Балтийское приключение

Балтийское приключение

Утренние новости Ян Збарски получал от Изумруда. Умная машина отфильтровывала всякую чушь и предлагала лишь то, что имело для Яна значение. На всякий случай Изумруд припасал и аналитику, чтобы не тратить ни секунды хозяйского времени на поиски. Ничего удивительного в том, что Ян узнал о беде от бывшей жены, не было – Изумруд просто не понял, что информация о «Балтийском приключении» может заинтересовать хозяина.

Ядвига вышла на связь в половине девятого – когда Ян, получив пятиминутный блок новостей, уже вовсю трудился над проектом.

- Извини, что беспокою, я понимаю, что ты занят государственными проблемами! – закричала Ядвига. – Когда мужчина занимает такой пост, ему о детях думать некогда! Но я надеялась, что ты хотя бы свяжешься со мной и спросишь, нет ли известий об Анне!

- А что Анна? – рассеянно спросил Ян. Недавно он оплатил счета дочери, подкинул ей полтысячи злотых на развлечения и полагал, что отцовский долг выполнен; в самом деле, не носить же на руках двадцатилетнюю девицу.

- Анна участвует в «Балтийском приключении»!

- А что это такое?

Изумруд, по долгу службы слушавший все разговоры хозяина, тут же выкинул на экран информацию.

- О Боже… - пробормотал Ян. – Этого еще не хватало…

На экране, кроме бегущего текста, была живая картинка – вереница корабликов под разноцветными парусами. Ежегодное развлечение молодежи, забавный круиз по Балтике на реконструированных кораблях средневековья, драккарах и коггах, на сей раз кончился печально – ночной шторм раскидал суденышки, неопытные мореходы не справились с управлением, а когда утром шторм утих, оказалось, что пропала «Валькирия». Она шла, по традиции, с девичьим экипажем, и куда подевалась – понять никто не мог. Станции слежения ничего путного не сообщали. Из пяти дронов слежения три отнесло ветром куда-то к Готланду, два показали только, как суденышко несет к востоку.

- Изумруд, что там у них было на борту, кроме глупых девчонок? – спросил Ян.

На борту были: аутеничная посуда, аутентичный компас, аутентичный переносной очаг для стряпни и аутентичные продукты питания. Конечно, девушки взяли с собой коммуникаторы, но, по условиям «Балтийского приключения», включали их только в гаванях.

- Изумруд, покажи-ка маршрут…

Маршрут пролегал вдоль побережья Курсы; фактически это было каботажное плаванье, экипажи постоянно видели берег.

- А штормило где?

Изумруд показал место на карте и маленький рыбацкий порт, куда утром сбрелись потрепанные кораблики.

- Значит, вот где они могли пропасть…

У Ядвиги такого Изумруда не было, и она ждала, пока Ян получит информацию.

- Какое там население, Изумруд?

Тут же выскочила статья из информатория – по этому побережью разбросаны, как попало, рыбацкие хутора, лов ведется доисторическими способами, о квотах речи нет – Курсе дан режим максимального благоприятствования.

- Дикие люди… - пробормотал Ян. – Под боком у Великой Полонии – заповедник архаизма. Как так вышло?

- Они сами это выбрали, - ответил Изумруд. Голос у него был приятный – баритон, позаимствованный у одного оперного певца.

- Так они что, без электричества живут?

- Электричество есть. Курса подключена к Карельским Сетям.

Изумруд показал карту Суомийского Союза. На севере – крепкое государство Суоми, восточнее его – Карела, неплохой деловой партнер, южнее – Игауния, там тоже какая-никакая промышленность имеется, а еще южнее – непонятная Курса. Граница с Игаунией у нее была естественная – река Западная Двина, а граница с Великой Полонией пролегала по суше, больше соседей у Курсы не было.

Союз этот появился лет сорок назад, когда Большая Суоми вдруг принялась трещать по швам, и Ян прекрасно знал, какие заокеанские друзья приложили к этому руку. Государство развалилось на четыре куска. Но лидеры Великой Полонии не могли допустить укрепления позиций заокеанских друзей и помогли этим кускам объединиться в союз. В сущности, если уж смотреть правде в глаза, союз был добровольным объединением трех довольно сильных стран, а Курса – сбоку припека. Пока она была в составе Большой Суоми, то вся ее блажь и придурь как-то сглаживались, теперь же расцвели махровым цветом. Объяснялось это довольно просто – всему виной был язык. В Суоми, Кареле и Игаунии говорили на языках одной группы и прекрасно друг друга понимали. В Курсе был свой, куршский язык, и куроны сделали из него сущий фетиш, говорить по-игаунийски, как говорили сорок лет назад, отказывались наотрез.

- Будь они неладны, - сказал Ян. – Ядвига, я сейчас же всем этим займусь. Жди, выйду на связь. Изумруд, отыщи-ка мне Сирканта. Он, кажется, в институте аграрных технологий.

Андрис Сиркант десять лет назад приплыл в Мемель из какого-то хилого куршского городишки на рыбацкой лодке. Когда его привели к местному начальнику пограничной службы – попросил на ломаном польском языке политического убежища. Причина была неожиданная – семнадцатилетний парень хотел учиться. В Курсе институты были, но их понемногу истребляли – дорого обходятся, а зачем нужны - непонятно. Чтобы учиться в Игаунии, нужно знать игаунийский, а с этим у Андриса было плоховато. Он решил – раз уж получать высшее образование на чужом языке, так пусть это будет польский, на котором говорит чуть ли не шестьдесят миллионов человек. Опять же, в Великой Полонии чуть не в каждом крупном городе – сильный университет. Сирканта около месяца продержали в карантине, а потом выдали ему временный вид на жительство. Сотрудницы карантинной службы от скуки обучили его пользоваться мелкой смарт-техникой, о которой в Курсе понятия не имели, а краковские студенты на скорую руку выдрессировали для него помощника по имени Лазурит, чтобы обучал парня польскому языку и помогал в бытовых вопросах.

При этом Сиркант во всех анкетах на вопрос о национальности стал отвечать «поляк». Это все принимали как должное – ведь очень многие жители левобережья Днепра, для которых польский был родным, тоже считали себя поляками.

Он действительно прекрасно усвоил манеры польского интеллигента, одевался элегантно, речь у него была – как у аристократа былых времен. Словом, у себя в институте он считался завидным женихом, и никому и в голову не приходило вспомнить его куронское происхождение.

Ян вместе с Андрисом ходил в баскетбольную секцию, пока на это хватало времени. Потом они иногда встречались на межинститутских соревнованиях. Как-то Сиркант влип в неприятную историю, Ян помог выпутаться. И потому он рассчитывал на помощь молодого курона.

Сиркант, когда Изумруд его нашел, как раз шел по Лысогорскому спуску к своему институту и думал о новой серии опытов с привезенной из Австралии пшеницей. Он присел у входа в институт на лавочку и сказал, что готов к разговору. Тогда Збарски описал ему ситуацию.

