Баба-Яга

Эту историю мне рассказал один уже немолодой ямщик. До двадцати семи лет он проживал в губернской деревушке, рос в семье крестьян, а потом подался на заработки в столицу. Здесь и осел, через пару лет перевезя всю свою семью.

Как-то раз этот ямщик подвозил меня. Дорога была дальней, на другой конец города, так что мы разговорились. Ну и я, как фольклорист, спросил его, не знает ли он каких-нибудь народных поверий да суеверий.

-Знать-то знаю. – ответил он. – Да вот только вы, господин, устанете меня слушать.

Я уверил его, что не устану.

-Да не умею я рассказывать. – продолжал упираться ямщик. - Вот жена моя – да, мастерица в этом деле. А я как родился с косым языком, так до сих пор и живу.

Я всё ещё продолжал его уговаривать.

-Ладно, господин, скажу. - наконец оживился мужик, забыв о своём косноязычии. - Лет тридцать назад со мной случай один произошёл, как раз по вашей части. Кому ни рассказываю – не верят.

Я обрадовался возможности услышать что-то неординарное. Одно дело – народные сказки, и совсем другое – история от очевидца, пусть и обильно сдобренная крестьянскими суевериями. Такое уже не у каждого фольклориста встретишь.

-Верьте - не верьте, а всё это правда. – начал ямщик. – Пошли мы как-то ночью с ребятами в лес. Дело у нас там было, важное очень. – хитро улыбаясь, сказал мужик.

«Барские леса обворовывали», - хмыкнул я, уже привыкший за свою этнографическую практику к подобному.

-Вот. – продолжил ямщик. – Всю ночь мы горбатились, а под утро притомились, да и развели костерочек. Маленький, чтобы не видно было. А то ведь зверьё бы пришло…

-Правильно сделали. – кивнул я. В общем-то, мне дела не было до крестьянского воровства, но мужика я решил лишний раз не тревожить. Зверьё так зверьё.

-Конечно правильно. – обрадовался мужик. – Вот как знал я, что мудрый вы человек.

Я улыбнулся, ожидая продолжения истории.

-Сидим мы с ребятами, значит, у костерка, - продолжил наконец ямщик, - и тут вода у нас в баклажке закончилась. Ну, отправили меня к ручью. Дошёл я, значит, до ручейка, набрал полную баклагу, и обратно пошёл. Идти-то недалеко, по прямой – не заблудишься. Вот только иду я, иду, а ребят всё не слышно. Понимаю, что заблудился. Но месяц-то на небе светит, думаю, к деревне всё равно выберусь. И вроде в нужную сторону иду, а как будто бы наоборот. Ни огней не видно, ни меток на деревьях. Понял я, что леший меня водит. Ну я помолился, перекрестился, а всё никак. Уже светать начинает, а я мест совсем не узнаю. Перетрусил знатно. Всё молюсь и крещусь, а ничего.

Тут я вспомнил про бабкины заговоры. Сначала ругаться начал, что есть мочи. Ничего, только к болоту какому-то вышел. Топь – место совсем нечистое, хорошего здесь не жди. Но зато следы видны. Поэтому я быстренько с себя одежду снял, наизнанку вывернул, и обратно на себя натянул. После задом пошёл по своим следам. Иду, иду, и вроде даже выхожу из болота. Сработало, значит.

Вдруг слышу – ребёнок невдалеке плачет. Тихохонько так, жалостливо. Леший это плакал, звал меня обратно в топь. Ну теперь уж я трухнул так, что оступился. Оступился и свалился прямо в трясину. Откуда она там взялась – не пойму, болото к тому времени уже почти кончилось. Свалился я значит, с головой окунулся, пальцами перебираю, выбраться пытаюсь. Насилу голову выдернул, воздуху глотнул, и сразу же обратно окунулся.

Но тут уже лешему не взять меня было. Воздуха в груди хватило, чтобы снова выплыть, за траву ухватиться и на землю выбраться. Сижу я, отплёвываюсь, да грязью обтекаю. Сердце внутри колотится, что есть мочи. Господу нашему помолился, перекрестился, да вроде успокоился.

