Башня

Он очнулся в полной тишине. Холодный, отполированный до зеркального блеска камень под спиной, стены, уходящие в зияющую бездну внизу и в ослепительный свет наверху. Позади — огромная, темная дверь, от которой веяло запахом влажной земли и полного забвения. Впереди — бесконечная лестница из молочно-белого мрамора, ступени которой манили его, словно сгустки застывшего сияния. Память была пуста, и лишь инстинкт гнал его прочь от темной арки — вверх, навстречу свету.

Сделав первый шаг, он почувствовал, как камень под ногой отдает едва уловимую вибрацию, словно башня была живым существом. Подъем между уровнями был странным путешествием; воздух гудел низкой, пронизывающей нотой, а в перламутровых переливах стен ему мерещились тени прежних путников.

Первый пролет оказался недолгим, и вскоре его преградила дверь. Она возникла из самого воздуха, сотканная из вихрей невидимой энергии. По ее поверхности метались огненные руны, в которых была заключена какая-то космическая сила, заставляя их меняться в такт его дыхания, пока в один момент они не преобразовались в понятные для него слова, вспыхнувшие яростным золотом: ПОРЫВ.

Дверь растворилась, и он вошел в пространство, где сталкивались и переплетались потоки первозданной силы. В центре этого хаоса парил, постоянно меняя форму, клубящийся сгусток, внутри которого угадывались очертания рогов, сотканных из чистого импульса.

— Я — Импульс, Рывок, Начало всех начал, — прозвучало в самой его сути. — Скажи, что движет тобой вверх, если внизу ты не оставил ничего?

Он стоял на краю невидимой пропасти, чувствуя, как энергия норовит разорвать его.

— Страх, — прошептал он. — Страх той двери.

— Слабый импульс. Но даже слабая искра рождает звезду. Иди.

Он двинулся дальше, и вскоре его путь преградила вторая дверь, тяжелая и незыблемая, словно высеченная из цельной скальной породы. Мерцающие знаки на ее поверхности перетекали, как жидкий камень, обретая твердость и складываясь в слово, которое он почувствовал кожей: ОСНОВАНИЕ.

За ней его ждал зал, где сам воздух был густым и тягучим. В центре, неотличимый от скального основания, стоял идол — сама концепция плотности и незыблемой силы.

— Я — Плоть мира. Для чего нужна мощь, если неведома цель? — прогремел он.

Давление стало физическим, вдавливая его в пол.

— Чтобы… не распасться, — с усилием выдавил он. — Чтобы сделать следующий шаг.

Идол медленно мигнул, и путь был открыт.

Следующая дверь возникла перед ним как мираж — две створки, сотканные из чистого света и густой тени. Они пульсировали, показывая ему сотни его отражений, пока те не слились в ясный и неумолимый вопрос: ВЫБОР.

За ними его ждал Зеркальный Лабиринт, где каждое его отражение кричало, шептало и умоляло, сбивая с толку.

— Мы — Дилемма. Что есть истина: картина перед глазами или эхо в памяти?

Хаос из образов рождал тошноту, но из нее же вырвался гнев.

— Истина в том, что я здесь! — крикнул он. — В том, что я чувствую сейчас!

Зеркала разлетелись, открывая дорогу.

Дальше его ждала дверь из темного, влажного дерева, с которого стекали капли, похожие на слезы. На ее поверхности проступали и таяли размытые лица, обрывки мелодий и забытые имена, пока они не сложились в шепчущее слово: ПАМЯТЬ.

За ней клубился туман, полный призрачных видений, а слышный сквозь шелест листьев голос был полон тоски.

— Я — Пристанище. Возможно ли возвести будущее на зыбком песке прошлого?

Холодные щупальца тумана тянули его вниз, в теплый ил забвения. Но он вспомнил чувство — острый холод и маленькую теплую руку в своей.

— Да, — сказал он, разрывая пелену. — Если этот песок — все, что у меня есть.

Туман отступил.

И снова лестница, и снова дверь. На сей раз она пылала, как жидкое солнце, и от нее исходил почти невыносимый жар. В его голове сам собой возник образ могучего льва, восседающего на вершине мира, а по поверхности двери, как расплавленное золото, растеклось гордое и властное слово: ВОЛЯ.

Он вошел в Сердце Солнца — в сферу чистого, золотого пламени, где на троне из спрессованного света восседала сама Воля.

— Я — Власть. Что ценнее: жизнь одной свечи или надежда для леса?

Жар плавил сознание, склоняя к великому, но безличному выбору.

