Баламут и оборотень

Для М.

В деревне что-то было не так. Это чувствовалось по дыму из труб, сиротливо жмущемуся к земле; плотно закрытым ставням, похожим на зажмуренные в испуге глаза. И даже собаки тявкали как-то тревожно и печально. Молодой человек, в драных сапогах на босу ногу, скептически оценил обстановку. Намётанным взглядом опытного бродяги, он сразу понял, что подённой работы здесь не сыщешь. Юноша наткнулся на эту деревню, зажатую между вековым лесом и золотистыми полями ржи, после многих часов дороги и мышцы ныли от усталости, требуя отдыха. И хотя чутьё путника говорило юноше, что отсюда надо уходить и поскорее, пустой желудок также требовал остаться. Тем более что от крайних домов уже выдвинулся комитет по встрече.

Впереди шёл крепкий мужчина, с длинными седыми волосами, перехваченными кожаным ремешком, очевидно, староста. За ним, как гусята за матушкой, робко следовал десяток мужчин всех возрастов и несколько девушек.

— Кто таков? — крикнул староста с безопасного расстояния, сжимая до побледневших пальцев топорище.

— Человек, — ответил юноша, снимая шапку. — Баламутом меня зовут.

— Хорошо, коли человек, — отозвался староста. — Меня Иваном Кузьмичом зови.

Он опасливо приблизился ещё на пару шагов и рассыпал по земле дорожку соли.

— Ну-ка, переступи, — сказал Кузьмич, покрепче сжимая топор.

Баламут пожал плечами и перешагнул.

Староста снял с пояса склянку с водой и плеснул ей в Баламута.

— Вы чего делаете? — возмутился тот, смахивая капли с лица.

— Водой освящённой тебя проверяю, — ответил староста, подозрительно вглядываясь в гостя, будто ожидая, что тот в любой момент может вспыхнуть.

Однако, юноша, на вид лет шестнадцати, в штопаной и давно нестиранной одежде, не загорелся, и Кузьмич убрал топор за пояс.

— Чего тебе надо здесь? — спросил он.

— Работу ищу, — ответил Баламут. — Не найдётся ли? Хотя уже вижу, что нет, спасибо, извините, до свидания.

— Есть работа, — оборвал его староста. — Нам охотник на нечисть нужен, а других работников и не ищем.

Ухо юноши дёрнулось, как у охотничьей собаки. Голос совести в секунду был заглушен урчанием пустого желудка.

— Повезло вам, — сказал Баламут. — Я как раз охотник и есть. Самый прославенный на всей Руси. В любом княжестве моё имя назови — враз подтвердят.

— Ишь ты, — староста недоверчиво покосился на гостя. — А не похож. Где же твой меч? Где твой конь?

— Ты что, много охотников на нечистую видел? — спросил Баламут тоном оскорблённой невинности, начиная распаляться. — С кем сравниваешь? Или у тебя тут борцы с нечистой табунами носятся, как кони по степи, а?

Староста осёкся. Крыть было нечем. Люди за его спиной начали радостно перешёптываться.

— Оборотней борол? — спросил Кузьмич.

— Штук двести, — ответил Баламут, решив не мелочиться.

Внутренний голос подсказывал ему, что надо бы притушить фитилёк, но Баламут не ел три дня и его понесло.

— Восемнадцать мантикор. Полсотни леших. Два Змея Горыныча. Три. Три Змея.

— Иди ты, — староста нервно пригладил волосы.

— Вот так-то, — ответил Баламут, подтягивая залатанные штаны. — Ну, что у вас тут происходит?

— Беда у нас, мил человек, — сказал Кузьмич.

— Беда это хорошо, беда это по моей части. Выкладывай, как есть.

— Оборотень у нас завёлся, — сказал староста, и несколько голосов за его спиной завыли в унисон.

— Оборотень? Самый настоящий?

— Нет, липовый, — обозлился Кузьмич. — Конечно настоящий, какой же ещё?

— Оборотень это хорошо, — сказал Баламут. — Точнее, плохо. Для вас плохо, а для меня хлеб насущный. Как поняли, что это именно оборотень?

— Так, мил человек, тут не обманешься, идём, сам взглянешь.

Вся толпа потянулась к ближайшему сараю.

— Курей моих ворует, коров по ночам доит, гад, овцу третьего дня того, с концами умыкнул, — жаловался на ходу староста. — Вот, взгляни.

