Беги на юго-восток, избегая открытых пространств

Глава 1. Двое.

Двое бежали через узкую полосу леса, разделявшую два огромных, освещенных полной луной поля. Пожилой мужчина задыхался и хрипел, но продолжал движение и тянул за руку не успевавшего за темпом мальчишку.

Силы уже откровенно покидали мужчину и он осознавал, что если не остановится сейчас, то неизбежно споткнется и упадет на землю, подняться с которой снова он вряд ли сможет.

Постепенно снизив скорость, пара остановилась. Мальчик опустился на землю и, стоя на четвереньках, быстро и тяжело дышал. Воздух, проходя через тоненькие ноздри, при каждом вздохе создавал слабый присвистывающий звук.

Мужчина держался за грудь и, сгорбившись, ходил кругами, стараясь перевести дыхание и замедлить сердце, сорвавшееся в дикий галоп. В ушах звенело, а во рту скапливалась густая тягучая слюна, мешавшая вдохнуть. Ощутив накатившую волну слабости, он неустойчиво оперся на стоявшее рядом дерево. Ноги, почувствовавшие постороннюю опору, сдались и человек осел на землю неуклюже, словно мягкая тряпичная кукла.

Голова закружилась и мир вокруг стал невыносимо нестабильным, каким он бывает, когда выпьешь лишнего. Мужчину вырвало и пришло облегчение. Почти лёжа на земле, он слышал, как по-прежнему колотится сердце, но теперь он хотя бы мог дышать свободнее, несмотря на то, что каждый вдох отдавался в легких режущей болью, а во рту ощущался ржавый привкус крови.

Они бежали без остановки больше часа, спасая свои жизни от Приезжих. Те нагрянули в их тихое поселение сразу после заката и устроили бойню. Беззащитных людей, не имевших никакого оружия (если не считать нескольких топоров для колки дров), застали врасплох и подвергли хладнокровной казни. Пока подожженные палатки и собранные из всякого хлама избёнки горели, распространяя пожар на всю площадь поселения, налетчики хватали мечущихся в ужасе людей и умерщвляли их самыми жуткими способами. Одним вспарывали животы от грудной клетки до паха и бросали на землю умирать. Других, кто пробовал сопротивляться и оборонять себя подручными средствами, загоняли толпой в угол и острыми тесаками отрубали руки или ноги, а то и все конечности разом, оставляя несчастных истекать кровью и умирать в агонии.

Женщин и детей сгребали без разбора и тащили в самые темные углы, где избивали, насиловали и снова избивали.

Приезжие редко брали пленных — с ними было слишком много мороки. Они промышляли налетами на разрозненные после Того Дня остатки человечества, убивали всех, кроме пары детей или молодых девушек, забирали еду, припасы и отправлялись на поиски следующего поселения.

Мужчина жил на самом краю их небольшой коммуны на 150 человек, ближе к лесу и дальше от дороги. Когда началась бойня, он не сразу понял, что происходит. В свои 68 лет он был почтенным стариком по местным меркам, да и ощущал себя примерно так же. Зрение и слух уже давно были не те, что годами ранее, поэтому когда он, ведомый любопытством, шел на яркие всполохи света и крики людей, в один момент внезапно осознал, что прямо перед ним происходит страшная сцена. Развернувшись, он бросился к своей палатке, но сзади кто-то цепкими тонкими пальцами вцепился в его предплечье. Испугавшись до похолодевших ног, он закричал и, инстинктивно дернувшись, повернулся. Перед ним, покачиваясь, едва стояла на ногах женщина средних лет — Сьюзи, одна из хранительниц огня в их поселении. Одной рукой она держалась за покрытый простым светлым платьем живот — в нескольких местах ткань наливалась мокрыми красными пятнами. Другой рукой она держала за ладонь своего сына, восьмилетнего мальчика со светлыми волосами и бледным от страха лицом. Она посмотрела на мужчину полным боли молящим взглядом.

— Возьмите его, прошу вас. Умоляю, спасите. Я…кажется я уже всё…

Она отняла трясущуюся руку от живота, открывая его взгляду шесть глубоких ножевых ранений, активно сочившихся кровью сквозь ткань платья. Было понятно, что она не проживет и пары часов.

Он не стал долго раздумывать. Схватил мальчика за руку и, не сказав ни слова, побежал к своей палатке. Заскочив в нее буквально на несколько секунд, он кинул в потрепанный рюкзак все, что могло пригодиться и, выскочив на улицу, поволок ребенка в лес.

Глава 2. Дэйв.

В Тот день все случилось неожиданно быстро и привычный мир перестал существовать, даже не успев попрощаться. На протяжении многих предшествующих лет, что привычно для всей человеческой истории, тут и там случались вооруженные конфликты и всякого толка разногласия: за территории, ресурсы или по религиозно-идеологическим причинам. Ежедневные новости буднично сообщали о количествах жертв очередного теракта, в прямом эфире транслировали кадры с мест боевых действий и обсуждали резонансные высказывания министров и президентов конфликтующих сторон. В общем, все шло своим чередом и складывалось устойчивое ощущение, что большей эскалации ожидать не приходится. Каждый деятель этого глобального военно-политического театра отыгрывал свою роль, грозя небывалыми карами и страшнейшим оружием, только что поставленным на боевое дежурство. Но действовать всерьез уж точно никто не собирался — слишком хороша была жизнь вершителей судеб мира и кто-кто, но они точно не хотели терять все, сгорая в ядерном апокалипсисе.

Что произошло тогда на самом деле — никто так и не понял. Сначала пали крупные города, следом за ними одно за другим закончили свое существование государства и правительства, а уже к вечеру заходящее солнце стало свидетелем заката — заката человеческой цивилизации.

Очаги выживших, сумевших каким-то чудом пережить Тот день, рассеялись по лесам и крошечным населенным пунктам, буквально — по коммунам. Связь отсутствовала и первую неделю радиоэфир монотонно фонил белым шумом. Во вторую неделю на разных частотах сквозь помехи стали пробиваться сигналы. Чаще всего это были человеческие голоса, что-то диктовавшие, а чаще кричавшие на разных языках. Помехи по-прежнему были сильны, поэтому даже те, кто узнавал в радиопередачах японский, немецкий или русский, были неспособны расшифровать полный смысл посланий. Спустя месяц прослушивания радиоэфира, обстановка стала проясняться. Все крупные города и их пригороды были непригодны для жизни. Судя по скудным принимаемым передачам, жизнь не оставила их в общем смысле этого слова, но людям там места более не было.

На второй месяц до поселений выживших начали добираться редкие спасшиеся. По их сообщениям, некоторые города стояли совершенно нетронутыми, в то время как другие лежали в руинах или вовсе были уничтожены до состояния бетонной пыли. Пришедшие пребывали в тяжелом моральном и физическом состоянии и были не особо разговорчивы. Их старались окружить посильной заботой: предлагали скудную медицинскую помощь и еду, но, несмотря на это, многие из них все равно не выживали.

— Мы прожили с ней двадцать восемь лет, душа в душу, — тихим дрожащим голосом вещал седой мужчина, смотря перед собой пустым взглядом, — а она…если бы она хотя бы просто умерла…мне бы не пришлось ее… — он сглотнул и тихо, но горько зарыдал, уткнув лицо в грязные ладони.

Собравшиеся вокруг слушали его с затаенным дыханием, кто-то мягко похлопал по спине, женщины прятали бегущие слезы и мелко дрожали.

— Простите пожалуйста, но что случилось с вашей супругой? — спросил кто-то мягким тихим голосом.

Мужчина отнял руки от мокрого заплаканного лица и сфокусировал взгляд покрасневших глаз на ближайшем из слушателей. Минуту или около того он молчал, периодически как рыба открывая рот и глотая воздух, силясь произнести какие-то слова. В конце концов его снова забила дрожь и, болезненно заскулив, словно раненая собака, он опять уткнулся в ладони, покачиваясь и сотрясаясь от беззвучных рыданий.

— Дайте ему отдохнуть, не задавайте вопросов, — произнес Дэйв, считавшийся одним из лидеров поселения, — Помогите мне проводить его до кровати, человеку надо поспать. Вы хотите воды? — мужчина, не переставая плакать, едва заметно кивнул, — Принесите ему воды, — распорядился Дэйв, кивнув женщине сидевшей рядом.

К утру мужчина умер.

Несколько дней спустя отряд собирателей и охотников, ежедневно уходивший из поселения на поиски провизии, наткнулся на бредущего по лесу ребенка. Это была девочка лет шести, одетая в грязную куртку, дутые штаны с дырками на коленях и высокие ботиночки. Ее длинные темные волосы были всклокоченны и давно немыты, а взгляд выражал крайнюю степень отрешенности. Она не произнесла ни слова по пути в поселение и лишь плелась за одним из молодых парней, крепко держа его за руку.

— Как тебя зовут? — попытался он разговорить девочку, заглядывая в синие детские глаза и тепло улыбаясь.

Она на секунду поймала зрительный контакт и тут же отвела взгляд, ничего не ответив.

— Я — Стив, — юноша продолжил попытки установить контакт с ребенком, — Мне 17 лет, а тебе?.

Девочка снова одарила его пустым мимолетным взглядом и продолжила размеренно шагать, не проявляя абсолютно никакой заинтересованности в беседе.

— Стив, думаю, она находится в глубоком шоке, — тихо сказал идущий рядом мужчина, покосившись на девочку, — Оставь ее в покое, пусть с ней пообщается Вероника, она все-таки доктор.

Вернувшись в поселение, девочку передали в руки Вероники, в двух словах описав обстоятельства встречи и особенности поведения ребенка.

— Действительно похоже на ПТСР, — кивнула доктор мужчине, подтверждая его предположение, — Позвольте нам пообщаться наедине и мы все выясним. Сообщите Дэйву.

Она улыбнулась девочке, никак не отреагировавшей на проявление эмоций, и многозначительно посмотрела на мужчину с юношей, давая понять, что им пора.

Спустя полчаса Вероника открыла дверь своего домика и взволнованно выглянула на улицу. Мимо проходила одна из кухарок, что-то тихо насвистывая под нос.

— Сара? Сара, могу я попросить тебя позвать Дэйва. Это срочно, так ему и скажи, — она натянуто улыбнулась и юркнула обратно в дом, спешно закрывая дверь.

Несколько мгновений спустя Дэйв без стука вошел в дом. Вероника выскочила из ближайшей комнаты, которая представляла из себя медицинский кабинет и закрыла за собой дверь. Лицо ее было бледным, но она старалась держаться уверенно.

— Дэйв… — негромким голосом начала она, инстинктивно оглядываясь по сторонам, — кажется, у нас проблема.

Она подняла перед собой правую руку, кисть которой была перехвачена отрезком бинта. Медленно размотав повязку, она аккуратно приблизилась к Дэйву, позволяя ему рассмотреть сочащуюся кровью отметину от детских зубов. Дэйв приподнял бровь и вопросительно посмотрел на Веронику.

— Тебе надо кое-что увидеть, — слегка севшим голосом сказала она и кивнула в сторону комнаты.

В дальнем углу посреди полумрака скудно освещенного помещения стояла девочка и смотрела куда-то сквозь стену. Она почти не обратила внимание на вошедших, лишь слегка дернув яблоками глаз в строну двери. Она была голая по пояс — Вероника сняла с нее куртку и футболку, чтобы провести осмотр.

— Дэйв, посмотри внимательно на ее спину, вон там под самой шеей. Только не подходи близко, прошу тебя.

Мужчина сделал несколько медленных шагов в сторону ребенка, снял с пояса длинный фонарь и, слегка вытянувшись, посветил жирным лучом на спину девочки. Чуть ниже шеи от лопатки до лопатки виднелась густая красная сыпь, местами начинавшая чернеть — не то от созревания, не то от некроза тканей.

Вероника опередила вопросы Дэйва:

— Ее зрачки не реагируют на свет, глаза слезятся, зубы почернели, а слюна гуще нормальной и имеет зеленый оттенок. Эти симптомы мне не знакомы, Дэйв…я не знаю, чем она болеет и каким способом это передается…

Она извиняющимся взглядом посмотрела на него:

— Что нам делать?— Я распоряжусь, чтобы парней, которые привели ее, изолировали на несколько дней. А ты понаблюдай за ней и решим…

Он не успел закончить фразу, как девочка внезапно сорвалась с места и бросилась на него. Он проворно увернулся от ребенка, на излете схватил ее за растрепанные волосы и попытался поднять, но что-то хрустнуло под рукой и он остался стоять, сжимая в ладони копну темных волос. Девочка, с огромной проплешиной на макушке, оскалилась и снова прыгнула на него. Он ударил наотмашь внешней стороной ладони и ребенок маленькой грязной кучкой рухнул без сознания на пол.

Вероника испуганно смотрела на Дэйва.

Тот заговорил быстро, обращаясь не то к себе, не то к ней:

— Мне нужны мешок, веревка и лопата. Я…я решу эту проблему. Ребенок, — он неуверенно посмотрел на тельце, словно сомневаясь в том, что это действительно ребенок, — пускай она побудет тут до наступления темноты и я заберу ее.— Может мы должны рассказать… — начала Вероника.— Никому ни слова о случившемся. После заката я отправлю к тебе охотников, что были с ней сегодня. Оставь их здесь на ночь, уходя закрой дверь на ключ. Скажи — это мой приказ. А ты сама…тебе бы тоже изолироваться, — он неловко пытался подобрать слова, многозначительно косясь на ее перемотанную руку.— Не переживай насчет этого, Дэйв. Я приму меры. Не убегу, не волнуйся, — она улыбнулась через силу и добавила, кивнув в сторону ребенка, — ты тоже контактировал с ней, карантин необходим и тебе.

Дэйв поднял к лицу руку, которой ударил ребенка, и внимательно осмотрел ее на наличие крови и кожных повреждений.

— Кажется, все в порядке…но давай разберемся с этим, когда я вернусь, ок?

*****

Дэйв шел по лесу уже добрые пару часов, таща на плече мешок со связанным и без остановки дергающимся и мычащим ребенком.

Он хотел уйти как можно дальше от поселения, чтобы не привлечь лишнего внимания и не допустить паники. Спустившись в низину, откуда звуки уж точно не разлетятся далеко, он кинул мешок на землю и при помощи короткой, напоминающей саперскую, лопаты, начал спешно раскапывать влажный, поросший мхом грунт.

С парой небольших перерывов, он за полчаса откопал приличную яму глубиной почти по пояс. Постоял немного, отдышался, откинул в сторону лопату и подошел к мешку. Расстегнул молнию и из темноты черного пластика показалось бледное лицо девочки с завязанным ртом. Очертания его приняли суровый и даже несколько зловещий вид, а размазанная по лицу зеленая сопля дополняла образ. Дэйв не мог однозначно сказать, понимала ли она, что вот-вот должно было произойти, но он сам точно понимал, насколько тяжелое решение ему предстоит привести в исполнение.