— Свеча, — произнес он, и голос его обрел новую силу. — Ибо в ее свете — надежда для всего моего леса.

Пламя почтительно расступилось.

Следующая дверь была идеально гладкой, словно отшлифованной за века. По ее хрустальной поверхности бежали, словно капли ртути, сложные геометрические узоры, которые внезапно сложились в безупречно ясное слово: ПОРЯДОК. За ней царила абсолютная чистота. В центре неподвижно стояла женщина, лицо ее было спокойным и безразличным, а руки складывали в воздухе невидимый узор.

— Я — Гармония. Твое движение вносит диссонанс. Зачем ты идешь против установленного течения? — ее голос был шелестом страниц в древнем фолианте.

Он чувствовал, как его собственная воля начинает неметь, подстраиваясь под этот раздражающий идеал.

— Потому что течение, ведущее к гибели, не заслуживает названия «порядка», — ответил он, и каждое слово давалось ему с усилием.

Женщина медленно кивнула, и в безупречном пространстве зала появилась трещина — выход.

Далее его ждали Врата Равновесия. Они парили в воздухе, не касаясь пола. Одна створка сияла нежным светом, другая — поглощала все сияние вокруг. Между ними, на невидимой нити, качались чаши, а руны на створках пульсировали, пока не застыли в слове РАВНОВЕСИЕ. За ними его ждал мост над бездной, где понятия «свет» и «тьма» теряли смысл.

— Я — Мера. Ты рвешься к свету. Но что есть свет без тьмы? — раздался эхообразный голос.

— Уловка, — ответил он, не смотря вниз. — Я выбираю не между ними, а между движением и покоем. А тьма… я знаю, что такое настоящая тьма.

Мост перестал колебаться.

Следующая дверь была подобна воротам в подземное царство. Она была черной, обугленной, и с нее сыпалась пепельная пыль. Вдруг из самой тьмы за дверью метнулась тень — длинная, изогнутая, с смертоносным жалом на конце. Тень хвоста скорпиона проносилась туда-сюда, словно нащупывая цель, намереваясь стремительно атаковать. На двери, выжженные ядом, проступили слова: ПРЕОБРАЖЕНИЕ. За ней, в пещере, освещенной лишь багровым отсветом, стоял человек. Его лицо было скрыто в тенях, а за спиной шевелилась та самая тень-хвост, готовая в любой момент воплотиться и ужалить.

— Я — Боль, что очищает. Смерть, что рождает вновь, — его голос был свистом заточенного клинка. — Что ты оставишь здесь, чтобы подняться выше? Свой груз или часть своей сути?

Он чувствовал леденящий страх, обещающий небытие.

— Я оставлю кожуру, — выдохнул он, глядя в пустоту, где таилось жало. — Шкуру того, кем я был. Но кости и плоть я заберу с собой. Они — мои.

Тень отступила, свернувшись клубком.

Девятая дверь была окном в саму бесконечность. Он видел звезды, туманности, и на их фоне — летящую стрелу. В его сознании вспыхнуло ясное и неудержимое стремление, а перед глазами засияло слово: СТРЕМЛЕНИЕ. За ней простиралось звездное поле, и лучник на летящей комете кричал ему:

— Я — Вектор. Где конец твоего пути?

— Его нет! — крикнул он в ответ, и его голос потонул в космическом ветре. — Есть только направление!

Стрела унеслась ввысь, указывая дорогу.

Десятая дверь была слиянием башни и вечной мерзлоты. Ледяные руны на ее поверхности складывались в суровое и неумолимое слово: РЕАЛЬНОСТЬ. За ней, на краю пропасти, сидел Старейшина, вросший в камень, сам похожий на горный кряж.

— Я — Фундамент. Ты бежишь от иллюзий. Что надеешься найти наверху?

— Ответ, — сказал он, и слово прозвучало как вызов.

— А если наверху тебя жду лишь я и вечная беседа о сути вещей? Если ответа нет?

— Тогда мой ответ — вернуться к той двери, что внизу, и вышибить ее.

Старейшина не ответил. Он просто продолжил быть, немым укором и вечным вопросом.

Последняя дверь перед вершиной была водоворотом из темной материи и звездной пыли. В ее вращающихся потоках плавали две гигантские рыбы, связанные серебряной нитью, и их бесконечный танец складывался в печальное и манящее слово: КРУГОВОРОТ. Он шагнул в океан первоматерии, где сталкивались рождающиеся и умирающие галактики.

— Мы — Великий Круг. Что ты ищешь в финале?

— Выход, — сказал он, но уже без прежней уверенности.

