Автограф Чайковского

Погоня настигала, стали слышны крики преследователей и распоряжения их командиров, явно рассчитанные не только напугать меня. Похоже, преследователи всерьёз решили взять меня живым, чтобы выпотрошить досуха. Учитывая множество ветеранов Великой войны, ещё служащих в органах сплошь и рядом, умельцы найдутся без всякой сыворотки правды. Тем более что никакой огласки в нашей провинции не будет, даже если меня на ломтики порежут. Да и самому хочется выбраться живым и невредимым из заварушки, в которой остаётся надеяться лишь на свою везучесть. Хорошо бы эта везучесть не свелась к сухой и тёплой камере с тюремной библиотекой.

Я бегло осмотрел свою одежду, с которой уже смахнул пыль подземелья. Любимая старая штормовка непонятного цвета, которую ношу всего тридцать пять лет, была относительно чистой. Нарукавные карманы забиты битком разной всячиной, от бинтов и перочинного ножика до носового платка и трёх объёмных пластиковых пакетов. В боковых карманах лежит пара ношеных вязаных перчаток, купленных в магазине «Садовод». Внутренний нагрудный карман под пистолет, обшитый кожей и с тренчиком, пустовал. Хотя нет, там лежат немногие важные документы. В нагрудных карманах газовая зажигалка с коробком спичек, по пачке анальгина и аспирина, пузырёк йода, лежащие там лет пять, не меньше. Вполне возможно, что таблетки давно просрочены, но на опыте убедился, что такие простые лекарства не теряют свойств и через десять лет после выпуска.

Походные джинсы и новые кроссовки были не просто удобны, но и позволяли быстро идти без особых усилий и дискомфорта. Бежать пока было рано, на улице бродили редкие прохожие и выглядывали из частных дворов любопытные женщины с ребятнёй. Правильно, в этих краях даже незнакомый прохожий становится событием. А уж крики милиционеров слышны за пару кварталов во всех дворах. Я поправил на плечах лямки школьного рюкзака, отданного внуком, и решительно свернул в знакомую щель между двумя заборами. Дорожки или тропинки, как таковой, здесь не было. Просто неглубокая канава, прорытая весенним паводком и пересохшая летом, которой пользовались в основном ребятишки и молодые парни, желая спрямить путь к лесу.

Жаль, что все свидетели с удовольствием укажут милиции этот поворот, но радует, что погоня непроизвольно растянется. А мне придётся перейти на бег, пока нет зрителей, может, оторвусь немного. Как легко бежать в кроссовках, это не хромовые сапоги, что пришлось носить последние месяцы. Увы, до леса ещё около полутора километров пути и двенадцать кварталов частного сектора. Я вынырнул из проулка и машинально взглянул назад, никого из погони не видно. Впрочем, впереди тоже никого нет, всё-таки праздничный день. А улица Калинина, на которую я вывернул, всегда была безлюдной на моей памяти. И пришлось рискнуть, припустив бегом до пригорка. После него крутой спуск к речке Берёзовке спрячет меня от взоров преследователей.

Бежал я вдоль заборов по траве, не оставляя следов на песчаной проезжей части дороги. К счастью успел не только спуститься с пригорка, но и забежать за круглое кирпичное здание ЦТП, полностью спрятавшись за его стенами. Правда, пришлось вернуться к быстрому шагу, впереди на берегу речки обычно плескались и играли дети от пяти до двенадцати лет. Вода, конечно, в реке и пруду была ещё холодной. Но здесь у берега неплохо прогревались песчаные отмели, да и сам я в детстве купаться начинал до Дня Победы, точно помню. Ну, как купаться? Так, пару раз нырнуть и немного проплыть сажёнками, вот и всё купание. Чтобы потом выскочить из воды с синими губами и трясущимися руками. Там либо бегать вперегонки с друзьями, либо греться на солнышке, лёжа на горячей лодке.

Эти лодки, лежавшие днищами кверху на своих подставках из жердей, старые долблёнки и новые «Казанки», густо устилали побережье пруда. Где-то лежали горизонтально, где-то на боку, но скрывая от осадков сиденья и днище. Эти горячие от солнца лодочные днища были любимым местом отдыха всей городской детворы. У «Казанок» раскалённый алюминий днища даже обжигал голые животы, что пацаны нивелировали брызгами холодный воды из пруда. Я отмахнулся от детских воспоминаний и приготовился бежать через деревянный мост, самое опасное место в моём бегстве. На мосту длиной больше ста метров меня легко не только обнаружить, но и подстрелить, из того же ТТ. Пистолет Макарова совсем недавно поставили на вооружение МВД и провинциальные кадры вооружены чем попало, от армейского ТТ до революционного нагана.