Он достал из-за пояса крупный черный пистолет, снял с предохранителя и медленно передернул затвор, отправляя патрон в патронник. Девочка обратила внимание на металлический лязг пистолета и внезапно с искренним детским интересом посмотрела на оружие в руках Дэйва. Перевела взгляд на него и вопрошающе заглянула в глаза.

Он понимал, что действует в интересах всей коммуны и иного выхода попросту не существовало, но рука предательски дрожала, когда он поднимал пистолет и направлял больному ребенку в лицо.

Беззвучно шевеля губами, он, то ли прочтя молитву, то ли произнеся слова извинения, нажал на курок.

Оставив за собой холмик влажной земли, Дэйв, вытирая катящиеся без остановки слезы, направился обратно в лагерь. В груди что-то оборвалось и он корил себя за свершенное, более не пытаясь оправдывать этот поступок заботой о безопасности поселения. Тугой узел натянулся внутри и казалось, что он теперь останется с Дэйвом навсегда, до конца его бытия кровоточащей стигмой напоминая о свершенном преступлении — об отнятой детской жизни.

Он брел сквозь мрачный ночной лес, пребывая в тяжелых липких мыслях и даже не догадывался, что девочка была лишь первым человеком из многих, кого ему предстояло казнить собственными руками. Он еще не знал, что охотник, заразившись через касание с ребенком, уже успел распространить болезнь, обнявшись с братом, пожав несколько рук и поцеловав свою молодую подругу. Он не догадывался, что Вероника, по неведомой причине более склонная к заражению, уже успела напасть на нескольких человек и в данный момент лежала с размозженной топором головой, а вокруг суетились испуганные жители коммуны.

Он даже и представить себе не мог, что в этом павшем мире ему была уготована судьба палача, согласно которой он должен взять на себя бремя массовой казни и нести этот страшный груз до конца своей безрадостной и короткой жизни.

Глава 3. Дред.

Последний раз он контактировал с людьми около недели назад и с тех пор произошли ощутимые изменения.

— И не в лучшую сторону, — горько иронизировал Дред, осматривая свое отражение.

Несколько дней назад он очнулся в небольшом помещении, являвшимся когда-то локальным продуктовым магазинчиком. Обычно никто в здравом уме не приближается к городам и поселкам, даже если они выглядят абсолютно уцелевшими и безжизненными. Что уж говорить о том, чтобы проникнуть в какое-либо здание — в новом мире это удел отчаянных искателей острых ощущений или обычных безумцев.

Дред стоял в помещении уборной перед треснувшим надвое зеркалом и внимательно рассматривал себя в лучах закатного солнца, пробивавшихся через пыльное стекло окна. Щеки, словно узором, покрывала сетка красных и фиолетовых подкожных капилляров. Белки глаз приняли заметный розовый оттенок.

— И угораздило же меня подхватить эту дрянь! — сквозь стиснутые зубы почти прокричал он, сделав сочный акцент на последнем слове.

Снова посмотрел в зеркало. Собственное отражение вызывало у него омерзение с примесью легкой паники.

Растрепанные сальные волосы местами поседели, щеки и глаза впали, обострив тонкие скулы. Зубы ныли, а язык, по ощущениям, увеличился раза в полтора. Он открыл рот и, словно на приеме у доктора, сказал «Ааа». Черт возьми, лучше бы он этого не делал. Язык и правда выглядел больше обычного и был сиреневого цвета, однако мрачность картине добавлял совсем не он. Зубы и десны — их вид заставил сердце Дреда подскочить и сделать сальто. Десны приняли темно-синий оттенок и местами кровили, а зубы пошли черными пятнами, некоторые их них шатались под нажимом языка.

С отвращением рассмотрев нутро собственного рта, Дред закрыл глаза, уперся руками в раковину, опустил голову и сделал несколько медленных глубоких вдохов-выдохов в попытке успокоиться. Слегка покачав головой, он дрожащим голосом завел сам с собой диалог.

— Да, ты заразился, это плохая новость.— Сука, это ОЧЕНЬ плохая новость!— Так так…не поднимай панику, она тебе не поможет.— Да тебе уже ничего не поможет, пойми! У тебя только два пути и ты прекрасно об этом знаешь.— Ты когда-нибудь встречал Приезжих? Да да, ты встречал, вспомни. Ты должен хорошо это помнить…— Я, блядь, прекрасно это помню! — сорвался он на крик.— Тогда ты отлично и во всех деталях должен помнить, что они сделали с твоими отцом и с сестрой, несмотря на то, что она была еще так невинна в свои 15…— Заткнись! Заткнись! Заткнись!

Он в порыве истеричной ярости ударил кулаком по раковине и отломил от нее массивный кусок.

Это был еще один симптом, который усиливался с каждым днем — приливы злости, от которых взгляд затягивало белой пеленой и фрагментами пропадала память. Судя по разбитым кулакам, за последние дни он уже не в первый раз крушил этот магазин.

Дред посмотрел на свои трясущиеся руки — они были в плачевном состоянии. Порезанные, разбитые, они сочились кровью и местами даже начинали подгнивать, источая соответствующий запах. Окружность ногтей почернела, а на левом мизинце ноготь и вовсе наполовину слез, открывая взгляду отвратительную гематому.

Снова обнаружил себя словно после забытья — сидящим на полу в уборной рядом с разломанной раковиной. Он крепко обнимал себя за колени и покачивался, смотря в пол невидящими глазами.

Он — Дред. Он заражен. Все очень плохо, но он еще жив. Он перечислял в голове сухие факты своего страшного положения и они уже не казались шокирующими. Это просто факты. Просто данность. Жизнь распорядилась так и ему остается только принять эту судьбу.

Он снова встал у треснувшего зеркала и посмотрел себе в глаза. В них он по-прежнему видел Дреда, но где-то там, из черноты зрачков на него с какой-то пугающей застенчивостью уже начинал смотреть кто-то Иной. Иной был жесток, зол, кровожаден и силен.

— И сколько мне осталось? — Дред задумчиво запустил правую руку в волосы, не сводя глаз с Иного.

На долю секунды он ощутил низкий утробный рокот, поднимающийся из собственных глубин, словно раскатистый рев могучего потустороннего существа, прорывающийся из недр подземелья. Медленно убрал с головы руку и поднес ее к слезящимся глазам. К грязной ладони прилипла изрядная копна его засаленных волос. Переведя испуганный взгляд обратно на собственное отражение, он снова заглянул ему в глаза и в этот раз еще меньше узнал в них себя.

— Не так много, — прозвучал в ответ низкий, хриплый, ледяной голос. Голос Приезжего.

***

Когда Дред просидел в своем укромном магазине достаточно долго, чтобы инфекция подвергла его необратимым изменениям, он уже был изрядно голоден и озлоблен, чтобы без страха выйти исследовать дивный новый мир.

Не прошло и суток, как он, ведомый не то вновь приобретенными инстинктами, не то обострившимся обонянием, вышел на группу себе подобных на окраине густого леса. Это был отряд, состоящий почти полостью из мужчин различной степени мутации. С ними было несколько измученных женщин и детей, которых, словно скот, держали привязанными к дереву.

В нерешительности он, не привлекая внимания, какое-то время стоял вдали от них, изучая поведение и подмечая отвратительные детали внешности некоторых особей. Они создавали впечатление дикарей — грязные, оборванные, нестриженые и небритые. Некоторые агрессивно спорили друг с другом. Другие ругались отвратительными, как их собственное существо, словами. Почти все находились на взводе, вот-вот готовые вцепиться друг другу в глотки. Что могло объединить этих, теряющих человеческий облик, существ в сколько-либо организованную группу?

Не успел Дред подумать эту мысль, как суета среди наблюдаемых утихла и, словно повинуясь беззвучной команде, наступила покорная тишина. На опушку, окруженную деревьями, вышел мужчина, крупнее и страшнее которого он в своей жизни еще не встречал.

Глава 4. Приезжие.

Последний день цивилизации, как ему и положено, сопровождался жутким, ревущим хаосом. В разных частях света вырастали гигантские грибы — последствия взрывов мегатонных зарядов, в миг превращавших в пепел сотни миллионов человек. Над странами и континентами небо заволакивало невиданными доселе красно-коричневыми тучами — страшным и непредсказуемым симбиозом климатического и биологического оружия. Тучи, наливаясь до критической массы, извергали из себя токсичные дожди, убивавшие и заражавшие все живое. Радиоактивные облака и зараженные штаммы встречались друг с другом, создавая нечто новое. Люди, находившиеся в очагах заражения, не всегда умирали, но и людьми в привычном смысле слова они уже не являлись: тщательно сокрытая человеческим естеством жесткость вырывалась подобно разъярённому тигру из клетки и моментально становилась основой нового социума. Что когда-то звали зеркалом души — становилось холодными глазами-пробоинами, из которых, как из темной пещеры, на мир взирала голодная, озлобленная тварь. Новая парадигма существования, используя старые инстинкты, повела тварей к остаткам людей мира прежнего. Они пришли к городам и превратили их улицы в страшные охотничьи угодья, буквально залив их реками крови.

Их назвали Приезжими. Они без остановки прибывали словно из ниоткуда и несли с собой страх и смерть. Города — концентраты запахов и звуков, привлекали их обилием потенциальной добычи. Часть Приезжих, ведомых еще не угасшим социальным инстинктом, тянуло к останкам человеческой среды — рынки, вокзалы, площади. Сбиваясь в стаи, они занимали определенную территорию или здание в качестве укрытия и с наступлением темноты выходили на поиски пищи. Пища, если еще не успела покинуть город, старалась не привлекать внимания и как можно тщательней забаррикадироваться в своих квартирах и домах. Спасало это не часто.

— Понимаете, Приезжие продолжают мутировать — одни быстрее, другие медленнее, и векторы мутаций различаются в каждом конкретном случае, — с важным видом произнес бородатый мужчина, обращаясь к двум подросткам, стоявшим рядом с ним на крыше высокого здания и наблюдавшим за движениями темных силуэтов внизу, — практически все зараженные становятся физически сильнее и выносливее. Многие из них приобретают тягу к человеческому мясу. Но в остальном их можно разделить на грубые категории.— Откуда вы можете это знать? — с нескрываемым скепсисом произнес один из подростков, не отводя взгляда широко раскрытых глаз от происходящего на улицах под ними. На город спустились сумерки. Начиналась охота.— Я общаюсь с разными людьми, много чего слышу. Да и сам я…встречал Приезжих, — он замолчал на минуту, потом брезгливо встряхнул плечами и добавил тихо, — омерзительные твари.— Ну тогда расскажите и нам, на какие категории вы делите их, — второй парень нагло посмотрел прямо в глаза мужчине, очевидно не доверяя его словам.

Мужчина отошел от края крыши, сел в раскладное кресло, накинул на себя плед и жестом руки пригласил подростков последовать его примеру. Когда те уселись напротив, он негромко начал:

— Я до всего этого преподавал биологию в университете, — слегка снисходительно скользнул он взглядом по парням, — писал диссертацию по эволюции приматов. Иронично, правда? Теперь вот приходится классифицировать их, — он кивнул в сторону края крыши, — новую ступень эволюции.

Собеседники живо изменились в лице и уже внимательней ловили каждое его слово.

— В общем, информация не стопроцентная, но что имеем… — он вытащил из внутреннего кармана куртки небольшой блокнот в твердом переплете и аккуратно раскрыл его, стараясь прочесть в сумерках мелкий текст, — на данный момент, повторюсь — из того, что мне известно, можно выделить следующие категории:Когнитивно-искаженные. Или просто Когнитивщики. Они длительное время сохраняют фрагменты человечности — память, интеллект, логику, речь. Чаще всего становятся вожаками своих стай и организовывают засады и нападения, — если захотите стать Приезжими, рекомендую эту категорию, — мрачно пошутил он и подростки негромко хохотнули в ответ.Рубцы. Самая распространенная мутация. Изменяет их как психологически, так и внешне. На коже регулярно появляются крупные черные язвы, часть из которых заживает, оставляя на теле, лице и конечностях множественные шрамы. Они приобретают маниакальную жажду крови, предпочитая разрезать и рубить своих жертв при помощи короткого холодного оружия. Уровень интеллекта низкий, скорость реакции и перемещения — высокая.— Нащ отец…он стал таким, — тихо произнес один из парней, — его рука начала чернеть и покрываться язвами. Но он не стал тянуть, сам разобрался с этой проблемой… — он закусил губу и опустил глаза. Сидящий рядом брат сочувственно похлопал его по спине.

Мужчина с сочувствием взглянул на них и после небольшой паузы продолжил.

Схваты. Как правило, держатся обособленно от больших групп, изредка собираясь в разнополые пары. Скорость перемещения низкая, но отлично приспособлены к длительной маскировке. Развит хватательный рефлекс — отсюда и название — если Схват взял тебя, то шансов уйти уже нет.

Он отвлекся от блокнота и задумчиво посмотрел куда-то вдаль, явно вспомнив что-то болезненное.

— Я лично видел, как Схват взял человека. Моего друга, тоже профессор. Был. Эта тварь притаилась на лестничной площадке, спряталась в груде разломанной мебели. Отличные способности к маскировке, надо отдать должное. Он шел впереди меня буквально в нескольких шагах, когда тварь резко выскочила и обняла его. Да, это действительно выглядело как обычные объятия, в этом и весь ужас.

Он замолчал и приподнял к лицу руки, разглядывая мурашки, вызванные воспоминанием.

— И что случилось дальше? — осторожно поинтересовался один из парней.— Тварь сломала его, — с болью в голосе ответил мужчина, — в прямом смысле слова. Она буквально переломила его где-то в районе грудной клетки. Я помню его последнее выражение лица, глаза лезущие из орбит…и как он обмяк. В тот момент я бежал так быстро, как никогда еще не бегал в своей жизни. Но Схват и не думал преследовать меня, они так не поступают.

Повисла тягучая тишина. Выходило так, что каждый из присутствующих не только встречался с Приезжими, но и ощутил на себе последствия этой встречи. Парни, уже с затаенным дыханием слушавшие мужчину, почти одновременно произнесли:

— А есть еще какие-нибудь другие твари?Падли. Слабейшая ветвь мутации. Почти не охотятся сами, участвуют в налетах с крупными группами Рубцов и Когнитивщиков. Питаются остатками, часто погибают от рук других Приезжих.

После этих слов он аккуратно убрал блокнот обратно во внутренний карман и, сложив руки на груди, произнес, смотря в сторону края крыши:

— Хотим мы или нет, но теперь именно они — доминирующая ветвь эволюции. А нам тут остались лишь обломки, да и те ненадолго.

*****

Группа из примерно 30 человек уже несколько часов сидела в томительном ожидании на окруженной высокими соснами поляне. Разводить костер было нельзя. Громко разговаривать тоже. Старший — его звали Арс — строго приказал ждать и не подавать никаких признаков активности.

— Ты и ты, — хрипло прорычал Арс, ткнув толстым узловатым пальцем в двоих мужчин из группы, — оба со мной на разведку.— Остальные, — он обвел отряд безумным взглядом покрасневших слезящихся глаз, — заткнулись и тихо ждем дальнейших распоряжений. Если я услышу хоть шорох, то обещаю, что тут же отрублю ублюдку конечность.