На досках сарая остались несколько глубоких длинных отметин. Баламут оценил, что по размаху когтей зверюга должна быть размером с добрую лошадь.

— Пу-пу-пу, — он рассеянно потёр шрам под глазом.

В щели застрял клок шерсти, который мог бы посоперничать длинной с лошадиной гривой.

— Серьёзная зверюга, — сдавленно кашлянул Баламут.

— Угу, — Кузьмич кивнул. — Берёшься извести? Что за труды возьмёшь?

— Справлюсь я с вашей напастью, хоть и не забесплатно. Беру недорого. Жемчуг, рубины, пушнина, конь резвый и твою старшую дочку. Сверх того — даже не предлагай, я свою меру знаю.

Толпа тревожно охнула. Староста одёрнул шагнувшую было вперёд девушку, на лице которой уже проступили черты великой жертвенности. Та потупилась, отступила, и стала смущённо перебирать перекинутую через плечо косу, толщиной в руку.

— Есть только конь, — отрезал Кузьмич.

Староста кивнул односельчанам, которые по-прежнему робко жались за его спиной, и через несколько минут к Баламуту вывели под уздцы чёрного жеребца.

— Добрый конь, — юноша одобрительно кивнул. — Уболтал, беру. Сейчас я, стало быть, проведу разведку и подготовку к такому непростому делу. Вернусь дня через три. Самый край — через десять. Тогда меня и ждите со шкурой оборотня.

Баламут потянулся взять за повод коня, но староста перехватил его руку.

— Ты не шустри давай, — сказал он. — Сегодня оборотня побьёшь, пока он нам всю скотину не порезал.

— Сегодня? — Баламут задумчиво почесал шрам под глазом. — Можно, конечно, и сегодня. В полночь буду биться, а вы все по домам сидите, да раньше завтрашнего полудня из дома носу не показывайте. Я пока конька заберу, на разведку скатаюсь.

— Сначала зверя убей, — отрезал староста. — Потом коня получишь.

— Э, нет. Я так не работаю. Не договоримся, — радостно выдохнул Баламут, разворачиваясь.

— Ты куда это собрался, — спросил староста, положив ему тяжёлую руку на плечо, — ты же сказал, что ты охотник на нечисть?

— Ну, был грешок, ляпнул, не подумав, — сказал Баламут, пытаясь отцепить от плеча пальцы старосты. — Слово, как воробей. Чик-чирик и нет его.

В толпе мелькнула парочка вил и топоров.

— Ты нас на погибель что ли удумал бросить?

Баламут тоскливо подумал, что сейчас его будут бить, возможно, даже вилами, но нежные руки селян только подхватили его, будто ребёночка из люльки вынули, и потащили в лес.

Мольбы и рыдания делу явно помочь не могли. Хоть он и пытался. Дорога слёз Баламута продолжалась до входа в берлогу, разверзшей свой чёрный зев в склоне травянистого холма. При иных обстоятельствах веяло бы оттуда свежей прохладой сырой земли, но в текущей ситуации это был могильный холод и ничто иное.

— Спасибо, что привели к логову, — сказал Баламут, когда его опустили на землю. — Я бы и сам его сыскал своим охотничьим чутьём, да вы мне время сэкономили.

Он изо всех сил старался игнорировать тот факт, что в спину его уже подпихивают вилами.

— Спасибо, а теперь ступайте, дальше я сам.

— Внутрь иди, наёмник, — сказал чей-то ласковый голос, и чуть пониже спины снова кольнуло вилами.

— Очень хорошо, уже бегу, — сказал Баламут, предательски побледнев.

Против своих слов он не то что не побежал, но и шагу не сделал, так что крепкие руки заботливо затолкали его в пещеру, сразу ощетинившись на входе остриями вил и кос.

— Гады! — со слезой в голосе крикнул им Баламут из глубины берлоги.

Черкнув в воздухе оранжевую дугу, рядом упал зажжённый факел. Вслед за ним прилетели сломанные вилы.

— И на том спасибо.

Делать ничего не оставалось, он подобрал факел и пошёл глубже в темноту пещеры. Зубы его лязгали так сильно, так что отдавалось гулким эхом. Непослушными ногами Баламут делал один неуверенный шажок за другим всё глубже в недра, стараясь не вглядываться в торчащие корни и извивающихся червей, напоминавших ему пальцы мертвецов.