- Бах, бах!! - Раздались позади два выстрела, это точно не ПМ, сглазил, как обычно, придётся ускориться. Я взглянул направо, где в двухстах метрах зеленели верхушки сосен, переходящие в смешанный лес. Придётся сворачивать туда, через мост уже не успеть, да и там до леса вдвое дальше получается. Ноги сами развернулись к ближайшему укрытию, это сейчас самое главное - скрыться из вида преследователей в лесу. Там мои следы от кроссовок найти будет трудно, всё-таки городские милиционеры не охотник и не следопыты. Обнаружить следы на хвойной подстилке гораздо труднее, нежели на грязной городской грунтовке. А никаких служебно-розыскных собак в городском отделе милиции нет, я точно знаю, как и то, почему преследователи стали стрелять среди города, потеряв меня из вида. Исключительно для вызова подмоги (по Уставу два выстрела) и привлечения внимания свидетелей моего бегства. Любопытные горожане, что наблюдали за мной через щели заборов и оконные занавески, моментально выскочат на улицу. И покажут и расскажут всё, что видели и хотели увидеть, вплоть до автомата в моих руках, которого, к счастью нет, и не будет. Быстрого шага хватило на полсотни метров, до первых зарослей ивняка, укрывших меня от зрителей. Дальше я рванул изо всех сил, стремясь пересечь последнюю городскую дорогу на моём пути.

Не боюсь говорить «последнюю», а не крайнюю, как любят говорить и писать не державшие в руках оружие «пейсатели». Я не суеверный, более того, не поддающийся любым проклятиям, зато сам могу проклясть не хуже иного волшебника. Не верите? Даже не буду убеждать, я не артист и не политик, в зрителях и поклонниках не нуждаюсь. Главное, чтобы мои умения сработали в нужный момент, и чтобы я остался к этому времени живым. Бежал размеренно, стараясь не выдохнуться через полминуты, всё-таки, не сотку на время сдаю. Но, кажется, успел пересечь грунтовку без особых свидетелей. Хотя, кому я это говорю? Сам же почти двадцать лет протрубил в милиции до пенсии опером и следователем.

Поэтому отлично знаю, что свидетели найдутся в любом деле, даже тёмной ночью у себя в огороде невозможно укрыться от случайных зрителей. Был у нас случай, когда именно соседи помогли раскрыть убийство именно через ночной огород. Убийца, которому его жертва снилась каждую ночь, просыпался в страхе, что покойник живой и выкопался. После чего шёл в свой огород, выкапывал ночью свою жертву, чтобы с «чистой совестью» закопать обратно. Несмотря на тёмные осенние ночи, соседи удивились таким подвигам на почве огородничества и стукнули, куда следует. Потом опера и следователи годами рассказывали молодому пополнению такую анекдотичную историю.

Вот я не сомневался, что преследование в лесу продолжится. Но лес для меня с детства родное и привычное продолжение огорода. Поэтому пробежав ещё сотню метров, я резко перешёл на шаг и свернул налево, под прямым углом к прежнему маршруту, стараясь идти аккуратно, не оставляя следов и не сминая траву. Скорость передвижения заметно упала, но я не волновался, ибо прежнее направление движения было более выгодным для побега. В том направлении практически не было дорог, одни заброшенные тропинки. А через восемнадцать километров начиналась Пермская область, в лесах которой можно укрывать дивизии годами.

Там сельские районы размерами сто на сто километров насчитывали по пять-десять тысяч жителей. Причём, две трети их них жили в райцентрах, а на остальной район оставались десятка два деревенек с таким же количеством домов. Ещё часть из них были полузаброшены после укрупнения колхозов волей волюнтариста Хрущёва. Даже в восьмидесятые годы двадцатого века почти в каждом таком селении мы находили ежегодно разыскиваемых преступников. В эти же шестидесятые годы, да при распространении «химии», где за побег беглым химикам не добавляют срок, можно гарантировать, что половина деревень в Пермской области заселена такими «химиками». Многие из них побег воспринимали кратким отпуском и после месяца отдыха с женой сами сдавались в милицию. И я встречал таких умельцев во время службы, пока «химию» не отменили на волне демократизации.