Арс был гигантским мужчиной около 50 лет — в нем было как минимум 6 с половиной футов роста, а его руки были толщиной со среднее человеческое бедро. Арс был крайне жесток и чертовски силен. Он был лидером этой группы Приезжих и держал всех крепкой хваткой. С ним нельзя было спорить. Нельзя было даже просто дискутировать. Он требовал подчинения без лишних слов и вопросов. В жизни ДО Арс служил в войсках специального назначения и имел боевой опыт в различных точках мира. Военная закалка в купе с редкой физической силой и все это помноженное на мутации, вызванные инфекцией — получалась поистине гремучая смесь.

Увидев медленно приближавшегося чужака, мужчины возбужденно замычали, кто-то встал и двинулся в его сторону, сжимая в руках тесак.

— Стоять, — раскатом грома прозвучал голос Арса.— Арс, мы уже три дня не ели ничего, кроме костлявого ребенка и проклятых грибов, — испуганно, но с твердостью в голосе произнес человек по имени Трой, смотря на вожака снизу вверх, — дай нам мяса, дай нам его! — потребовал он, тыча тесаком в сторону пришельца.— Мясо, говоришь… — он посмотрел в сторону остановившегося неподалеку Дреда, — мясо это хорошо. Кто еще хочет мяса? — обратился он к остальным.

Толпа нестройно, но одобрительно зашумела.

— Хорошо, хорошо, как скажете.

В пару быстрых шагов он оказался лицом к лицу с неожидавшим такой прыти Троем и схватил его голову двумя гигантскими ладонями. Трой ничего не успел понять, как его ноги оторвались от земли и затряслись в воздухе, а тесак выпал из руки. Арс едва заметно напряг руки и сдавил между ними голову Троя — прозвучал противный треск ломающегося словно орех черепа и тот, издав предсмертный то ли всхлип, то ли вскрик, замолчал навсегда.

Арс выпустил голову Троя и его тело мешком упало на мягкую землю. Ноги и руки конвульсивно дергались, а сломанное лицо с одним выпавшим из орбиты глазом жуткой маской смотрело в сторону застывшего на месте Дреда.

Арс с мрачной улыбкой посмотрел на свой отряд и кивнул в сторону трупа:

— Налетайте. Никаких гематом, дырок и сломанных костей — можно сказать, он еще живой, свежак.

Видимо, чтобы продемонстрировать серьезность предложения, он выхватил из-за пояса длинный острый клинок, присел у тела и в несколько отточенных движений распорол одежду и вырезал массивный кусок трицепса с правой руки Троя. Поднес к лицу, понюхал. На лице проявилась гримаса удовольствия. Прикрыв глаза, Арс отправил в рот целый кусок. Он жевал тщательно, наслаждаясь как процессом, так и создаваемым впечатлением. Его губы и подбородок были все в крови, которую он старался слизнуть ненормально крупным фиолетовым языком.

Удовлетворившись силой произведенного этим перфомансом впечатления, он встал, снова посмотрел на остальных и уже приказным тоном повторил: «Налетайте, третий раз говорить не буду».

После чего повернулся и зашагал в сторону Дреда, который, ошарашенный увиденным, был не в состоянии пошевелиться и стоял словно вросший в землю.

Арс остановился в метре от Дреда, тщательно изучил его липким взглядом, задержавшись на красных влажных глазах и местами гниющих руках и почти с отеческой улыбкой на окровавленном лице произнес: «Добро пожаловать в новую семью».

Пока остальные с азартом и руганью расчленяли тело Троя, Арс провел для Дреда что-то вроде ознакомительной инструкции для новичков.

Дред быстро усвоил несложные местные правила: не спорить с Арсом; грабить и убивать выживших людей. В отряде не было сколько-либо серьезной организации и все держалось исключительно на страхе перед вожаком. Но этого, судя по всему, было более чем достаточно.

Дред наткнулся на них буквально за несколько часов до налета на небольшое поселение. Идея поучаствовать в первой в его жизни резне вдохновляла, распаляла…и одновременно пугала. Мутация убивала такие чувства, как вина или жалость, при этом отлично замещала их жестокостью и голодом. Страх, однако, пока еще никуда не исчез и Дред не знал наверняка — случится ли это когда-нибудь.

Арс взял его с собой на разведку, чтобы сразу ввести в курс всех дел. Они, скрытые сумеречным лесом, около часа наблюдали за активной жизнью поселения, выявляя потенциальных защитников, которых необходимо убить в первую очередь, а также высматривая склады провизии и прочего полезного скарба. На большой поляне весело горело три костра, возле одного из которых суетились женщины, готовящие ужин из добытых охотниками птиц и белок. Переговариваясь, несколько стариков сидели возле костра поменьше, параллельно наблюдая за кучкой детей разных возрастов, игравших в подобии манежа, сколоченного из подручных средств.

— Это будет очень легко, — с жуткой кровожадной улыбкой негромко произнес Арс, обращаясь к своему отряду разведчиков, — у них нет оружия, нет молодых сильных мужчин, лишь дети, женщины и старики.

Он посмотрел на Дреда, которого немного потряхивало от волнения.

— Не трусись, боец, тебя сегодня ждет церемония посвящения, — подмигнул он Дреду и обратился к остальным двум — возвращаемся за остальными, через час снова будем здесь, — и после недолгой паузы, усмехнувшись, добавил, — как раз к ужину.

*****

Приезжие хлынули из темноты леса, застав поселение врасплох. Они крушили все, что видели на своем пути, рубили тесаками налево и направо, преследовали и хватали убегавших и вступали в бой с редкими смельчаками, пытавшимися оказать сопротивление. Женщины, готовившие у костра, не сразу сообразили, что на них напали — когда они начали кричать и пытаться убежать, было уже поздно. Двое из них в мольбе упали на колени, не зная, что у напавших просто отсутствует чувство сострадания. Одной тут же прилетел в висок обух массивного топора и она замертво рухнула на землю. Вторую схватили сразу четыре пары рук и, оттащив ближе к темноте леса, сорвали с нее всю одежду. Она в ужасе брыкалась и визжала, пытаясь вырваться, но все было тщетно. Когда один из Приезжих грубо вошел в нее, остальные крепко держали несчастную, ожидая своей очереди. Она из последних сил попыталась защитить себя и, извернувшись, тяпнула зубами за руку одного из насильников.

— Ах ты сука! — рыча воскликнул тот и изо всей силы трижды ударил кулаком ей в лицо, превращая его в кровавое месиво.— Что ты, блядь, делаешь?! — заорал на него тот, что совокуплялся с жертвой, — смотри, в какую мерзость ты превратил ее лицо!

И действительно, женщину теперь в ней можно было узнать только по вторичным половым признакам. Лицо же ее больше напоминало разбитый арбуз, а изо рта шла кровавая пена в перемешку с осколками зубов.

— А ты кто такой, чтобы орать на меня, ублюдок?!

Оба Приезжих, разгоряченных кровью и похотью, вцепились друг в друга, позабыв о жертве. Катаясь по земле, они молотили друг друга, но тут вмешался Арс. Схватив их за волосы своими огромными руками, он с нечеловеческой силой легко поднял их в воздух и с размаху ударил головами друг о друга. Затем поднес их обмякшие тела к самому большому костру и кинул их в пекло.

Бойня продолжалась уже около получаса, все поселение было охвачено огнем, страхом и криками боли.

Старики и дети, не имевшие физической возможности убежать или защититься, мертвыми телами были раскиданы по поляне.

В темных уголках в истерике кричали женщины и дети, которым не повезло умереть сразу. Оттуда же, вперемешку с криками, доносились похотливые стоны и возгласы налетчиков, удовлетворявших свои животные инстинкты.

— Эй, новенький, быстро сюда! — хриплый бас позвал Дреда из глубины поселения.— Да, Дред, мы ждем тебя! — вторили ему несколько опьяненных кровью и адреналином голосов.

Дред шел сквозь мрак на голоса и вскоре оказался в подобии хижины, собранной из досок, деревянных поддонов и листов металла. Она была скудно освещена парой факелов, в свете которых тут и там блестели красноватые белки глаз.

Арс вышел из сумрака, держа перед собой за волосы немолодую, но симпатичную женщину. Лицо ее было заплаканным, но не выражало отчаянного ужаса. Она смотрела Дреду прямо в глаза — твердо, с ненавистью. Она понимала и принимала свою судьбу и держалась достойно.

— Сколько ты убил за сегодня? — мягко спросил Арс.— Пока нисколько, — слегка дрожащим голосом ответил Дред.— Пока? Пока?! Да мы уже вот-вот закончим, а ты говоришь «пока нисколько»?

Арс, жестоко улыбаясь, оглянулся на остальных и те одобрительно заржали.

— Слушай, парень, так не пойдет. Думаю… — он прищурился, глядя на Дреда, — думаю, твоя мутация еще не завершена и я знаю, как ускорить этот процесс, — он снова усмехнулся и бросил взгляд на отряд, — надо просто спровоцировать, я тысячу раз видел как это работает. Чуть крови, чуть насилия и ты официально один из нас.

Левой рукой он продолжал держать женщину за волосы, правой — неспешным мягким движением вынул из-за пояса длинный клинок и поднес к лицу жертвы. Женщина покосилась на лезвие и тихо заскулила.

— Дред, я хочу, чтобы ты воткнул нож прямо ей в живот, — медленно и тихо произнес Арс. Не торопись, прочувствуй момент, улови ощущения.

Дред стоял неподвижно, переводя взгляд между лицом Арса, испуганными глазами женщины и блестящим клинком, отражавшим пляшущее пламя факелов.

— Ты слышал, что я сказал?— Да, я слышал.

Голос Дреда был тих и немного дрожал. Он и сам не понимал — от страха, от волнения или от предвкушения.

В глубине души, в самых дальных ее уголках — где-то там все еще были слышны отголоски того, прежнего Дреда. Он сопротивлялся выполнять приказ и пребывал в ужасе от происходящего. Но разум уже был подчинен новому Дреду — Дреду, созданному инфекцией. Он хотел крови, хотел чужой боли. Хотел и боялся их одновременно. Но он точно знал — стоит только попробовать и он навсегда сотрет ту грань, которая разделяет двух Дредов.

— Не переживай, малец, я покажу тебе как это делается, ничего сложного, — сказал Арс.

Он потянул жертву за волосы вверх, та застонала и крепче схватилась руками за его руки. Ноги ее едва касались земли. Правую руку Арс вытянул вперед на уровне ее живота, отточенным движением повернул нож обратным хватом, приставил острие к покрытому светлым платьем животу и медленно надавил.

Женщина судорожно задышала и выдавила из себя вздох, похожий на простое короткое «Ой». Лезвие вошло в нее мягко, словно в кусок сливочного масла комнатной температуры. Арс прижал ее к себе, с аппетитом наслаждаясь моментом. Он поднес свои губы к ее уху и прошептал: «Больно? А так?»

Он медленно повернул лезвие внутри ее живота. Маленькое тело сотрясла судорога, но она ничего не ответила и только продолжала неровно и часто дышать сквозь сжатые зубы.

— Смотри, Дред, она говорит, что ей не больно. А я хочу, чтобы ей было больно! — начал распаляться Арс, — Если ты сейчас же не возьмешь нож и не сделаешь что я тебе сказал, то на ее месте окажешься ты!

Он вынул из ее живота нож и теперь нетерпеливо сверлил Дреда взглядом.

Дред подошел ближе и встал прямо перед женщиной, видя как наливается кровавое пятно на светлой ткани ее платья.

Арс протянул ему клинок — «Последний шанс, парень».

*****

Он сидел в подвале их старого дома. Пыль, забившаяся между половицами, пахла сухой травой. Дред, стараясь не дышать, прислушивался к происходящему сверху.

Мгновение назад, когда на улице послышались крики, отец забежал в дом. Трясущимися руками достал из бельевого шкафа старую двустволку, испуганно взглянул на Дреда и коротко скомандовал — «В подвал, быстро. Не выходи.».

Быстрые шаги отца по деревянному полу. Щелкнувший механизм ружья. Тревожный короткий окрик.

— Не приближайтесь к дому или я открою огонь!

Заглушаемый досками пола и стен, до Дреда долетел высокий девичий голос.

— Папа, пожалуйста, не стреляй!

Волосы на затылке зашевелились. Это была его сестра, Ариана. Черт! Ну почему она не могла убежать или хотя бы спрятаться?!

— Старик, опусти ружье, или дочке будет очень больно, — в незнакомом хриплом голосе явственно угадывалась кровожадная улыбка.— Что вам от нас надо? Отпустите ее сейчас же и я отдам вам все, что у нас есть. Прошу вас.— Мы и так возьмем все, что у вас есть, — громко крикнул второй незнакомый голос, противный и скрипучий, словно ржавая дверная петля.

Нескладным хором заржали еще с десяток голосов. Плохо дело.

— Папаша, ну опусти ты ружье, я ведь предупредил, что дочке будет больно.

Послышался отчаянный вопль Арианы, резанувший Дреда больнее любого ножа. Было невыносимо сидеть в подвале и слушать происходящее…но поднимись он наверх, чем бы он смог помочь?

— Умоляю вас, не трогайте ее! Заберите ружье, — отец бросил его перед собой, — заберите все, возьмите меня! — непривычно высоким голосом прокричал отец, окончательно потеряв остатки смелости и решительности.— Заходи в дом, медленно и без глупостей, — скомандовал хриплый голос.

Снова шаги над головой. Это отец, остановился возле противоположной входу стены. Больше шагов. Мужской смех. Кто-то присвистнул, кто-то откашлялся и сплюнул. Запахло немытыми телами и противной сладостью гниения.

— Уютно тут у вас, — насмешливо прозвучал уже знакомый голос, — Но с гостеприимностью, очевидно, проблемы… Какой хозяин тычет ружьем в гостей? , — несколько мужчин снова отреагировали смехом, кто-то издевательски повторил вопрос.— Пожалуйста, возьмите все что хотите и оставьте нас, — тихим отчаявшимся голосом произнес отец.— Как я уже сказал — мы и так берем, что хотим.

Послышался внезапный удар в стену, тяжелый резкий вздох. Ариана закричала, но ей зажали рот. Коротко свистнул разрезаемый воздух, еще удар. Что-то гулко упало на пол и, подпрыгивая, покатилось по доскам, остановившись прямо над Дредом. Он поднял глаза и увидел, как в щели меж досками скапливается густая темная жидкость и тягучими каплями падает прямо перед его лицом.

Он прижал ладонь ко рту. В темноте подполья запахло железом. Он слышал, как Ариана стала говорить — сначала быстро, потом медленнее. Ничего не разобрать, только интонации: «Не надо… пожалуйста…». Тот, кто командовал, коротко хмыкнул. Доски над ним на миг прогнулись, извергая из щелей пыль и липкие бордовые капли, оросившие лицо Дреда — кто-то встал как раз на участок пола, под которым прятался он. В этот момент ему захотелось кашлянуть — горло сжало, как веревкой, в нос ударила пыль. Он знал: кашляни — и все кончено. Пальцы вцепились в щепу так сильно, что под ногтями выступила кровь. Доски скрипнули еще раз.

