Башня Аэтернум :Перезапуск

Тишина.
Ни тела, ни воздуха. Только мысль: «Я умираю».

Потом — вспышка. Свет режет, будто нож по сетчатке. Белый, абсолютный, сжигающий саму идею тьмы.

[Добро пожаловать в Eldaria]

Слова не прозвучали. Они впечатались прямо в мозг, холодные и неоспоримые, как гравировка на камне. Воздуха всё ещё не было. Он рванулся крикнуть, но лёгкие не помнили, как это делается. Пустой, сжавшийся комок плоти в груди.

Горло свело судорогой. Он издал звук — не крик, не стон, а глухой, животный рык, рождённый не болью, а памятью о ней. Тело дёрнулось, выгибаясь дугой, будто заново учась существовать в границах собственной кожи.

Первый вдох — как нырок в ледяную воду. Обжигающий, разрывающий изнутри. Второй — рваный, судорожный. Он закашлялся, и каждый толчок отдавался гулким эхом в пустой голове.

Он рухнул на колени, упираясь ладонями в холодную, гладкую поверхность. Мир вокруг крошился нестабильной мозаикой: под пальцами — отполированный до блеска мрамор, в нескольких шагах — сочная, неестественно зелёная трава газона, а дальше — шум. Шум города, который он не знал, но каждый мускул помнил, как похожий шум затих, когда всё… кончилось.

Он дышал. Хрипел. Жил. И боялся пошевелиться. Вдруг это ощущение жизни — просто последнее эхо, затянувшаяся агония, ещё один обман.

Левый глаз тупо, настойчиво ныл. Давление изнутри, знакомое и чужое одновременно. Он зажмурился, и в темноте за веками всплыли образы.

Запах раскалённого металла.
Женский голос, отчаянно зовущий… кого?
Огонь.
И свет. Всепоглощающий свет.

Голос был реальным. Мягким, старческим, без угрозы. Макс резко открыл глаза. Перед ним стоял пожилой мужчина. Седые волосы, добрые морщины у глаз, простая, но чистая одежда. Он не приближался, держался на расстоянии, но в его взгляде читалось не любопытство, а сочувствие.

Макс молчал, не в силах выдавить ни слова. Он смотрел на старика, на людей, обтекавших их небольшую сцену, на огромную, уходящую в серое небо башню, видневшуюся вдалеке. Башня Aeternum. Он знал её название. Знал, что она — центр всего. И знал, что она его убила.

[Состояние нестабильно]
[Ошибка чтения памяти]

Системные строки вспыхнули и погасли, оставив после себя лишь привкус пепла на языке.

Он протянул морщинистую, мозолистую руку. Макс смотрел на неё, как на змею. Доверие. Помощь. Эти понятия казались чем-то из прошлой, стёртой жизни. Он не доверял этому старику, не доверял этому миру, но холод камня под пальцами был настоящим, и боль в левом глазу — тоже. Жизнь была настоящей. А значит, и смерть, которая шла за ней по пятам, тоже реальна.

Он медленно, опираясь на собственные руки, поднялся на ноги. Мир качнулся, но он устоял.

Каэль опустил руку, не выказав ни обиды, ни удивления.

При слове «Башня» у Макса внутри всё сжалось в ледяной комок. Снова туда? Снова лезть по этим этажам, где на каждом шагу тебя ждёт… Нет.
Никогда.
Он помнил не путь, он помнил только конец. И этого было достаточно.

Каэль посмотрел на него с новым интересом.

Слово «умереть» ударило набатом. Оно было самым реальным в этом туманном мире. Макс посмотрел на снующих мимо людей, на их равнодушные лица. Он был один. Сломлен, напуган, без единой монеты в кармане. Выбор был прост: довериться незнакомцу или остаться здесь и ждать, какая из сотен возможных угроз найдёт его первой.

Он кивнул. Один короткий, резкий кивок.

Он развернулся и пошёл, не оглядываясь, уверенный, что Макс последует за ним. И Макс пошёл. Он шёл за стариком по шумным улицам города, который казался одновременно и чужим, и смутно знакомым. Он смотрел под ноги, избегая взглядов, и каждой клеткой тела ощущал себя мишенью. Его цель была проста. Не слава. Не богатство. Не ответы на вершине проклятой Башни.

Просто жить. Перестать бояться каждого вздоха. И никогда, никогда больше не умирать.

Они шли по лабиринту улиц, и для Макса это была пытка. Каждый шаг по неровной брусчатке требовал сознательного усилия. Он старался держаться в тени Каэля, используя его неширокую спину как щит от сотен враждебных взглядов, которые, как ему казалось, буравили его со всех сторон. Запах гнили из сточной канавы смешивался с ароматом жареного мяса и прелой соломы. Крики зазывал, визг точильного камня, плач ребёнка — все эти звуки сплетались в единый гул, давящий на барабанные перепонки.

