвался.

- Не курю и тебе не советую, - ответил я, снимая с себя больничную кофту и прикладываясь на кровать. Солдаты оценили, что мышц у меня несколько побольше, чем у них и вернулись к своим обсуждениям. За год из худосочного, Родин превратился в достаточно крепкого паренька. Так, что теперь можно и своим внешним видом отпугивать задир.

А может просто увидели у меня в руках шлемофон и наколенный планшет. С ними я не мог расстаться. Где потом их искать перед сдачей на склад. Тем более что теперь они для меня как память и напоминание о таком случае.

Пружинная кровать скрипела ужасно, когда я переворачивался на ней, в надежде занять более удобную позицию. Сейчас бы берушами обзавестись и уснуть спокойно. Но нет! Приходится слушать, как солдаты разрабатывают план ночного самохода.

- Так, всем тихо. Новому пациенту нужен покой, - сказала Саша, зайдя в палату с большим подносом. - Сергей, ваш ужин. Вам предписан постельный режим.

- И за какие это заслуги ему такие привилегии? - негодовал один из бойцов.

- Не вашего ума дело. Распоряжение главного врача. Приятного аппетита, Сергей, - поставила передо мной поднос с ужином Саша.

Утром начался настоящий проходной двор в моей палате. С первыми звуками горнов программы «Пионерская зорька» из радиоприёмника начались посещения нашей палаты.

- Как самочувствие, Сергей? - осматривал меня заведующий терапией. - Вы молодец. Про вас хотят статью в газете уже написать.

- Польщён. Может я в училище пойду? Ничего же не болит.

- Три дня. Один уже прошёл, - ответил врач, выходя из палаты.

Следующим посетителем оказался Николаевич. В своей палате я решил не отлёживаться и вышел с ним на улицу, прогуляться во дворе госпиталя.

- Значит, птица попала. А Крутов почему на связь не выходил? - спрашивал Нестеров, когда мы присели на лавку.

- Да... станция у него барахлила! Ему было не до связи в тот момент. Манёвр строил, - соврал я, но Петра Николаевича это не убедило.

- Сказочник! К тебе всё равно придут с расспросами. Комиссия всё поднимет, и проблемы с сердцем генералу уже не скрыть.

Дело говорит, майор. Похоже, придётся всё рассказывать, как было. Николаевичу можно довериться в этом вопросе. Авось, вдвоём и придумаем, что говорить комиссии.

Весь мой рассказ не занял и десяти минут. Нестерова интересовал порядок действий и что я докладывал руководителю полётами.

- Действовал ты верно. Всё, как в Инструкции лётчику Л-29. Одно только могут предъявить - не доложил об ухудшении состояния инструктора.

- По переговорам экипажа могут не вычислить. Там только моя фраза, что нужно медслужбу предупредить. А Крутов что скажет, как думаете? - спросил я, взглянув по сторонам. Хотя, кому надо подслушивать наш разговор. Во дворе гуляет один пациент на костылях со своей спутницей. Им сейчас явно не до нашего расследования.

- Он давал тебе указание на запрос внеочередной посадки?

Я прокрутил в голове все короткие фразы, сказанные генералом в полёте. Он практически ничего и не говорил.

- Крутов сказал, чтобы я летел и садился, как положено. Могут как-то двояко это расценить?

- Нет. Главный козырь, что ты посадил машину без серьёзных последствий. Жалобы колхозников не в счёт, - улыбнулся Нестеров, протягивая мне пачку сигарет. - Всё ещё не хочешь курить?

- Нет, спасибо.

- Я после первой командировки закурил. Такого насмотрелся. Аннанские горы до сих пор снятся. Говорят, твой отец был там? - спросил Николаевич. Видимо, Нестеров тоже был во Вьетнаме, но не пересекался с Родиным-старшим.

- От меня скрывают подобную информацию. Не пойму почему. А вы там сколько были?

- Много будешь знать, скоро состаришься, Родин, - сказал Нестеров и отвернул голову в сторону. - Так, марш в палату. Меня сейчас будут казнить. Расскажешь кому, отправлю в наряд по столовой в выходной день.

Только не туда! Наряд в это царство жира и кричащих фурий в белых колпаках худшее, что можно придумать из наказаний.

