Айгуль

Мой мир давно обрел четкие, прочные границы, как у хорошего персидского ковра в нашей гостиной. Я – Айгуль. Жена Дамира, известного в городе тренера по борьбе, мать двоих детей, хозяйка дома. Я привыкла к ритму этой жизни: к авторитету мужа, к звонкому смеху детей, к размеренным вечерам, когда мы пьем чай, обсуждая планы на выходные. Мне стало казаться, что вот-вот, и я сама стану частью устоявшегося интерьера – предсказуемой, надежной, немного пыльной.

Всё изменилось в одночасье.

В тот вечер, пока я наливала гостям чай, я поймала на себе взгляд самого юного из них. Это был уже не взгляд робкого юноши. Это был взгляд мужчины. Напряженный, сфокусированный, как у борца перед решающей схваткой. В нем читалось что-то голодное, дикое, что заставило меня смущенно отвести глаза и почувствовать, как по спине пробежали мурашки. Я тогда отмахнулась от этого ощущения, списав на разыгравшееся воображение. Как же я ошибалась. Это был не конец обычного дня. Это была тишина перед бурей.

///

Минута, и я прижата на кухне, куда вышла, чтобы наполнить тарелки гостей. Прижата животом к столешнице. Прижата нетерпеливыми ладонями, жадно месящими задницу.

Я сбита с толку внезапностью атаки.

– Ринат?

И это скромный, благовоспитанный мальчик, не смевший поднять глаз за ужином? Обращавшийся всегда исключительно «тетя Айгуль»? Хотя какая я ему тетя... Так, самая дальняя родственница, разве что... Причем не кровная.

– Да, тетя Айгуль, да...

Вот эта «тетя Айгуль» мне нравится уже гораздо больше. То же собственное имя. Те же звуки. Но выдохнутые горячим шепотом в ухо.

К ощущениям от сжимания добавляется давление. Давление недвусмысленно вставшего члена. То, что я не спутаю ни с чем. Компас стрелки возбужденного самца, неизбежно нацеленный в одном направлении.

– Что… что ты делаешь, Ринат?

– Мацаю твою… арт саны!

И не только. Напористая стрелка компаса норовит пристроиться там… Между… Отыскивая самый короткий путь к удовлетворению. Грубоватые, пошлые слова падают как удар шелковой камчи на спину. Мягко, но чувствительно. Весомо и беспокояще, но ласково. Воспламеняя не затрагиваемые уже давно нервные окончания. Сдувая пепел с тлеющих внутри углей. Так, как я люблю.

– Но… но так же нельзя. Нам нельзя!

Произношу, делая слабую попытку вывернуться. Произношу, хотя мои зудящие соски уже решили иначе. Можно!

– Почему?

Настырный, как и его несгибаемый член. Страстный, горячий, нетерпеливый, жадный. Такой, каким был раньше Дамир, мой муж.

– Мы же…

Он не дает договорить, быстро и сильно целуя в шею. И еще раз, и еще. Шепча бесстыже, почти бессвязно…

– Мне все равно… Я хочу! Хочу тебя! Тебя, тетя Айгуль! Хочу здесь и сейчас!

Жидкий огонь, пролившийся в мозг, стекает в соски. И, не удержавшись и там, обрушивается лавой в низ живота. Что… что, если не сдержать моего юного внезапного поклонника? И дать ему то, что он так жаждет? Дать здесь и сейчас!? Сию минуту прогнуться в пояснице, подставившись под безжалостный мужской таран. Сейчас, когда за неприкрытой даже дверью царит шум в гостиной.

Переполненная уже соком желания рытвина отзывается на фантазию благосклонно, мурча призывно «мррр». И мне больших трудов стоит отказать обворожительно распутной кошке.

Я собираю волю воедино… Отталкивая. Но и не думая отпускать.

– Немного терпения, – я склоняюсь над казаном, вдыхая пряный аромат. Откладываю в тарелку с узором порцию для Рината. И, дотянувшись до жестяной кубышки, задвинутой в третий ряд, щедро сыплю семена растения, которое бабка назвала «тимч». Или дремучая бархотка. – Щепотку томления…

Траву я использую редко, аромата и вкуса она почти не дает. Зато приносит расслабление. И очень крепкий сон после особенно напряженного дня. Вспоминаю, как Дамир хвастался за ужином их первой борцовской схваткой: «Парень сильный, цепкий! Перспективный. С таким на ковре не соскучишься! Правильно решил переезжать в город. Сделаю из него чемпиона!». После двух часов борьбы с моим мужем Ринат совсем не выглядит измотанным. А Дамир знает свое дело, нагружая юных спортсменов по полной.

