Айловье

— Колбаса-а!.. — выдохнула Пуша, глядя как Папа режет что-то ножом на кухонном столе.

— Не, не колбаса, — фыркнула Котя, принюхавшись. Но потом облизнулась: — Картошка.

— Да колбаса же! — не оставляя надежды, мяукнула Пуша и аккуратно потрогала Папу лапой за ногу. Правда, полностью втягивать когти она так и не научилась, так что Папа в ответ нервно дёрнул ногой.

— Да картошка это, картошка! На вот, жри, зараза. Будешь? — Папа кинул в одну из трёх кошачьих мисок несколько кубиков порезанной картошки.

Пуша лизнула картошку, чтобы окончательно удостовериться, что это всё-таки не колбаса, возмущённо чихнула и отошла в сторону.

— Ну-ка, ну-ка… — Котя взяла один из кусочков, пожевала и выплюнула. — Фу! Варёная. Нет бы дать сырой, хрустящей… Ась? Сырая-то картошка будет? — уточнила Котя, требовательно потеревшись мордой о папину ногу.

— Ну вот, — Папа недовольно глянул на недоеденные кусочки. — Я же знал, что вы не будете это жрать… Чуча! Чу-уча! Кыс-кыс-кыс.

— Мя? — с верхней полки шкафа в спальне высунулась заспанная кошачья мордашка в чёрно-рыже-белых пятнах.

— Варёная картошка. Твоя любимая. Иди ешь. А то эти выпросили, а сами не хотят.

Стремительно спрыгнув с верхней полки на подоконник, а оттуда на пол, Чуча подбежала к мискам. Обнюхав, принялась есть чуть тёплые картофельные кубики.

— Во-от. Другое дело, — сказал Папа, продолжая орудовать ножом. — Чуча умница, а вы — дуры бестолковые.

— Мя-а? — требовательно провыла Чуча, слопав всю картошку из миски.

— Мало? Ну, вот тебе ещё, — Папа бросил в кошачью миску ещё горсть кубиков. Чуча принялась жевать. Две другие кошки возмущённо смотрели то на неё, то на Папу. Да, им тоже хотелось есть. Но есть это…

— Мя? — жалобно попросила Котя, снова потеревшись о Папину ногу.

— Это всё для салата, — отмахнулся Папа. — Вот, сейчас варёную морковку порежу. Но никто из вас её точно не будет. Лук тоже… Та-ак, теперь огурчик солёный порежем меленько…

— Мя! — Котя требовательно поскребла лапами по дверце кухонного стола.

— Нет, это не сырая картошка. Это огурец. Он тоже хрустит, но ты его не будешь. Погоди. Сперва я салат оливье доделаю. Потом буду сырую картошку чистить для гарнира к жаркому. Вот тогда и тебе любимая вкуснота достанется.

— Миая-уа-а! — взвыла тем временем Чуча, доевшая всю выданную ей варёную картошку. — Ауа-а! Уо.

— Что это с Чучей? — появилась в дверях кухни Дочка. — Ей опять плохо?

— Ей хорошо, — ухмыльнулся Папа. — Вон как распелась. Это нам плохо её вопли слушать.

— Муа! Ауа-а! — продолжала петь мраморно-пятнистая Чуча, расхаживая по кухне. Серо-белая полосатая Котя и чёрная Пуша принялись ей подвякивать:

— Мя!

— Ау!

— Уау!

— Мяса!

— Ша! — рявкнул на них Папа. — С мясом не ко мне. Вот придёт Мама, и всех вас нормально покормит. А я тут салаты новогодние делаю. Моя задача — салаты, а не ваши наглые морды кормить. — Папа снял с плиты давно кипевшую там кастрюльку и поставил её в раковину под струю холодной воды. — Щас скорлупа под холодной водой остынет, и можно будет её легко счистить с яиц. Почистишь? А я пока банку с зелёным горошком открою.

— Угу, — Дочка подошла к раковине. Вынула только-только успевшие остыть яйца и принялась счищать с них скорлупу.

— Яички! — радостно облизнулась Котя. — Яи-ички, — она потёрлась о ноги Дочки.

— И мне, мне, — подхватила Пуша, снова когтистой лапой трогая Папу за ногу.

— Муау ау-а! — продолжала завывать Чуча, не сводя при этом глаз со стола.

— Та-ак. — Папа слил в раковину жидкость из вскрытой консервной банки и вывалил в салатницу зелёный горошек. — Щас порежем в салат яйца, потом колбасу...

— Яи-ички!

— Колбасу-у!

— Муа-ауа!

— Да нате. Вот. Только заткнитесь! — Папа взял с разделочной доски несколько кусочков от порезанного яйца и разложил их кошкам в миски. Каждой — в свою.

— Вот видишь, — сказал он Дочке: — Если класть им в миски одновременно, и всем поровну, то никто ни у кого не отнимает.

Пуша, слопавшая свои кусочки раньше других, тут же кинулась отнимать недоеденное у замешкавшейся Чучи. Та зарычала на неё и немедленно получила лапой по морде.

