Бедные зёрна смуты

Лес, где вся почва устлана, либо мёртвыми деревьями и отдельными ветвями, либо корнями ещё живых растений, пусть и являлся трудным для прохождения, но хотя бы защищал от ветра. Да, сейчас по сравнительно ровной почве, покрытой невысокой травой, идти куда проще и это хорошо. Но теперь, когда группа миновала лес и вышла на открытую местность, в пару к холоду, типичному для здешних мест несмотря на раннюю осень, присоединился промозглый ветер, который проникал под одежды и будто доставал до самых костей, а вот это – уже плохо. К тому же этот мерзавец старался или сдёрнуть, или как минимум отодвинуть одежду, чтобы его напарник холод мог своими иглами ткнуть в тёпленький человеческий бок или шею. Поэтому участники группы постоянно вновь заворачивались в одежды, но всё равно подрагивали и шмыгали носами. Только единственная женщина в группе казалось не обращала внимания ни на холод, ни на промозглый ветер, хотя её облачение куда легче остальных, и представляло из себя одно только платье. Но при этом она так же как прочие дрожала, однако уже от осознания своей предстоящей судьбы, ибо эта женщина – ритуальная жертва.

Растянувшиеся цепью идущие представлены пятью мужчинами и уже упомянутой женщиной, её за верёвку, которой были связанны руки невольницы, тянул за собой один из мужчин: низкорослый, крепкого сложения бритоголовый. У него, как и у прочих, имелась борода; черноволосая, весьма короткая, с прямыми волосами. Он старался не отставать от идущего впереди быстрее всех и явно задававшего темп группе, видимо старшего, длинноволосого белокурого мужчины, чьей шевелюрой играл неприветливый ветер. Остальные же замыкавшие процессию трое покрыли головы спасаясь от холода, так что из-под капюшонов торчали только бороды: одна русая, средней длины; и две большие, как лопаты, составленные рыжими вьющимися волосами. Рыжие – два брата: один внешне обыкновенный, ничем не примечательный; другой наоборот – круглолицый, с пухлыми щеками и в принципе простоватым лицом, общий облик которого намекал на проблемы с избыточным весом. К тому же балконом нависавшее над поясом пузо вкупе с скованными движениями выдавало в нём рохлю. Он шёл, иногда охая и стараясь то и дело остановиться, чтобы перевести дыхание, поэтому постоянно сбавлял темп шага, но шедший за ним брат дружеским хлопком по плечу демонстрировал, что надо идти. Толстяк вздыхал, хватая холодный воздух ртом и, растерев рукавом сопли по раскрасневшемуся румянцем лицу, кратковременно прибавлял шаг не прекращая двигаться дальше, так и не успев передохнуть.

На поясе идущего впереди всех висели ножны с мечом, остальные же вооружены кто кинжалом в пару ладоней длиной, а кто ножом почти не меньших размеров. Идущий следом за ведущим бритоголовый в дополнение к заткнутому за пояс ножу, нёс на плече деревянную дубину, поверхность которой была полностью отшлифована, то ли от частого использования, то ли специально, ремесленным способом. Но на взгляд с стороны, ни дубина, ни невольница, которую он тянул за собой регулярно дёргая верёвку, чем сигнализировал не отставать, не особо-то ему мешали, так что он стоически переносил невозможность поправить одежду или укутаться в неё получше, чтобы устроить хоть как-то теплее. А лысая, непокрытая голова, как и голые кисти рук, видимо привыкли к холоду и нисколько не стеснялись погоды, только уши и нос стали ярко красными от прилившей крови. Женщина не особо сопротивлялась своему полону, она не тянула путы на себя, не пыталась упираться или упасть, а её нерасторопность, по всей видимости, обуславливались перенесённым стрессом, и она явно вымоталась. На руках, которые до локтей обнажил от платья ветер, помимо натёртых верёвкой гематом на запястьях, по всей длине виднелись ссадины и кровоподтёки, они же покрывали лицо невольницы. Наверняка побои, как прошлые, так и возможные будущие, подавляли желание сопротивляться, а потому она шла ведомая понуканием бритоголового, немного покачиваясь от усталости.