– …И блюдо будет подано! Став еще более аппетитным!

Глаза юноши рискуют прожечь все слои одежды, пока я пересекая кухню, несу угощение на стол.

Живое, жаркое, удивительно приятное ощущение!

Уже через час родители Рината начинают позевывать. Они собираются в путь, в гостиницу, но путы «тимч» вяжут их по рукам и ногам. Заботливый Дамир, на удивление бодрый, предлагает им ночлег. И сам готовит комнату, пока я укладываю детей.

– Тебе не понравился плов?

Я стою, опираясь коленом на матрас, не спеша расчесывая волосы. В свете ночника ткань розовой ночнушки на теле обретает прозрачность.

– Понравился.

– Ты съел совсем немного.

– Не так уж и мало… , – я ловлю на себе его быстрый, горячий взгляд.

Его рука тянется к моим бедрам.

Ого! Надо же, именно сегодня! После почти двухмесячной паузы.

Впрочем, это лишь препятствие. Или даже нюанс. Но не проблема. Надо лишь немного помочь колдовству «тимч».

Не теряя времени даром, я склоняюсь над пахом мужа.

Знакомый запах… Приятная истома наполняет тело, стоит только взять мужскую плоть в рот.

Давно отработанная последовательность. С непременными вариациями. Теперь, чтобы добиться результата, устраивающего нас обоих, мне каждый раз приходится изрядно, и, порой, изобретательно, потрудиться. Но я не привыкла отступать и принимаю это как вызов. Как задачу повышенной сложности, решение которой само по себе награда. Как и процесс.

Теряю счет времени, увлекаясь. С наслаждением вслушиваясь в мужские постанывания и сдержанные восклицания. Фаллос Дамира как столп, поднявшийся из океанских пучин. Основательный. Вертикальный. Влажный. Член Дамира любит быть окружен заботой истекающего слюной рта. И взрываться, пачкая все вокруг, приходя на покорно принимающую потоки его воплощенной страсти, женщину. Но не сегодня. Сегодня Дамир тянет меня к себе… На себя… Хотя глаза его наполовину затянуло уже сонной поволокой.

Шорох у двери прерывает нас.

– Минутку…

Я спрыгиваю с постели, чтобы прикрыть плотно дверь. Выглядываю в темноту… Просовываю голову осторожно в приоткрытый створ. Недостаточно осторожно! Мое лицо попадает в плен мужских ладоней, накрывающих пылающие щеки. Поджарый, абсолютно нагой, по-юношески порывистый Ринат тянет меня к себе, в тихую мглу. Тянет, приникая губами к губам. К тем самым, только что обернутым вокруг органа мужа…

Поцелуй опьяняющего бесстыдства кружит мне голову. И, теряя равновесие, я почти падаю. Почти, потому что в последний момент ладонь находит опору. Лучшую опору, которую может встретить на жизненном пути женская рука. Лучшую, но пока не стабильную. Член Рината тут же, стоит кольцу пальцев сомкнуться на нем, спазмирует, выплескивая протяженную длинную струю. На полотно двери. На золотистую поворотную ручку. На мое предплечье.

– Айгуль! – зовет с супружеского ложа муж.

– Айгуль, – тает в темноте отдаляющийся голос.

Я оказываюсь на Дамире в один миг. Направляя… Заполняя свою пустоту им. Покалывающую, жаркую, так желанную сегодня двумя грешными душами, бездну. Запоздало, уже начав раскачиваться, замечаю в свете ночника сползающую по внутренней стороне предплечья молочную каплю. Влажная дорожка, протянутая от локтя до запястья, удлиняется… И я поспешно разворачиваю руку. Только бы не заметил Дамир! Но ему не до того. Довольный, словно матерый бизон у кормушки, он вяло покачивается подо мной. Капля достигает кончика указательного пальца. И я позволяю ей упасть. Упасть прямо под сосок Дамира. И тут же накрываю место падения губами. Как это запретно! Как жарко! Солоноватый и свеже-сливочный, незнакомый вкус впитывается моментально. И я уже хочу больше. Но сначала муж. Мужчина в семейном соитии должен быть удовлетворен. Я иду к результату размеренно. Шаг за шагом. Раскачиваясь мятником камертона вправо-влево. Поднимаясь и опускаясь ритмично. Опускаясь рывками и поднимаясь плавно. И наоборот. Расслабляя и напрягая внутренние мускулы. Снова раскачиваясь поперек. Уже поувереннее, с большей амплитудой. Замедляясь и ускоряясь. Любопытно, Ринат все еще шпионит за нами? За мной… Отчего-то мне хочется, чтобы он видел, как я занимаюсь любовью. Грациозно, изящно, артистично. Словно аристократка на конной прогулке, оседлавшая выносливого жеребца.