До спасительного забора, ограничивавшего лес по соседству с бывшей колонией для пленных венгров, закрытую после смерти Сталина, оставалось не больше двухсот метров. Позади раздались новые выстрелы, похоже, вполне прицельные. Я помнил, что на этом месте улица загибалась в дугу, и старательно забирал вправо, к центру этой виртуальной окружности, прячась от выстрелов за домами частного сектора. Мне повезло, пули свистели гораздо левее, иногда выбивая щепки из заборов. Но вот и спасительная дорога, на противоположной стороне которой стоял забор с остатками колючей проволоки. На всякий случай, я оглянулся и, не увидев никого из преследователей, быстро пересёк неширокую улицу.

На остатках адреналина я моментально перемахнул забор и сразу откатился в сторону, в ближайшую ложбину. Как оказалось, весьма вовремя, сразу несколько пуль пробили доски забора в месте, где я перелез. Я сделал глубокий вдох и осторожно сменил направление движения, повернув под прямым углом налево. Несмотря на усталость, оставаться на месте нельзя. При этом старался бежать по твёрдым местам леса, вроде хвойной подстилки, стараясь не оставлять вмятин. Судя по отсутствию выстрелов у забора, преследователи потеряли меня и активно искали следы. Хотя оставалась надежда, что первые сто метров они пробегут по моему прежнему направлению движения. Видимо, я угадал, вновь послышались выстрелы, но более глухие и выше забора. Значит, преследователи стреляли наугад в прежнем направлении моего движения.

Однако, успокаиваться рано, впереди переправа через речку Берёзовку. Кстати, вот и она, небольшая чистая речка самой неприятной ширины, четыре-пять метров. Вроде, можно легко перепрыгнуть, в школе в длину больше прыгал. Однако, мне шестьдесят три года, и я знатно устал. Более того, в памяти отложились мои детские попытки перепрыгнуть эту речку, всегда заканчивавшиеся провалом и полными сапогами воды. Как помню, вода в речке хрустально-холодная, мой же возраст не позволял мне надеяться на закалку, простуда станет для меня смертельной. Поэтому я рискнул прыгнуть с разбега, но с помощью шеста. Шест, весьма удачно, вскоре нашёлся в виде стволика ёлочки метра четыре длиной.

Правда, остатки колючек, давно засохшие, неприятно впились в ладони, но выбора не оставалось. Перехватив стволик и молясь, чтобы он не сломался, я разогнался к удобному высокому пригорку. Несмотря на мои потуги, Бубки из меня не вышло, падать я начал в полутора метрах от противоположного берега. На остатках здравого смысла выставил вниз ёлочный стволик и оттолкнулся, едва не черпнув воду кроссовками. Треск сломанной ёлочки добавил адреналина и сил для отталкивания. Мне повезло, я плюхнулся на противоположный берег речки на четвереньки. Но не упал, как говориться в одном мультике. На азарте, радуясь сухой обуви, я пробежал около двух километров уже в спокойном темпе, выбирая болотистые места. Даже натёрся всеми ядовитыми травами, какие встретил по пути, начиная от волчьей ягоды с болиголовом и заканчивая цикутой, в обилии росшей здесь. Натирался, конечно, поверх обуви и одежды, на всякий случай. Промыв тщательно руки, часть стеблей цикуты прихватил с собой, завернув в листья любимого пикана. Тут мне стало совсем плохонько и пришлось, привалившись к дереву, переждать потемнение в глазах. Оклемался я довольно быстро, за пару минут, вновь ощутив себя старым разбитым дураком, с сырыми коленями и горящими от иголок и трав ладонями. Однако упорно продолжал свой путь, ведь предстояло пройти ещё минимум километр по лесу, после чего снова свернуть налево, это уже становится моим любимым направлением. Начинались сумерки, следовало спешить.

Тракт оказался вблизи, как я и ожидал, совершенно пуст, в отличие от нашего времени, постоянно освещаемый проезжающим транспортом даже ночью. «Хоть что-то полезное в этих годах имеется, - машинально брякнул я мысленно. - Хоть тракт можно перейти спокойно, не опасаясь свидетелей с видеофиксаторами». Однако, даже здесь я не спешил, выбирая место на дороге с большим количеством гравия. И для форсирования тракта повязал себе поверх кроссовок, вернее на их следы, «трактоходы» из свежесломанных веток пихты и ели. Я отлично знал, что никаких служебно-розыскных собак в местной милиции нет, как и в ближайших пятистах километрах. Однако, голь на выдумку хитра, могут использовать охотников с собаками. Если я в своё время так поступал, почему другие глупее?

