Башня

Я разглядывал свою руку ― глубокий порез на предплечье кровоточил: тонкая струйка крови прокладывала кривую дорожку по грязной коже. И хоть прекрасно понимал, что пора принять меры, пока не началось воспаление, по-прежнему продолжал бесстрастно смотреть ― не было ни сил, ни желания действовать. Если сплю, то какая разница ― истеку кровью или нет? Во сне раны заживают сами по себе ― тут же всё понарошку, если, конечно, это сон…

С трудом приподнял вторую, не менее испачканную руку, и попытался рассмотреть её слезящимися глазами. Не глаза ― щёлки, веки словно облепила короста. Боже, как же хочется их почесать… Вся одежда в земле и тёмных разводах ― я что, как в детстве купался в луже? Кисть припухла и посинела, такое трудно не заметить даже под потёками грязи, но боли почему-то не было. Или просто потерял чувствительность… Нет, как же тогда нестерпимо зудящие глаза? Да какая к чёрту разница…

Крепко зажмурился, закрыв ладонями уши, чтобы ничего не видеть и не слышать. Впрочем, здесь и так было неестественно тихо ― отлично, кажется, ещё и оглох…

Внезапно громкое жужжание взорвало тишину, а заодно и голову. Испуганно распахнул глаза ― огромная чёрно-зелёная муха мелькнула перед лицом, ударив в лоб, и скрылась. Мир сразу же наполнился звуками, болью и моими криками… Одну руку словно жгло огнём, кровавый ручеёк на другой вызвал неукротимую панику. Я рванулся в попытке встать, ударившись головой о невидимый потолок и… проснулся.

Больничная палата, где, кроме меня, находились ещё трое бедолаг. Серые стены, такие же физиономии пациентов и витавшая в воздухе неповторимая смесь ароматов лекарств и средств дезинфекции. Кисть правой руки была полностью забинтована, на левой ― пластырь закрывал большую часть предплечья, голову стискивала тугая повязка.

― Сон-то в руку, ― ухмыльнулся, осторожно сев в кровати. Голова не кружилась, хоть и болела. С ногами, кажется, тоже всё было в порядке, поэтому, закусив губу, потихоньку встал. Каждое движение давалось с огромным трудом, ноги подкашивались от слабости, змейки холодного пота вились по спине, да и желудок скрутило. Интересно, сколько же я не ел? От этой мысли нестерпимо захотелось пить, но, осмотревшись вокруг и так и не найдя в палате ни раковины, ни кулера, по стеночке, побрёл к двери.

В коридоре царило оживление ― пациенты в больничных халатах, медленно шаркая, проходили мимо, а вот медперсонала совсем не было видно.

― У них сегодня выходной, что ли, причём, сразу у всех, или тебя, друг, занесло в клинику нового типа ― «исцели себя сам»? ― губы скривились в невесёлой усмешке…

Никто не обращал на меня внимания. Я подошёл к небольшому окну ― туман за стеклом полностью закрывал обзор, у другого проёма вид был не лучше. Какая тоска… В голову пришла шальная мысль, и, недолго думая, потянул створки на себя.

Окно легко распахнулось, как будто и не было заперто. Высунув голову, я окунулся в белый плотный туман. Втянул пересохшими от жажды губами ледяной воздух и чуть не задохнулся ― ах, если бы туман можно было пить… Влажно и холодно, как в облаке. Боже, на какой же мы высоте? Да это полный бред ― кто станет строить больницу за облаками…

Чьи–то руки бесцеремонно оттащили меня от окна, и оно захлопнулось само собой. Оглянулся, но вокруг уже никого не было ― похоже, пациенты разбрелись по палатам.

― Какое странное место…

Сколько ни напрягался, так и не смог вспомнить, как меня сюда занесло ― да и спросить было не у кого. Пришлось действовать самому ― всё обойти и осмотреться: пол, выложенный светлой плиткой, такого же цвета стены без узоров и надписей. В коридоре ― ни мебели, ни табличек на дверях, никаких указателей, окна ― с одной стороны, двери палат ― с другой. Небольшие светящиеся шары, покачиваясь, как на волнах, медленно плавали под высоким потолком…

Коридор привел к «моей» палате через несколько минут. Отметить её было легко ― просто оставил один тапок у двери. Повторил попытку, уже заранее зная результат: хожу по кругу, как ослик на верёвочке. Похоже, я в очень высокой башне. Невероятно…