- Ты, пан Анджей, – курон, ты понимаешь, что там, в Курсе, творится. Если девчонки живы – почему не выходят на связь? А если нет… Матерь Божья, смилуйся над нами… Если нет – то ведь хоть одно тело выкинуло на берег! И куда подевалась «Валькирия»?

- Я там десять лет не было. Хотя за десять лет там все стало только хуже, - ответил Сиркант.

- Где могут быть девчонки – если они спаслись?

- Да на хуторах, наверно.

- Почему же о них не сообщают местным властям?

Сиркант вздохнул.

- Это, наверно, что-то генетическое. И это сейчас в Курсе культивируется. Славные предки и все такое… Курши, то есть куроны, в девятом веке были викингами, морскими разбойниками, и наводили страх не только на Балтику – они и Данию грабили, и в Северное море выходили, и британское побережье разоряли. До сих пор в учебниках это время называют золотым веком Курсы и учат детей гордиться им. Тогда же куроны нападали на корабли, что шли к Суоми и обратно, грабили их, и морская добыча считалась законной собственностью. В школьных учебниках как раз это воспевается. Вот я и думаю, что девушек, которых принесло штормом, рыбаки сочли законной добычей, это на них похоже. Их, наверно, увели подальше от берега, а «Валькирию» просто разломали на дрова.

- Дрова?

- Ну да. На хуторах до сих пор дровяные печи. А за вырубкой леса строго следят люди из Суомийской экологической службы. Я сам постоянно бегал в лес за хворостом для печки.

- Дикари! – возмутился Ян.

- Ничего не поделаешь. Куроны вели себя, как дети. – презрительно сказал Сиркант. - Есть у хуторянина кусок леса – вот он и вырубает все под корень, продает, покупает какую-то ерунду. Хорошо, что экологи забили тревогу. Теперь там так просто даже сухое дерево не срубишь.

- И это творилось у нас под боком?

- Да.

- Ничего себе европейская страна, пан Анджей!

- Так я же говорю – хуторяне. Пан Ян, девушки, если они остались живы, попадут, скорее всего, на хутора в глубине страны, станут батрачками. Их там через месяц или два, возможно, найдут. В натуральном хозяйстве нужны рабочие руки для ухода за скотом хотя бы.

- Анна не позволит себя эксплуатировать! Она убежит!

- Куда? Ее очень скоро поймают. Это Курса, пан Ян, вдоль дорог не стоят кафе с пончиками «Матильда», она проголодается, зайдет на первый попавшийся хутор – и ее вернут хозяевам.

Ян задумался.

- Но ведь у Курсы есть правительство? – спросил он. – Не может же страна обходиться без правительства!

- Сидят какие-то господа в Виндаве, принимают какие-то законы. – Сиркант фыркнул. – Понимаете, у меня там родственники остались, так что слежу за ситуацией. Но на самом деле Курсой управляют из Гельсингфорса. А Гельсингфорс ничего не сделает, пока не получит указания из Парижа. Формально суомийцы не вмешиваются в дела суверенного государства Курсы. То есть, управляют, не поднимая шума. Но если обратиться в Гельсингфорс по поводу пропавших девушек, вам ответят, что это внутреннее дело Курсы.

- А в Виндаву?

- Результата будет еще меньше. Полиция проведет рейд по прибрежным хуторам. Но полицейские – сами вчерашние хуторяне, своих не выдадут.

- Черт бы их всех побрал!

- Как вы думаете, пан Ян, почему я сбежал из Курсы? И почему теперь молодежь убегает? На рыбацких лодках уходят к Готланду, оттуда пишут письма в администрацию Скандинавского союза, просят политического убежища. Обычно их охотно принимают и дают работу. Лучше быть помощником младшего клерка в скандинавском банке, чем из года в год чистить один и тот же свинарник.

- Благодарю вас, пан Анджей…

- Не за что. Ничего хорошего я вам не сказал, пан Ян.

- А «Страж закона»?

- Можно попробовать. Если вы договоритесь с родителями других девушек и подадите заявление, «Страж закона» может послать туда бригаду оперативников. Это – реальный шанс спасти девушек. Но я не уверен – «Страж закона», хотя и международная полицейская структура, подчиняется Европейской конфедерации. Сами понимаете, решение принимается в верхах, и принимается долго…

- Благодарю.

- Если я могу чем-то быть полезен – обращайтесь.

На том разговор и кончился.

Снова вышла на связь Ядвига, кричала, плакала. Она уже устроила скандал в оргкомитете «Балтийского приключения», изругала организаторов последними словами, и Ян приказал ей немедленно писать письмо с извинениями, пока на нее не подали в суд.

А потом он велел Изумруду найти серьезное частное сыскное агентство с хорошими рекомендациями.

- Хороших рекомендаций не будет, - ответил Изумруд.

- Это почему же?

- Серьезные задания, которые выполняет частное сыскное агентство, - коммерческая тайна. Никто не заинтересован в разглашении.

Ян помянул черта.

- Ну, найди хоть какое-нибудь! – и, подумав, он добавил: - Самое сомнительное.

- Дать связь? – несколько секунд спустя спросил Изумруд.

- Дай.

Агентство «Фандор» было готово предоставить Яну кого угодно, от светской дамы, специалистки по взламыванию кодов, до безмозглого чемпиона по любому виду единоборств. Но среди его сотрудников не было человека, знающего язык куронов.

- Помилуйте! Пусть пан спросит себя – кому этот язык нужен? На нем говорит примерно полмиллиона человек, а что это за люди – пусть пан спросит у своего компаньона!

Изумруд по документам числился именно компаньоном. Электронным, запертым в синюю коробочку, почти искусственным разумом.

Получив такой скверный ответ, Ян решил сам разобраться, что это за Курса такая.

- Впервые государство Курса отмечено в латинских летописях в тысяча триста втором году, но возникло примерно на пятьдесят лет раньше, - сообщил Изумруд. – В летописях Полоцкого княжества упоминается верховный вождь всех куронов. В тысяча двести восьмидесятом году посольство великого вождя всех куронов побывало в Великом Новгороде. Хозяин, любопытная деталь – в посольстве был человек с родовым прозванием Сиркант.

- Сиркант! – воскликнул Ян.

- Продолжать?

- Продолжай. Откуда вообще взялось это дикарское государство? Как Великая Полония допустила его появление?

- Само название «Великая Полония» появилось только в пятнадцатом веке. До того – Великое княжество Польское и Киевское.

- А княжество?

- В архивах Ватикана есть документы, датируемые девятьсот девяносто вторым годом – когда в Рим прибыло посольство из Киева. Потом после долгого процесса крещения населения в святую католическую веру…

- Хватит. Ищи Сирканта.

Сиркант сразу не отозвался – был занят в лаборатории. Потом вдруг сам потребовал связи.

- Пан Ян, какие ники у панны Анны?

- Откуда я знаю? Может, знает жена?

- На что тебе, пан Анджей?

- В новостной ленте видео, там – экипаж «Валькирии». Мне показалось, что я узнал панну, только она себя тогда иначе называла.

- Изумруд! Живо вскрой сетевую переписку Аннушки!