Внезапно он услышал сбоку тихий рык. Баламут выронил факел на землю и медленно повернулся. Перед ним на задних лапах стоял оборотень. Длинная косматая шкура волка, крупная морда, на которой горели два янтарных глаза, огромные клыки в оскаленной пасти.

— Здравствуйте?

Оборотень утробно зарычал. В воздухе мелькнули длинные когти. Баламут зажмурился, сжался, но удара не последовало.

— Убирайся!

Рёв оборотня заполнили каждый вершок пещеры.

Баламут усилием воли открыл глаза.

— Я бы с радостью, да не могу, — сказал он. — Там на входе селяне стоят. Которые решительно настроены поднять сегодня кого-то на вилы. Их можно понять, они чем-то сильно расстроены.

— Убирайся!

— Сказал же, что не могу. Я вообще здесь против своей воли. Вы же не съедите меня?

— Нет, — сказал оборотень, и в голосе его послышалась лёгкая растерянность.

— Очень мило с вашей стороны, господин оборотень. Сразу видно, хороший вы волк.

— Всегда пожалуйста, — ответил оборотень, опасливо покосившийся на Баламута. — Теперь уходи.

— С этим есть проблема, — Баламут закусил губу. — Местные настроены очень решительно. Либо я выйду с вашей шкурой. Либо вы с моей. Другие варианты, кажется, их совсем не устроят.

— Уходи отсюда, — спокойно, почти просительно сказал оборотень.

— Почему сразу я? Давайте обсудим варианты. Может, вы просто выйдете и сдадитесь на милость крестьян? — спросил Баламут.

— Что-то не хочется, — ответил оборотень.

— Ну, пожалуйста, — со слезой в голосе сказал Баламут. — Ну, что вам, жалко, что ли?

— Жалко, — отрезал волк. — Уходи, сказал, по-хорошему прошу.

Баламут хмыкнул, потёр шрам под глазом, поднял факел и поднёс ближе к волчьей морде.

— Ты не похож на оборотня, — сказал он.

— А ты не похож на умного, — буркнул оборотень. — Говорить про дела будем, или наблюдениями о жизни продолжим делиться?

— Ты кто такой?

— Оборотень.

— Да мне-то не рассказывай.

Баламут схватил волчий нос и резко потянул.

— Ты чего делаешь!

Волчья шкура упала на землю, открыв под собой молодого парня, едва ли на пару лет старше самого Баламута. Чумазый и взлохмаченный, тот смотрел сердито и обиженно.

— Ага, так я и знал.

— Ничего ты не знал, — проворчал «оборотень», поднимая шкуру с земли.

— Тебя как звать-то, оборотень?

— Фёдор я, — буркнул парень и шмыгнул носом.

— Что, Федя, рассказывай, давай, как дошёл до жизни такой?

— Тебе-то какое дело?

— Да чем тут ещё заняться в сырой пещере? Червей считать? А за интересной беседой и время летит быстрее.

Фёдор фыркнул, отвернулся, но через минуту всё-таки заговорил.

— Полюбил я дочку старосты нашего. И она меня…

— Погоди, — перебил Баламут. — Это такая симпатичная, с толстенной косой?

— Она.

— Видел её, красавица. Что же случилось?

— Не захотел староста отдать мне её в жены, — вздохнул Фёдор. — Говорит, нищий ты, непутёвый, жених никудышный, какой прок с тебя. Отдам, сказал, дочку купцу какому или, может, боярин мимо пройдёт, заглянется на кровинушку мою. Разозлился я и ушёл из деревни. Да только за околицу выйти успел, как подумал — куда идти-то? Некуда. Решил я старосту проучить. Дескать, вот, за чёрное сердце твоё, наказание тебе от природы-матушки. Сшил две волчьи шкуры в одну, сделал из гвоздей когти, ну и начал его по-всякому изводить. То по ночам под окном завою, то курицу заберу. Сначала только немного пошалить хотел, да уж больно увлёкся.

«Оборотень» снова вздохнул.

— Да и кушать хотелось всё-таки.

— Вот из-за тебя и куриц твоих, теперь сидим в пещере, ни войти, ни выйти, — ядовито сказал Баламут. — Что делать, прикажешь? Тут есть тайный лаз наружу?