А к моему инструктору, уверенной походкой от бедра, шла та самая старшая медсестра Ирина. Шикарная девушка средних лет под стать бравому красавцу Николаевичу.

- Сколько можно летать? Я жду, волнуюсь, а ты вечно где-то! - ругалась Ирина на Николаевича.

- Ирочка, солнышко! Ну, служба у меня. Пойми...

- Ты мне про службу не рассказывай. В Забайкалье служба, я к тебе туда приехала. В испытателях тоже служил Родине. Теперь здесь...

Окончание разговора дослушивать не стал и заспешил в палату, где меня уже ждал сюрприз и не самый приятный. Три офицера с накинутыми на плечи халатами и большими чёрными портфелями теснились на кровати в ожидании моего прихода. Они были мне совершенно не знакомы.

- Курсант Родин нам необходимо задать вам вопросы, взять с вас объяснительную и выяснить всё, что происходило вчера на полётах, - сказал первый из них. Халат съехал, и я смог увидеть погоны подполковника.

- Для начала, кто вы и почему я должен давать объяснительную, - спросил я, останавливаясь у своей кровати.

- Мы из комиссии по расследованию авиационного инцидента. Присаживайтесь, в ногах правды нет, - сказал подполковник и достал большую альбомную тетрадь.

- Правды действительно нет. Здесь должны быть представители моей части. Без них я не могу отвечать.

- Ну, мы же можем это опустить? - вклинился в разговор другой офицер, выглядевший гораздо моложе.

- Нет. Тем более, что здесь госпиталь, а мне предписан постельный режим, - ответил я, дверь за спиной открылась и вошла медсестра Саша.

- Ага, Родин! Немедленно в постель. Почему ходите? - наехала она на меня. Вовремя симпатяжка зашла! Эх, в любой другой бы ситуации закадрил бы, но Женечка у меня есть. Любимая!

- Мы из комиссии, девушка. Нам предписано...

- Писано, предписано. Как выпишут, тогда и допрашивайте. Вас уже выгнали с реанимации, вы к начальнику училища хотели попасть. А здесь тоже люди лежат. В установленные часы и по разрешению лечащего врача. А если у него сейчас проблемы возникнут...

- Всё, всё уходим. Родин, мы ещё вернёмся, - сказал подполковник, и всё трио вышло из палаты.

Саша заулыбалась и принялась укладывать меня на кровать. Я попытался сопротивляться, но совсем немного. Нравится мне, когда девушки проявляют заботу. Главное, чтобы Женя не увидела.

- Давай я тебе чаю принесу. С малиной и пряниками мятными, будешь? - спросила Саша, двумя руками прижимая меня к кровати. Во девчонка настырная! Ладно, пока ничего критичного не происходит. Да и чайку со сладеньким хочется.

- Не откажусь.

Через десять минут в палате никого не было, кроме нас двоих. Солдат определили в помощь сестре-хозяйке, а дедушка-пенсионер вышел сам. Видимо, чтобы не смущать нас.

- Очень вкусный чай. Какая марка? - спросил я.

- Ой, да какая может у нас быть марка? Тридцать шестой. Не «Грузинский» же тебе нести. Я тебе сейчас ещё «Ландыш» принесу, - сказала Саша и выбежала из палаты. Какой ещё ландыш? Неужели в Союзе на этом цветке настаивали отвар какой-то? Или просто она мне за цветком побежала?

- А вот и я! Отрезала тебе кусочек, - вернулась девушка, протягивая мне тарелку с кусочком песочного торта с кремовым зелёным лепестком сверху. Так вот что за «Ландыш»!

- Очень вкусно. Большое спасибо, - сказал я, уплетая тортик за обе щёки.

- Давай я тебе покрывало поправлю и подушку под голову положу, чтобы тебе помягче было сидеть, - подошла ко мне Саша и принялась поправлять покрывало в ногах.

Нагнулась она так, что халатик слегка задрался, открыв вид на симпатичные бёдра. Затем она нагнулась надо мной, да так, что, расстёгнутый в верхней части, халат не скрывал от меня её полной груди в белом нижнем белье. Вот что с ней будешь делать? Надо сказать ей, что я как бы занят уже. Есть у меня, кто поправит подушку.

- Хм, добрый день! - услышал такой знакомый для меня голос. Как же не вовремя!

- Привет, Женя, - сказал я, выныривая из под халата Саши.