- Нужен пароль ее главного коммуникатора.

- Ну так подбери! Посмотри мою переписку с дочкой, может, из нее что-то поймешь.

Изумруд перебирал пароли очень быстро, но потребовалось целых шесть минут.

- Ники – Гертруда, Брунгильда, Ярина, - сообщил он.

- Точно – Ярина! – воскликнул Сиркант.

Для надежности ему показали портреты и видео, он подтвердил – с этой девушкой встречался, угощал ее мороженым на Крещатике. Девушка, найденная в социальных сетях, понравилась, собирался продолжать знакомство…

- Я не отказывался от гражданства Курсы. В любое время могу туда вернуться. Но что я сделаю в одиночку? – спросил Сиркант. – Мне нужно хотя бы два помощника. Иначе меня там никогда не найдут. У хуторян свое понятие о чужаках и о криминалистике…

- Будут.

Помощников предоставил «Фандор», Ян сразу внес аванс и оплатил прокат катамарана – решено было высадиться на сушу примерно там, где могло вынести на мель «Валькирию». Потребовалось также прикупить экипировку.

Помощники были – один другого краше. Казик походил на унылую гориллу – сильно сутулился и руки свисали ниже колен. Марчелло (одному Богу ведомо, как уж его звали на самом деле) смахивал на вышедшего на пенсию тяжелоатлета – поперек себя шире. Оба уже работали вместе, а о заданиях сказали: всякое случалось.

Отчаливать решили на закате, чтобы за ночь дойти до Готланда. Там частыми гостями были рыбаки Курсы, промышлявшие контрабандой, и на это все закрывали глаза: должны же бедные куроны на что-то жить. Разузнав у рыбаков все, что возможно, группа во главе с Сиркантом ночью перешла бы к побережью Курсы. Тут сразу возникла бы проблема – где спрятать катамаран: побережье ровное, пляж в полкилометра шириной, ни одной крошечной бухточки.

- Придется донести до леса, - сказал Сиркант. – Там полоса леса, в котором ничего хорошего сейчас собрать нельзя – для черники и малины слишком рано, для грибов тоже. Значит, катамаран должен быть предельно легким.

И они потратили прорву времени, обсуждая вес катамарана, пока не вспомнили, что вывозить придется не одну только Анну, но и весь девичий экипаж – конечно, если его удастся отыскать.

Наконец решили – брать большой катамаран модели «Познань», дойти до побережья Курсы, высадить десант, а катамаран отвести в одну из гаваней Готланда – там были оборудованы стоянки для игаунийских яхт, и полонский катамаран можно было незаметно пристроить к причалу. Эту задачу брался выполнить Ян, и он же должен был постоянно быть на связи через рации.

Экипировка была на складе «Фандора», мореходные доспехи Ян одолжил у приятеля.

Родителям других пропавших девиц решили ничего не сообщать – пусть хоть живмя живут в коридорах Министерства иностранных дел; чем меньше народа знает об экспедиции – тем больше шансов на успех. Ян даже не стал ничего докладывать Ядвиге – о разговорчивости бывшей жены он знал из первоисточника.

Экспедиции повезло – стоило дойти до Готланда, как стало штормить; опоздай они часа на три – и их бы мотало по Балтике, как кораблики «Балтийского приключения». Возможно, они бы даже поневоле оказались на Готланде – катамаран могло выбросить на берег, такое тут случалось.

Пережидая шторм, все четверо пили пиво и вели неспешные беседы. Казика и Марчелло особо интересовала Курса – они там ни разу не бывали.

- Если бы крестоносцы пришли на полвека раньше, то и никакой Курсы бы не было, - рассказывал Сиркант. – Это геополитическое недоразумение возникло, потому что двенадцатый крестовый поход затянулся. Папа римский смог привлечь славянское войско, киевские князья дали ему сорок тысяч человек. Но не помогло. И европейцев турнули из Святой Земли то ли в тысяча триста пятом, то ли в тысяча триста пятнадцатом, точно не помню. Во всяком случае, папская булла о Северном крестовом походе была обнародована в шестнадцатом. Куда-то же надо было девать огромную рыцарскую армию, которая умела только воевать. Да еще папа испугался, что рыцари вдруг стали активно принимать ислам. В общем, их послали на север, но к тому времени куршские вожди сумели объединиться. Это уже был не какой-то племенной союз, а почти государство, со столицей в Виндаве, общей религией и даже постоянной армией, а не бестолковым ополчением. Игаунийские вожди взяли под свою руку ливов с двинского правобережья и часть латгалов. У них тоже что-то вроде государства получилось, да еще – союз с полоцкими князьями. Так что взять Курсу и Игаунию крестоносцам не удалось, хотя война длилась лет двадцать по меньшей мере. Потом папа вспомнил, что где-то на востоке Полонии еще живут язычники, отправил крестоносцев туда, а Курсу оставил в покое. Какое-то время она жила сама по себе, потом Суоми стала разрастаться, присоединила Карелу и Игаунию, а где-то в веке семнадцатом аннексировала Курсу, зачем – до сих пор непонятно. Умнее было сделать ее буферным государством между Великой Полонией и Большой Суоми. Но вот суомийцев, видать, жадность одолела…

- Они тогда и слов таких не знали. Буферное государство! Это и теперь мало кто понимает, - буркнул Ян.

- Потом Большая Суоми развалилась, потом снова объединилась, но это был уже Суомийский Союз. И тогда встал вопрос об экономике. Заводы Курсы могли бы конкурировать с карельскими, но им не позволили. Рабочие с разорившихся заводов стали возвращаться в сельскую местность и строить хутора. Я как раз на таком хуторе вырос. Ничего хорошего, панове…

В конце концов море угомонилось, и катамаран взял курс на маленький рыбацкий порт Сака, а точнее – на его маяк. Рыбаки в эту ночь в море не выходили, так что никаких сомнительных встреч не случилось, и экспедиция высадилась на побережье. Ян же включил автопилот и улегся спать, зная, что Изумруд, совмещенный с навигационной электроникой катамарана, разбудит его возле Готланда.

Одежду экспедиция привезла с собой. Она была примерно такая, какая пользовалась спросом в Курсе: не слишком поношенная американская, которую продавали за гроши благотворительные магазины. Обувь тут предпочитали пластиковую – в такой поработал в хлеву, ополоснул – и опять как новенькая.

Сиркант, Казик и Марчелло постарались уйти как можно дальше от берега – для начала, чтобы, сделав петлю, вернуться в окрестности порта. Рыбаки-куроны должны были что-то знать о «Валькирии» и ее экипаже. Эту местность Сиркант худо-бедно знал – бывал в Саке с родней, пока не сбежал в Великую Полонию.

Но заранее заготовленное вранье не пригодилось – экспедиция угодила на войну.

- Парни, пошли на школу! – крикнули им из колонны вооруженных вилами и косами мужчин. Косы были приделаны к катовищам так, что смахивали на старинные пики.

- Для чего? – спросил Сиркант по-куронски.