В доме что-то упало; Ариана вскрикнула — коротко, будто споткнулась. Ее голос был таким родным, в каждом звуке — их пыльный, но уютный дом, летнее поле на окраине, синева реки, в которую они прыгали с моста. И ему вдруг показалось, что если он сейчас вылезет, просто вылезет и крикнет «Я здесь!», — все можно будет отмотать назад. Как в детстве, когда отец возвращал пленку кассеты в старом магнитофоне, отматывая ее большим пальцем.

Но пленка уже порвалась.

— Отпусти ее, — сказал хриплый. — Я сам.

Потом пошли звуки борьбы — напряженные, рваные. Ариана не кричала, не плакала. Дышала часто, почти что рычала сквозь зубы, пыталась вывернуться. Дред видел ее в своем воображении, подробно до мельчайших деталей: большие синие глаза, аккуратные брови-запятые, белое платье с потертым воротом, острые бледные коленки, счесанные падением с велосипеда. «Не выходи», — сказал отец. И он не вышел.

Щелкнуло железо — Ножны? Затвор?

Тихие слова мольбы. Хрип. Шорох ткани. Тупой удар.

Секунда тишины — и вдруг звук, которого он не знал, но понял мгновенно: воздух вырвался из сестры, будто из пробитого меха. Она судорожно вздохнула. И снова. А потом сказала очень тихо, на выдохе, не им — ему, туда, вниз, сквозь щели:

— Не выходи.

Мир над ним раскололся на отдельные звуки: шаги в сапогах по доскам, тяжелое дыхание, скрип двери, какие-то слова, которые он не расслышал, потому что в ушах гремела кровь. Когда дом опустел, он сидел в подвале еще долго, чувствуя, как пульс отдает в висках, как деревенеют руки. Лишь когда вечер окончательно опал, он приподнял люк. В доме пахло холодным железом и почти что мертвенным смрадом. Тело отца — у стены, его голова — в нескольких шагах на полу. Ариана — у порога, лежит на животе, голова повернута в сторону. Все те же аккуратные брови над синими глазами, подернутыми трупной пеленой. Платье разорвано ниже груди, ноги все в крови. Лицо тихое, удивленное, будто она все еще пытается понять, как это — одновременно и боль, и тишина.

Он присел рядом, коснулся ее плеча и отдернул руку: кожа была прохладной — как вода в реке, в которой они когда-то купались. Он хотел закрыть ей глаза, как это делали в кино, но пальцы не слушались. Тогда он просто сел на пол и долго слушал, как дом скрипит — по-доброму, привычно, будто ничего не произошло. «Не выходи», — сказал отец. «Не выходи», — сказала Ариана. Он послушался их обоих — и остался жив.

*****

Воспоминание оборвалась так же резко, как началась. Дред открыл глаза. Арс с нетерпеливым ожиданием смотрел ему в лицо.

Он принял нож из его гигантской руки, посмотрел жертве в глаза и, выдохнув, коротко ударил ее в живот.

Внутри него все перевернулось. Он рукой ощутил, как прорезалась ее кожа и как на пути клинка встали упругие внутренние органы.

Вытащил и ударил снова. Этот удар уже принес удовлетворение — он получился более акцентированным и глубоким.

Достал и снова ударил. Женщина издала негромкий вскрик. Мурашки табуном пробежали по телу Дреда. Так вот в чем все удовольствие!

Он улыбнулся и, смотря ей прямо в глаза, медленно достал нож и ударил в четвертый раз. Из ее рта вырвался вскрик погромче, а из глаз брызнули слезы. Не доставая нож, он, наоборот, надавил на рукоятку — он хотел заставить ее кричать или хотя бы умолять. Он чувствовал, как возбуждается. Возбуждение было странным и доселе неизвестным ему — это была смесь возбуждения сексуального и животного, он пьянел от запаха крови и от страха жертвы. Ему хотелось взять эту женщину, но не меньше ему хотелось сделать ей больно. Очень больно. Он хотел чувствовать ее страх, разделить его с ней, а не просто видеть его.

Достал нож и ударил в пятый раз. По телу разлилось приятное тепло, а в голове стало спокойно. Он сделал это. Он завершил перерождение. Старого Дреда больше не существовало, он умер навсегда.

Арс посмотрел ему в лицо, слегка нахмурился и, кажется, все понял. Он отпустил волосы женщины и та рухнула на землю, держась обеими руками за живот. Нож выскользнул из ее тела и остался в руке стоящего смирно Дреда.

— Ты теперь один из нас, поздравляю, — с легкой издевкой бросил Арс и выхватил свой клинок из его руки.

Со стороны костров послышались крики и звуки сражения — в поселение вернулись охотники и собиратели и вступили в неравный и обреченный на поражение бой с Приезжими.

Группа во главе с Арсом с задорным улюлюканьем бросилась на шум, оставив Дреда наедине с женщиной. Тот некоторое время стоял, смотря на истекающую кровью женщину.

— Ты — мой номер один, представляешь? — серьезным и даже немного официальным тоном обратился он к ней, — никогда тебя не забуду.

Он развернулся на каблуках и отправился за остальной группой, однако в дверях хижины внезапно остановился, словно что-то учуял. Повернулся, обвел темное помещение взглядом, снова посмотрел на лежащее на земле неподвижное тело и, пожав плечами, продолжил движение.

— Вы.вых.ходи, с-сы.нок, — тяжело прошептала женщина, — сс.скорее.пажаста…

Из дальнего угла хижины, где стена была собрана из нескольких листов металла и пары широких досок, послышался легкий шорох. Все это время 8-летний щуплый мальчишка прятался там, становясь свидетелем жестокой расправы Приезжих с его матерью. Он живо подскочил к матери и присел возле нее, глотая слезы и крупно дрожа.

— Мама, мамочка, мы уходим?! Пошли сейчас!

Он схватил ее за руку и попытался поднять. Каждое движение доставляло ей острую боль, лицо ее побледнело, губы стали цвета сливы. Когда она поднялась на колени, под ней отчетливо была видна крупная лужа крови.

Она не могла выпрямиться в полный рост, потому попыталась двигаться полуприсядом. Мальчишка, вытирая бегущие от страха слезы, суетился вокруг матери, пытаясь помочь ей подняться.

— Надо к лесу, с-сы.нок. Быстрее…

Откуда-то из темноты внезапно вывалилась сутулая фигура, стараясь как можно бесшумнее уйти от отсветов факелов и горящих хижин. Судя по силуэту и походке, это был пожилой мужчина. Он двигался суетливо, но не очень быстро. В сумраке он не видел сидящую на земле женщину и ребенка и, очевидно, сам пребывал в ужасе и старался как можно скорее и незаметнее покинуть поселение. Не видя ничего вокруг, он почти что наступил на них, но женщина, собрав последние силы, встала в полный рост и схватилась за его руку. Он вскрикнул и повернулся на месте, ошалело всматриваясь в темноту. Перед ним стояла Сьюзи, которая заведовала кострами. Выглядела она, мягко говоря, не очень. Одной рукой держалась за живот, другой за своего маленького сына и говорила тихо, из самых последних сил, которые уже вот-вот собирались покинуть ее:

— Возьмите его, прошу вас. Умоляю, спасите. Я…кажется я уже всё…

Глава 5. Том.

Признаков погони не было и они оставались на месте уже около часа. Луна полным шаром висела высоко в безоблачном ночном небе, ярко освещая окружающее пространство. Выходить из лесополосы было рискованно — для любого случайного (или не очень) наблюдателя они бы моментально оказались словно на ладони. Кроме этого практичного опасения была и еще одна веская причина — мужчина явно чувствовал себя не очень хорошо и, хрипло дыша, с закрытыми глазами неподвижно сидел под деревом.

Мальчик наблюдал за ним, периодически нервно оглядываясь по сторонам. В памяти болезненными вспышками прорывались кадры чудовищной казни его матери, которая произошла всего час назад. Он всеми силами старался не проваливаться в эти воспоминания, ведь психика 8-летнего ребенка не была готова к такому масштабу боли.

— Она выжила, она сбежала, — тихо бормоча под нос, убеждал он себя.

Этих простых слов хватало, чтобы страх и боль отступили. Иногда даже случались приливы эйфории. Болезненной, ложной, краткосрочной эйфории, когда детская фантазия, срываясь с поводка реальности, улетает туда, где нет страха, нет рационального, а есть только самое сокровенное желание.

Он представлял, что мать ушла из поселения следом за ними и вот-вот настигнет их. Раненая, но, без сомнений, живая. Мальчик постоянно оглядывался назад, откуда они пришли. Силуэты деревьев сливались с кустарниками разной высоты, а лучи лунного света тонкими белыми полосами пронизывали кроны, падая на мягкую траву. Несколько раз ему казалось, что он видит покачивающийся образ мамы, выплывающий из-за деревьев и даже слышит ее шаги. Она жива, я знал! С ускорявшимся сердцебиением он подскакивал на ноги и вглядывался в лес, готовый вот-вот сорваться и побежать ей на встречу, обнять ее, уткнуться лицом в ее живот и почувствовать родной запах. Они бы наверняка отдохнули до утра — деду и маме станет лучше и они отправятся искать другой лагерь выживших.

— Ее больше нет, малыш, — донесся слабый печальный голос мужчины.

Мальчик, пребывавший глубоко в собственных мыслях, медленно повернулся, всмотрелся в серое старческое лицо и наивным детским тоном повторил:

— Ее больше нет?— Прости, я не думаю, что она выжила. Она была ранена слишком сильно.

Мальчик, неосознанно заламывая пальцы на руках, недоверчиво посмотрел на мужчину, перевел взгляд в сторону, потом снова взглянул на него:

— Вы думаете, что моя…моя мама… — он сглотнул подступающие слезы и еле слышно выдавил слово, которое было так страшно произнести вслух, — …умерла?

Мужчина посмотрел на него с искренним человеческим сожалением, утер грязным рукавом намокшие глаза и надломленным голосом тихо произнес:

— Твоя мама сейчас в лучшем мире, ей уже не больно.

Мальчик затрясся в беззвучном приступе рыданий и уткнулся лицом в маленькие ладошки.

— Мааама, мамочка моя, — взывал он сквозь всхлипы и шмыганье носом, вскоре перейдя на полное невыносимой боли рыдание, — ааааааа, маааамаааа!

Сердце мужчины словно сжали тисками. Слезы покатились по его небритым щекам, в глазах невыносимо защипало. Что может быть страшнее этой сцены? Сидеть и молча смотреть, как рыдает потерявший свою мать беззащитный ребенок. Он остался один в этом ужасном, перевернутом с ног на голову мире, и никто больше не в силах защитить его. Он отчетливо представлял уровень боли, который единомоментно свалился на плечи этого маленького человека, но не владел ни одним инструментом, способным помочь ему. Медленно и тяжело он поднялся с земли и, покачиваясь, сделал несколько шагов к мальчику, присел возле него и прижал маленькое содрогающееся тело к своей груди. Если бы он только мог принять хотя бы часть его боли и облегчить страдания этой невинной души…

Они просидели так с полчаса, пока ребенок не перестал плакать. Уткнувшись в грудь мужчины, он невидящим взглядом смотрел перед собой, периодически икая и вздрагивая. Мужчина, заметив это, попробовал слегка отвлечь мальчика.

— Как тебя зовут? — мягко спросил он.— Я — Сэм, — коротко всхлипнул в ответ мальчик.— А я — Том. Но ты можешь звать меня просто — дед. Ведь я старик, а, значит, уже дед, — он неуклюже попытался разбавить обстановку легкой шуткой.

Ребенок, по-прежнему смотря вникуда, почти безучастно промычал что-то в ответ и мужчина решил, что это можно засчитать за успешную попытку наладить диалог.

— Сэм, предлагаю нам обсудить дальнейшие планы, — наиграно взрослым и серьезным голосом обратился к мальчику Том.

Ребенок поднял на него глаза и, слегка кивнув, тихо повторил, — «Дальнейшие планы…да. Куда мы пойдем?»

— С рассветом мы выдвинемся на юго-восток. Если слухи не врут, там стоит уцелевший город. Говорят, он защищен высоким забором и хорошо охраняется, там мы будем в безопасности.

Том мягко улыбнулся мальчику. Он не только хотел дать ему надежду на выживание, но и старался помочь прогнать мысли о потерянной матери. Легенда про неприступный город вполне была способна сыграть замещающую роль в гибкой детской психике. Легенда ли?..

Пару раз он действительно слышал разговоры о некоем городе в трех днях пути от их лагеря, но считал их скорее байками, нежели подлежащими доверию фактами. Последний раз это произошло около трех недель назад. Тогда в их коммуну каждый день приходили люди, которым повезло спастись. Кто-то оставался, кто-то делился путевыми новостями и, передохнув, уходил дальше. Некоторые из них шли транзитом и вскользь упоминали про некое убежище, но более подробно об этом не распространялись. Большинство не воспринимало их всерьез и никто не стремился их расспрашивать и уж тем более переубеждать — переживающим гибель мира людям было совершенно не до этого. В один из вечеров Том брел от своей палатки к костру, где начинали раздавать ужин. В руках он нес небольшую металлическую миску, кружку и ложку. Не доходя пары десятков шагов до костра, он свернул немного левее, где замаскированные зарослями кустарников стояли бочки с питьевой водой. Чистая вода для коммуны была ценнее дров — дожди были нерегулярны, а до ближайшего источника более двух миль ходьбы. Да и встретить у того источника можно было…не самых приятных людей. И не только людей. В общем, бочки были местной ценностью и неплохо охранялись — у них всегда дежурили два-три крупных мужчины боевого вида. Том в сумерках приблизился к водохранилищу и услышал несколько голосов, обсуждавших что-то на пониженных тонах.

— …то есть информация подтверждается — уже несколько человек так или иначе упоминали об этом.— И ты им веришь?— Согласен, не все из них создают впечатление надежных информаторов, но много деталей, услышанных из разных уст, сходятся. Это не может быть просто совпадением.

Наступила небольшая пауза, после которой говоривший задумчиво добавил:

— Мы должны проверить эту информацию.— Это обычные слухи, Рональд, — горько сплюнул один из говоривших.— Нет, это не просто слухи, — он осмотрелся и продолжил, понизив тон, — в паре дней пути на север есть поселение выживших — очень похожее на наше, если верить рассказам очевидцев. Их лидер — Дэн или Дэйв, я не помню, но это и не важно. Важно, что он тоже отправил отряд на юго-восток.