– Ещё дождя не хватало, – пожаловался русобородый, но никто ему не ответил, проигнорировав. – Кюдруб, что думаешь? – спросил напрямую у идущего следом за ним толстяка не сдававшийся русый.

– Отстань от него! – вмешался замыкающий.

Между ними начала формироваться вялотекущая словесная перепалка.

– Пенн, мне заткнуть их? – поинтересовался бритоголовый у идущего впереди и в который раз дёрнул верёвку, подгоняя невольницу.

Пенн едва обернулся на него и одобрительно кивнул.

– Эй, вы, замолкните! – завладев их вниманием с помощью свиста, крикнул лысый.

– Кайл, мы-то тут причём? Это этот лезет, – возмутился замыкающий группу, и едва слышно буркнул, - Вечно свой нос в чужие дела суёт.

– Квинлан, заткнись! – а увидев удовлетворительный смешок замыкающего, Кайл грозно крикнул и ему, – Вас тоже касается, Блат, – лысый резюмировал, отворачиваясь от троицы, – Пошевеливайтесь молча!

Дойдя до ближайшего водоёма топи, Пенн остановился прямо на его границе. Кайл, резко дёрнув верёвку, подтянул невольницу туда же, но прежде чем она успела что-то сказать, даже если и намеревалась, её сразил удар, она вскрикнула от боли и упала. Это бритоголовый едва повернувшись к женщине, не отпуская верёвку из правой руки, одним движением левой махнул дубиной прямо с плеча, и оружие, нарисовав дугу, ударом перебило невольнице берцовую кость. Наконец выпустив верёвку, Кайл немного подвигал пальцами, разминая кисть, как раз то недолгое время, которое потребовалось женщине, чтобы отойти от боли удара и перелома, может в каких-нибудь иных условиях человек сконцентрировался бы на боли и травме её вызвавшей, но невольница прекрасно понимала, что это далеко не всё, а потому приподнялась что было сил и посмотрела на лысого. Несмотря на сравнительно невысокий рост, сейчас, наверное, он казался ей горой, владыкой Сущего, распорядителем судеб, по крайней мере её маленького мира, до которого сжалась воспринимаемая ею в данный момент действительность. Но жертву отвлёк Пенн, схватившийся за рукоять меча, в этот же миг Кайл выхватил из-за пояса нож и ударил невольницу, она вновь вскрикнула от боли, но на этот раз и не собиралась замолкать. Старший кивнул остальным, что они не должны остаться безучастными. Организм Кюдруба забрал кровь для питания сердца упавшего в пятки, а потому обычно румяное лицо толстяка стало мертвецки бледным, а на лбу выступила испарина. Он не решался и, когда Пенн вновь кивнул, уже скривив лицо в раздражённой гримасе, только принялся едва заметно покачивать головой из стороны в сторону, он одновременно сопротивлялся участию и дрожал, но уже не от холода, дополняя всё это шлёпаньем губами и невнятным бормотаньем. Квинлан, видя задержку сделал шаг вперёд, намереваясь отметиться в мероприятии, как и полагалось по задумке, но Блат в мгновение остановил его, выставив руку, а потом даже демонстративно отпихнул назад. Русоволосый мужчина не стал возражать.

– Куди, соберись, брат! – крикнул в ухо толстяку Блат, когда подошёл к нему сзади и с силой схватил руками за плечи.

Но это не возымело действия, тогда Пенн выхватил меч и, направив остриё на растерявшегося, пригрозил: "Или ты её, или я тебя!". То ли подействовали авторитет белокурого вкупе с угрозой, то ли толчки в спину и подбадривания от брата, едва ли не сдвигавшего Кюдруба вперёд, но он начал шевелиться сам. Кайл не стал трогать жертву, чтобы лишний раз не беспокоить её возможными реакциями толстяка, готового того гляди распрощаться с духом. Кюдруб наконец подошёл в сопровождении брата к истекающей кровью женщине и, получив строгую, проникающую в сознание искру из глаз Пенна, выпущенную в ответ на взгляд последней надежды, который нерешительный мужчина обратил к нему, занёс кинжал над ней.