- Да ты совсем дурак, что ли? Пошли! Они там засели! Мы их оттуда выгоним!

- Придется идти, - шепнул Сиркант Казику и Марчелло. – Пока они вас не раскусили… По дороге сбежим…

Но дорога оказалась недолгой.

Старое здание на пригорке наводило на мысли о самой настоящей войне, только такой, которой место – лет сто назад. Дорога, ведущая к нему, перекопана, окна заложены мешками с песком, над крышей развевается знамя – на полотнище три горизонтальные полосы, верхняя – зеленая, нижняя – синяя, между ними узкая белая.

Экспедиция шла в арьергарде колонны. Увидев знамя, Сиркант удержал Казика с Марчелло, чтобы они отстали хотя бы на два десятка шагов.

- Это что такое? – спросил Казик.

- Это знамя ливов. Доигрались… Уже и до вил дело дошло… - Сиркант вздохнул. – Сумасшедшая страна – штурмом школу брать…

- Так это школа, что ли?

- Да, ливская школа.

- Чем она им не угодила?

Сиркант не ответил.

Онхмурился, сопел, и, по все6м признакам, в нем совершалась какая-то мучительная умственная работа.

Меж тем на школьную крышу залез человек с жестяным рупором, проорал что-то невнятное и спрятался.

Оказалось, у Казика был при себе компаньон. Если компаньон Сирканта откликался на имя Лазурит, то этот – на имя Берилл. И ловкий Казик активизировал его, едва заметив человека на крыше. Это было просто – управлялся Берилл смарт-часами, а скрывался под пуленепробиваемым жилетом.

- Берилл, что этот сумасшедший кричал?

- Язык неизвестен.

- Ого! Неизвестен! – удивился Казик. – Но это ведь не куронский. Анджей, скажи что-нибудь по-куронски.

Сиркант произнес короткую фразу, Берилл перевел:

- «Вот тебе куронский язык».

- А то, на крыше, что такое было? – спросил Марчелло.

Сиркант махнул рукой – ему этот разговор явно был неприятен.

Колонна с вилами и косами рассредоточилась и со всех сторон пошла на штурм ливской школы.

- Уходим! – приказал Сиркант. – Уходим, пока они нас не заметили.

Экспедиция метнулась в одичавший яблоневый сад.

- Дальше куда? – спросил Марчелло.

- В порт, - решил Сиркант. – Как задумано - я ищу сбежавшую батрачку. А поскольку хуторяне люди необщительные, они могут не знать, кто живет за полсотни километров от их родового гнезда.

Этот план не сработал – о девушках с «Валькирии» в порту ничего путного не сказали. О самой «Валькирии» тоже – видимо, ее выкинуло на мель севернее, хотя это казалось сомнительным – в полусотне километров от Саки расположена столица Курсы, Виндава, вокруг нее поддерживается хоть какой-то порядок, чтобы эмиссары Европейской конфедерации ни к чему не могли придраться, а вглубь страны они не полезут.

- Рискнем и углубимся в дебри, - сказал Сиркант. – Хотя какие уж там дебри… Вон там, помню, был лесок, теперь его нет – вырубили. Идем, что зря время терять…

Но дебри все же нашлись. А в них – человек лет сорока, длинноволосый и бородатый, выскочивший на тропинку с сердитым требованием невесть чего – Казик и Марчелло ни слова не поняли.

Зато понял Сиркант и ответил не менее сердито по-куронски. Началась перебранка.

Высокий и статный Сиркант, похожий на белокурого рыцаря со старинной картины, нависал над маленьким и щуплым незнакомцем, чьи вороные космы от ярости, казалось, встали дыбом. Оба грозили друг другу кулаками, но в настоящую драку не лезли.

- Эй, пан Анджей, чего он от тебя хочет? – наконец спросил Казик.

- Есть он хочет.

- Ну так давай покормим.

- У самих еды – в обрез.

- Что ты такой злой, пан Анджей? – удивился Марчелло.

- Не хочу бездельников кормить!

- Да с чего ты взял, что он бездельник?

- Они все – бездельники и смутьяны.

Очень Казику и Марчелло не понравилось, как Сиркант это сказал. Еще меньше понравилось, что командир группы гонит прочь человека, который мог бы сейчас за половину сухого пайка оказать неоценимую помощь.

- Не говорит ли пан по-польски? – вежливо обратился Марчелло к голодному. Тот развел руками, что означало: не понял!

То же самое повторил Казик на киевском диалекте – и с тем же результатом. Позвали на помощь Берилла, он задал вопрос по-игаунийски. Голодный человек помотал головой, что означало – понять-то понял, но общаться на игаунийском отчего-то не хочет. Казика осенило – он обратился к чудаку по-французски. Французский был формально одним из трех главных языков конфедерации, а фактически – основным, этакой интерлингвой. И на сей раз был ответ! Правда, произношение – хуже некуда, и Берилл не сразу справился с коротким монологом, но смысл он передал так: собеседник – лив и желает говорить лишь по-ливски.

- Берилл, почему у тебя нет ливского языка? – спросил Казик.

- Нужно запросить в информатории, - ответил Берилл.

- Обрадовал! Связь с информаторием будет только на Готланде!

Сиркант же принялся гнать лива прочь, явно потчуя самыми скверными ругательствами куронского языка. И лив таки ушел, а э5спедиция осталась в растерянности: куда же двигаться дальше.

- Он мог нам пригодиться, - хмуро сказал Марчелло.

- Он не будет говорить по-куронски! И толку от него – никакого! Мы – куроны, тут наша земля, тут все должны говорить по-куронски! – воскликнул Сиркант. – А ливы не желают! Им было сказано – уходите в Игаунию, там и язык вам не чужой, там и целые ливские деревни есть! А они и уходить не хотят, и по-куронски говорить не хотят! Врут, будто они тут уже пять тысяч лет живут!

- А сколько? – спросил Казик.

- Ну, лет сто, наверно. Они из Игаунии пришли! Они и там никому не нужны, а тут – тем более. Им тут не место, - сказал Сиркант. – Они могли бы попытаться стать похожими на куронов. Им дали такую возможность. В Виндаве решили закрыть ливские школы, чтобы дети ходили в куронские школы. Так они нам объявили войну!

- Пан Анджей, кому это – нам? – спросил Марчелло. – Ты же подданный Великой Полонии! Какое тебе теперь дело до куронских разборок?

- Я – курон, я от гражданства не отказывался. И в Курсе все должны говорить на одном языке! И это – наш язык! – выкрикнул Сиркант.

- Вспомнила бабка, как девкой была… - пробормотал Казик. – Марчелло, отойдем-ка, покумекаем…

Но, отойдя с товарищем шагов на тридцать, Казик достал рацию и связался с Яном.

- Значит, просить помощи у куронов бессмысленно, они своего хуторянина не сдадут, а просить помощи у ливов – невозможно? – уточнил Ян. – А Сиркант повредился рассудком?

- Да, пан Ян, вот такая нелепая ситуация. В общем, пан Ян, мы продолжаем поиски наугад. Много говорить не буду – тут негде подзарядить рацию.