На минуту повисла тишина, нарушаемая вечерними трелями цикад. Наконец, один из мужчин с явной нотой недоверия в голосе произнес:

— Откуда ты знаешь об этом?— Этот отряд проходил мимо нашего лагеря два дня назад. Я встретил их во время охоты в миле к востоку.— Расскажи подробнее, Рон, не томи.— Четыре человека — они были неплохо экипированы и вооружены. При них была карта с довольно детальными пометками, они позволили мне скопировать ее. Также передали небольшое сообщение от этого Дэна или как там его… Дела у них так себе, но пока держатся. К ним приходит много беженцев, но большинство умирает в первые же дни. Иногда случаются налеты Приезжих, которые пока удавалось отбивать. Коммуна на грани голода, да и моральный дух людей уже на грани. Собственно, поэтому он и решил отправить на разведку самых крепких бойцов — можно сказать, пошел ва-банк.— Как по мне, так он отправил их вникуда, — разочарованно фыркнул один из часовых.— Я так не думаю, — Рон задумчиво почесал небритый подбородок, — у них, очевидно, не так много вариантов. Они не протянут долго, сидя на месте, — он поднял тяжелый взгляд на часовых, — собственно, как и мы.— Во всяком случае, мы протянем тут гораздо дольше, нежели если отправимся в этот авантюрный поход.— Да, Рон — прозвучал третий голос, — ты не хуже нас знаешь, что творится там, за пределами леса. Это же сплошные поля и степи — будет чудом, если хотя бы несколько из нас смогут преодолеть это расстояние и остаться в живых. Но, учитывая то, что мы знаем — шансы ничтожно малы.

Они снова замолчали. Мужчины оперировали весомыми аргументами и Рональд казался загнанным в угол. Еще с полминуты тишины и он коротко, но твердо ответил:

— Значит, мы будем делать это небольшими группами. 2-3 человека за раз.— Рон, будет чудом, если хоть кто-то доберется туда. Но даже в таком случае мы не знаем наверняка, что нас там ждет.— Я точно знаю, что нас будет ждать здесь, — голос Рональда стал еще тверже, — через два месяца наступит зима и ее не переживет половина коммуны. Часть замерзнет, часть умрет от голода. Если же еще и Приезжие наткнутся на нас…ну вы и сами понимаете, что будет, — он опустил глаза, поджал губы и покачал головой.— Я не скажу, что полностью согласен с тобой, но допустим…что ты предлагаешь?— Предлагаю для начала отправить разведотряд. Пойдете вы двое и еще пара хороших охотников. Я позабочусь об экипировке и провизии. У вас даже будет огнестрел, только никому об этом, поняли?— Слушай, Рон, это интересно, но мне надо подумать…

Он осекся — Рональд подошел вплотную к нему, заглянул в глаза и очень тихо, тоном не допускающим возражений сказал:

— Считай, я уже подумал за тебя. Выступаете через два дня на закате.

Не оставляя пространства для дальнейшей дискуссии, он сделал шаг назад и отчеканил, — «Вольно, бойцы. Я распоряжусь, чтобы вам принесли двойную порцию ужина».

Том, поняв, что услышал что-то не предназначавшееся для его ушей, негромко прокашлялся, обозначив свое присутствие. Из-за зарослей медленно показались несколько фигур.

— Приветствую, Том, — это был взволнованный голос Рональда, — Зашел за водой? Набирай сколько надо. Как ты себя чувствуешь? Все в порядке?— Не жалуюсь, Рон, спасибо.— Рад слышать, Том, увидимся за ужином!

Бросив последний суровый взгляд на караульных, он бодро направился в сторону костра.

Том больше не встречал в лагере тех мужчин, с которыми говорил Рон. Добрались ли они до цели или сгинули в пути?

Была ли у них задача вернуться или каким-то образом связаться с коммуной в случае обнаружения того самого города?

Голос Сэма вытащил его из воспоминаний и вернул в реальный мир.

— Том, а ты знаешь дорогу к городу?— Я знаю, что нам надо идти на юго-восток. И в этом нам поможет вот эта штуковина, — он запустил руку в рюкзак, немного покопался и, изобразив легкое торжество, достал оттуда черную пластмассовую коробочку.— Что это? — недоверчиво осматривая предмет, спросил мальчик.— Это компас, — просто ответил Том, — ты знаешь, что это такое?— Я слышал про такие штуки, но никогда их не видел, — глаза Сэма заблестели любопытством, — можно посмотреть?

Мужчина протянул компас и вложил его в маленькие детские ладошки. Сэм принял его с осторожностью, словно что-то очень ценное и хрупкое. Одной рукой он крепко сжал основание, второй потянул крышку вверх и та с тихим щелчком открылась. В ярком свете луны их взглядам предстала маленькая красно-белая стрелка, тревожно дрожащая в круглом углублении, обрамленном разными буквами. Мальчик, затаив дыхание, наблюдал за стрелкой, покуда она практически не перестала двигаться. Потом он несмело покрутил в руке компас и обнаружил, что стрелка снова задергалась. Затем потоптался на месте вокруг своей оси, не отводя от прибора внимательного взгляда ясных детских глаз. Том с улыбкой умиления наблюдал за происходящим, но не вмешивался, позволяя ребенку удовлетворить природное любопытство. Он практически мог слышать работу мыслительного процесса Сэма — мальчик был полностью погружен в изучение компаса и, казалось, вот-вот самостоятельно догадается как он работает. Том понимал, что шансов на это было не много — в силу малого возраста мальчик вряд ли был знаком с такими явлениями как магнетизм и магнитное поле Земли, но наблюдать за процессом было крайне любопытно. Ах, если бы у него были внуки… Он так же учил бы их всяким новым вещам типа рыбалки, компаса и поиску созвездий и каждый раз умилялся их искреннему детскому удивлению… Но он был одиноким стариком, доживающим свой век на руинах некогда прекрасного мира.

— Хорош прибедняться, не так-то ты и одинок, — собственный внутренний голос беспардонно прервал меланхоличные мысли, — у тебя теперь есть напарник, для которого ты — самый близкий человек. Дай ему столько, сколько сможешь дать — тебе здесь осталось всего-ничего, а у него впереди целая жизнь. Кто, если не ты?— Кто, если не я, — отрешенным голосом утвердительно протянул Том. Как оказалось, он произнес это вслух.— Ты о чем, дед? — мальчик, отчаявшись разобраться в принципе работы прибора, начинал терять интерес к компасу.— Да это так, мысли вслух… Ты понял, как работает компас?

Сэм, сдвинув брови, отрицательно покачал головой.

— Смотри, все очень просто — красная стрелка всегда показывает на север. Как бы ты не повернул компас, она будет смотреть на север. Понимаешь?

Он посмотрел в лицо Сэма — тот если что-то и понимал, то вопросов у него появилось еще больше. Тогда он продолжил.

— Смотри, давай вот так, чтобы стало понятно, — он вместе с мальчиком слегка повернулся на месте до тех пор, пока красная стрелка не стала смотреть прямо перед ними. Том протянул руку прямо, указывая туда же, куда и компас.— Вот там север. Видишь, стрелка показывает туда? А теперь, чтобы стало еще понятней, давай аккуратно провернем циферблат.

Сэм по-прежнему держал компас, а Том двумя пальцами мягко двигал окружность с буквами до тех пор, пока буква N не оказалась прямо напротив стрелки.

— Теперь ты точно можешь определить все стороны света, — продолжил терпеливо объяснять он мальчику, — N значит север, S — юг, W — запад, E — восток.— Сейчас мы смотрим на север… — неуверенно начал Сэм, вопрошающе взглянув на Тома.— Все верно, ты правильно понимаешь! — улыбнулся он мальчику в знак поддержки, — а что у нас за спиной?— Эмм… Юг?— Отлично, Сэм! — он мягко похлопал мальчика по спине, отчего тот смущенно заулыбался, — а что слева?

Ребенок выдержал небольшую паузу, чтобы наверняка дать правильный ответ.

— Слева — Запад, правильно?— Вот ты и разобрался, как работает компас, молодчина! — Том, испытывая искреннюю радость, слегка хлопнул в ладоши, — а теперь покажи, куда нам надо идти, если наша цель юго-восток?

Сэму не потребовалось много времени, чтобы определить верное направление. По-прежнему стоя лицом на север и смотря на компас, он вытянул в сторону правую руку и после недолгой паузы отвел ее чуть за спину.

— Ты совершенно прав, малец, — мягким голосом сказал Том. Неожиданно для себя он обнаружил, что глаза слегка увлажнились, а в груди возникло распирающее чувство гордости. Гордости за себя — он смог научить маленького человека чему-то новому. И гордости за Сэма, который усвоил новые знания без особых сложностей — пытливый ум, был, пожалуй, главной ценностью в новом мире.

Они посмотрели друг другу в глаза. Оба слегка смущенно улыбались, но, безусловно, испытывали чувство единения и близости, вызванные моментом передачи знаний между поколениями. Том заговорил первым.

— И так, нам надо идти туда, — он повернулся в сторону, куда мгновением раньше указывала рука Сэма.

Благостные чувства начали сменяться тревогой — необходимое им направление лежало напрямик через бескрайнее поле, выходить на которое было явным самоубийством. Несмотря на тишину ночи, он был уверен, что местность изобилует враждебными формами жизни, Приезжими или еще какими-нибудь каннибалами, которые, и час не пройдет, заметят их в свете полной луны и поход закончится практически не начавшись.

От этих мыслей даже кольнуло в груди. Он не был смельчаком и с ужасом представлял себе встречу с кем-то из вышеперечисленных. Еще страшнее ему было думать о том, что они могут сделать с беззащитным ребенком.

Снова кольнуло, но уже сильнее. Боль эхом отозвалась в шее с левой стороны. Он слегка поморщился и помял шею правой рукой, параллельно обращаясь к мальчику.

— Сэм, нам надо вон туда, но через открытое пространство идти нельзя. Смотри, лесополоса, в которой мы находимся сейчас, она тянется строго на восток. Мы пойдем по ней, деревья будут нас укрывать. Будем идти ночами, а днем делать привалы — так будет безопаснее всего. Когда найдем возможность взять южнее — сделаем это, но торопиться не будем. Лучше сделать небольшой крюк, чем… в общем, ты согласен со мной?— Согласен, — мальчик, внимательно слушавший Тома, кивнул.— Тогда выходим. Компас пусть останется у тебя, будешь сверять наш маршрут.

Том закрыл рюкзак, пристроил его на спине и, ободряюще подмигнув Сэму, зашагал на восток.

Шли, в основном, молча. Поговорить хотелось обоим, но страшно было за болтовней упустить какие-нибудь важные звуки или, чего хуже, привлечь кого-либо нежелательного.

Спустя пару часов пути начали замечать изменения в небе — горизонт на востоке едва уловимо розовел, а луна уже почти не светила, закатываясь куда-то за деревья.

— Думаю, еще час и можно искать место для отдыха, — обратился Том к мальчику.

Тот брел слегка впереди, засунув руки глубоко в карманы своей куртки. Уставшие ноги периодически цепляли землю, но он не проронил ни слова об усталости. Сэм мужественно шел вперед и даже не думал хныкать или просить Тома о привале — он казался слишком взрослым, ненормально взрослым для столь детского возраста. Взрослость эта пришла преждевременно, расколов детскую душу на до и после. Взрослеть таким способом, каким повзрослел Сэм — пожалуй, самое страшное, что может случиться с ребенком. Тому, смотревшему на маленькую шагающую фигурку, снова стало невыносимо жалко этого ребенка, не заслужившего подобной судьбы. Да весь этот мир не заслужил ее! Но судьба не спрашивает, она ставит перед фактом.

Многие миллиарды людей в один день стали сиротами, но этот мальчик — единственный, кому Том реально мог бы помочь. Остальным придется справляться самостоятельно.

Он захотел негромко окликнуть ребенка и перекинуться с ним парой фраз. Набрал в грудь воздуха, открыл рот, но на выдохе не смог выдавить из себя ни звука. В груди снова кольнуло. Еще кольнуло где-то в спине — пробрало так, что он даже остановился и выгнулся от боли. Дыхание стало вязким, словно к лицу прижали подушку. Почувствовал подступающую панику, но удержал себя в руках — не хватало еще напугать ребенка. Мир закружился вокруг и Том мягко осел на землю. Сэм, не замечая этой бесшумной сцены и пребывая в собственных мыслях, уже успел уйти вперед на добрые 30 шагов. Мужчина смотрел ему вслед, но не мог произнести ни слова — он чувствовал, что задыхается и воздух словно встал пробкой между голосовыми связками и внешним миром. Мысли начали путаться. Силы покидали его с каждой секундой. Он уже полулежал на земле, но продолжал борьбу и не спускал глаз со спины удаляющегося мальчика.

В тщетных попытках глотнуть хоть немного воздуха, пальцами он пытался разорвать горло, судорожно дергая себя за кожу. Одновременно с этим он прикладывал нечеловеческие усилия, чтобы выдавить из себя хотя бы звук и привлечь внимание Сэма.

Никто не готовит тебя к смерти, именно поэтому в последний миг ты осознаешь, какое же это тяжелое занятие — умирать.

Как мало времени отведено на этот процесс и как много всего надо еще успеть. Необходимо подвести итоги собственной жизни. Вспомнить все лица, что когда-то были самыми важными и дорогими. Пожалеть о том, чего не успел. Порадоваться тому, что все-таки смог. Прокрутить в голове всякие глупости, на которые так жалко тратить эти последние мгновения. В последний раз улыбнуться. В последний раз увидеть над головой небо, невероятным усилием воли концентрируя расплывающийся взгляд. Проронить последнюю слезу — не о себе, нет. О них. Обо всех несчастных, что остаются в этом мире, полном боли и страданий.

О ребенке, что видел смерть матери. О тех, кто остался один на один с жизнью и которых некому более обнять и защитить.

Все это дается так тяжело. Особенно, когда тебе надо бороться за самый последний в собственной жизни глоток воздуха и ты понимаешь, что борьба эта проиграна. Уже точно. Окончательно.

— Сэм, Сэм! — хрипло выдавил он из себя, заваливаясь на спину.

Тело дергалось в конвульсиях, но слабый огонек сознания еще горел внутри.

Над ним возникла размытая фигура. Звуки походили на сгущенное молоко и долетали медленно, с запозданием.

— Том! Что с тобой, Том?! — мальчик упал перед ним на колени, схватил его за грудки и тряс что есть силы, — Что.что мне сделать?!

Ребенок с ужасом смотрел в иссиня-серое лицо мужчины и из его глаз лились слезы, которые он смахивал грязным рукавом куртки. Том в последний раз собрался с силами и сконцентрировал взгляд стекленеющих глаз на лице мальчика.

— Сэм…— Да, Том, я тут, я с тобой!— Сэм…беги.на…беги на…— Нет нет, мы пойдем вместе! — мальчик скатился в истерику, его колотила крупная дрожь. Он оглянулся по сторонам, словно ожидая увидеть другого взрослого, который смог бы помочь, — ты сейчас отдохнешь и мы пойдем дальше, — икая рыдал он.

Том уже не видел. Последний блик света в глазах мужчины потух и они слепыми фарами смотрели куда-то сквозь Сэма. Он поднял тяжелую старческую руку, схватил мальчика за предплечье и в последнем выдохе тихо, но отчетливо произнес:

— Беги на юго-восток. Избегай открытых пространств.