— Нету.

— Прекрасно. Ты большой молодец, Федя.

— Чего ты всё на меня валишь? Ты сам меня убивать пришёл сюда.

— Вот заладил, «убивать, убивать». Кто старое помянет — тому глаз вон. Выйди наружу, Фёдор. Поговори со старостой, он сразу поймёт, что ты завидный жених, с такими-то придумками.

— Дурака не валяй. Меня если на вилы не поднимут, так уж точно прогонят и Катюши не видать мне, как своих ушей.

— Я тебе так скажу, — Баламут положил ему руку на плечо. — Если я что-то и понял за свою жизнь, так что на Руси нет препятствий для настоящей любви. В этой простой мудрости вся соль земли нашей.

— Было бы оно так, — грустно ответил Фёдор, — я бы не в сырой пещере сидел, а с милой на лавочке обнимался.

— Выйди и сдайся, поговори с будущим тестем по-человечески, а не волчьим воем, — Баламут рукой указал в направлении входа в берлогу.

— Никуда не пойду.

Фёдор демонстративно присел на булыжник и закинул ногу на ногу.

— Да мне всё равно. Я недавно сытно покушал. А ты можешь тут сидеть, пока не надоест, места много. Сам выйдешь наружу, рано или поздно. Послушаешь, что тебе скажут крестьяне за твои подвиги такие.

— Ну что ты за человек-то такой?

— Я не человек, я оборотень.

Фёдор поплотнее замотался в шкуру.

— И что прикажешь делать? — спросил Баламут.

— А чего остаётся? Тут сидеть будем, пока с голоду не помрём. Мне без Катюши моей и жизнь не мила. Всё одно — пропадать так и так.

Баламут нервно пристукнул каблуком сапога по земле, заложил руки за спину, прошёлся туда-сюда.

— Знаешь, — сказал он и плотоядно улыбнулся, — есть у меня идея получше.

Толпа крестьян, ожидавшая у входа в берлогу, со страхом и любопытством вглядывалась в непроглядную темень норы, когда из её недр донеслись первые крики. Народ отпрянул назад, прислушиваясь к воплям. Из норы выбежал Баламут.

— Там такое! Такое! Вы бы видели! — проорал он, выхватил топор у ближайшего селянина, и снова убежал в пещеру.

— Не уйдешь, окаянный, — слышалось из тёмных глубин. — Получай! Вот тебе за слёзы простого люда, за жизнь их тяжкую, за долю нелёгкую, будешь знать!

Крики и вопли из берлоги стали громче, но достигнув верхней ноты резко оборвались. Крестьяне в изумлении переглядывались, боясь проронить хоть слово. Когда тишина стала уже невыносимой, из пещеры показался Баламут, одной рукой он обнимал слегка ошалевшего и растерянного Фёдора, другой волочил волчью шкуру.

— Это ж Федька наш! — ахнули в толпе.

— Не просто Федька, — Баламут поднял руку парня в воздух. — Это победитель оборотня! Герой! Если бы не он, я бы сгинул. Да и вы все тоже. Он оборотня голыми руками заборол! Что за великая битва это была. В жизни своей таких могучих воинов не видел, а я их тысячи перевидал, да и сам я человек не последний.

Над крестьянами повисла тишина.

— Славьте героя, — проорал Баламут, — славьте его!

Селяне облепили Фёдора, начали обнимать, хватать за рукава, многоголосый рой слился в единую благодарность.

— Что смотришь, Кузьмич, — перекрывая их вопли, выкрикнул Баламут, — отдашь дочку за такого-то героя?

Староста почесал подбородок, глянул на зардевшуюся дочь, потом от плеча махнул рукой.

— Благословляю. Бери Катюшку мою в жены, вот тебе моё отеческое благословение в том.

Ликующая толпа крестьян облепила молодых и всем скопом направилась обратно в деревню, готовиться к будущему празднику, мигом позабыв про Баламута. Только Фёдор напоследок оглянулся и подмигнул благодарно.

Баламут, разом оставшийся в компании одного только жеребца, огляделся, пожал плечами. Он подошёл к коню, погладил гриву, достал из кармана последнюю половинку яблока.

— Кушай, дружок, впереди у нас с тобой ещё много дорог.

Баламут потрепал коня между ушей.

— А для славного приключения только и надо, что хороший слушатель и верный друг.