— Выхода нет. Есть лишь танец. Присоединяйся. Обрети покой.

Музыка сфер обещала забвение, конец борьбе. И на миг ему захотелось этого.

— Нет, — выдохнул он, собрав всю свою волю. — Мой танец — это прорыв.

Рыбы расступились.

И он достиг вершины. Здесь не было ни дверей, ни стен — только небо, усыпанное чужими созвездиями, и бесконечная спираль башни, уходящая в зияющую бездну внизу. И вокруг шпиля, словно титаническая колонна, обвивался Дракон. Его чешуя была чернее космической пустоты и усыпана живыми звездами, а глаза — две медленно вращающиеся туманности, полные безмерной древности.

— Ты здесь, — голос Дракона был мягким, как шелест солнечного ветра, и неотвратимым, как ход времени. — Ты прошел все круги. Ты дал ответы, которые ждали от тебя. Теперь ты достиг. Что ты хочешь?

— Я хочу выхода! — крикнул он, и его голос пропал в космической гулкости.

— Выхода? — Дракон медленно повернул голову, и в его глазах-туманностях вспыхнули и погасли сверхновые. — Мир — это и есть башня, путник. Бесконечная и многоуровневая. Выход — это иллюзия, которую я охраняю от самих себя. Выхода нет. Есть только Понимание.

— Какое понимание?! — в отчаянии спросил он.

— Понимание того, что ты достиг конца. Тебе некуда больше идти. Останься. Займи место в вечном споре. Мы будем говорить. О природе реальности, которую ты прошел. О смысле вопросов, на которые ты ответил. О том, почему одни выбирают движение, а другие — покой. Ты заслужил эту привилегию — стать частью беседы, длящейся дольше, чем горы.

— Я не хочу беседы! Я хочу жить! Чувствовать!

— А разве это не жизнь? — в голосе Дракона впервые прозвучала легкая, почти человеческая грусть. — Познание без границ? Время без конца? Я предлагаю тебе вечность. Ту самую, о которой молятся боги. Здесь нет боли, нет потерь, нет того страха, что гнал тебя вверх.

— Но нет и радости! — воскликнул он, и в его памяти всплыл смех ребенка, которого он когда-то вел за руку по снежному перевалу. — Нет вкуса ветра и запаха дождя! Вы предлагаете мне стать идеей, тенью, вечным спорщиком в пустоте! Это не жизнь, это — утонченная пытка для души, что помнит, что такое тепло!

— Душа забудет. Боль утихнет. Останутся лишь чистые, отточенные смыслы.

— Нет! — крикнул он с такой силой, что звезды на чешуе Дракона на миг померкли. — Я не хочу ваших смыслов! Я выбираю миг! Я выбираю шанс, даже если за ним — небытие!

Он развернулся и побежал. Не вверх, а вниз, по бесконечной спирали, назад к той единственной, самой первой двери из черного дерева.

— Остановись! — голос Дракона гремел теперь без гнева, но с бесконечным, вселенским сожалением. — Ты разрушаешь гармонию! Ты отвергаешь дар! Ты губишь тот порядок, что ты сам и выстраивал своими ответами!

Знаки на дверях, мимо которых он мчался, вспыхивали, пытаясь преградить путь. Лев рычал стеной огня, Скорпион метал в спину ядовитые тени, Близнецы показывали тысячи ложных тупиков. Но он уже не боялся. Он бежал, как когда-то бежал к горному перевалу, чувствуя за спиной дыхание вечной зимы.

Он подбежал к массивной двери, вросшей в основание башни. Он уперся в нее плечом, ощутив под деревянной поверхностью пульсацию целой вселенной, которую он покидал.

— Я выбираю не свет и не тьму! — крикнул он в лицо всей Башне, всем ее призрачным обитателям. — Я выбираю шанс!

Он толкнул дверь изо всех сил, с тем самым отчаянным рывком, что когда-то помог ему взойти на пик. Раздался звук, подобный рождению новой звезды, — оглушительный тихий хлопок. Дверь распахнулась.

За ней не было комнаты. Не было мрака. Был лишь ослепительный, теплый, всепоглощающий свет. Ярче тысячи солнц, но не обжигающий, а ласковый, как первое утро мира. Он сделал шаг вперед, и его сознание, его память, его «я» — все это растворилось в этом сиянии, как капля в океане.

А потом… не было ничего. Лишь плавное, медленное возвращение. Ощущение невесомости. Абсолютный покой. И яркий-яркий свет, что проникал сквозь закрытые веки. Где-то в этом свете зарождалось новое дыхание, новая жизнь, готовящаяся к своему витку.