Его тело было в состоянии постоянной боевой готовности. Мышцы напряжены, дыхание поверхностное, взгляд мечется от одной тёмной подворотни к другой. Он ждал. Ждал удара, крика, вспышки в левом глазу. Но ничего не происходило. Мир просто жил своей грязной, шумной, безразличной жизнью.

Слова старика не успокоили, но заставили Макса усилием воли расслабить плечи. Он был прав. Его паника была невидимой для окружающих. Он был просто ещё одним бледным, растерянным новичком в городе, который перемалывал таких сотнями.

Наконец они свернули на более тихую улочку, где запахло сушёными травами и пылью. Каэль остановился у неприметной двери под выцветшей вывеской, на которой был изображён мешок с пряностями.

Внутри лавки было темно и прохладно. Воздух был густым, пропитанным десятками экзотических ароматов: корица, гвоздика, что-то терпкое и цитрусовое. Вдоль стен стояли бочки и ящики, а с потолочных балок свисали пучки сушёных трав. Это место было полной противоположностью шумной, угрожающей улице. Здесь царил покой.

Макс кивнул. Он подошёл к первому мешку. Он был тяжёлым, неудобным, пересыпан чем-то сыпучим и ароматным. Макс крякнул, взваливая его на плечо. Мышцы, которых он раньше не чувствовал, заныли от непривычной нагрузки. Он потащил мешок к узкой двери в задней части лавки, за которой обнаружилась крутая каменная лестница вниз.

Скрипнули ступени. Сырой, холодный воздух подвала. Он сбросил мешок в указанный угол и вернулся за следующим. И ещё за одним. И ещё.
Работа была монотонной, изматывающей. Она требовала не ума или реакции, а простой физической силы. И это было… хорошо. Пот, выступивший на лбу, был настоящим. Ноющая боль в спине была настоящей. Она отвлекала от внутреннего холода, от постоянного ожидания опасности. Каждый спущенный в подвал мешок был маленькой, осязаемой победой над собственным парализующим страхом. Он не сражался с монстрами. Он таскал мешки. И он был жив.

Когда последний тюк был на месте, Макс стоял, тяжело дыша, прислонившись к холодной стене подвала. Рубаха промокла от пота, руки дрожали от усталости.

Они сидели на маленькой кухне над лавкой. Комната была простой, но уютной. Огонь потрескивал в очаге, на столе стояла миска с дымящейся похлёбкой, ломоть грубого хлеба и сыр. Макс ел жадно, почти не чувствуя вкуса. Его тело требовало энергии.

Он замолчал, давая Максу доесть.

Макс поднял на него взгляд. Впервые за всё это время он посмотрел на старика не как на потенциальную угрозу, а как на… человека. Он предлагал ему выбор. Путь страха, боли и, возможно, ответов в Башне. Или путь тихой, незаметной повседневности. Для него, помнящего лишь собственную смерть, выбор был очевиден.

Каэль довольно кивнул и взялся за нож, чтобы отрезать Максу ещё кусок хлеба.

И в этот миг.
Левый глаз взорвался ледяной болью.

[Навык активирован: Око Эха]

Вспышка.
Сталь. Блеск. Лезвие ножа соскальзывает с твёрдой корки хлеба.
Идёт вбок. Прямо в его ладонь, лежащую на столе.
Кровь на хлебе. Глубокий порез. Боль.

[Навык активирован: Инстинкт Уклонения]

Тело сработало раньше разума. Макс отдёрнул руку так резко, что опрокинул свой табурет и с грохотом повалился на пол. Его сердце забилось в горле.
Нож Каэля с щелчком воткнулся в столешницу именно там, где только что лежала его ладонь.
Старик замер, испуганно глядя то на нож, то на Макса, барахтающегося на полу.

Макс смотрел на нож, потом на свою целую, невредимую руку. Воздуха снова не хватало. Он видел это. Он почувствовал фантомную боль от пореза.

Он сел обратно за стол, стараясь унять дрожь. Каэль выдернул нож и отложил его в сторону, всё ещё глядя на Макса с беспокойством.
Мир снова стал тусклым и безжизненным. Даже здесь. Даже в этой тихой, безопасной комнате, за ужином с добрым стариком. Смерть могла прийти от случайности. От соскользнувшего ножа. И его проклятый глаз всегда будет показывать ему это.

Он выбрал жизнь. Но, кажется, страх выбрал его и отпускать не собирался.

Ночь не принесла облегчения. Каэль выделил ему небольшой чулан под самой крышей, где стоял топчан, набитый соломой. Воздух здесь был спёртый, пах старым деревом и пылью. Макс лежал, глядя в темноту, и слушал. Слушал, как скрипят под ветром балки, как где-то внизу, на улице, затихают последние голоса, как стучит его собственное сердце — глухо, тревожно, будто отбивая обратный отсчёт.

