Бег за истиной

15 лет назад.

Всё! Наконец-то! Этот день настал!

Тяжёлая синяя корочка диплома, пахнущая свежей типографской краской и клеем, приятно давила на ладонь. Она была настолько реальной и весомой, что Александр боялся её уронить. Эта корочка была осязаемым доказательством, что всё не зря, что он смог.

Парень стоял посреди гудящего, как растревоженный улей, актового зала, но не слышал ни радостных криков однокурсников, ни музыки, ни официальных речей со сцены. Всё это превратилось в далёкий, приглушённый шум. Он был один в этой огромной толпе, и это одиночество было приятным. В ушах звенела оглушительная, пьянящая тишина личной победы.

Он, Саша Воротницкий, вчерашний студент, теперь – дипломированный инженер-конструктор морских и речных судов. Пять лет. Пять долгих, изматывающих лет, спрессованных в один миг. Пять лет, которые изменили его. Он вошёл сюда мальчишкой из провинции, который мечтал о море и кораблях, а вышел мужчиной, готовым строить их.

Выпускник вспоминал бессонные ночи над чертежами на ватмане, когда от усталости карандаш вываливался из пальцев, а линии расплывались перед глазами. Вспоминал запах аммиака от старенького копировального аппарата. Скрип стульев в лекционных аудиториях. Сданные «на зубах» сопромат и теоретическая механика. Всё это теперь было позади, превратилось в воспоминание, и от этого на душе было так легко, словно он сбросил тяжёлый груз, который носил пять лет подряд.

А впереди – целая жизнь. Настоящая, взрослая. Манящая, как бескрайний океан, огнями больших портовых городов, гудками кораблей, шумом волн и солёным ветром. Она казалась такой огромной и необъятной, что голова кружилась от предвкушения. Весь мир, казалось, лежал у его ног, и нужно было лишь сделать первый, самый важный шаг.

И мысли, как непослушные волны, сами собой переключились на неё. «Интересно, а как там Вероника?» Наверняка она тоже стоит где-то здесь, в этой счастливой толпе, сжимая в своих тонких, изящных пальцах точно такую же синюю корочку. Конечно, получила, это же Вероника. Ей всё давалось как будто играючи.

Вероника... это была не просто девушка, это была целая вселенная. Неизмеримая, недоступная, и от этого ещё более желанная. Аристократка до кончиков ногтей. Золотистые волосы, которые всегда, даже после физкультуры, лежали идеальными, плавными, живыми кудряшками. Казалось, они не могут быть растрёпанными, потому что сам мир помогал ей быть идеальной. Небольшой, но точёный, абсолютно правильный носик, который она забавно морщила, когда была чем-то недовольна. И эти две ямочки в уголках губ, которые появлялись, когда она искренне, от души смеялась... Он мог бы смотреть на неё часами, пытаясь понять, что именно делает её такой особенной.

Фигура... Нет, она не была похожа на бездушную, стандартную куклу Барби с ногами от ушей. Её фигура была другой – очень аккуратной, гармоничной, невероятно женственной и притягательной. Когда она шла, казалось, не касалась земли. Это была какая-то особенная, лёгкая походка, присущая только ей. На неё облизывались все. Студенты – открыто, нагло, с юношеским максимализмом, пытаясь перещеголять друг друга в остроумии и комплиментах. Преподаватели – молча, с тайным, хорошо скрываемым восхищением, провожая взглядами до самого горизонта эту недоступную, сияющую королеву.

Да, она была недоступна. Умная, весёлая, иногда даже язвительно-циничная, она всегда была душой компании, но при этом умудрялась держать всех на безопасном расстоянии. Её смех и шутки были для всех, но её внутренний мир, её настоящие мысли и чувства оставались загадкой за семью печатями.

Студенты, бывало, несколько раз дрались из-за неё, пытаясь по-петушиному доказать своё право хотя бы на её мимолётное внимание. И Саша однажды серьёзно влез в такую потасовку. Он не мог поступить иначе. Он должен был защитить её, даже если она этого не просила. Ему просто было важно, чтобы она увидела в нём не очередного петуха, а мужчину, на которого можно положиться.

Это случилось на третьем курсе, промозглым, сырым октябрьским вечером. Они учились во вторую смену, и последняя пара по начертательной геометрии заканчивалась почти в десять.

Веронику всегда забирал отец на внушительном чёрном автомобиле, который он неизменно парковал прямо под знаком «Стоянка запрещена», с полным безразличием к правилам. Видимо, этот знак был не для него. Это был человек, который привык добиваться своего, и всегда получал желаемое. Но в тот вечер что-то пошло не так.