- А Карельские Сети?

- Это – в городах, а мы – в сельской местности.

- Погодите искать. Я еще кое-что попробую. Ждите.

Ян знал, что раз в неделю администрация Европейской конфедерации устраивает общественную приемную, и каждый недовольный может туда обращаться. Знал он также, что один из консультантов – давний знакомец Жан Бопертюи. Осталось пробиться именно к нему. Ждать пришлось два часа, и за это время Изумруд подобрал Яну кое-какую информацию.

Эта приемная имела свой канал в социальных сетях, и каждый желающий мог послушать, о чем спрашивают консультантов и что те отвечают. Для многих пенсионеров это было главным развлечением недели.

- Ян Збарски, Великая Полония. Во время «Балтийского приключения» пропала моя дочь Анна с подругами. Их насильно удерживают в Курсе.

- Подождите.

Жан Бопертюи быстро изучил информацию.

- Если ваша дочь спаслась, ей ничего не угрожает. Вас искали, просили выкуп?

- Нет.

- Значит, девушек приютили местные жители. При возможности их отправят домой.

- Вы знаете, господин Бопертюи, что девушек на хуторах будут использовать как бесплатную рабочую силу?

- Это всего лишь слухи. В Курсе ничего подобного нет.

- Я прошу прислать эмиссара, чтобы он проверил, где находится моя дочь, и освободил ее!

- Говорю же вам, Збарски, вашей дочери ничего не угрожает. Не верьте слухам. Эмиссар в Курсу не поедет.

Сказано было твердо, даже жестко. Но эмиссар Яну был нужен, и он решил попробовать добиться своего иначе.

- Я хочу задать руководству конфедерации еще один вопрос, - сказал Ян. – Как вышло, что под боком у конфедерации образовалось такое, такое… Я даже слова подходящего не подберу! Такое логово дремучего национализма! Что вы скажете о закрытии ливских школ, господа? Ливы имеют право учиться на родном языке – я знаю, что во Франции есть ливская школа, в Швеции – три, в Норвегии – одна. Ливы живут в Курсе пять тысяч лет – и вот их лишили школ! Они там раньше куронов появились, посмотрите в информатории. Просто их намного меньше, чем куронов.

- Конфедерация не имеет права вмешиваться в дела суверенного государства. Школы – это внутреннее дело Курсы, - ответил Бопертюи.

- А всеобщее право получить начальное образование на языке семьи?

- Оно действует в Европейской конфедерации и в Суомийском союзе. Но Курса не входит ни в конфедерацию, ни в союз.

- Но почему?

- Ей это не нужно. И я вам, пан Збарски, не советую вмешиваться в куронские дела. Это противоречит пакту о самоопределении.

- Как же мне вывезти оттуда дочь и других девушек?

- Вам нужно подать запрос в международную полицейскую организацию. Она имеет право сделать запрос правительству Курсы…

- Я понял!

Ян в ярости отключил связь. И тут же поступил запрос связи от приятеля, эколога Твардовского. Тот как раз тем и развлекался, что следил на деятельностью общественной приеной.

- Не смеши людей, Янек. Этот заповедник потребовался, чтобы спасти Балтику. Твоим куронам платят за то, чтобы они не пользовались химическими удобрениями и окончательно уничтожили промышленность. Знаешь, какая там береговая линия? В общей сложности – триста тридцать километров, чтоб не соврать. И никаких сточных вод! Пять лет назад удалось окончательно истребить цианобактерии. Балтика оживает! Суомские рыбные фермы почти восстановились. А ты – про какие-то ливские школы!

- Насколько я понимаю, из-за этих цианобактерий Курса села на шею Европейской конфедерации! – рявкнул Ян. – И будет сосать деньги, даже если потребуется опять развести у побережья эту проклятую бактерию!

- Ты почем балтийского лосося заказываешь? Сорок злотых за килограмм? А хочешь - четыреста за дальневосточного лосося?

Ян опять отключил связь.

Стало ясно – нужно самому плыть в Курсу.

Пока он пытался как-то повлиять на Бопертюи, Казик и Марчелло упустили Сирканта. Вот только что был здесь – и пропал.

- Уж не вернулся ли он к школе? – забеспокоился Марчелло.

- А что он там забыл?

- Раз уж он теперь опять курон, то, может, хочет быть вместе с другими куронами?

- Этого нам еще недоставало, Матерь Божья…

Марчелло угадал – Сиркант пытался подобраться к школе с горящим факелом, а его обстреливали с крыши камнями и всякой дрянью.

- Его же лечить надо, - сказал Марчелло. – Ого! Допрыгался!

- Доигрался…

Сиркант схлопотал обломком кирпича по лбу и рухнул в траву. Братья-куроны за руки-ноги оттащили его подальше и устроили небольшой военный совет. Казалось бы, на несколько секунд выпустили Сирканта из виду – а он исчез. Для Марчелло девяносто кило живого веса были не совсем пушинкой, но и не тяжким грузом.

Понимая, что Сиркант, опомнившись, опять попытается поджечь школу, Казик надежно его связал и сунул в рот кляп.

- Не задохнется? – забеспокоился Марчелло.

- Посмотрим…

- Что же нам теперь делать?

- Прежде всего – доложить пану Збарски.

Но пан Збарски уже отчаливал от Готланда. Связь с ним была скверной.

Ночевать экспедиции пришлось в лесу. А рано утром Изумруд связался с Бериллом, и общими усилиями они выстроили безопасный маршрут для Яна.

- Результат нулевой, - первым делом сказал Ян Казику и Марчелло.

- А у нас – хуже нулевого. Отрицательная величина. Он не хочет искать девушек. Говорит – пусть поработают на хуторах во благо Курсы.

- Беда… - Ян крепко задумался. – Раньше я только читал, что пробуждение национального самосознания – горе для страны, а теперь и сам вижу. Вы его хоть развязывали?

- Раз в час минут на десять. И в это время я сам на нем сидел, - сообщил Марчелло.

- Попробую-ка я с ним поговорить. Может, образумится.

Но доводы рассудка на Сирканта уже не действовали, да и как бы им подействовать, если прозвучали на польском языке? Уже и то благо, что Сиркант согласился говорить по-польски, хотя не сразу – а уразумев, что ему не дадут есть, пока не поумнеет.

При этом у него появился какой-то странный акцент.

Он объяснил, что девушкам на хуторах ничего не угрожает: да, будут работать от рассвета до заката, но их же покормят жареной с салом картошкой. Если же попытаются сбежать – поймают и побьют, что же в этом плохого, батраков не бить – хозяйство пойдет вразнос.

- У нас, у куронов, так заведено! – с гордостью сообщил Сиркант.

- У нас, у куронов! – передразнил Ян, своими глазами видевший анкеу. В коорой Сиркант определил себя как поляка. - Послушай, пан Анджей, раз ты – курон, то ведь и имя у тебя должно быть куронское. А у тебя христианское, ты – Анджей.

- Андрис. У куронов имя – Андрис, - поправил Сиркант.

- Все равно – что-то в нем есть христианское.