Он не спал. Сон казался опасной роскошью, погружением в беззащитность. Что, если Око Эха сработает, когда он будет спать? Покажет ему смерть, от которой он не успеет увернуться? Сама мысль об этом заставляла кровь стынуть в жилах. Он лежал, напряжённый как струна, и снова и снова прокручивал в голове сцену на кухне.

Соскользнувший нож. Мгновенная, автоматическая реакция тела. Целая рука.

Это не было галлюцинацией. Навык — «Инстинкт Уклонения» — сработал сам, подчиняясь предупреждению глаза. Значит, угроза была реальной. Он избежал боли и крови, но заплатил за это всплеском адреналина и паники, которая до сих пор отдавалась мелкой дрожью во всём теле. Он был жив, но какой ценой? Вечно жить на грани нервного срыва, вздрагивая от каждой тени, от каждого неловкого движения?

Он медленно, осторожно сел. Прислушался. В доме было тихо. Макс встал и подошёл к крошечному слуховому окну. Выглянул наружу. Под ним расстилался тёмный, спящий Orien, подсвеченный редкими масляными фонарями. А над городом, пронзая низкие облака, возвышалась она. Башня.

Даже отсюда она казалась исполинской, неестественной. Чёрный шпиль на фоне чуть более светлого ночного неба. Она молчала, но её присутствие ощущалось физически. Она была магнитом, центром этого мира. И она была его личным адом. Он вспомнил слова Каэля: «Башня их пожирает». И он поверил ему. Он чувствовал этот голод, эту пустоту, исходящую от неё.

Он отвернулся от окна. Нет. Его путь лежит здесь, внизу. Среди пыльных мешков со специями, среди скрипучих половиц и тихих вечеров. Даже если этот путь будет проложен через минное поле его собственного страха, это всё равно лучше, чем снова идти наверх, навстречу тому огню и свету, которые стёрли его прошлую жизнь.

[Ошибка чтения памяти]
[Попытка восстановления данных… Неудачно]
[Системное сообщение: Дышите]

Последнее сообщение было другим. Не холодным и отстранённым, а почти… заботливым? Или ему просто показалось? Он сделал глубокий вдох, как велела Система. Потом ещё один.

[Навык получен: Воля к Дыханию]
[Воля к Дыханию (пассивный, ур. 1): Позволяет стабилизировать сердечный ритм и дыхание во время панических атак путём сознательного контроля. Эффективность зависит от силы воли.]

Так вот как это работает. Система реагировала на его состояние, на его отчаянные попытки выжить. Навыки не давались за убийство монстров или выполнение заданий. Они рождались из его травмы, из его борьбы с самим собой. «Жгучая Выносливость», «Инстинкт Уклонения», теперь «Воля к Дыханию». Все они были инструментами выживания, выкованными в горниле страха. Он был не воином. Он был жертвой, которая отчаянно не хотела снова ею становиться.

Это осознание принесло странное, горькое спокойствие. Он не мог избавиться от Ока Эха. Не мог перестать бояться. Но он мог научиться с этим жить. Контролировать дыхание. Различать реальную угрозу и паранойю. Превращать панику в осторожность.

Утро встретило его тем же серым, безразличным светом. Когда он спустился, Каэль уже был на ногах и подметал пол в лавке. Старик взглянул на него, и в его глазах не было ни подозрения, ни жалости. Лишь спокойное принятие.

Он протянул Максу несколько медных монет. Они были тяжёлыми, настоящими. Первые деньги, заработанные в этом мире. Заработанные не кровью, а потом.

Макс взял деньги. Его пальцы едва заметно дрожали, но он сжал их в кулак.

Он вышел из лавки на утреннюю улицу. Город просыпался. Воздух был всё таким же холодным, но теперь в нём не было той звенящей угрозы, что вчера. Или, может, это он изменился. Страх никуда не делся. Он сидел внутри, глухо ворочаясь, как зверь в клетке. Но теперь Макс знал, что у него есть ключи от этой клетки. Дыхание. Контроль. Работа.

Он шёл по улице, и впервые не смотрел по сторонам в поисках опасности. Он смотрел на лица людей, на товары на лотках, на архитектуру домов. Он впитывал этот мир не как поле боя, а как место, где ему предстояло жить.

Его цель не изменилась. Жить. Но теперь к ней добавилось нечто новое. Осознание того, что жизнь — это не отсутствие страха. Это умение дышать, когда воздуха, кажется, совсем не осталось.

Он остановился у лотка пекаря, вдохнул тёплый, пряный аромат свежей выпечки. Это был запах жизни. Простой, понятной, настоящей. И на одно короткое мгновение левый глаз перестал ныть.