– Да бей уже! – рявкнул на него Кайл.

Кюдруб кое-как ударил невольницу в спину и получив одобрительный хлопок по спине от брата, зашатался назад едва не упав, когда Блат перестал его подпирать сзади, намеренный выполнить свою роль. В отличие от брата, Блата не требовалось уговаривать, он дважды ударил лежащую женщину в бок, она дёрнулась и захрипела.

– Давай, – разрешил Пенн Квинлану.

Бритоголовый поднял жертву за волосы, она оказалась ещё в сознании, так что её взгляд мгновенно нацелился на него. Квинлан подойдя, промедлил мгновение, а затем несколько раз ударил невольницу в спину в область поясницы и тут же отпрял. Пенн, с недовольным выражением лица из-за промедления, принял от Кайла волосы женщины и намотав их на руку, приставил лезвие к её горлу. Одним движением он проделал глубокую рану, разрезав даже гортань, и наклонил истекающее кровью тело над водой. Но ненадолго, из разжатых пальцев выскользнули волосы и тело жертвы упало в водоём, который стал окрашиваться багровым цветом.

В этот самый миг из соседнего, несколько более крупного водоёма, поднимая массы воды и расплёскивая их в стороны, выскочило нечто огромное и зависло над водой, показавшись по пояс. Мужчин обдало брызгами, а затем и звуком рыка существа. Нечто рычало и активно жестикулировало, не нужно быть выдающимся жрецом, чтобы понять явное недовольство хозяина болота. От этого зрелища сердце Кюдруба, истерзанное малоподвижным образом жизни и злоупотреблением содержащей большое количество холестерина пищей, наконец-то настиг инфаркт, толстяк схватился за грудь и упал замертво. Видя как брат безжизненным мешком плюхнулся на своё большое пузо и протянул ноги, Блат, забыв о угрозе, кинулся к нему. Квинлан недолго думая, стремглав поспешил бежать прочь. На его бегство отвлёкся Кайл, а вот Пенн остался сосредоточен на существе и, когда оно стало чуть меньше рычать, попытался оправдаться, думая, что владыке болота не понравилась жертва. Но уговоры явились тщетными, напротив, существо выудило из воды тело какой-то предыдущей жертвы в соответствующем состоянии и метнуло в мужчин. Пролетевшее над ними тело заставило дрогнуть волю бритоголового и он бросился наутёк, и этот акт трусости обратил на себя внимание старшего. Пенн ещё пару мгновений внимал недовольству существа, но всё-таки тоже показал ему спину. А Блат, рассудив, что раз уж даже Пенн спасается бегством, оставил тело брата, ведь он всё равно уже мёртв, и что было сил поспешил за своими, пока ещё живыми, спутниками.