- Так я же христианин, - и, видя в глазах Яна недоумение, Сиркант добавил: - Мы, куроны, не то, что вы, - христиане византийского обряда! Меня новгородский священник крестил! Вот и крестик ношу, старый, от прадеда достался.

- Вот оно что… Погоди, пан Анджей! Если для тебя это так серьезно – ты же должен обряды соблюдать! Вот я, скажем, человек неверующий – но на Рождество и на Пасху обязательно в костел прихожу, так положено. Бывает, что на Успение Девы Марии прихожу. А ты как обходишься?

Ответа не было.

- В Браславе есть подворье Печерского монастыря, - сказал Марчелло. – Но пан Сиркант, я так думаю, в костел ходил.

- А в Курсе византийские церкви есть? – спросил Ян. – Пан Анджей, вы это должны знать!

- Я – Андрис. Немного осталось. Трудолюбивый курон молится дома, ехать в церковь за тридцать километров – лошадь гонять, целый день тратить…

- Понятно.

- Конечно, крестить детей или венчаться – едут в церковь. А покойников хоронят просто так, потом раз в год священник всех оптом отпевает. Священники у нас свои, все понимают. Или они не куроны?

Ян тяжко задумался.

- Византийского обряда, говоришь?

Историю присоединения северных славянских областей к Византии он совершенно не знал, но для того при нем был Изумруд.

Граница между Великой Полонией и Русью пролегала по Западной Двине в ее верхнем течении и далее – по сельскохозяйственным черноземным областям, с юга Русь граничила с Крымским ханством, которое в давние времена простиралось до Курска, но сказано: не откусывай кусок такой величины, что не сможешь его проглотить. Пора могущества крымских ханов миновала, они стали уступать северному соседу земли, и уже лет десять тянулся вялый спор о Харькове.

Принимать власть папы римского северяне не пожелали, хотя к ним за полтораста лет посылалось немало легатов. Кто-то из князей высказался в том духе, что, пойдя под папскую руку, славяне сами себя потеряют. И впоследствии этот афоризм повторялся неоднократно – когда речь заходила об ополячивании жителей Конотопа и Полтавы.

Полтавчане утверждали, что жить в государстве более прогрессивном, чем Русь, им приятнее и полезнее, а что – язык? Языком можно и пожертвовать ради материальных благ. Однако новгородское вече из года в год направляло немалую часть налогов на освоение северных областей. И вот настал день, когда на полную мощность заработали северные нефтяные скважины. Тогда просвещенная Европа задумалась: ведь это окраинное княжество, которое и государством-то назвать как-то странно, до сих пор жившее впроголодь, очень шустро пошло на взлет.

Великая Полония имела развитые города, имела заводы, фабрики, порты, и ее сейм сперва не принял всерьез претензии восточного соседа. Однако полонские города приграничной полосы вдруг вспомнили, что сотни лет назад там говорили на другом языке; сыграли свою роль и славянские новости на просторах информатория. Откуда-то взялось у тех же полтавчан убеждение, что для Великой Полонии они – глубокая и безнадежная провинция, а вот в составе Руси станут людьми уважаемыми. Вылилось это в детский бунт – ребятишки отказывались учить латынь, и даже решение папы римского проводить богослужения на родном для них польском ничего не изменило – дети принялись бунтовать против уроков польской литературы.

Получив краткие сведения, Ян думал примерно четыре минуты.

При таком положении дел его поездка в столицу Руси для киевских властей выглядела бы подозрительно. Однако другого выхода он не видел.

- Казик, Марчелло, вы будете при этом, как бы его поделикатнее назвать, - сказал он. – А я забираю катамаран – и в Ревель.

- На что пану Ревель?

- Да сам по себе он мне ни к чему. Но Игауния – цивилизованная европейская страна. Там работают аэропорты. Я найду способ из Игаунии попасть в Великий Новгород.

- Так, - ответил Марчелло.

- Если иначе нельзя… - Казик вздохнул и развел руками.

Оба они все прекрасно понимали.

- Кого-то же должны послушать эти дикари. Я вам оставлю весь свой сухой паек.

- Пан Ян! Свяжитесь с информаторием! – взмолился Марчелло. – Запросите там ливский язык для Берилла!

- Как только смогу – сделаю.

Ян был не Бог весь каким мореходом, но до Ревеля добрался без приключений, суомским морским пограничникам хватило его идентификационного жетона – связались с информаторием и опустили путешественника восвояси. Сойдя на берег, он перекрестился, потому что остальное уже было делом техники и финансов.

Изумруд записал Яна на прием к византийскому епископу. И прямо из новгородского аэропорта Ян помчался в епископскую резиденцию.

Владыка Афанасий принял его неофициально, разговор они вели при помощи компаньонов – епископ плохо знал польский, а Ян славянский – еще хуже.

- Не знал, что там такое творится, - сказал владыка Афанасий. – Значит, Европейская конфедерация – и та бессильна против Корси? Священники, которые там служат, могли бы сообщить…

- Они тоже куроны. Своих не выдадут. Не удивлюсь, если они призывают к обкурониванию ливов.

Слово было изобретением Изумруда – он иногда сам конструировал слова, которых, по его мнению, недоставало в языке.

- Подождите немного в приемной, - сказал на это владыка Афанасий.

Что еще оставалось Яну? Он сел в кресло и принялся ждать, потихоньку общаясь с Изумрудом.

- Добрый день пану!

Перед Яном встал человек, желающий говорить по-польски, хотя это у него плохо получалось. Был он высок, статен, светловолос, а одет, невзирая на солнечную и теплую погоду, в куртку, отороченную натуральным мехом. Через несколько секунд в беседу вмешался Изумруд и стал переводить.

- Я – Сергий Костомаров, прилетел из Новой Кеми, судостроитель. Простите, но мой Рубин считал инфоблок вашего Изумруда. Я знаю, что вы ведете проекты института местной промышленности. А я могу предложить не только ценное сырье, но и технологии.

- И я прошу прощения, но я не уполномочен…

- Сейчас – не уполномочены, а через полгода ваше начальство само вас пошлет и в Новую Кемь, и в Белозерск. Конечно, если у него на это хватит ума. Вы, должно быть, получаете информацию только из европейских источников. – сказал Сергий Костомаров. – А та же Пруссия хочет заморозить ваше производство на нынешнем уровне, потому что Великая Полония – это огромный рынок сбыта. Потерять такой рынок Пруссия не хочет. Если ваш сейм не одумается, то и у вас начну закрывать заводы, как тридцать лет назад в Корси. И что такое теперь Корсь? Жалкое зрелище! Я туда ездил, смотрел порты. Хотите, чтобы Великая Полония разделила ее судьбу? Рубин, сделай и скинь Изумруду коммерческое предложение.

- Вы странные вещи говорите.

- Всякое государство сперва разрастается, потом съеживается, потом опять разрастается. Для Великой Полонии настала пора съежиться – и не говорите потом, что вас не предупреждали.

Яна немного испугала прямая и уверенная речь собеседника.