Глава 6. Путь.

Мысль бежать в одиночку через темную лесополосу была невыносимо жуткой. Но перспектива оставаться рядом с трупом Тома казалась еще более пугающей. Несколько долгих минут Сэм, проглатывая соленые слезы, толкал и пихал тело мужчины, умоляя его не умирать. Но тот не реагировал. Пустыми мутными глазами он смотрел в небо, ночную темноту которого сменяла предрассветная чернильная синева.

И без того треснувшее детство Сэма окончательно разбилось на мельчащие осколки, которые уже нельзя было собрать и склеить воедино. Буквально за один неуловимый момент он стал взрослым. От ребенка по имени Сэм остались лишь цифры возраста, которые уже мало что значили в этом мире.

Он медленно встал, не желая, но продолжая смотреть в серое лицо Тома. Страх и душевная боль отступили, а их место заняла зияющая пустота. Вакуум. События последних часов слились в несвязный набор картинок и звуков. Психика, стараясь уберечь себя от абсолютного краха, не позволяла сознанию вытаскивать на поверхность эти кошмарные воспоминания. Теперь все усилия разума были брошены на достижение единственной цели — выжить.

Сэм медленно осмотрелся по сторонам. С каждой минутой становилось светлее, а, значит, времени на дорогу оставалось все меньше. Том говорил, что надо идти ночью, а днем делать привалы. Он считал, что так будет безопасней и Сэм на инстинктивном уровне был с ним согласен. Пора было идти. Когда солнце покажется из-за горизонта, он остановится, дождется темноты и пойдет снова. Но сейчас он хотел уйти от этого места как можно дальше.

Запустил руки в карманы куртки. Пальцы правой наткнулись на пластмассовую коробочку. Достал, открыл крышку. Вспомнил, чему его научил Том и почти без труда определил необходимое направление.

— На юго-восток, избегая открытых пространств, — мальчик повторил отпечатавшиеся на подкорке слова. Необходимое направление вело его за пределы лесополосы, куда Том категорически не рекомендовал выходить, — Значит, я пойду на восток и, когда будет возможность, сверну южнее.

Он еще раз внимательно сверился с компасом и, убедившись в правильности направления, убрал его в карман.

Рядом с Томом лежал рюкзак, который он взял перед побегом из их лагеря. Сэм обошел тело и аккуратно поднял рюкзак. Ощущая вину, пристроил лямки на узких плечах.

— Прости меня, — тихо произнес он, косясь на Тома, — мне теперь это нужнее, чем тебе, правда?

Он бросил последний взгляд на тело, на застывшую серую маску лица. Вытер непрошеные слезы, развернулся и побежал.

Через час с небольшим наступило полноценное утро. Влажная свежесть ночи еще поднималась от земли, оседая каплями росы на траве, но первые лучи показавшегося над горизонтом солнца уже начинали прилипать к лицу, мягко согревая и незаметно убаюкивая выбившегося из сил ребенка. Сэм сбавил ход и осмотрелся. Мысли в голове путались. Отдышавшись, он осознал, насколько сильно устал за прошедшую ночь. Невыносимо захотелось лечь и заснуть прям на месте, но это было бы небезопасно и глупо. Осмотрелся. Заметил поваленное дерево. Диаметр массивного ствола был не меньше роста Сэма. Оно лежало уже давно и успело врасти в землю, завернувшись в одеяло из зеленого мха. С одного из торцов ствол расширялся и переходил в корневые ответвления, грязной беспорядочной массой нависающие над землей. Между корнями зиял черный провал, от одного взгляда на который у мальчика по спине бежали мурашки. Однако, это было единственное возможное укрытие и выбора не оставалось.

Сэм подошел ближе и боязливо заглянул внутрь. В лицо пахнуло земляным холодом и гниющим деревом. Пролез между двумя толстыми корнями и оказался в пространстве, напоминающем не то пещеру, не то берлогу. Он мог стоять в полный рост и даже сделать несколько небольших шагов вокруг. Земля, покрытая щепками и мхом, мягко пружинила под ногами, приглашая прилечь. Сэм сдался и последовал приглашению. Положил под голову рюкзак, устроился на боку, поджал колени к груди. Кислый запах древесного тлена показался на миг таким уютным и домашним, что ребенок потерял последние силы и, едва прикрыв глаза, уснул.

Сон был теплым и безмятежным. В нем была мама. Она звала его по имени и голос ее был звонким и смеющимся. Ее лицо то скрывалось за деревьями, то снова появлялось, белозубо улыбаясь ему. Они часто играли с ней в прятки. Мама убегала в сторону деревьев и ждала, когда он побежит за ней. Она старалась нарочито неуклюже притаиться за деревом и позволить сыну обнаружить себя. Когда он находил её, он подбегал к ней и крепко обнимал в районе пояса. Сэм прижимался к теплому телу и вдыхал запах, который угадал бы среди тысяч других. Запах своей мамы.

Затем во сне появились другие знакомые лица. Том с умилением наблюдал за ним и, хлопая в ладоши, подбадривал. Он кричал ему что-то очень доброе и приятное, но слова, отзываясь мгновенным эхом, смешивались в какофонию звуков и их невозможно было разобрать.

Недалеко от деревьев, за которыми пряталась мама, в обложенном гладкими камнями кострище потрескивали раскаленные докрасна дрова. Рядом сидели два старика из их лагеря, тихими шипящими голосами споря о чём-то. Сэм знал этих мужчин, но не помнил имен. Они были спокойными и вежливыми и всегда любили поболтать с мальчиком. Сейчас же они не обращали на него никакого внимания. Он подходил всё ближе и до него начали долетать обрывки фраз, перекрывая продолжающего выкрикивать что-то Тома.

— …расскажем всем или…— …никто не узнает…— …лишние рты…— …улов не велик…

Где-то рядом внезапно завыла собака. Поднял глаза на деревья — силуэт мамы мелькнул и исчез в гуще деревьев. Оглянулся на Тома, но его больше не было рядом. Собака залаяла близко, будто перед самым лицом.

Сэм проснулся и открыл глаза. Вымотанный разум, сбитый с толку необычным сном, не сразу осознал, что между свисающими корнями, присев на колено, замерли две крупные фигуры, наблюдающие за ним. Их лица скрыты тенью. Одна из фигур держит крупную собаку, которая дергает поводок в попытках добраться до находки. В нетерпении собака скулит и звонко гавкает на добычу, брызгая слюной.

— Заткни псину, она привлечет остальных, — злобно выплюнула одна из фигур грубым мужским голосом.

Послышался удар и окрик. Собака жалобно заскулила.

— Привет, мальчик, — на этот раз фигура обратилась к Сэму и с недоброй улыбкой в голосе добавила, — этот лес очень опасен, тебе невероятно повезло, что мы нашли тебя.

*****

В ту ночь, когда Дэйв, разобравшись с зараженной девочкой, вернулся в лагерь, жизнь не только его, но и всей коммуны разделилась на до и после. Несмотря на глубокую ночь, лагерь и не думал спать. Обстановка была тише обычной, однако явственно ощущалось повисшее в воздухе напряжение.

Первым ему встретился один из охотников, крепкий лысый мужчина около 50 лет. Его предплечье было перемотано куском ткани, а на щеке сочились сукровицей несколько глубоких царапин. Приметив фигуру Дэйв еще издали, он попросил его не подходить близко и в нескольких словах ввел в курс дела.

— Лагерь распался, Дэйв, — вещал он с болью в голосе, — кто-то подцепил эту заразу и…мы понесли серьезные потери.

Он говорил быстро, словно его время было строго ограничено. Он рассказал, как странно повела себя Вероника, внезапно накинувшись на хранительниц огня прямо во время общего ужина. Со слезами в голосе поведал о том, как ударил ее топором, не найдя иного выхода. О том, как началась паника — моментально, словно вспыхнувшая от брошенного окурка сухая трава, раздуваемая налетевшим порывом ветра. В страшной суматохе трудно было понять, кто заражен, а кто нет. Следуя инстинкту возбужденной и напуганной толпы, люди начинали видеть угрозу в каждом и принимали превентивные меры по самозащите. Многие получили тяжелые ножевые ранения. Нескольких детей затоптали заживо. Кого-то покусали.

Когда хаос утих и появилась возможность оценить обстановку, выяснилось, что около половины населения коммуны покинули лагерь.

— Но куда они направились? — непонимающе спросил Дэйв.— Куда-то. Может быть в лес. Я не знаю, — охотник пожал плечами, — здесь случилась страшная бойня, Дэйв. Я совершенно не виню тех, кто решил уйти.

Дэйв сделал несколько шагов навстречу, но мужчина жестом остановил его.

— Я думаю…что я тоже заражен, — он показал на перемотанную руку, — не хотелось бы навредить тебе.— Ты уверен? Как это случилось?— Это была подруга Стива, одного из собирателей. Я видел ее глаза…уверен, что она была заражена.

Сердце Дэйва подпрыгнуло. Стив был молодым парнем, одним из тех, кто привел больную девочку в лагерь. Дэйв лично просил Веронику отставить их с напарником на карантине.

— А где сам Стив? — аккуратно поинтересовался он.— Мы случайно нашли его в доме Вероники, — мужчина показал рукой вглубь лагеря, где заревом алел медленно затихающий пожар, — и не придумали ничего лучше, чем поджечь строение.

Дэйв пару мгновений смотрел на отблески пламени на деревьях. Затем спросил:

— Как много человек осталось? Сколько ранено? Сколько заражено?— Сейчас в лагере 58 человек. Еще около двух десятков трупов, но точно не считали. Мы все проголосовали и решили разделиться на две группы — на таких, как я, — он снова поднял в воздух перемотанную руку, — и на тех, у кого нет никаких видимых повреждений. Правда, если инфекция передается через касание или воздушным путем, то в этом практически нет смысла…но мы не хотели терять остатки человечности… Ведь если есть хоть шанс, то глупо им не воспользоваться, правда?

Дэйв старался соображать быстро и, как лидеру пускай уже и несуществующей коммуны, ему необходимо было принять решение о дальнейших действиях. Очередное непростое решение. Соблюдая дистанцию относительно друг друга, они с охотником дошли до поляны, где собрались остатки лагеря. Две группы людей располагались на расстоянии около 50 метров друг от друга. Стояла мрачная тишина, изредка нарушаемая вздохами и всхлипами из «карантинной» группы. Представители группы «здоровых» с тревогой поглядывали на них и крепко прижимали к себе нехитрое оружие — топоры, ножи и палки. Все боялись. Здоровые — зараженных. Зараженные — сами себя.

Увидев Дэйва, люди из обеих групп оживились. Кто-то громко поздоровался с ним, кто-то промычал что-то неразборчивое.

Понимая, что требует от и без того сломленных людей слишком много, он поинтересовался их самочувствием и напрямую спросил, испытывает ли кто-то необычные симптомы, способные стать маркером этой неизученной болезни.

Большая половина из «карантинной группы» честно призналась в наличии проблемы — у одних начинали чесаться десны, другие обнаруживали на своих телах подозрительные покраснения и сыпь. Почти все испытывали озноб и спутанность мыслей. Один мужчина сидел на земле подальше от других, обхватив себя за колени. Испуганными глазами он смотрел перед собой и говорил дрожащим голосом.

— Я чувствую, как что-то пылает внутри…беспричинная злость приходит волнами и буквально сжигает меня. Каждая волна сильнее предыдущей. Я уверен, что начинаю терять себя. Я боюсь навредить кому-то. Боюсь собственных мыслей. Я боюсь себя, — он поднял лицо и посмотрел прямо в глаза Дэйву, — ты сможешь…помочь мне?

Помочь… У Дэйва был только один способ помочь — холодной тяжестью металла он оттягивал его пояс и количество спасительных пилюлей-патронов было лимитировано.

Еще немного пообщавшись с остатками своей коммуны, он с тяжелеющим после каждого слова сердцем предложил нехитрое решение. Решение, которое будет стоить ему собственной души.

— Если вы захотите уйти, я не буду препятствовать. Заражены вы или нет — вставайте сейчас и уходите как можно дальше, тут вас уже не ждет ничего хорошего. Для тех, кто ищет способ побыстрее, — он бросил взгляд на мужчину, который по-прежнему испуганно смотрел перед собой, — я предлагаю свою помощь.

Он медленно вытянул пистолет и десятки взволнованных глаз устремились к нему. Черный металл гипнотически переливался в свете факелов и догорающих жилищ.

— Я знаю…для вас это непростой выбор, — негромко выдохнул он, оглядывая испуганные лица, — но для вас это закончится быстро, а мне предстоит жить с этим дальше.

Он вытащил обойму и посчитал количество патронов. Добавил к этому одну из двух запасных обойм, затем произнес, обращаясь к каждому из «карантинной» группы:

— У меня 14 патронов. Не будем терять времени. Если вы хотите уйти — уходите. Если предпочитаете альтернативный способ — поднимите руку.

Большая часть людей решила уйти. Кто-то произнес несколько прощальных слов. Другие, стараясь избегать чужих взглядов, спешно собрали нехитрые пожитки и не оглядываясь разошлись по разным направлениям.

Дэйв оглядел оставшихся. Слова давались чрезвычайно тяжело.

— Простите за то, что не уберег всех нас, — его голос надломился, — кажется, пришло время прощаться?

Начинало светать. Одиннадцать тел лежали почти в одинаковых позах ничком на влажной траве. Дэйв подошел к последнему представителю некогда наполненного жизнью лагеря. Его лагеря. Охотник с перемотанной рукой, встретивший Дэйва, стоял лицом к востоку и наслаждался последним в своей жизни рассветом. Дэйв стоял сзади.

— Скажи, когда будешь готов, — произнес он пустым голосом.— Да, Дэйв, дай еще минуту. Ты только посмотри, какой красивый рассвет! Ты когда-нибудь видел такой?

Честно говоря, этот рассвет не отличался от всех предыдущих, но Дэйв прекрасно понимал мужчину. Когда ты знаешь, что этот рассвет — самый последний в твоей жизни, ты видишь его в совершенно иных красках. И речь не только о рассвете.

Охотник повернулся к Дэйву и тепло улыбнулся ему. Его лицо казалось безмятежным, а слезы, катящиеся по небритым щекам, походили на слезы счастья.

— Спасибо тебе за всё. А сейчас окажи мне последнюю услугу, — он закрыл глаза, повернул лицо к первым утренним лучам и сделал глубокий вдох, — Я готов.

Двенадцатый выстрел потревожил идиллию утреннего леса и снова наступила тишина.

Задерживаться тут, среди мертвецов и пепла, совершенно не хотелось.

Разум Дэйва, перегруженный невысказанными словами и болью, переключился в режим энергосбережения и действовал на автопилоте.

Не мысли — электрические всплески. Лимбическая система выстреливала командами, которые сознание переводило в короткие рваные фразы: Уходи. Двигайся. Ищи людей. Одному не выжить. Юго-восток. Слухи. Город. Надежда.