— Нельзя так! Нельзя драться, — Дочка, подхватив Пушу подмышки, отставила её подальше. — Не лезь! Вам же всем поровну дали! Зачем ты к ней лезешь?

«Чтобы побольше себе отобрать», — подумала Пуша. Но вслух перечить не стала.

— Ну, доела, копуша? — Спросил Папа у Чучи. — Теперь вот вам, каждой, по кубику колбаски. И всё. И отстаньте от меня. Мне осталось это всё дорезать, посолить, заправить ароматным подсолнечным маслом и хорошенько перемешать.

— А майонезом не будешь заправлять?

— Не буду. Майонез — самый вредный ингредиент любого салата. А два его главных компонента — яичный желток и подсолнечное масло — вот они, уже здесь. Безо всяких там ароматизаторов и усилителей вкуса. Хочешь, ещё пару ложек сметаны добавим?

— Не. И так нормально, — ответила Дочка, попробовав салат, и ушла в свою комнату.

Моментально проглотив выданные колбасные кубики, кошки внимательно обнюхали друг у друга миски и даже мордочки, словно бы проверяя — не осталось ли ещё хоть где-нибудь хоть какой-нибудь колбасы.

Не осталось. Кошки требовательно уставились на Папу.

— Нет, — строго сказал Папа и вкусно облизал ложку. — Я честно вас всем угостил, а теперь поставлю салат в холодильник, и пусть он до Нового года настаивается. Вот Мама придёт, и нормально вас накормит. А я ничего больше не дам. — Папа открыл холодильник и, под пристальными взглядами кошек поставил салатницу с оливье на нижнюю полку. Захлопнул дверцу.

Чуча с Пушей разочарованно переглянулись и разошлись по своим углам. Котя уселась напротив Папы, внимательно наблюдая, как он моет под краном картошку.

Через некоторое время Котя схрумкала несколько ломтиков сырой картошки. Поняв, что больше с Папы взять нечего, она тяжело вздохнула и пошла в детскую, чтобы полежать под новогодней ёлочкой, на белом синтепоне, изображающем снежный сугроб. Ёлка была уже нарядная, сверкающая гирляндами и старинными стеклянными игрушками. Вчера вечером её всей семьёй украшали. А до этого ёлка три дня простояла так, без игрушек, чтобы кошки к ней попривыкли. Впрочем, кошки в этом году на ёлку уже не лезли. После того, как в прошлом году Чуча с разбегу забралась на самый верх ёлки и хряпнулась вместе с ней на пол, кошки в целом охладели к новогоднему дереву. Могли, конечно, зажевать упавший на пол серебристый «дождик» или дряпнуть лапой висящую пониже игрушку, но обычно просто мирно спали под ёлочкой на белом «сугробе». Вот и сейчас Котя улеглась, потеснив на «сугробе» прежде неё устроившуюся Пушу. Образовав своеобразный чёрно-серо-белый Инь-Янь кошки мирно задремали. А Чуча, немного попев в ванной комнате, акустика которой ей особенно полюбилась, ушла в спальню и запрыгнула на подоконник, а с него на верхнюю полку шкафа. Там, среди шарфов и кофточек, у неё было оборудовано уютное гнездо.

Почищенная и порезанная крупными кусками картошка для гарнира кипела в кастрюле. В другой напаривался уже почти готовый рис. Папа открыл банку консервированной сладковатой кукурузы, принялся нарезать крабовые палочки, лук и яйцо для ещё одного салата.

Пуша подняла голову:

— Колбаса!

— В Мимозе? — фыркнула Котя. — Нет там колбасы. И от рыбы в этих крабовых палочках один только запах.

— Но в этом, в Айловье всё-таки полно колбасы!

— Угу, — Котя облизнулась и, вздохнув, уткнула нос в собственный мохнатый бок.

— А ты что же, все-все человеческие салаты знаешь?

— Угу. Десятый год тут живу.

— И на вкус, поди, все перепробовала?

— Спи. Не трави душу.

— А этот Айловье, он какой-то иностранный, да?

— Угу.

— И как же он с иностранного переводится?

— Я люблю поесть. Как-то так.

— У-у… И откуда ты только это всё…

— Поживи тут с моё, — Котя протяжно зевнула, — Тоже узнаешь. Да почаще сиди у хозяина на коленях, когда он по компьютеру видосики смотрит… Спи давай. Всё равно от Папы больше ничего не допросишься. Вот придёт Мама…

Стоило только щёлкнуть замку входной двери, как сонное царство, вскочив с насиженных мест, наперегонки бросилось встречать Маму.

— Привет, мам! Чё купила?

— Мя!

— Муа!

— Мама!

— Мясо!

Мама, сняв зимние сапоги и сунув ноги в тапки, вошла на кухню и поставила у холодильника сумку, полную продуктов.

— Да сейчас, сейчас. Дайте хоть переодеться, — замахала она руками на кошек, клубящихся у ног. Папа с Дочкой принялись вынимать продукты из сумки и выкладывать их на кухонный стол рядом с холодильником. — Вы что их, совсем не кормили? — уточнила Мама, кивнув на кошек.