- Не хотите ли вы сказать, что Русь отнимет у нас восточные воеводства?

- И отнимать не придется. Поэтому я сейчас предлагаю сотрудничество. Время перемен наступает, пан Збарски. Тому, кто первый это поймет, Божья помощь обеспечена.

Ян подумал: эпоха религиозных войн давно миновала, и что теперь объединяет полонские воеводства, кроме католической веры? Это были крамольные мысли. И он их тут же прогнал.

- Еще неизвестно, что будет. Сейчас Великая Полония опережает Русь по техническому развитию, - сказал он. – Думаю, что вы отстали основательно.

- Скажите спасибо папе Римскому, который сумел заставить вас работать на него. Новгород выбрал другой путь. Мы были дикой окраиной цивилизованного мира. Но сейчас Русь независима, а Великая Полония? Она полностью зависит от решений Европейской конфедерации. Захочет конфедерация вам помогать – хорошо, не захочет – с ней не поспоришь. Вот как вам, панове, аукнулось решение князя Владимира. У вас еще будут большие проблемы с левобережьем Днепра – и ваша конфедерация поможет только разговорами. А сами вы не справитесь – и не получить бы вам там вторую Корсь.

Ответить было нечего – даже в простейшем вопросе возвращения девушек из Курсы Великая Полония оказалась бессильна.

- Так что изучите на досуге коммерческое предложение, - сказал Сергий Костомаров.

Ян кивнул.

Сидеть ему надоело, он подошел к окошку и увидел дивную картину.

Костомаров шел через парк, окружающий епископскую резиденцию, к взлетно-посадочной полосе на самом берегу Волхова. Там механики готовили к полету небольшой двухместный самолет. Такой самолет был давней мечтой Яна, он порой требовал от Изумруда обзоров новых моделей. Но такой еще не встречал.

- Любуетесь? – спросил, подойдя, владыка Афанасий. – Это «Кайра». Ее придумали для новокемских транспортов, которые ходят по Северному пути. А Сергий прилетел сюда, чтобы испытать. Да и похвастаться.

Теперь Ян понял – на новом знакомом была дорогая летная куртка.

- Я не знал, что у Руси есть свои двухместные самолеты, - сказал он.

- У нас много любопытного есть. Жили, затянув пояса, то есть – собирали камни. Теперь же настало время их разбрасывать. Я распорядился найти и привезти священников, бывавших в Корси. Надо же как-то выручать ваших девочек.

Первым явился молодой плечистый отец Димитрий. За ним пришли и другие.

Владыка Афанасий коротко описал скверную ситуацию.

- Кто-то должен туда поехать и призвать к порядку негодных пастырей. Они формально подчиняются патриарху Новгородскому и Тверскому. А фактически – об этом забыли. Интересно, отцы, что я узнаю об этом только сейчас и от постороннего человека. Что скажете? – строго спросил он.

Ситуацию наскоро обсудили.

- Я знаю куронский язык, - сказал отец Димитрий. – Я там два года служил. Мне, значит, и ехать туда.

- Отправишься сегодня же. Благословляю тебе применить все меры, какие сочтешь нужным.

Отец Димитрий подошел под епископское благословение.

Ян и молодой священник чудом успели на ревельский рейс. В Ревеле Ян сговорился в порту, чтобы катамаран отогнали в Саку, потом путешественники частным самолетиком «Линд» добрались до Виндавы. Там иерея встретили настоятель и два инока местного византийского монастыря, они же обеспечили современный транспорт до Саки – небольшой и шустрый вездеход, поскольку дороги в Курсе годились только для телег и вездеходов, зимой – для саней. Повел вездеход мальчик, племянник настоятеля.

Проехали Саку, свернули влево – и увидели холм, на котором догорало здание. Вокруг приплясывали куроны – мужчины и женщины, старики и дети.

- Что это было? – обеспокоенно спросил отец Димитрий. – Горит, а не тушат…

- Это ливская школа горит. Подожгли все-таки, - ответил Ян. – Не удивлюсь, если в огне погибли ливы.

- Неужели никто из пастырей не мог их удержать?

- Они ведь тоже куроны. Считают, что в Курсе должен быть только один язык.

- Посажу на хлеб и воду.

Ян кивнул.

Теперь нужно было отыскать Казика, Марчелло и Сирканта. Ян так и сказал отцу Димитрию.

- Сами прибегут! – был ответ.

Компаньона отца Димитрия звали Яхонт. Иерей попросил карту местности – и на экране появилась карта, сперва удивившая Яна: там были показаны все церкви Курсы. Но он сразу сообразил, что у отца Димитрия иной и быть не могло.

- Сюда, - сказал иерей. – Эта – ближе всего. Алеша, понял?

- Сейчас…

Мальчик ввел данные в навигатор, и вездеход резво поскакал по ухабам.

Церковь оказалась старая, построенная чуть ли не двести лет назад. Примерно тогда же ее красили в последний раз. Поблизости не было ни души.

- Ага, - сказал отец Димитрий. – Тебя-то там и нужно!

Он имел в виду колокольню. Ее дверь была заперта, но выбить оказалось нетрудно. Отец Димитрий достал из сумки облачение – роскошное, из голубой парчи, сияющее на солнце, - надел его и полез наверх, Яна позвал с собой.

- Вот сейчас ударю набат, живо сбегутся!

Полнозвучный и грозный звон поплыл над лесом. Дорогая парча так сияла на солнце, что блеск ослеплял.

- Они примут вас за архангела, - усмехнулся Ян.

- Очень хорошо.

- Бей теперь ты, - сказал отец Димитрий. – Потом – я. Им издалека бежать. И они должны как следует испугаться.

Окрестные куроны собрались примерно за час, многие прискакали верхом. Они обступили церковь и колокольню, кричали снизу, и наконец отец Димитрий решил, что звона с них довольно. Он спустился вниз и взошел на паперть.

Вид у него был предельно грозный.

- Ну что, узнали? – зычно и сурово спросил он. – Вижу, что узнали пастыря! Я из самого Новгорода приехал, чтобы вас вразумить! И вразумление будет страшным!

Изумруд тихонько переводил Яну эту речь. Ян же разглядывал толпу смущенных куронов – и вдруг увидел среди них Сирканта.

- Ах ты поганец… - прошептал Ян. – Куда ж ты Казика с Марчелло подевал?

Отец Димитрий потребовал к себе стариков. И, пока они выбирались из толпы, Ян успел указать иерею на Сирканта. Тот кивнул.

- И ты, Андрис Сиркант, ступай сюда! Да, да, я тебе говорю! Отвечай прямо – где те двое, что были с тобой? Ну?!. Не то прокляну!

- У Екаба в сарае… - чуть слышно отвечал Сиркант.

- Продал?

- Да…

- Они недолго в сарае просидят, - сказал Ян. – Не те люди.

- Слушайте все! Я сейчас буду служить молебен. К концу молебна чтобы те полонские девушки, которых вы разобрали по хуторам, все были здесь! Я понятно говорю? А если не вернете девушек, ваши священники будут запрещены в служении! Венчать и крестить поедете в Плесков! Как будете добираться – не моя забота! А сколько стоит дорога туда и обратно – знаете?