Заходить в палату не хотелось, поэтому встал, прислонившись к стене, чтобы обдумать ситуацию. Что это ― больница или тюрьма? Как сюда попадают, где находится лифт? Должны же здесь быть вход и выход, а значит, надо просто их найти. Наверное, не все двери ведут в палаты, придётся проверить и поговорить с пациентами этого места ― может, хоть они что-то знают. Что ж, план намечен, оставалось только его выполнить…

И в этот момент меня скрутила сильнейшая боль. Она пронзила всё тело, словно удар тока: ноги подкосились, швырнув на колени. Кажется, я кричал… Кто-то подхватил безвольно повисшего «пациента» под мышки, потащив прочь из коридора, так что очнулся уже на кровати.

Боль прошла так же внезапно, как и началась. Я с трудом открыл глаза ― размытый слезами мир постепенно принимал привычные очертания: опять та же палата, или похожая на неёкак близнец. Освещение слегка приглушено, тишина как на заброшенном кладбище. Какие-то люди лежали на кроватях, и было непонятно ― спали они или только притворялись. Проверять, честно говоря, почему-то не хотелось…

Я уже догадался, как в этом заведении поддерживается порядок, недаром все обитатели разом покинули коридор, стоило мне открыть окно. Видно, они это тоже проходили. Что же это за паршивое место, где людей дрессируют током как лабораторных крыс?

Вот ещё что: воды я так и не нашёл, да и кормить нас, кажется, никто не собирался, а голод и жажда тем временем становились всё сильнее. Медленно перевёл взгляд на руку, обнаружив присосавшуюся к вене капельницу. Что же со мной делают? Желудок вдруг успокоился, и резко потянуло в сон. Освещение плавно изменилось, словно в палате внезапно наступили сумерки. Последнее, о чём успел подумать:

― Надо бежать отсюда, к чёртовой матери, и как можно…

Сон был прекрасен. Лето, июль… Я брёл по старой лесной дороге, ноги по щиколотку утопали в горячем песке. Воздух был напоён запахами лесных трав и цветов, огромные сосны лохматыми кронами защищали от полуденного солнца. Я был счастлив, улыбаясь и вдыхая этот сладкий ароматный нектар. Она шла рядом ― невысокая, скорее симпатичная, чем красивая, вьющиеся волосы цвета шоколада, вздёрнутый носик, ямочки на щеках, а глаза… от них невозможно было оторваться. Как же её звали? Не помню. Девушка что-то говорила, но голоса не было слышно: её губы шевелились, она смеялась, забавно размахивая руками.

Наклонился и, сорвав несколько синих, как её глаза, цветов, протянул ей. Вероника, так, кажется, они назывались.

― Ну, конечно же, Вероника… вспомнил, вспомнил!

В это мгновение огромная муха с жужжанием снова ударила меня в лоб, и я проснулся. Потерев рукой место столкновения с назойливым насекомым, обнаружил, что повязка с головы исчезла. Похоже, «пациента» лечили во сне ― правая рука всё ещё была забинтована, но совсем не болела, на левой от раны не осталось и следа.

― Спасибо, конечно, но меня это не удержит...

Осмотрелся по сторонам: судя по освещению, наступил день. В палате никого не было, значит, и можно выйти, начав претворять в жизнь задуманный план. Выскользнув в коридор, я направился к ближайшей двери, но за ней, как, впрочем, и за всеми остальными, находились точно такие же палаты без окон.

Расстроенный, вернулся назад. Какой-то замкнутый круг ― ни входа, ни выхода… На всякий случай прощупал стены в поиске потайных кнопок или отодвигающихся панелей, на это ушло не так уж много времени ― и снова ничего. Во всех смыслах ― безвыходное положение…

― Ладно, можно попробовать поговорить со здешними обитателями. Ну, кто там у нас первый на очереди?

Глупая шутка, конечно, но надо было себя хоть как-то подбодрить. Навстречу мне двигался старик такого отвратительного вида, что я только сглотнул и поскорее прошёл мимо.