Тут слышу – снова ребёнок заплакал. Близко так, в сотне шагов всего. Тут уж я что есть мочи побежал с проклятого места не оглядываясь.

-А что ребёнок? – удивился я. – Что же вы, на болоте его оставили?

-Какой ребёнок? – возмутился мужик. – Леший-то был, леший! Какой ребёнок в чаще леса да в самом сердце топи? Да туда и взрослый не пройдёт – утопнет!

-Хорошо, хорошо. – успокоил его я. Ребёнка мне было жалко.

-То-то. – пробурчал ямщик. – Бегу я, значит, дороги не разбираю. Пробираюсь сквозь бурелом и всё глубже в лес забираюсь. Совсем темно стало – деревья месяц скрыли, а мне-то что? Я всё бегу, и никак остановиться не могу.

Вдруг вижу – изба стоит. Хорошая, крепкая изба. Резная вся, красивенькая. Дым из трубы валит. Крохотная совсем правда. Тут я наконец успокоился. Оглянулся – вроде тихо всё. Ну, решил подойти к избе, спросить – что да как, да далеко ли до деревни. Странно, конечно, что дом посреди тёмной чащи стоит, да разве ж было мне тогда до этого дело?

Поднимаюсь я на крылечко, стучусь в дверь. Не открывает никто. Обождал немного, а лес со всех сторон на меня так и давит и шепчет что-то, шепчет. Не выдержал я и зашёл без приглашения.

Вижу – дом богатый, пусть и маленький. Самопрялка-поповка у окошка стоит и на столе скатёрка с лицом покойного Императора лежит. А с печи древняя старуха на меня смотрит. Я с ней поздоровался, поклонился, да передохнуть попросил. Тут старуха и спрыгнула с печки. Прошагала ко мне, колченогая, улыбнулась гнилыми зубами да спросила, куда я направляюсь. Голос у неё был какой-то утробный, неприятный. Будто вода в горле плещется.

Так я голоса её впечатлился, что даже и не ответил. А старуха всё стоит и смотрит. Неприятно как-то, мёртво. И нос у неё висит, словно груша. Как-то перехотелось мне с ней разговаривать.

-Так чего же ты хочешь, милок? – проскрипела старуха.

Тут меня с неистовой силой в сон потянуло. Да так, что с деревней и странной старухой я решил пока обождать. Не иначе, как Бог так меня на путь правильный направил. Вот только как спать, когда весь тиной воняешь?

-В баню бы мне, бабушка. – робко попросил я.

А старуха, ни слова не говоря, поковыляла куда-то на улицу. Я – за ней. Завела она меня за избу, в чащу, а там домик стоит и из него дым валит. Баня, значит. Как раз для меня приготовленная. Да вот только так в сон меня клонило, что и не подумал я, откуда старуха о моём приходе знала. Пошёл мыться, а крестик не снял. Как-то забылось. Да и баня – место нечистое, может, только крестик меня тогда и спас. Ибо моюсь, слышу, кто-то снаружи ходит. То ли старуха, то ли кто-то иной.

Ну, я тут же вспомнил и болото, и плач детский. Впервые я подумал, где это оказался. Тут слышу – а в дверь скребётся кто-то. Из предбанника. Крест жжётся, горит на груди от жара, а снять его я никак не решаюсь. И всё слушаю, как кто-то скребётся. Стоял я так около получаса, а по прошествии всё прекратилось. Тишина. Я перекрестился и пулей вылетел во двор.

Вернулся к старухе, а она лежит снова на печке и смотрит.

-Чего-то ещё, милок?

Сердце у меня колотится, думаю, в нечистом месте я оказался. Что-то делать надо, а боюсь. И тут выдаю старухе сам не знаю что, не иначе как Бог снова подсказал:

-А накорми меня, будь добра.

Тут старуха с места спрыгнула и достала из печи каравай точь-в-точь такой, как матушка моя покойная пекла. Поставила его на стол и ждёт. А я с места двинуться боюсь. Старуха смотрела-смотрела, да и поманила меня.