- Господи, конец двадцать первого века на дворе… - пробормотал потрясенный Ян.

Грозная речь иерея не столько впечатлила, сколько напугала прихожан. Несколько человек, слушавших отца Димитрия, не сходя с коней, поскакали прочь.

- В церковь! – приказал он. – И привести мне вашего приходского священника! Отец Марк будет мне сослужить!

Ошарашенная таким натиском паства побрела к церковным дверям.

Ян и отец Димитрий отошли в сторону, чтобы пропустить людей и потихоньку включили компаньонов.

- Кто бы мог подумать, что куроны – такие религиозные… - Ян был в полном недоумении.

- Не религиозные они. А просто их легко напугать, - объяснил отец Димитрий. – Надо только знать болевые точки. Прислушайтесь, о чем они шепчутся. Они считают, во сколько обойдется дорога до Плескова и обратно. Были бы они истинно верующие – не вообразили бы себя рабовладельцами, а отправили девушек в Виндаву, пусть там разбираются. Вот сейчас родители девушек осаждают полонское министерство иностранных дел, прорываются с боями в администрацию Европейской конфедерации, может, даже записываются на прием к папе Римскому. А всего-то надо было прикрикнуть погромче. Я их знаю, у них в головах все очень просто устроено. Пока они были в составе Большой Суоми – научились рассуждать, как образованные люди. А как вырвались на свободу – так за два поколения и одичали. Кто громче рявкнет – того и надо слушаться.

- Неужели они такими были всегда?

- Насколько знаю, нет. Когда Курса только-только стала самостоятельным государством, они, наверно, очень этим гордились – воевали, свою независимость отстояли. Но потом государство, как бы сказать… Они – рыбаки, они – хуторяне, они плохо понимали, зачем им нужны города. Их забрала Большая Суоми, они жили, как у Христа за пазухой, все их проблемы решали в Гельсингфорсе. Финны им заводы и фабрики построили, институты открыли. Теперь вот они в Суомийском Союзе… Курсы на самом деле нет, есть территория, где говорят на куронском языке. Лучше бы эти люди никогда не имели своего государства – независимость им на пользу не пошла. Лучше бы они были провинцией Игаунии или достались крестоносцам – тогда бы сейчас входили как три-четыре воеводства в Великую Полонию. Ну, вроде бы все вошли. А отца Марка еще нет. Алеша, поезжай-ка вон по той дорожке ему навстречу. А ты что тут торчишь?

Это относилось к Сирканту.

Полукурон-полуполяк стоял возле паперти, опустив голову. Вдруг он опрометью кинулся прочь, и неудивительно – к церкви бежали Казик и Марчелло.

- Я же говорил, что с ними ничего не случится! – обрадовался Ян. – Вот этот добрый человек так вразумил наших куронов, что им надолго хватит.

Подумал и добавил:

- Недели, может, на две…

- Я тут на месяц останусь, - сказал отец Димитрий. – Отца Марка тоже вразумлять придется.

- Что же будет с ливами? – спросил Казик, а Берилл перевел на русский.

- Я заставлю моих бедных дикарей восстановить школу. Больше тут ничего поделать не смогу. И ливы упрямы, и куроны упрямы.

- Так что же, будут и дальше воевать?

- Ливам это в конце концов надоест, большинство ливов переберется в Игаунию, останутся самые упорные, засядут в лесах, начнут жечь куронские хутора. И ничем тут не поможешь. Вся Европа с ее законодательством бессильна против этих людей. Я думаю, на них просто махнули рукой.

- Похоже на то.

- Я пойду к этим несчастным. Займу их нравоучениями, пока не прибудет отец Марк.

Раздался стук копыт. К церкви мчался всадник, за спиной у него на конском крупе сидела девушка в драной холщовой юбке поверх штанов из мореходной экипировки.

- Как звать паненку? – спросил Ян.

- Кшися.

- Изумруд, пометь – Кшися вернулась.

Девушка соскользнула с лошади прямо в объятия Яну и расплакалась.

- Били? – спросил Ян.

- Да…

Часа через три все восемь девушек стояли возле церкви – потрепанные, измученные. Анна вцепилась в отцовское плечо мертвой хваткой и клялась, что больше – никаких аутентичных похождений. Отец Димитрий и отец Марк, распустив прихожан после молебна, тихо спорили в сторонке, причем молодой иерей нападал, а старый защищался.

- Ну, панове, теперь – к катамарану, - сказал Ян.

- А наш курон недоделанный? – спросил Марчелло.

- А ну его. Пусть тут коровам хвосты крутит и козлов доит. Попрощаемся с отцом Димитрием и пойдем. Мы-то утром будем уже на Готланде, а ему тут оставаться.

- Где он? Куда подевался?

- А хоть бы его черти унесли! Казик, Марчелло, о нем беспокоиться не надо. Может, ливы его изловят и поколотят. Ему бы это на пользу пошло.

Ян оказался пророком.

Сиркант на молебен не пошел, а постоял немного возле церкви, спрятавшись за колокольней, и поспешно отправился в подходящие кусты – клозета поблизости не было. Но местные ливы тоже пришли на колокольный звон. Они издали слушали громкую речь иерея, кое-что поняли – значит, есть и на куронов управа! В Сирканте они опознали вредителя, который поджигал школу. Так что, когда он уже на берегу догнал Яна с девушками, Казиком и Марчелло, вид у него был жалкий – глаз подбит, правая нога повреждена, при каждом шаге – гримаса боли, и, как потом выяснилось, сломано два ребра. В довершение несчастий ливы сняли с него новенькие пластиковые чоботы, а ходить босиком он давно отвык.

- Панове, не покидайте меня, панове! – взмолился он по-польски.

- Ступай к куронам! – был ответ.

Однако на катамаран его все же пустили.

Анне и девушкам, разместив их на судне, Марчелло (как оказалось, очень галантный кавалер) обещал, что на Готланде первым делом они получат горячий душ и по целому флакону душистого мыла от него лично. Ян держал Анну за руку и обещал, что дома она получит от матери знатный нагоняй.

Сиркант молчал – да с ним никто и не стал бы разговаривать.

Уже на Готланде Сиркант малость пришел в себя, активизировал Лазурита, связался с институтом аграрных технологий и говорил совсем связно, без акцента, интересовался ходом экспериментов.

Казик и Марчелло слушали его грамотную польскую речь и вздыхали.

- Вот ведь человек человеком, - сказал Казик. – А, не приведи Бог, опять окажется в Курсе, так за три дня одичает. Что за страна такая загадочная?

- Память предков, будь она неладна, - ответил Марчелло. – Я посмотрел в информатории – так там и про куронские песни, и про куронские шляпы, и про куронские вышивки, почитаешь – иззавидуешься, побежишь просить в Курсе политического убежища.

- Не все то лебедь, что из воды торчит, - глубокомысленно заметил Марчелло. И оба сели сочинять отчет для руководства «Фандора».

Рига

2020