Затем ― скрюченная старушка с озлобленным лицом, что-то шамкавшая беззубым ртом, по её острому подбородку текла слюна ― возможно, ядовитая ― это я, конечно, загнул. Разговаривать с подобным «чудом природы» было откровенно страшно. За ней последовал худой и бледный мужчина бандитского вида, с головы до ног расписанный наколками и шрамами. И так далее ― просто бесплатное шоу уродов…

― Да что такое? Ау, нормальные люди, где вы?

Я похолодел от внезапной мысли: может быть, нормальных-то здесь и нет, вдруг это психушка для особо опасных, и я среди них, или… один из них?

Если догадка верна, становилось понятно, почему это место изолировано от мира. Только какое отношение я имею к этому кошмару? Вот бы сейчас взглянуть на себя в зеркало ― неужели, моё лицо похоже на эти образины? И хотя не помнил себя прежнего, так хотелось верить, что раньше я был нормальным человеком.

― Почему же тебя, парень, посадили в зверинец, за что? Память, вернись…

Извечный русский вопрос:

― Что делать? ― коснулся теперь и меня. Конечно, оставаться в этом подозрительном месте не хотелось, но как отсюда выбраться, если нет выхода?

В размышлениях брёл по коридору, грустно опустив голову. Люди проходили мимо, и никто из них ни разу меня не коснулся. Казалось, они обтекают тело, как волны камень, и вдруг я почувствовал осторожное прикосновение к плечу. Вздрогнув от неожиданности, резко обернулся.

Передо мной стояла… или стоял некто, чей пол навскидку определить было трудно: закутанное в больничный халат высокое, худое существо с коротким ёжиком светлых волос, тонкими руками и ногами. На бледном, почти бескровном лице выделялись большие ярко-синие глаза.

― Нежные и печальные одновременно, такие же, как у Вероники, ― почему-то подумалось мне. А когда оно заговорило тихим мелодичным голосом, не осталось сомнений, что это девушка, причём, очень молодая.

Она что-то сказала, я весь обратился в слух, но так ничего и не понял. Блондинка повторила свою безуспешную попытку.

― Наконец, встретил нормального человека, и тот оказался иностранцем, вернее, иностранкой… Я неплохо владею тремя языками ― вот, кажется, и память возвращается ― но этого точно не знаю. По мелодичности он похож на итальянский, может быть, какой-то диалект?

Развёл руками, качая головой и надеясь, что она догадается.

Девушка замолчала. Так мы и стояли, глядя друг на друга. Странно, но ощущения неловкости между нами не было. Я понимал, что надо представиться, вот только вспомнить собственное имя, хоть убей, не мог. Видимо, незнакомка тоже подумала об этом.

― Ве-ро-ни-ка ― пропела она, приложив свою тоненькую лапку к груди. Это было так мило, но я чувствовал, что чужое имя далось ей нелегко. Почему-то захотелось назвать её «марсианкой» ― имя Вероника прочно ассоциировалось с образом девушки из сна, хотя и этой тростинке, совершенно на неё не похожей, оно тоже необъяснимым образом подходило. Может быть, всё дело в необычно ярком цвете глаз?

Додумать я не успел ― обитатели башни засуетились, быстро засеменив в сторону палат. Моя «марсианка» тоже исчезла. Наученный горьким опытом, бросился к своей двери, отмеченной уже двумя тапками. А какой, скажите, смысл ходить в одном ― нелепо, да и неудобно, босиком проще. Подобно спринтеру, домчался до кровати и, улегшись, устыдился своей трусости:

― Быстро же тебя, Лёха, выдрессировали… ― губы сами расплылись в улыбке. Теперь у меня было имя ― Алексей, Лёшка, в общем.

Решил ― полежу, подумаю, что делать дальше. При первой возможности надо бы найти «марсианку» и наладить с ней контакт, вот только как ― пока не знаю. Меня снова начало клонить в сон.