С трудом выплывая из топи памяти, перед глазами отчетливо появилась картинка, как он под покровом ночи провожает отряд из четырех крепких мужчин, своих лучших бойцов. Он отправил их наудачу — на юго-восток, где по слухам стоит целый город, куда стекаются выжившие и находят там кров, пищу и безопасность. Дэйв мотнул головой, стряхивая морок.

— Я оправил их навстречу миражу. Ничего там нет, — бесцветно ответил он собственному воспоминанию, — Все умерли. И тут. И там.

Но были ли еще маяки, на которые он мог обратить свои мысли? Что-то, что дало бы мотивацию продолжать путь, а не достать пистолет, засунуть в рот и движением указательного пальца покончить со всем этим.

— Нееет, — словно пьяный, улыбнулся он сам себе, пока ноги несли его через густой лес, — этот способ слишком прост для такого как ты. Если бы ты мог позволить себе поступить так, то неужели ты бы сотворил всё то, что сотворил этой ночью?— А был ли у меня выбор?— Выбор есть всегда и ты прекрасно это знаешь. Ответь себе честно, что двигало тобой в эти страшные моменты, каждый из которых отрывал кусок от твоей души? Почему ты сделал то, что сделал?

Самые тяжелые вопросы — те, которые человек задает самому себе.

Люди запросто врут другим. Не моргнув глазом, врут друзьям и коллегам. Без чувства вины обманывают родителей, мужей и жён. Но соврать себе невозможно, ведь ответ появляется там же, где и вопрос — в собственной голове. И чем вопрос тяжелее, тем больших размеров достигает транспарант с ответом на него. Он повисает перед глазами раздражающим пятном, но человек делает вид, что ничего не замечает. Он постоянно натыкается взглядом на крупным шрифтом выведенные слова и просто не имеет физической возможности не прочесть их. Он отводит взгляд, переключает внимание на всё что угодно, лишь бы не видеть ответ на свой вопрос. Но это не помогает. Тот, кто напечатал и повесил этот транспарант и тот, кто старательно отводит от него глаза — это один и тот же человек. Он точно знает ответ. Дословно. Вплоть до каждой запятой. Но парадокс вот в чем — для того, чтобы решительно взглянуть на транспарант и громко вслух прочесть тот самый ответ, предварительно необходимо задать себе еще один вопрос. Он значительно короче и требует более простого ответа — да или нет.

— Я трусливый человек?— А ты сам как считаешь?— Я…я не знаю.— Способен ли трусливый человек взять на себя тяжелое бремя лидерства? Собственными руками лишить жизни обреченных ради тех, у кого еще есть шанс? Искать возможности для спасения тех, кто слабее него и ради этих возможностей твердо принимать решения, с которыми большинство не согласно?— Нет.— Нет, ты не трусливый человек. И именно поэтому ты способен поднять глаза на пресловутый транспарант и вслух прочесть ответ на свой вопрос. Так скажи мне, почему ты сделал то, что сделал этой ночью?

Дэйв пару раз глубоко вздохнул, словно находился на викторине и вся его команда ждала финального ответа.

— Потому что я хотел помочь тем, кому еще способен помочь.— Даже если они тебе не знакомы?— Что ты имеешь ввиду?— Ты ведь помогал не друзьям или родственникам, так? Большинство из этих людей ты встретил месяц-другой назад и, бьюсь о заклад, ты даже не знал всех по именам, не так ли?— Да… — соображая протянул Дэйв, — но причем тут это?— При том, что ты еще жив. А в этом мире полно людей, кому требуется помощь. Мужчины, женщины, дети. Ты не знаешь их, но обязательно встретишь и, возможно, эта встреча спасет чью-то жизнь.

Дэйв был вымотан, но продолжал час за часом упрямо идти вперед. Солнце уже стояло над головой, всполохами прорываясь сквозь густые кроны деревьев. Избегая открытого пространства, он двигался на юг, постепенно сворачивая к востоку. Полотно леса начинало редеть и в конце концов оборвалось, уперевшись в бескрайнее желтое поле сухой травы и редких кустарников. Узким аппендиксом, примыкающим к лесу, с запада на восток тянулась лесополоса. Дэйв сделал небольшой привал, уселся спиной к дереву на самом краю поля и, стараясь не думать ни о чем, уставился вдаль. Странно, но несмотря на усталость и ночь без сна, ему совсем не хотелось прилечь. Он просто сидел и бесцельно смотрел вдаль, наслаждаясь тишиной в собственной голове. Где-то вдали, над нагретой солнцем землей вспыхивали миражи, линзами теплого воздуха искажая горизонт. Движения миражей были плавными и легкими. Они гипнотически притягивали внимание наблюдавшего человека, медленно искажаясь, переворачиваясь и перемещаясь в пространстве. Один из миражей двигался не так плавно, как остальные. Дэйв мгновенно пришел в себя. Сердце застучало чаще. Сложив ладони козырьком, он приложил их ко лбу и, прищурившись, с усилием попробовал вглядеться в…нет, это уже был не мираж. В трех сотнях шагов от него четыре фигуры двигались параллельно лесополосе. Они держали путь в сторону запада. Дэйв, успокаиваясь, медленно выдохнул. Кем бы ни были эти люди, он отчаянно не хотел привлекать их внимание и, тем более, идти в одном с ними направлении. Посидев еще какое-то время, он проводил их взглядом, поднялся и, более не оборачиваясь, направился в противоположную сторону. Он старался держаться посередине узкой полоски леса, чтобы его невозможно было заметить со стороны полей, лежащих по обе стороны. Спустя пару часов вышел к небольшой прореди, оказавшейся грунтовой дорогой со старой колеёй. Шириной около 20 метров, она прорезала деревья с юга на север. Чуть больше 30 шагов, но как же не хотелось делать эти шаги под открытым небом при свете дня. Постояв немного у края дороги и убедившись, что не слышит и не видит ничего подозрительного, он быстрыми шагами преодолел расстояние и снова скрылся среди деревьев. Нервно оглядываясь через плечо, он споткнулся обо что-то мягкое и покатился кубарем. В нос ударил приторный запах разложения. Моментально подскочив на ноги, он выхватил из-за пояса пистолет и инстинктивно огляделся по сторонам. Не заметив вокруг никого постороннего, он посмотрел на землю перед собой и медленно опустил оружие. Привалившись к дереву, на траве устало сидел наполовину разложившийся труп. В его груди торчало то ли копье, то ли длинный кол. На темно-зеленой ткани куртки расплылось давно засохшее красное пятно. Лицо было исклевано птицами до неузнаваемости. Нижняя челюсть отвисла в сторону, оголяя желтые зубы, среди которых серебром сверкал правый клык. Дэйв медленно подошел и присел перед трупом. Он знал этого человека. Марк. Это был Марк — лучший боец из его бывшей коммуны. Он был главным в группе из четырех, которых Дэйв отправил на разведку на юго-восток в надежде на то, что они смогут найти мифический город. В голове всплыло воспоминание, как он провожал их в дорогу.

— Не волнуйся, Дэйв, — щеголяя серебристым зубом, широко улыбался той ночью Марк, — найдем мы этот город и вернемся за вами. Посмотри на нас, — он обвел рукой отряд и подмигнул парням, — кто сможет справиться с такими бравыми ребятами, а?— Вы, главное, не сворачивайте с маршрута, — нервничая, отвечал Дэйв, протягивая Марку бумажную карту с пометками, — идите ночью от сумерек до рассвета. Днем не высовывайтесь, это небезопасно…

Марк лишь хохотнул в ответ, снисходительно, но с теплом смотря на своего лидера.

— Да знаем мы всё, не парься. Не первый день живем, — отвечал он, принимая карту и убирая ее во внутренний карман своей куртки цвета хаки, — жди нас, еще свидимся!

«Вот и свиделись» — поджав губы, про себя произнес Дэйв, смотря на останки своего товарища.

Из под края наполовину расстегнутой куртки выглядывал бумажный лист, пропитавшийся кровью. Стараясь не задеть торчащее из груди древко, он аккуратно потянул за край листа. Тот не поддавался и лишь после небольших усилий выскользнул из кармана. Лист был сложен в несколько раз и страницы его слиплись от запекшейся крови. Тем не менее, Дэйв безошибочно узнал в нем свою карту. Осмотрел с обеих сторон — сквозь алые разводы местами проступали чернила и записи, сделанные от руки, но прочитать их было почти невозможно. Пользы от нее уже не было и он аккуратно положил карту рядом с телом, после чего встал и молча пошел дальше.

Тени начали удлиняться — солнце медленно двигалось к закату. Подчиняясь биологическим часам, разум начинал требовать перерыв на сон. Дэйв, невесело усмехнувшись, подумал, что полностью нарушает правила, которые сам же установил для отряда разведчиков. Идти ночью, отдыхать днем. В его случае всё получалось точно наоборот, но выжимать измотанный организм и требовать от него еще одну бессонную ночь он уже просто не мог.

Вышел на небольшую опушку и огляделся в поисках места для ночевки. Взглядом пробежал по стволам деревьев, пока не зацепился за какой-то темный холмик. Сделал несколько шагов к нему и остановился. Еще один труп. В отличие от предыдущего, он был свежим. Пожилой мужчина лежал на спине в простой позе, словно прилег вздремнуть и уже не поднялся. Дэйв подошел ближе. Глаза трупа были широко открыты и затянуты белесой пеленой. Зрелище было довольно жутким и он быстро отвел взгляд, переключая внимание на землю вокруг тела. Мягкая трава была истоптана, словно кто-то суетился в попытках помочь умирающему. Следы вели от трупа на восток и Дэйв всматривался в них, стараясь найти полноценный отпечаток подошвы. Мысли о сне улетучились, сменившись любопытством и невесть откуда взявшимся притоком энергии. Он шел по следу и вскоре наткнулся на крупную проплешину в траве, влажно блестящую голой землей. Опустился на колено, рассматривая отпечаток. Тот был размером немногим с его ладонь и едва утоплен в земле. Хозяин следа был легок и, должно быть, бежал. Сомнений почти не оставалось — это был отпечаток детской ноги.

Дэйв шел быстро. Ребенок не мог уйти далеко и ему хотелось как можно скорее догнать его.

— Ну, допустим, ты действительно догонишь его. Думаешь, перепуганный ребенок, услышав топот незнакомого мужчины посреди темнеющего леса, с радостью бросится навстречу? — прозвучал в голове непрошеный, но как всегда логичный голос разума.— Я должен хотя бы попробовать найти его, он ведь тут совершенно один!— Да…если никто не нашел его до тебя.— А какие еще варианты у меня есть?— Как минимум, было бы неплохо передвигаться чуть тише.

Дэйв остановился и замер. Ему показалось, что…

Издалека донесся приглушенный крик. Определенно, это кричал ребенок. Тот самый ребенок, это он! Физическое возбуждение пронеслось волной по телу Дэйва и он напрягся, вслушиваясь в лес. Снова детский крик. Следом едва уловимый грубый окрик взрослого человека. Вопль. Залаяла собака. Он насколько мог бесшумно и быстро направился вперед, в сторону источника звуков. Минут через 10 уже мог разобрать некоторые слова. Люди были совсем рядом, но пока что вне досягаемости визуального контакта. Вскоре между деревьями красными отблесками заплясало пламя крупного костра, а небольшие порывы ветра доносили до Дэйва обрывки дрожащих голосов.

— …ты же его просто вырубил. Если начнем потрошить, он очнется и будет орать так, что нас услышит вся округа!— А ты, я смотрю, специалист в этом деле?! Тогда покажи мне, как это делается!— Да я в своей жизни даже рыбу не разделывал…я не имею понятия, что надо делать.— Ты жрать-то хочешь или нет?— Конечно хочу! Я уже неделю не ел…но, черт возьми, это ведь ребенок…

Голос говорившего выражал крайнюю степень испуга. Второй голос был жестче, но через слово срывался и давал петуха. Без умолку скулила собака.

Дэйв подошел ближе и, скрываясь за деревьями, уже мог внимательнее рассмотреть людей на небольшой поляне. Один был высоким и худым. Он обладал болезненным бледным лицом, поросшим длинными, но жидкими волосами на бакенбардах и подбородке. Второй был ниже и шире. Он носил шапку, надвинутую до самых глаз. В руке держал средних размеров нож, а в глазах его прыгали огоньки легкого безумия. Рядом с ними лежал ребенок в дутой грязной куртке. К дереву неподалеку была привязана нервно скулившая собака. Поводок-удавка крепко впивался в ее горло, когда она вставала на задние лапы в безуспешных попытках добраться до ребенка. В нескольких шагах от них трещал костер, жирными языками пламени доставая до нижних веток деревьев.

— Еще немного и угли будут готовы, давай резать пацана. — торопился худой.

Второй переминался с ноги на ногу, сверля ребенка взглядом.

— Как думаешь, лучше по шее или…в сердце?— Дед говорил, что если ударить в сердце, то внутри образуется гематома. Я видел в детстве, как он забивал козу. Он подвесил ее головой вниз и перерезал горло. Помню, он сказал, что очень важно, чтобы вся кровь вытекла из тела, — худой слегка дрожал, произнося эти слова.

Оба внезапно замолчали — ребенок на земле зашевелился и медленно открыл глаза. Он посмотрел на них туманным взглядом и через миг вспомнил, где находится. Бледное лицо мальчика исказила гримаса ужаса и надвигающейся истерики. Прижав к груди сжатые от страха кулачки, он закричал. Коротко, хрипло. Затем громче.

— Не трожьте меня, не надо! Умоляю вас!

Худой впился взглядом в напарника.

— Кончай его! Сейчас же!

Тот бросил на кричавшего быстрый взгляд, суетливо поправил рукой шапку и походкой человека, решившегося на убийство, двинулся к ребенку.

Дэйв больше не мог оставаться в тени. На ходу доставая из-за пояса пистолет, он двинулся в сторону поляны. Сзади налетел внезапный порыв ветра. Завыла собака. Совсем рядом что-то хрустнуло.

Какой-то зверь, — мелькнула быстрая мысль.

Он вышел из-за деревьев, внезапным появлением приводя мужчин в ступор. Не говоря ни слова, направил пистолет в лицо тому, что был ближе, и нажал на курок. Из затылка мужчины ударил бордовый фонтан, щедро оросив стоящего позади него худого. Не опуская оружия, Дэйв сделал три быстрых шага ему навстречу и трижды выстрелил в грудь. Мужчина успел лишь в непонимании поднять руки и через мгновение мертвым телом завалился на спину. Еще выстрел — и собака, взвизгнув, замолчала.

Дэйв повернулся к мальчику, который уже сидел на земле, обхватив руками колени. Он водил смертельно напуганными глазами — с простреленной головы лежащего рядом тела, на труп собаки, на стрелявшего, снова на тело. Дэйв двинулся к нему.

— Как ты, малыш?

Мальчик задержал взгляд на его лице, затем посмотрел куда-то левее и внезапно что есть силы закричал, указующе вытягивая палец.