Кроме того, ветки смазывали мои отпечатки на гравии. Надеюсь, роса утром выпадет обильная, дополнительно поможет смыть эти следы. Шлёпать в хвойных «ластах» пришлось метров двести от дороги, пока я решился снять их и засунуть под ближайшую кучу валежника. Маловероятно, что меня вообще будут искать, формально я никакого преступления не совершил. Кому-то что-то не понравилось, потом я сам вызвал подозрение и погоню за собой. Но потерпевшего нет, хулиганства и драки тоже не наблюдалось. Формально мне предъявить нечего, хотя в провинции прав тот, у кого больше прав. Если я окажусь в милиции, выйти оттуда при нынешних методах дознания не смогу. На свободу, по крайней мере, а не в колонию.

Я ещё сам застал случаи, когда люди сидели без всякого оформления в камере по нескольку дней, не говоря уже об официальных арестантах. Те вообще месяцами парились в душной камере без воды и канализации, с выносимой парашей и без бани хотя бы раз в неделю. Поэтому и попадали в зал суда вшивые, грязные, не вызывающие ни малейшего сочувствия у заседателей. Возможно, хитроумные дознаватели и следователи таким образом добивались осуждения при слабых доказательствах? Трудно даже мне, бывшему милиционеру, судить людей середины шестидесятых годов двадцатого века.

Тех, кто в большинстве своём пережил войну, голодал, убивал и раздевал мёртвых немцев, чтобы найти себе обувь на зиму. Отлично помню слова старого учителя труда, который во время войны был подростком. «Чего думать, находим мёртвого фрица, отрубаем ему ноги и несём обрубки домой, где кладём на печку. За ночь ноги оттают и легко вытряхиваются из сапог. А запах? Так к нему за пару лет боевых действий все привыкали». Кроме того, я помнил слова Булгакова о жилищном вопросе. А какой сейчас жилищный вопрос в провинции? Где добрая половина горожан жила в деревянных бараках?

Напоминаю, что барак - это казарма на сто человек, разделённая перегородками на комнатушки с двумя койками. Причём перегородки были не до потолка и без дверей, исключительно с занавесками. Учитывая, что курили тогда повсеместно, наличие помойных вёдер в каждой комнатушке (деревянный сортир на улице, куда женщины и дети в сорокаградусные морозы просто боялись ходить), и прочие бытовые мелочи, запах стоял характерный. На этом фоне даже коммунальная квартира без всяких удобств в деревянном доме смотрелась роскошью. Пусть такой же туалет на улице и вода в колонке за углом. Зато отдельная комната с дверью! Само по себе роскошь, хотя эти комнаты никто не стремился запирать на замок.

Во-первых, это непорядочно - что-то скрывать от соседей. Во-вторых, что-либо украсть у обычного работяги или даже учителя тех времён невозможно по одной простой причине: всё своё носили на себе - одна пара обуви на лето и осень, одни валенки на зиму, одно пальто на осень-зиму. Имелся один чайник, две кастрюльки, три-четыре стакана по семь копеек. Не говоря об одной паре носков, трусов и прочей мелочи. Их стирали при походе в баню, возвращаясь домой в старом рванье, чтобы наутро надеть всё чистое и сухое. Примерно так, о деньгах даже не говорю или об украшениях. Фантастика, как говорили в старом анекдоте, в соседнем зале.

Да, что-то меня развезло, пока добирался по вечернему лесу к присмотренной полянке, где собирался не только заночевать, но и попить горячего чая. Возможно, крохотного костерка в низине хватит для просушки сырых штанов, стянутых почти сразу, как развёл костерок. С голым задом, конечно, не сидел, укрылся снятой курткой. Доставали комары неимоверно, хотя уже немного привык к их обилию в эти времена. Несколько спасал дымок костра да плотная одежда. Фактически обмахивать от комаров приходилось лишь кисти рук и лицо, впрочем, и этого хватало для развлечений в силе маркиза де Сада. Небольшой котелок быстро закипел, тут же был брошен в кипяток травяной сбор, где крепкий чёрный чай был смешан с листьями бодрящих растений. Такой сбор по опыту давал запас бодрости не хуже натурального кофе, а уж травы в родном лесу я знал с детства.

После чая помогла старческая привычка мало спать, я сидел в полудрёме, обдумывая варианты своих будущих действий. Привычно слушал ночные звуки леса, в котором ещё водились звери и птицы. Потухший костёр давно перестал дымиться и на полянку вылетели стайки светлячков, устраивая свои брачные игры. Суеверный человек давно бы паниковал при виде мерцающих глаз, наверняка представляя себе леших и кикимор. Я не переживал, зная, что на поляне гуляют светлячки, а на соседнем пеньке светятся гнилушки. Так и сидел, наслаждаясь уходящей усталостью. Постепенно стал засыпать на полчаса-час, просыпаясь от изменений в лесных шорохах. Опознав крики козодоя или далёкий вой волков, я снова засыпал, всё также полусидя. Дома я привык к высокой подушке и подобное положение тела было привычным, без всяких неудобств.