Вероника вышла из института вместе с подружками, весело щебеча о чём-то своём, девичьем. Кто-то поспешил на остановку, чтобы успеть на последний автобус, приезжие девчонки, поеживаясь от холода, направились в сторону общежития. Они шутили, смеялись, предвкушали тёплый чай и отдых. Никто и представить себе не мог, что произойдёт через несколько секунд.

И тут у обочины, взвизгнув тормозами и обдав всех брызгами из лужи, остановился другой автомобиль – потрёпанная «девятка» вишнёвого цвета. Из неё, пошатываясь, вывалились два отморозка – то ли пьяные в стельку, то ли под кайфом, с мутными, ничего не выражающими глазами. Не говоря ни слова, они грубо, по-хозяйски, схватили Веронику за руки и потащили в машину.

Она закричала – тонко, пронзительно, отчаянно вырываясь из цепких, потных рук, что с безжалостной силой тащили её к тёмному, хищному силуэту автомобиля. Ночной воздух, густой и влажный, пахнущий мокрым асфальтом, прелой осенней листвой и бензиновой гарью, разорвался этим криком, словно тончайший шёлк.

Её маленькая замшевая сумочка, не выдержав дикого рывка, с сухим треском оборвалась. Тонкий ремешок лопнул, и всё её содержимое – аккуратные студенческие тетради в клетку с конспектами по истории искусств, пара шариковых ручек, дорогая, почти новая помада в тяжёлом золотистом футляре, изящная серебряная пудреница с зеркальцем, подарок матери – веером рассыпалось по грязному, маслянисто блестящему от недавнего дождя тротуару, мгновенно смешиваясь с окурками и уличной пылью.

«Да чёрт с ними, с вещами!» – пронеслось в голове у Саши.

Он не думал, не взвешивал шансы, не рассчитывал последствий. Адреналин горячей, обжигающей волной ударил в кровь, сердце заколотилось о рёбра, как пойманная птица, а мир сузился до одной-единственной точки, до этого отчаянного, полного ужаса женского крика. Первый удар, короткий, злой и резкий, как выстрел, он нанёс тому, что был выше ростом и держал девушку за плечо. Да, не совсем честно, почти в спину, в уязвимое основание черепа.

Но их было двое, плюс ещё кто-то невидимый, замерший за рулём, и они пытались похитить человека. Похищение, совершённое группой лиц по предварительному сговору – это не уличная драка, это серьёзная статья Уголовного кодекса, до двенадцати лет лишения свободы. Удар получился что надо – костяшки пальцев обожгло болью, но он вложил в него всё. Парень хрипло, сдавленно охнул, выпустил руку Вероники и мешком осел, смачно врезавшись лицом в холодную, мокрую дверь машины.

Второй, пониже и коренастее, увидев это, с яростью отшвырнул Веронику и с животным, гортанным рыком: «Сука, щас порежу!» – полез во внутренний карман своей потёртой, лоснящейся на сгибах кожаной куртки. И тут ещё Вероника... Вместо того чтобы отбежать в сторону, найти спасение в спасительной темноте дворов, она застыла как вкопанная, прижав ладони к губам; её глаза, огромные и полные ужаса, отражали тревожно мигающий свет далёкой неоновой рекламы. Она мешала и Александру, и, что самое опасное, тому, второму.

Саша мгновенно понял, что этот отморозок, в ярости и панике, не целясь, может полоснуть её ножом. Не раздумывая, он грубо, почти жестоко оттолкнул Веронику в сторону от машины и, вложив в удар всю свою злость и первобытный страх за неё, врезал второму правой в переносицу. Он целился специально туда, как учили когда-то в секции бокса. Удар в нос – это почти всегда обильное, хлещущее кровотечение, болевой шок и полная дезориентация в пространстве. У нападавшего могло быть оружие, а у Саши – только голые, уже саднящие кулаки и перепуганная до смерти Вероника за спиной. Это была классическая необходимая оборона, когда защищаешь не только себя, но и другого человека от реальной, непосредственной угрозы жизни.

И, как это часто бывает в плохих, насквозь фальшивых фильмах, доблестная полиция, вызванная, видимо, кем-то из сочувствующих обывателей из ближайшего окна, приехала как раз к шапочному разбору. Пронзительно, разрывая ночную тишину, взвыла сирена, и мигающие сине-красные огни залили убогую сцену стробоскопическим, нереальным, дёрганым светом. Вернее, лучше бы они вообще не приезжали. Потому что всё их внимание они обратили не на двух валявшихся у машины ублюдков, один из которых мычал, зажимая ладонями разбитое, окровавленное лицо, а на Сашу, который тяжело дышал, пытаясь унять крупную, нервную дрожь в руках и ногах.

– Ты чего это ручками машешь? Самый борзый? – лениво, с откровенной, вселенской скукой протянул подошедший старший лейтенант с заспанным, помятым лицом и тяжёлым несвежим дыханием.