Теперь уж я подошёл, читая про себя молитву. Сел за стол, отломил караваю, да и жую. Хлеб нечистый жую. Смотрю в красный угол – нет иконы. Думаю, что ж делать мне теперь? Вроде бежать нужно, а что-то меня не пускает. Так и сижу.

-Эк леший тебя завёл, милок. – прошамкала старуха. – Но ничего, поспишь, и образуется.

Тут она как-то щёлкнула, причмокнула и я как был с караваем во рту, так и провалился в сон.

Просыпаюсь в полной темноте. Вокруг ничего не видно. Сижу, прислонившись к стенке. И тут чую – вонь такая в избе стоит, что аж срыгнуть хочется. Как от собаки дохлой. Думаю – всё, схватила меня старуха, затащила в погреб, а я, дурак, только и делал, что каравай ел. Вскакиваю на ноги и тут же ударяюсь о потолок. Сильно ударился, аж в голове зазвенело. Теперь уж точно понял, что в погребе нахожусь.

Иду на ощупь, ищу крышку какую или дверь. И тут натыкаюсь рукой на что-то мягкое, податливое. И воняет от него сильнее всего. То был труп человеческий. Тут уж меня вырвало. Я, конечно, парень крепкий, но не настолько.

Отлетел обратно к стенке, задыхаюсь от ужаса. От страха двинуться не могу. Перекрестился, помолился – руки всё равно тряслись, но хоть тело отмерло. Кинулся в сторону, подальше от мертвеца, ощупываю стену. Тут чувствую – поддаются брёвна. От души навалился да выпал наружу.

Лежу ни жив ни мёртв. В голове звенит, и рука левая ноет - упал-то я прямо на неё. Пришёл в себя, оглядываюсь – вечереет в лесу, темнеет. Целый день, значит, без сознания я у старухи провалялся.

Посмотрел назад – а там на месте избы домовина стоит. Старая, гнилая и на четырёх ногах. В гостях у мертвечихи значит я отобедал.

Тут уж я побежал сквозь лес. Опять незнамо куда и не разбирая дороги. В голове только и вертится, что уходить надо. И всё кажется, что за мной кто-то гонится, по следам шлёпает, а из-за деревьев глаза светятся.

Не знаю, сколько я так бежал, но в какой-то момент разум у меня совсем помутился. Помню, вроде бегу, а потом всё обрывается. И просыпаюсь я у себя на кровати. Вокруг жена моя бегает, отец с братьями и сестрой по лавкам сидят. Увидели, что я очнулся, тут же стали меня отпаивать и расспрашивать, что да как.

Тут я им всё и рассказал. А они головой покачали, да сказали, что от меня уже слышали всю эту дурь. Мол, три дня назад вышел я к деревне, бормотал всё про старуху да про лешего, а потом слёг в горячке. И смотрит на меня жена так жалостливо, будто на умалишённого. Тут уж я решил им больше ничего не рассказывать, да до сих пор так и молчу. – закончил говорить ямщик.

Я не отвечал, поражённый рассказом. Как мне следовало воспринимать эту историю? Как сказку? Или как рассказ пьянчуги? Ямщик не выглядел любителем выпить. Но как правду эту историю тоже никак нельзя было воспринимать. С лешим всё понятно – суеверный крестьянин заблудился и принял плачущего ребёнка за хозяина леса. Но как быть со старухой? Кем она была? И была ли вообще?

-Так и знал, господин, что не поверите. – покачал головой мужик. – Приехали, выходите.

Всё ещё не зная, что сказать, я послушно вышел из кареты. Ямщик сразу же и уехал. Только тут я понял, что не спросил даже, из какой он деревни. Но было уже поздно.

*******************************************************

Небольшое пояснение. В фольклоре у Бабы-Яги есть важная функция - переправка героя в мир мёртвых. Для этого герой должен соблюсти ритуал "накорми-в баню своди-спать уложи". Если герой этого ритуала не знает, то и уйти ему не получится. В рассказе ямщик наоборот из мира нечисти-мёртвых, соблюдя данный ритуал, вернулся в мир живых, в котором Баба-Яга - мертвец, лежащий в домовине. По сути, если бы он этого не сделал, а просто попытался сбежать, Баба-Яга бы его съела.