― Как же они это делают? ― веки уже слипались против воли, ― может, распыляют усыпляющий газ? Что ж, логично. Раз уж заставляют спать, пусть привидится Вероника…

Некоторые желания не должны сбываться. Я снова очутился в сосновом бору: всё также светило солнце, прохладный мох ласкал уставшие ступни, но что-то вокруг неумолимо изменилось. Вероника… Непривычно бледная, она лежала у корней упавшего дерева, перегородившего корявым стволом песчаную дорогу. Румянец исчез с её измученного лица, волосы намокли и спутались, расцарапанные ноги были засыпаны комьями земли, маленькая рука пыталась зажать рану на боку, пока посеревшие губы шептали:

― Помоги, Лёша, не оставляй здесь…

А я застыл, не в силах отвести взгляд от кровавого пятна, быстро растущего на пёстром платье. Ужас помутил мой разум, и вместо того, чтобы броситься к ней, с криком:

― Сейчас… Сейчас вернусь, потерпи, Ника… ― помчался не в сторону дороги, а прямиком в чащу леса…

Ветви с ненавистью хлестали по щекам, оставляя на коже багровые полосы:

― Остановись, жалкий трус! Вернись и помоги ей… ― но я слышал только свой отчаянный шёпот:

― Если позову людей, они во всём обвинят меня… Кто поверит, что крепкое дерево ни с того ни с сего внезапно рухнуло, и острый сук проткнул тело, как иголка бумагу. Мы же с ней постоянно ссорились, все решат, что я нарочно толкнул…

Нога подвернулась, и, потеряв равновесие, я полетел на дно небольшого, усыпанного камнями и сучьями оврага. Последнее, что запомнил ― столб яркого света и удар в лоб большой сине-зелёной мухи, разбудившей от странного сна…

Глаза открылись, и я резко сел на кровати: всё кружилось, так и норовя сбросить тело на пол. Пришлось переждать эту свистопляску и уже потом медленно, держась за пытающуюся ускользнуть стену, брести к двери. Сейчас хотелось только одного ― скорее бежать отсюда, куда угодно, как тогда в лесу… Сволочь, трус, подонок…

Распахнув дверь, почти вывалился в коридор. Там было пусто, если не считать «марсианки» в сером больничном халате. Кажется, она поджидала меня, и теперь в её удивительных глазах не было любопытства, только горечь и разочарование. Я вдруг понял ― она всё знает…

Размазав ладонью слёзы по лицу, в бешенстве заорал на неё:

― Что? Такой я тебе не нравлюсь, да, Вероника? Конечно, настоящий мерзавец… Кажется, тут, среди скотов и уродов, мне самое место. Я виноват, виноват… Признаю, бес попутал! Только как теперь это исправить? Всё бы отдал, чтобы вернуться к ней… Не молчи, прошу, ударь, Ника…

Она неожиданно протянула свою почти прозрачную руку, нежно погладив по щеке, и тихо пропела по-прежнему непонятные слова. На мгновение от этого стало чуть-чуть легче, и, прижав её худенькое тело к себе, я уткнулся в светлый, короткий ёжик волос, повторяя снова и снова:

― Что мне делать, Вероника, как теперь жить с этой болью?

Я слышал, как быстро-быстро бьётся её сердце, и, почувствовав ответные объятия тонких рук, прижался губами к холодному лбу «марсианки». Что-то неприятно кольнуло кожу, в боку сразу стало горячо и мокро. Оттолкнув меня, девушка с восторгом наблюдала, как алый ручеёк крови стекает на больничный халат,падая на пол крупными каплями.

Не понимая, что происходит, я зачарованно смотрел в её синие, совершенно безумные глаза. Губы лже-Вероники шевелились, продолжая что-то мелодично напевать, зажатая в руке длинная заострённая щепка выпала из изящных пальцев, покатившись к моим ногам, а «марсианка», захохотав, быстро скрылась за одной из дверей.

Я сполз по стене, впервые почувствовав, что пол в башне тёплый, в отличие от сотрясающегося в ознобе тела.

― А что ты хотел, Лёшка, ― шептал себе, зажимая рану в безуспешной попытке остановить кровотечение, ― это же больница или тюрьма для психов и преступников. И «марсианка», и ты, придурок, заслужили в ней своё место, так что прими наказание за трусость. Всё равно долго бы здесь не протянул ― сиганул в окошко, а падать отсюда долго и страшно…

Я сглотнул, удивившись, что во рту так солоно.