– Наблюдаю, значит, я эту картину и глазам своим не верю, а их у меня ого-го сколько, как видишь, а не всего лишь две штуки, – рассказчик подумал, что у слушателя как раз всего два глаза и добавил, – Без обид. Смотрю и щупальца дыбом встают. И именно в этот момент я себе сказал: "Всё, хватит!". Сколько можно непотребствами этими заниматься? Мало того, что они к мне домой без спроса ходят, причём целыми группами, шумят, воду мутят, так они ещё повадились здесь мертвецов топить. Представь, расслабляешься дома, так сказать у себя в крепости, уединившись с мыслями о вечном и, конечно же, прекрасном, а тут мимо проплывает мертвец с выпученными глазами и изрядно поеденный, как процессами разложения, так и немногочисленными моими соседями из числа менее обременительных, нежели человек, животными. Зрелище сомнительной красоты. Да, я понимаю, что эти болота я не создавал и они по главнейшему праву, праву создателя, не мои, но я тут обитаю, да и никто кроме меня, тем более человеки, не претендует на данную территорию, ни как место проживания, ни в каком бы то ни было ином качестве, исключая их страсть к этим актам захоронений, ритуальных, я полагаю. А раз я здесь единственный обитатель, то, видимо по наивности своей, воспринимаю эту болотистую местность как свой дом. Более того, я же его облагораживаю, если бы не мои усилия, то никаких тропинок здесь бы не осталось, не было б этих островков, соединённых дорожками между собой в красивой ландшафтной гармонии, всюду оказалась бы топь: болото захватит всю близлежащую местность. Да и кто из человеков согласится добровольно здесь обитать? Для них слишком сыро, да и каждый отдельный островок слишком мал для капитальной застройки, а они любят дома всякие возводить, сады, огороды, да ещё и других животных разводить и тиранить себе на потребу, ну ты знаешь… – слушающий сдержанно кивнул, медленно моргнув в знак согласия. – И что же получается, я значит тут обитаю, нахожусь у себя дома, а они мертвецкую устраивают из моей спальни; возмутительно! Так я и заявил: "Возмутительно!", когда появился перед ними. Говорю мол так и так, человеки, будьте же достойными соседями и уважайте негласные правила общежития. И заберите, говорю им, ваше имущество. А они ни «бе» ни «ме»; один вообще вмэр, второй сразу убежал, третий портки обоссал, да и оставшиеся язык же, на котором я с ними говорил, не знают. Вот это я промашку дал, когда сразу не учёл, что они по-нашему не разумеют. Я по старой привычке пробовал телепатически с ними связаться, но не преуспел, видимо их в детстве собственные домашние животинки как следует куда не надо лягнули. Я не будь простофилей, задумал вещать им прямо в душу, а она у них, ох, слабенькая, чахлая, на честном слове держится, такой пошлёшь комплект мыслей, так она самоустранится из Сущего. Ну я на их языке, в меру своей эрудиции и на пальцах, благо у меня с ними как с глазами, проблем нет, вон сколько! – повествующий показал теперь и все свои руки. – Да толку… По-моему, они ничего не поняли из того, что я им пытался донести. А ведь можно счесть ироничным то, что они того умершего тоже оставили у меня дома, бросившись наутёк остальной компанией, можно так сказать, если бы не было грустно. Так это не конец истории, о нет, уважаемый. Я поначалу подумал и на то понадеялся, что раз они испугались, то перестанут мертвецов в болота помещать, ан нет! – рассказчик шлёпнул тыльной стороной ладони руки о лицевую другой руки, причём всеми руками попарно, выглядело эффектно. – Они позже пришли целой делегацией. Нет, может я и был бы настроен на диалог, поиск компромисса, даже с учётом необходимости преодоления языкового барьера, но когда я увидел вереницу новых потенциальных покойников, которых они ведут на заклание, то сказал себе решительное: "Довольно!". А уж что-что, а нагонять ужас на человеков нашего брата и сестру учить не надо. Понятное дело, что я их прогнал, хотя бы их пленники разбежались кто куда и не станут трупами в моём доме; кто в угаре не попал в трясину, конечно же. И только представь себе, позже до меня дошла информация, что они объявили меня не исполняющим какие-то там договоры. То есть они организовали некий-то культ, обстряпали этот заговор за моей спиной, не удосужившись уведомить другую заинтересованную сторону – меня, и это я ещё обманщик, ожидания их обманул видите ли! А откуда мне знать, что они там напридумывали, я что телепат? Ну то есть да, телепат, но они-то к телепатической связи неспособны, разве что один на несколько тысяч. Вестимо, среди адептов этого культа не оказалось ни одного такового. А я виноват, конечно! Проклятые сектанты! – рассказчик, устраиваясь поудобнее, растянулся выговорившись. – Так я и был объявлен плохим богом обмана...

– Прекрасно понимаю, – ответил слушавший – одоспешенный мужчина с чёрной как смоль кожей, сидевший с уложенным на плечо копьём, имевшим необычно толстое древко, квадратное в сечении.