— Ня!

— Ауа!

— Муа!

— Ой, да ладно! Наверняка и вам что-то досталось… Ну, хорошо. Вот, вам! — Мама достала из холодильника кастрюлю с кошачьей едой. Скорбно изучила её содержимое. Пол-кастрюли жирного куриного бульона и несколько плавающих поверху мелких мясных ошмётков. — Вроде, было больше?

— Остальное они с утра сожрали. Сразу после того, как ты ушла, начали у меня выпрашивать, ну я и…

— Ясно, — вздохнула Мама и поставила кошачью кастрюлю на плиту. — Там, в морозилке, ещё целый пакет куриных спинок. Бухни их сюда, пусть варятся.

— Мя?

— Мама!

— Нуа?

— Сказано вам — варится! — отрезал Папа, указывая пальцем на кошачью кастрюлю. — Варится.

Вынув из морозилки полиэтиленовый пакет с замороженными куриными спинкам, Папа обдал его снаружи тёплой водой из крана. Аккуратно, не порвав, снял быстро оттаявший пакет, а ком смёрзшихся спинок положил в уже начавший побулькивать куриный бульон.

— Варица, — разочарованно фыркнула Котя, глядя на папины манипуляции. — Это значит жди. Потом ещё жди. Потом снова жди, пока оно будет готово.

— Но потом, потом же дадут мяса? — уточнила, с надеждой приподняв лапку, Пуша.

Котя скорбно вздохнула:

— Потом они скажут — «горячее» — и снова жди, жди, жди, пока мясо остынет!

— Оуа! Муа эуа! — скорбно завыла Чуча из ванной.

— А салат Айловье стоит там, внутри, и в нём полным-полно Колбасы, — вздохнула Пуша и улеглась на пол, с надеждой глядя на дверь холодильника.

Папа доделал «мимозу» и принялся за какой-то новый, экспериментальный салат. Мама переоделась в домашнее и принялась раскладывать купленные продукты — что сразу на стол, что в холодильник. Дочка ушла смотреть мультики на компьютере. Котя снова устроилась под ёлочкой, то и дело поглядывая в сторону кухни и принюхиваясь. Даже Чуча, допев свою скорбную арию, где-то затихла.

Новый год подбирался всё ближе. За окном уже бахнул первый самодеятельный салют. Кошачья еда доварилась до состояния «горячее» и была поставлена Мамой остывать на подоконник. Папа согнал Дочку с компьютера и сам уселся там во что-то играть.

— А где Пуша? Пуша-а! — Мама, поставив жаркое тушиться на медленном огне, присела на диван с книгой в руках, и похлопала ладонью рядом с собой.

В ответ откуда-то из дальней дали донеслось чуть слышное:

— Мя-а…

— Вы в туалете её что ли заперли? — Мама, отложив книжку, метнулась к туалету. — Пуша?.. Может, она застряла где-то в шкафу?

— Мя-а…

Котя радостно заметалась под ногами у Мамы, увеличивая начавшуюся суету. Из приоткрытой верхней полки шкафа высунулась Чуча.

— Нет, это уже не смешно, — всплеснула руками Мама. — Куда она могла подеваться?

— Вя!

— Муа! — радостно заклубились Котя с Чучей в углу между холодильником и остывающей кошачьей кастрюлей.

— Да ну вас! — махнула на них Мама. — Куда мою кошку дели?

— У меня её нигде нет, — выглянула из своей комнаты Дочка.

Папа появился на кухне, проворчал:

— Как хотите, а мне срочно нужен перекус, — и открыл холодильник.

— Мя-а… — на нижней полке холодильника, рядом с полупустой салатницей от оливье сидела продрогшая Пуша.

Немая сцена длилась меньше секунды. Потом Пуша чихнула, сиганула мимо человеческих ног в спальню и спряталась там под кровать.

— Какого?!..

— Бедненькая!

— Мя!

— Муа!

— Мяса!

Котя с Чучей кинулись к зашатавшейся салатнице, но были отогнаны Папой. Он поставил на стол остатки осквернённого кошками оливье и скорбно поджал губы.

— Пуша-а.

— Пушенька, выходи!

— Ты же совсем замёрзла! Выходи, мы тебя отогреем.

— Вылезай! Никто тебя не будет наказывать! — наперебой голосили Дочка и Мама.

Чёрный комочек смотрел на них, испуганно вылупившись, из-под кровати, иногда чихал и, похоже, не собирался вылезать до следующего года.

— В общем, — резюмировал Папа, — мы это есть, конечно, не будем. Так что вот, — он вывалил остатки салата в три кошачьи миски. — Жрите теперь своё оливье вместо мяса… И пока они это всё не сожрут, ничего другого им не давать!

Чуча и Котя радостно облизнулись. Затаившаяся под кроватью Пуша тяжело вздохнула. За окном громыхнул очередной предновогодний салют.