Однако, перед самым рассветом, а под утро спится особенно сладко, меня основательно достала настырная лиса, пришедшая на запах дыма украсть что-нибудь на стоянке. Только спугну эту хитрюгу, надеясь подремать ещё часик-другой, так она даже пяти минут не прячется, тут же начинает шуршать ещё ближе ко мне. Пришлось встать и пнуть по ближайшим ёлочкам, чтобы окончательно прогнать дикую тварь. Не тут-то было, я не успел усесться в прежней позе у потухшего костра, как рыжая мордочка высунулась в трёх метрах от меня. На сей раз меня пробрало не по-детски, я отлично знал, что самые бесстрашные дикие звери - это больные, и, как правило, бешенством.

А в моих условиях надеяться на уколы сыворотки в районной больнице, без документов и знакомых, да при советском дефиците всего, было бесполезно. Если кто знает, бешенство можно подхватить, даже погладив больное животное или запачкав руку в слюне такой твари, чего мне бы не хотелось абсолютно. Зато спать хотелось всё сильнее, уже легла утренняя роса, до формального пробуждения оставалось около часа. Ещё раз пнув ногой по ближайшим деревцам я сгоряча брякнул: «Чтоб ты сдохла, тварь, если не уйдёшь отсюда!» Затем в течение пяти минут чутко прислушивался и, убедившись, что больше лиса не шляется поблизости, с наслаждением предался самому сладкому предутреннему сну.

Утром по старой привычке разжёг костерок, поставив воду для чая. Пока она грелась, сделал минимальный комплекс зарядки, к которой привык за последние годы. Несколько взбодрившись, я с наслаждением попил чая, не испытывая даже позывов голода. Деньги у меня ещё оставались, вполне хватит для хорошего обеда в сельской столовой или для покупки продуктов в любой лавке. К тому же обмен веществ у меня давно перестроился, дома я питался наравне с трёхлетним внуком и вполне хватало. Хотя мальчишка активно добирал всякими фруктами, баранками и конфетами в промежутках между четырёхразовым питанием.

Так что я наслаждался крепким чаем, не испытывая никакого дискомфорта, даже проклятые комары в утреннем тумане куда-то делись. Окончательно проснувшись, я собрался и добрые четверть часа уничтожал следы своего ночлега. Нет, не примятую траву, она и так не росла на небольшой песчаной полянке. В основном поверхность была покрыта хвойной подстилкой, которую я просто выровнял. Перед этим, естественно, закрыл кострище снятым дёрном. Здесь, в низине, на небольшой полянке посреди густого ельника, была реальная возможность сохранить тайну своего ночлега. Окончательно осмотрев дело рук своих, я решил, что достаточно суеты и направился в сторону ближайшей деревни.

Правда, идти туда предстояло почти двадцать километров, но были и огромные плюсы. Там никто меня не знал, более того, никто не знал о моём возможном розыске. Учитывая реалии существующей телефонии и условия несения дежурства в сельском райотделе, когда дежурные сладко спали всю ночь, запершись изнутри, вероятность моего розыска сводилась к нулю. Потому, как по опыту знаю, что ещё в годы моей молодости эти сельские дежурные почти каждую ночь напивались, порой приходилось их поутру будить. Какие там телефонные звонки, по пьянке один дежурный вообще бегал по райцентру, стреляя из табельного оружия. Что характерно, остальная милиция района тоже пребывала в сладком опьянении, дома в кроватях. Поэтому бедные аборигены мрачно глядели из окон и торопливо выключали свет, на всякий случай.

С этими мыслями я брёл к выходу из глухого ельника, послужившего укрытием ночью, и несколько удивился, увидев между деревьями дохлую лису, похожую на ту, что беспокоила ночью. Ну не могла же быть стая, лисы не стайные животные. Я слегка тронул трупик животного носком ноги, стараясь не сильно пачкать в шерсти кроссовок. Судя по окоченению, прошли примерно два-три часа, на большее моих познаний судебной медицины не хватало. Зато с логикой всё в порядке: лиса сдохла почти сразу после моих слов «чтоб ты сдохла, тварь». Правда, выводы меня подкосили - кто я теперь?