Дэйв едва успел повернуться, как кто-то крепкий сбил его с ног, заваливая на землю. Проваливаясь в омут лёгкого нокаута, он снова уловил — уже в третий раз за день — знакомый запах разлагающейся плоти.

*****

Ближе к концу налета на лагерь, Дред отделился от группы Приезжих и ушел в лес.

После казни молодой женщины — его первой жертвы, ознаменовавшей перерождение — остальные утратили интерес к персоне новичка и отправились добивать живых и мародерствовать. Дред, опьяненный адреналином и какими-то новыми метаболическими процессами, почувствовал себя настолько сильным и свободным, коим еще не был никогда. Он решил не оставаться под диктатурой Арса и отправился подальше от группы. Никто, разумеется, даже не заметил его исчезновения.

Всю ночь он шел через лес, периодически выходя на освещенные полной луной поля. До самого утра он не встретил ни одной живой души, зато сколько было запахов! Раньше он и представить себе не мог, как ярко они способны звучать в голове. Переплетаясь друг с другом, запахи рисовали для него запутанную картину жизни этих диких мест.

Вот здесь, под грудой сломанных веток и павшей листвы, каких-то пару часов назад лежала лиса. Неподалеку отчетливо ощущался след зайца, извилистой линией уходящий вдаль. Он, словно в ретроспективе, видел, как лиса погналась за ушастой добычей, но та проворно ускользнула.

В другом месте — на самом краю поля, переходящего в небольшой залесок, он ощутил уже запах человеческий. Еще до заката здесь прошли трое. Двое мужчин и женщина. Один из них был ранен — Дред отчетливо слышал запах свежей крови.

Когда солнце показалось над горизонтом, он вышел с перепаханного поля к узкой лесополосе, тянущейся к востоку и шагнул в нее. Он не искал укрытия, так как не боялся быть увиденным людьми. Его вели инстинкты и он не собирался сопротивляться им. Напротив, ощущение нового себя, нового Дреда — лишь подначивало его отдаться в распоряжение новых возможностей. Сна не было ни в одном глазу, он ощущал мощный прилив энергии с привкусом неограниченных возможностей. Он чувствовал, что мутация хоть уже и изменила его, однако не была завершена в полной мере. Шагая между деревьями, он мрачно улыбался почерневшими зубами, предвкушая встречу с возможной жертвой, которая, как он был уверен, должна была рано или поздно появиться на его пути.

Легкий ветерок, скользя между стволов, лизнул его лицо и Дред остановился. Он знал запах, принесенный этим порывом ветра. Поводя носом из стороны в сторону, он просканировал пространство и определил точное направление.

— О, да! — утробно выдохнул он.

Зрачки его расширились, а рот налился тягучей слюной, как бывает у голодного зверя в предвкушении нагоняемой им добычи.

Этот запах…он был не просто аппетитным, но символичным! Дред слышал его прошлой ночью. Да не просто слышал, он касался его собственными руками. Поднес правую ладонь к носу и шумно вобрал в себя воздух. Закрыл на мгновение глаза, ощущая аромат на языке. Так пахла женщина. Женщина, вставшая рубиконом между прежним и теперешним Дредом. Но к этому запаху примешивался другой, казавшийся не менее знакомым.

Мимолетное воспоминание появилось перед глазами: лагерь людей, ветхая хижина, лежащая на земле жертва. Он уходит, но, почуяв что-то, останавливается в дверях. В тот момент он решил, что так пахнет приближающаяся смерть той женщины, но оказался неправ. Там был кто-то еще и именно его он учуял прямо сейчас. Здесь, посреди лесополосы, в километрах и многих часах пути от лагеря.

Открыв глаза, Дред мягкой поступью двинулся вперед. Продолжая принюхиваться, он пытался определить характеристики того, кто источал запах. С каждой пройденной сотней метров он все чётче ощущал его и уже мог разобрать отдельные ноты. Соленый, но без горечи, пот. Хлопковая ткань с выветрившимся ароматом мыла. Чуть сладковатый, молочный запах теплой кожи. Почти мог видеть, как кто-то небольшой, быстро и тяжело дыша, пробежал тут около часа тому назад.

Преодолев очередной километр, он заметил, что к прежнему запаху добавились новые. Пахнуло каким-то животным, а также взрослым, давно не мытым мужчиной. Нет, двумя мужчинами. Дред замедлил шаг и почти бесшумно, словно хищник, крался, напрягая слух.

Неподалеку раздались крики и лай. Затем грубый смех. Детский плач. Слабые звуки борьбы. Удар. На минуту повисла тишина, которую вскоре нарушили тяжелые шаги и низкие голоса двух мужчин. Слов было не разобрать — говорившие медленно удалялись. Дред, по-прежнему скрываясь за деревьями и выдерживая дистанцию, последовал за ними.

Мужчины тащили ребенка несколько часов, пока не остановились на небольшой опушке. Дред подошел ближе и притаился с наветренной стороны, рассматривая людей. Один был низкий и круглолицый и носил шапку — он остался с ребенком, пока его напарник, долговязый бородач, привязывал к дереву собаку, после чего отправился собирать дрова.

Час спустя на поляне затрещал разгорающийся из влажных веток костер. Мужчины по очереди подкидывали в него крупные поленья и о чем-то возбужденно переговаривались. Мальчик, чьи ноги были связаны веревкой, сидел около них и, судя по виду, пребывал в глубоком шоке.

— Мясо будет горчить, — с досадой подумал про себя Дред.

Когда солнце начало тянуться к закату и на лес опустились первые сумерки, мужчины засуетились у костра. Нервными голосами они громко решали, как следует умертвить добычу. Ребенок, выйдя из оцепенения и осознав собственную судьбу, разразился истерическими рыданиями вперемешку со словами мольбы. Подхватывая мотив, завыла собака. Круглолицый наотмашь ударил мальчишку по лицу и тот обмяк, завалившись на землю. Мужчины продолжили спор.

Дред внезапно почувствовал присутствие еще одного человека, который, должно быть, появился совсем недавно. Он хищнически осмотрелся по сторонам, но никого не увидел.

— Должно быть, показалось, — недоуменно подумал он, снова переключая внимание на происходящее на поляне. В его животе громко заурчало. Ужин был очень близко, оставалось только дождаться, когда его приготовят.

После небольшой перебранки, один из мужчин, сжав в руке нож, двинулся к очнувшемуся ребенку. Тот закричал. Дред, толкаемый разыгравшимся аппетитом и инстинктами, сделал шаг вперед, но тут же одернул себя и остановился. Увлеченный происходящим, он не обратил внимание на быстрое движение среди деревьев неподалеку от него. Но когда из сумрака леса к костру вышел мужчина с поднятым пистолетом и начал в упор расстреливать не ожидавших подобного развития событий каннибалов, Дред решил, что сложившаяся суматоха является сигналом к действию. Легким движением он вытащил из-за пояса средних размеров кинжал, который нашел прошлой ночью в лагере, и тихо двинулся в сторону поляны. Стрелявший повернулся к сидящему на земле ребенку, подставив лесу незащищённую спину. Перехватив нож поудобнее, Дред сорвался с места и, выбежав из-за деревьев, впечатался в стрелка, всей своей массой вбивая лезвие ему под ребра.

*****

Сэм, не успевая за разворачивающимися событиями, соображал с запозданием. Кто-то выскочил из-за деревьев и за несколько секунд перестрелял его похитителей, но уже мгновение спустя на поляне возник второй незнакомец и молниеносно напал на первого. Два тела рухнули на землю в паре метров от него и сцепились в смертельной схватке.

Пистолет отлетел в сторону. Полный боли и напряжения рык перекрыл шелест мирно горящих дров. Один из мужчин закричал от боли, но сумел вывернуться и ответить несколькими яростными ударами. Силуэты разделились, но только для того, чтобы тут же снова схлестнуться. Отблеск металла. Хруст ломающихся под телами веток и чьих-то пальцев. Истошный вопль. Опять блеснула сталь, но уже с обеих сторон. Сближение на полусогнутых ногах. Отскок. Снова сближение. И вдруг все закончилось.

Двое мужчин замерли в подобии жутких конвульсивных объятий. Пару секунд простояли почти без движения и затем медленно завалились. Тот, что напал со спины, рухнул в костер. Запахло горящей одеждой и кровью. В углублении между его челюстью и шеей торчала рукоятка ножа.

Стрелок упал на бок, прижимая руки к груди, где виднелся кинжал, попавший ему точно в сердце. Взглядом он нашел глаза Сэма, несколько раз открыл и закрыл рот в попытке что-то сказать и замер навсегда.

Эпилог.

Сэм шел всю ночь без остановок. Уставшие ноги заплетались и цепляли землю. Давно немытое тело начинало чесаться и он то и дело запускал пальцы под рукава куртки, чтобы почесать зудящую кожу рук. Когда начало светать, он ненадолго присел у корней крупного дерева, чтобы передохнуть и изучить содержимое рюкзака, доставшегося ему после смерти Тома. Внутри оказалось несколько запасных вещей, фонарик с двумя запасными батарейками, пакет сухарей, записная книжка и фотография в тонкой деревянной рамке. Он не чувствовал голод, но кинул в рот несколько сухих корок, чтобы хоть немного восполнить покидающие его силы. Достал фотографию и рассмотрел ее. На изображении были двое — мужчина и женщина средних лет. Мужчиной был Том, без всяких сомнений. Лишь моложе лет на пятнадцать, чем он остался в памяти Сэма. Том счастливо улыбался в камеру, одной рукой нежно обнимая женщину. Та, в свою очередь, с любовью смотрела на тома и в ее глазах горел яркий огонек, легко различимый даже на выцветшей от времени фотографии. Сэм перевернул рамку и сзади увидел короткую надпись. Он поставил палец на первую букву и, как его когда-то учила мама, медленно прочел по слогам:

«Том и Линда. Вместе навсегда».

Снова посмотрел на фотографию, аккуратно убрал обратно в рюкзак, встал и пошел дальше. Спустя некоторое время, лесополоса резко оборвалась и он вышел на открытое пространство. Прямо перед ним лежала асфальтированная дорога, занесенная сухими листьями и всяким мусором. Дорога тянулась слева направо, а узкой полосой к ней примыкала еще одна, ведущая к юго-востоку. Там, в нескольких сотнях метров от перекрестка, она перетекала в небольшой мост, прямо за которым упиралась в ворота, обрамленные высокой стеной из кирпича и бетонных плит.

Сэм дошел до самых ворот и остановился. Над воротами показалась крупная фигура в полном защитном костюме и с автоматом наперевес. Она с полминуты молча смотрела на Сэма, затем крикнула приглушенным маской командным голосом:

— Положить перед собой рюкзак. Встать на колени. Руки за голову.

Сэм послушно исполнил приказ.

Половина ворот медленно поползла в сторону и остановилась, открывая щель, достаточную для прохода одного человека.

Из нее чеканным шагом одна за другой вышли две фигуры, облаченные в такие же костюмы и маски с фильтрами, скрывавшими их лица. Автоматы смотрели в сторону Сэма. Фигуры остановились в десяти шагах и одна из них прогудела отфильтрованным голосом:

— Заражен?

Сэм отрицательно помотал головой.

— Все так говорят, — лениво ответила маска, — есть ли сыпь, зуд, плохое самочувствие?

Сэм замотал головой еще энергичней.

— Встать. Руки поднять над головой. Открыть рот, смотреть на меня.

Фигура приблизилась еще на несколько шагов, щелкнула выключателем подствольного фонаря и направила пятно света ему в лицо. Свет больно резанул по глазам, но мальчик стойко выдержал это, не поведя ни одним мускулом лица. Двигая головой, солдат внимательно осмотрел нутро его рта и, погасив фонарь, отошел в сторону и скомандовал:

— Медленно к воротам, головой не вертеть, смотреть прямо.

Ребенок задрожал от страха, но беспрекословно повиновался. Деревянными ногами он ступал по земле, а позади тяжело шагали двое конвоиров. Подойдя к воротам, он услышал очередную команду:

— За воротами три шага прямо, три шага направо, лицом к стене. Руки держать наверху. Любое резкое движение — открываем огонь. Команда ясна?

Сэм, едва удерживая слезы, отчаянно закивал головой.

— Я не слышу!

— Да! Все понятно! — срывающимся голосом взвизгнул дрожащий ребенок.

Он попал в сырое помещение, состоящее из тех же серых бетонных плит, что и городская стена.

Дальше был допрос. Осмотр содержимого рюкзака. Снова допрос. Потом его заставили раздеться догола. Пока мужчина в медицинской маске и перчатках, назвавшийся доктором, осматривал его шею, спину и зубы, Сэм дрожал, стоя босыми ногами на влажном бетонном полу. Затем, не сказав ни слова, он ушел, а через минуту вернулся с какими-то вещами и положил их на пол, обратившись все тем же командным тоном:

— Одевайся. Затем проходи в левую дверь и прямо по коридору.

Сэм натянул на себя больничного вида балахон, бывший ему не по размеру, и прошел куда было сказано. На том конце темного коридора его встретила очередная фигура с автоматом и движением ствола указала на дверь. Ребенок робко вошел в небольшую камеру и дверь за ним захлопнулась с тяжелым ударом. Фигура сухо отчеканила сквозь крошечное окно в двери:

— Карантин. Трое суток.

Камера представляла собой помещение два на два метра. По бетонным плитам стен из-под потолка местами тянулись блестящие капли воды. Сзади была дверь. Слева и справа две глухие стены. К стене напротив была приделана металлическая кушетка, служившая, судя по всему, кроватью. В одном из углов в полу зияла дыра, из которой смердило человеческими отходами. Над кушеткой было единственное окно — узкая бойница, заделанная толстой металлической решеткой. Было сыро и зябко. Сэм, обхватив себя руками, осмотрелся, затем забрался на кушетку и заглянул в окно. По ту сторону камеры открывалась просторная площадка, отгороженная от стены камеры решетчатым забором. На площадке орава детей с веселыми визгами играла в мяч. Слева несколько пожилых мужчин с задумчивыми лицами нависали над шахматной доской. По правую руку на мягких низких пуфиках сидела дюжина подростков, во главе которых была женщина постарше и что-то читала им, держа в руках книгу. Сэм с полчаса грустным взглядом наблюдал за счастливой, по его меркам, жизнью незнакомых ему людей.

Насмотревшись, он опустился и сел на кушетку, свесив недостающие до земли ноги. Во рту неожиданно возник соленый привкус крови, которого не было раньше. Языком он нащупал качающийся зуб и задумчиво пошевелил его. Затем неосознанно почесал зудящее запястье левой руки и тут же встрепенулся. Поднял руку к глазам. Чуть ниже кисти было едва заметное покраснение, на котором начинали появляться черные точки, похожие на мелкие прыщи.

Он еще долго сидел, смотря на руку и вспоминая лица тех, кто отдал за него свою жизнь — мама, Том и незнакомый ему мужчина. С каждой минутой Сэм всё отчетливее понимал, что никогда уже не сможет присоединиться к играющим за окном детям.