Бабочка мертва - 2

Я вышел из здания больницы сам не свой, как потерявшийся в толпе ребёнок, так до конца и не осознав сказанных врачом роковых слов:

― Прости, Игорь, мы сделали для твоей мамы всё, что смогли. Она боролась до конца. Крепись, ты же не маленький мальчик, обязательно справишься, хотя это и будет нелегко.

Врач, с которым мы были знакомы уже почти год, похлопал меня по плечу и ушёл, шурша накрахмаленным халатом. Заплакала навзрыд приехавшая из провинции тётя, но, не обратив на неё внимания, я медленно побрёл к стеклянным дверям больницы. Мне срочно нужно было выйти на воздух: сам не понимал, зачем ― просто иначе задохнулся бы здесь, в этом ужасном, пахнувшем смертью месте.

Я не мог поверить, что мамы больше нет, не хотел ничего слышать, что бы ни говорил этот щеголеватый холёный доктор с равнодушным и циничным взглядом холодных глаз, которому на самом деле было всё равно. Для него мама ― обычная пациентка в онкологическом отделении, каких много. Слишком много… Разве мог он понять, что значило для мальчишки расти без отца рядом с ней, единственной опорой в жизни…

Жаркое августовское солнце ослепило меня, заставив забиться в тень под козырёк здания. Утро было настолько ясным, наполненным покоем и безмятежностью лета, что я его возненавидел. Так же, как и весело щебечущих в сторонке медсестёр, и мужчину с палочкой, гулявшего по больничному скверу, и всех, всех, кто жил, когда её уже не было… Как они смели радоваться и дышать в такой день?

Мне стало нестерпимо обидно за неё, и хотелось плакать, но почему-то не получалось. Я не сразу понял, что мне мешала ненависть к ним, осмелившимся жить. И прежде всего, к доктору, не сумевшему помочь маме.

― Как же всё просто: раз её нет ― он тоже не должен жить, ― эта мысль показалась логичной и правильной, дышать сразу стало легче. Быстро выбежав из больницы, торопливо шёл вдоль улицы, пока взгляд не остановился на вывеске хозяйственного магазина. Решительно открыл дверь с мелодично звякнувшим колокольчиком, чтобы через несколько минут выскочить назад, прижимая к бедру сумку с только что купленным тяжёлым молотком. Я не раздумывал о правильности того, что собирался сделать...

Но в больнице меня ждало разочарование: врач только что отправился в отпуск в Таиланд, и, наверное, уже был на пути в аэропорт. Это было нечестно, несправедливо, но изменить ситуацию я не мог. Поэтому поспешно развернулся и, выйдя из здания, сел в первый попавшийся автобус. Мне было всё равно, куда ехать, в голове крутилось одно ― опоздал…

Я так погрузился в себя, что и не заметил, как автобус вывез меня на окраину города. И когда водитель объявил конечную остановку ― вышел вместе с пассажирами, быстро разбежавшимися в разные стороны. На улице было жарко и душно как перед грозой, от крутившихся в голове тяжёлых мыслей я вспотел, ещё крепче цепляясь за молоток, лежавший в перекинутой через плечо сумке.

Оглядевшись вокруг и увидев указатель с названием дачного посёлка, быстро спустился с пригорка, а дальше почти побежал по заросшей высокой травой тропинке через перелесок к виднеющимся вдалеке домам.

― Жизнь за жизнь, ― удивительная мысль билась в голове, причиняя непонятную боль, ― кто-то должен уйти вместе с ней. Так будет справедливо, неважно, кто, просто первый встречный…

Утопавший в зелени домик стоял на краю посёлка, и, толкнув незапертую калитку, я вошёл в сад. Перед домом росли огромные, раскидистые кусты бордовых флоксов, точно такие же, как у бабушки, к которой я каждое лето ездил на каникулы. Привлечённые нежным ароматом цветов, вокруг порхали стайки бабочек, и это почему-то меня остановило. Страшно заболела голова, и настырно зудящий внутри голос стал тише.

Но тут она обернулась ― юная и прекрасная, словно фея, девушка с каштановой, растрепавшейся на ветру косой. Увидев незнакомца, красавица побледнела, букет полевых цветов выпал из её рук. Беспомощная и обречённая, она не спускала с меня огромных глаз, даже не заметив, как закружившийся вокруг рой бабочек пытался унести её с собой. Унести и спрятать от меня. Почему? Глядя сквозь неё, я забыл, зачем пришёл…

Голос снова прошептал:

― Убей, ― и, покорно достав молоток, в нерешительности спрятал его за спину. Потому что не мог этого сделать ― прекрасная, как мама, онатожедолжна была жить.

Нежная красавица что-то прошептала о бабочке, кажется, что та пока жива, но я её почти не слышал ― голова разламывалась от боли.

― Она тоже умрёт, ― произнёс, думая, что бабочка такая же хрупкая, как мама в последние дни. Но девушка была полна жизни, и поэтому я постарался её успокоить:

― Не бойся, обещаю, больно не будет, ― едва успел произнести, как вдруг к глазам подступили так долго сдерживаемые слёзы, а противный голос в голове замолчал. Я, наконец, очнулся и, испугавшись несчастных девичьих глаз, развернувшись, бросился в лес, по пути выкинув молоток в овраг:

― Что же я творю? Мама там одна, она ждёт меня… ― повторял, всхлипывая как ребёнок, и на душе вдруг стало так невыносимо тяжело от понимания, что я потерял её навсегда. И никто в этом не виноват, просто смерть ― часть жизни…