Автостанция в Ефремово была нищебродская, впрочем, как и сам этот крошечный, пыльный и невыносимо скучный городок.
Перед тем как потянуть на себя ручку массивной входной двери, Маргарита взглянула на часы.
Без трех минут два.
Время еще есть.
Женщина вошла с аномального в этом году июльского зноя в прохладу помещения автостанции.
Ни о каких кондиционерах здесь не могло быть и речи, прохладу создавали толстые бетонные стены и пол, а еще такое расположение единственного окна, при котором солнце попадало внутрь лишь в самом начале дня, когда лучи его еще не были такими жгучими.
Автостанция была довольно просторной, но при этом абсолютно пустой и тоскливой.
Четыре скамейки в самом центре, сдвинутые по две, образовывали два ряда. Еще одна скамейка стояла отдельно, у огромного, в полстены, окна рядом с входной дверью, из которого была видна посадочная площадка. Мусорное ведро в углу, у стойки кассы. На стене рядом – щит с расписанием, который висел, вероятно, со дня открытия автостанции. Позади скамеек, напротив кассы – дверь в крошечный туалет с единственным унитазом, грязной раковиной и прямоугольным зеркалом в человеческий рост. И с соответствующим специфическим запахом общественного туалета.
Всё.
Помещения автостанций не предусмотрены для длительного пребывания. Это перевалочный пункт, временная база на пути от домашнего уюта к путешествию.
Пришел, купил билет, дождался своего рейсового автобуса, сел, уехал. Потому и скамейки тут были очень неудобными: не до комфорта, лишь бы перекантоваться, дождаться своей очереди отправляться в путь.
Маргарита, войдя в автостанцию, бросила беглый взгляд по сторонам. На скамейках ждали рейса полная приятная женщина лет тридцати пяти в приятном изумрудно-розовом сарафане и мужчина в помятом деловом костюме, галстуке, и с нелепым портфелем. Возле двери в туалет баба Зоя, местная уборщица, отжимала половую тряпку, намоченную в ведре с мутной водой, готовясь размазать по бетонному полу легкую летнюю пыль.
Всё как обычно.
Дважды в неделю Маргарита ездила в Губаревск, соседний районный городок, обычно по вторникам и субботам. Ездила она вот уже года три, и каждый раз картина перевалочного пункта была примерно одна и та же. Менялись пассажиры и их количество, баба Зоя то домывала помещение, то только приступала к маханию шваброй, за окном был дождь, снег или жара, как сегодня…
Но суть автостанции оставалась неизменной.
Самое скучное место в нашей жизни, которое не зря еще называется «залом ожидания».
Скорее бы отсюда убраться…
В Губаревск было два рейса: обеденный, на 14:30, и вечерний, на 17:00. Маргарита ездила обычно обеденным. Она навещала старшую сестру, Марину, которая была тоже одинокой и уже несколько лет страдала болезнью Паркинсона, прогрессировавшей всё сильнее. При всем своем плохом состоянии Марина категорически отказывалась переезжать к младшей сестре, несмотря на уговоры, регулярно переходящие в обоюдосторонние истерики.
«Мне надоело ездить к тебе! – Не едь, обойдусь! – Ну и не буду! – Вот и проваливай!!! – Вот и прощай, больше не жди!». Однако Маргарита дня через три вновь приезжала в Губаревск, и сестры делали вид, что в последнюю встречу не было никакого душераздирающего скандала.
И ссорились снова.
Маргариту можно было понять. Упрямство ее сестры носило иррациональный характер, а вечные поездки осточертели уже настолько, что женщина не могла видеть эту проклятую автостанцию, эти скамейки, эту бабу Зою и этот чертов ПАЗик, полтора часа подпрыгивающий на разбитой дороге.
Чтоб ему провалиться…