Ну вот и финиш! Мужское мускулистое тело бьется подо мной, словно в агонии. Отдавая всего себя. Оставляя в кольце плотно, жадно сомкнувшихся женских бедер всю свою страсть, всю горячую, нетерпеливую, исходящую с последним всплеском, силу.

Как хорошо!

Как жаль…

Жаль, что он не может продлить игру, наслаждаясь всеми оттенками послевкусия. Накатываясь, после буйства и неистовства шторма уже умиротворенной, шепчущей тихо, запутывающейся между ног, волной. Он никогда не мог так… Предпочитая всегда игре ярость соревнования и азарт охотника. Тем более, не смог сегодня. И даже не заметил нынешней перемены ролей. Я встаю с поверженного противника, удовлетворенная распластавшимся трофеем. Наш триумф. Моего тайного оружия листьев «тимч». Моего скрытого обычно одеждой ночного цветка «фардж». Попав в луч света, отраженный зеркалом, тело вспыхивает на миг, покрытое испариной свежевыступившего пота, словно ожившая скульптура, осыпанная золотистой пудрой.

Я иду смыть с себя блеск фальшивого золота. Но не дохожу. Ринат нападает сзади.

Мы вместе преодолеваем уже раскрытую дверь.

Ладони упираются в стенку ванной комнаты, широко и устойчиво. Ноги не видят причины в чем-то отставать от рук. Расставленные сию же минуту еще шире, они обеспечивают беспрепятственный путь, давно грезившему подвигами, герою юноши. Его тарану, легко сокрушающему входные ворота чужой крепости.

Я вскрикиваю – коротко, глухо, зажав звук в кулаке. Не от боли – от шока. От этой внезапности, от этой наглой, животной стремительности. Он входит одним уверенным, влажным движением, заполняя меня до предела, до самой груди, кажется. И останавливается, прижавшись всем телом к моей спине, тяжело дыша мне в шею.

Тишину разрывает только его прерывистое дыхание и шум в ушах. Я вся – один сплошной нерв, обнаженный и трепещущий. Каждый мускул внутри сжат в испуганном, но жаждущим продолжения, спазме.

– Тише, тетя Айгуль, – его шепот обжигающе горяч. – Они же спят.

Он говорит, и это сводит с ума. Дамир всегда молчалив во время соития. А этот шепот, это «тетя» на ухо, в то время как его тело делает со мной такое… Это разрывает на части, и каждая часть кричит от сладострастия.

Он не двигается, давая себе привыкнуть к новизне покоренной теснины. Смакуя, как и я миг нарушения границ жгучего запрета. Его пальцы впиваются в мои бедра, и я чувствую, как дрожат его руки. Он не такой уж и уверенный, этот внезапный захватчик. Он просто очень, очень хочет стать моим мужчиной. Моим чемпионом. Во всем.

И я тоже. Боже, как я хочу.

Я отталкиваюсь от стены, подаюсь ему навстречу, принимая его глубже. Это и есть тот самый ответ, тот самый немой крик согласия, которого он ждал.

Ринат издает сдавленный стон, и его сдерживаемая плоть вздрагивает во мне. Он начинает двигаться. Не как Дамир – яростно и целеустремленно. Нет. Его ритм неуверенный, порывистый, юношески жадный. Он теряет такт, то ускоряясь, почти впадая в исступление, то замирая, будто боясь кончить слишком скоро. Эти сбивчивые, непредсказуемые толчки сводят с ума куда вернее любой опытной техники.

Одной рукой он обвивает мою талию, прижимая к себе, а другая скользит вверх, находит мой сосок, уплотняющийся разом до каменной твердости между пальцев. Больно и блаженно. Я запрокидываю голову ему на плечо, мои губы сами находят его шею, я кусаю ее, чувствуя соленый вкус его кожи, слыша, как его дыхание срывается на всхлип.

– Моя… моя… моя, яхши… яхши… обожаю!