― Кто же построил тебя, чудо-башня? Китайские инженеры или арабские шейхи? Вряд ли, скорее уж, чёртовы пришельцы ― эти заразы везде лезут со своими экспериментами, ― ворчал, чувствуя, как слабеющее сознание уплывает по яркому, пульсирующему тоннелю…

В этот момент перед лицом промчалось уже знакомое, настырное чёрно-зелёное насекомое, и меня послушно развернуло вслед за ним. Последовавшие за этим жужжание и удар в лоб были вполне предсказуемы, и я покорно разлепил веки…

Надо мной склонилось румяное лицо Вероники, её испуганные синие глаза наполнились слезами, пока маленькая ручка усердно била по щекам:

― Лёша, да очнись же, не пугай так! Подумаешь, споткнулась о корягу, да и сучок просто оцарапал кожу. Ну, порвалось платье, такая ерунда… А ты сразу в обморок, дурачок, приходи в себя скорее, не оставляй меня здесь, Лёша…

Я хлопал ресницами и улыбался как болван, отрывая её ладонь от горевших щёк и целуя дрожащие пальцы любимой:

― Может, хватит бить, Вероника, а? Я, конечно, заслужил, но, умоляю, пощади, а то дома засмеют…

Мы сидели на песчаной дороге и целовались, а потом, обнявшись, побрели домой. Синеглазка положила голову на моё плечо, обняв за талию и счастливо смеясь над глупыми шутками, которыми я сыпал как заправский комик. Ещё бы, после того, что недавно пришлось пережить в этом ужасном сне, от радости хотелось расцеловать весь мир ― ведь на самом деле ничего не случилось, и, главное, она была жива…

Внезапно Вероника остановилась, и её большие глаза испуганно округлились:

― Лёша, ты же всё самое интересное пропустил. Как раз в тот момент, как я налетела на упавшее дерево, а ты вдруг свалился у ног… только обещай, что не будешь смеяться. Даёшь слово, а то не скажу? Ладно, ладно… Сначала небо словно накрыла большая туча, а потом ударил такой яркий свет, будто включили сразу сто прожекторов. Я даже зажмурилась, думала, ослепну… А когда открыла глаза ― всё было как раньше, только ты лежал бледный, словно смерть, одежда ― вся в крови… Вот тогда и психанула, прости. Очень больно?

Я замер, посмотрев на засохшую кровь, пропитавшую когда-то белую футболку. Осторожно приподнял её край и, увидев уже заживший крошечный шрам на боку, ещё крепче прижал к себе любимую девушку. Сердце вздрагивало, пропуская удары, но, кое-как собравшись с силами, беззаботно сказал:

― Обещаю ― никогда не буду смеяться над этим, потому что верю своей Синеглазке. Только ты больше никому не рассказывай, пусть это будет нашим секретом, ладно?

Она вдруг серьёзно посмотрела на меня и, погрустнев, кивнула, как будто ждала совсем других слов. Её прекрасные губы дрогнули в печальной усмешке, и на какой-то миг показалось, что она всё знает, совсем как «марсианка» в том страшном месте.

Слишком поспешно прогнал эту мысль, первое время отчаянно пытаясь забыть случившееся и, как прежде, стать счастливым с Вероникой. Но это оказалось совсем непросто. И хоть она ни разу не вспомнила о той неудачной прогулке в лес, что-то между нами изменилось. Во всяком случае, я так и не смог себя простить, а мысль о том, что она знает о моей трусости, чуть не превратила нормального парня в параноика. Неудивительно, что вскоре мы расстались…

Итак, жизнь продолжалась, но время от времени меня так и тянуло всмотреться в небо. Вот и сегодня, как обычно по вечерам, в одиночестве раскуривая на балконе сигарету, представлял, что вот за этим облаком…

Это была отнюдь не глупая попытка увидеть фантастическую башню, пронзающую облака. Нет, я не настолько наивен, теперь в голову всё чаще приходила на первый взгляд дикая мысль ― а что если Лёшка, бывший десантник и хороший парень, на самом деле не совершал постыдного поступка, став случайной жертвой проводимого над людьми эксперимента в их лаборатории? Раньше бы сам с удовольствием посмеялся над подобными фантазиями, но теперь…

Эта мысль бесила, сводя с ума. Больше всего в жизни я не переносил чувства собственной беспомощности. Медленно раздавил в ладони горящий окурок, и, не чувствуя боли, швырнул его вниз. Ветер разметал в воздухе обрывки бумаги и пепел, а я провожал их взглядом, упрямо сжимая кулаки:

― Вот так же легко они разрушили моё счастье, лишь потому, что сильнее, и мы для них ― просто подопытный материал, пешки, не способные дать сдачи... Но это пока. Придёт и наше время…