Он сбивается, путая слова. Но так даже лучше, слаще…

Мы – два сообщника, два преступника в полумраке. Пахнет мылом, влажным полотенцем и нами – грешными, пылающими.

– Я тебя… я так… яраткан, моя…– он бормочет что-то бессвязное, уткнувшись лицом мне в волосы. Его движения становятся все более хаотичными, он теряет контроль. Он на грани.

И я вместе с ним. Внутри все сжимается в тугую, раскаленную пружину, готовую вот-вот развернуться с ослепительной, сокрушительной силой.

Вдруг скрип половицы в коридоре.

Мы замираем одновременно, превращаясь в одну статую, влипшую в стену. Мое сердце колотится где-то в горле, громко, предательски громко. Ринат внутри меня пульсирует, и это биение кажется теперь оглушительным.

Шаги медленные, сонные. Кто-то из старших вяло шаркает в туалет или просто попить воды. Он проходит в двух шагах от нас, от едва прикрытой двери. В коридоре достаточно света луны, падающего в окно кухни, чтобы не сбиться с пути.

Я закрываю глаза, молясь, чтобы тот, кто следует на кухню, не потянул дверную ручку. Не увидел наших сплетенных тел. Ринат тяжело дышит мне в ухо, и я чувствую, как по его спине пробегает крупная дрожь – от страха, от возбуждения, от всего сразу.

Булькание. Обратный путь. Шаги затихают вдалеке. Слышен скрип двери комнаты.

Мы выдыхаем одновременно. Напряжение, достигнув пика, выплескивается наружу волной такого сильного, такого запретного сладострастия, что я готова взвыть.

Ринат уже не может сдерживаться. Его толчки становятся глубже, отчаяннее. Его пальцы впиваются в меня так, что завтра останутся синяки.

– Тетя Айгуль… я… я сейчас… яхши! Айгуль… – он стонет, и слова, это обращение становится самым мощным афродизиаком.

Взрыв приходит внезапно и сокрушительно. Он кончает с тихим, надорванным криком, вжимаясь в меня всем телом. Волна бьет внутрь, утаскивая пенистым обильным отливом беспечную купальщицу в ночной океан. Мое тело бьется в судороге, я прикусываю собственную руку, чтобы не закричать, мир уплывает из-под ног в вихре ослепительного, постыдного, прекрасного наслаждения.

Ринат еще несколько секунд стоит, прижавшись ко мне, потом его тело обмякает, и он с глухим стоном выходит из меня, прислоняясь лбом к моей спине.

Тишина. Только наши сердца колотятся в унисон. Пахнет сексом и грехом.

Я медленно оборачиваюсь к нему. Его глаза огромные, темные, в них читается испуг, изумление и еще не остывшее безумие. Он смотрит на меня как на богиню или на дьяволицу – в скудном свете луны не разобрать.

– Айгуль…, – шепчет он потерянно. Будто только что народившийся барашек. Кучерявый милый ягненок, у которого пока в жизни единственный ориентир. И этот маяк, эта точка отсчета, – я!

Я поднимаю палец, касаясь его распухших губ.

– Тс-с-с, – шепчу я. – Иди спать. Ринат.

Он кивает, не в силах вымолвить ни слова, и, пошатываясь, выскальзывает в темноту коридора.

Я захожу в ванную, запираю дверь и включаю воду. Смотрю на свое отражение в зеркале: распухшие губы, заблестевшие глаза, след зубов на руке. Провожу пальцем меж грудей, по гладкой долине кожи, к курчавой полоске аккуратной темной рощи. Потом подношу палец к носу. Пахнет им. Или… ими!? Никогда у меня не было столь безумного приключения… И я в замешательстве. В посторгазменном блаженном ступоре. Телу хочется покоя. И не хочется четких определений. И границ. Зато просыпающийся гибкий ум тут же подбирает нужное слово. Пахнет… нами. Нами. Где-то мимолетом читала, что в восточной мифологии это имя духа, покровительствующего гармонии и равновесию. Пусть так и будет. Чтобы все пребывало в равновесии и гармонии чувств. Без уточнений.

За дверью тихо. Спят муж, наши дети, кошка, и родители Рината. Рыбки тоже спят, как в песенке, только не в пруду, а в аквариуме Спит весь мой правильный, налаженный мир.

Мир, который из моего вдруг стал… чьим? Нашим?

Я встаю под струю теплой воды и чувствую, как по телу все еще бегут мелкие, сладкие судороги. Послевкусие блюда, приготовленного… нами.