Белая Чума. Том 1

Руины Москвы. Январь 2160 года

В ночном небе над умирающей столицей навис гигантский металлический исполин. Размерами он подавлял саму суть человеческого восприятия, ломал своей монументальностью. В высоту этот левиафан превосходил шпили старых небоскребов Сити, ныне темных и безжизненных, а его тень, густая и маслянистая, накрывала площадь, равную целому округу. Это был не просто корабль — это был летающий город, последний ковчег, чье чрево было готово принять тех, кто прошел отбор, оставив остальных гнить в радиоактивном снегу.

Слепящие лучи прожекторов, похожие на ноги исполинских электрических пауков, шарили по толпам людей, прижатых к бетонным стенам. Эти барьеры, в спешке возведенные полгода назад инженерными войсками, жестко, по-хирургически делили мир под брюхом летающего города на две зоны: карантинную — для ожидания вердикта, и эвакуационную — для "чистых".

Мороз стоял лютый, градусов тридцать, не меньше. Воздух был плотным, тяжелым; он пах озоном от высоковольтных разрядов, жженой резиной и тем специфическим, сладковатым запахом страха, который исходит от тысяч немытых тел, скученных на маленьком пятачке промерзшего бетона. Ветер гнал по земле поземку, смешанную с пеплом, забивая её в складки одежды, в щели брони, в легкие.

Военные были повсюду: черные, неподвижные силуэты на гребнях стен, усиленные патрули у КПП, снайперские пары, залегшие вдоль периметра. В эфире трещали короткие, рубленые приказы, перемежающиеся статическим шумом и помехами от ионных двигателей. Изредка темноту прорезали вспышки выстрелов — где-то в глубине руин мародеры делили остатки припасов — и далекий, уже ставший привычным фон: вой сирены гражданской обороны. Никто из солдат на стенах уже не вздрагивал. Смерть перестала быть событием, она стала ландшафтом, таким же обыденным, как серый снег под ногами.

Молодой лейтенант, стоявший на посту у сектора 4-Б, зябко поёжился. Аккумулятор его термозащитного плаща сел ещё два часа назад, и теперь холод пробирался под синтетическую ткань, кусая кожу ледяными зубами. Он устало протёр глаза тыльной стороной перчатки, размазывая по лицу копоть и иней. Он давно сбился со счёта смен. Напряжение последних суток, когда ожидание старта превратилось в бесконечную, тягучую пытку, выматывало сильнее, чем марш-бросок в полной выкладке по болотам.

— Товарищ майор, сколько нам тут ещё? — голос лейтенанта прозвучал глухо, почти шелестом, срывающимся на хрип.

Майор, грузный мужчина с посеребренными инеем висками и лицом, похожим на старый армейский сапог — грубым, задубевшим и покрытым шрамами, ответил не сразу. Он стоял у самого края стены, монументально, как часть фортификации, опираясь локтями на обледенелый бетонный парапет. Его взгляд был устремлен вдаль, туда, где во тьме умирали редкие, агонизирующие огни покинутого города. Ветер трепал полы его тяжелого офицерского бушлата, но Майор, казалось, не замечал холода.

Он медленно достал из кармана мятую пачку, выудил сигарету и прикрыл огонек ладонями, словно защищая маленькую жизнь от огромной смерти вокруг.

— Почти закончили, — наконец выдохнул он, выпуская изо рта облако пара, смешанного с сизым табачным дымом. — Места внутри почти не осталось. Логистика докладывает о перегрузе жилых палуб. Своих, московских, считай, загрузили...

Майор глубоко затянулся, задержал едкий дым дешевого табака в лёгких, словно пытаясь пропитать им все внутренности, выжечь холод изнутри.

— Но подтягиваются из других областей, — выдыхая дым, продолжил он. — За последние три часа ещё двести человек вышли со стороны области. Пешком шли, по трассе, через заносы. Оборванные, обмороженные.

— А чего они к нам? У них же свои точки сбора были... Ай! — лейтенант, забывшись, хотел было почесать затылок стволом автомата, но получил от командира подзатыльник.

— За оружием следи, лейтенант. Не хватало еще застрелиться. Смерти тут и так с избытком, — Майор сплюнул вниз. — У них «были» точки. Вроде бы. Это у нас тут порядок, дисциплина, периметр. А там...

Он неопределенно махнул рукой в сторону горизонта, скрытого мглой.

— В мегаполисах флотилии уже ушли: Питер, Новосибирск, Владивосток... А из малых точек эвакуации только сотня на связь вышла. Остальные молчат третьи сутки. Эфир пуст. Ни спасите, помогите, ни проклятий. Тишина. Вот они и прут к нам, потому что больше некуда...

Майор щелчком отправил окурок в бездну ночи. Огонек прочертил красную дугу и погас, не долетев до земли, проглоченный тьмой.

— Глянь вниз, — кивнул Майор на сектор первичного досмотра, ярко освещенный пятном прожекторов. — Медики совсем зашиваются. Пятый час без смены. Работают на износ, но держатся. Железные люди, и в отличие от тебя не ноют каждые пять минут.

Лейтенант послушно перевел взгляд вниз, переваливаясь через парапет. С высоты двадцати метров люди внизу казались муравьями, хаотично копошащимися в грязи под увеличительным стеклом. Но если присмотреться, хаоса там не было — была жесткая, безжалостная, математически выверенная система фильтрации.

Свет галогеновых ламп был беспощаден. Он выхватывал из темноты изможденные лица людей, их грязную одежду, пожитки. Фигуры в костюмах биозащиты «Вектор» — когда-то стерильно-белых, а теперь грязно-серых, заляпанных химическими реагентами и бурыми пятнами — двигались рывками. Они напоминали механических кукол с садящимися батарейками. Их движения были лишены человеческой плавности, они были оптимизированы до предела: шаг, взмах сканера, взгляд на дисплей, жест рукой.

Вправо — жизнь. Влево — смерть.

Стоял гул. Это был не крик и не плач, а низкочастотная вибрация сотен голосов, молитв и проклятий. Людская масса, похожая на темное, вязкое море, давила на стальные барьеры, пытаясь прорваться к свету, пока шлюзы корабля ещё были открыты, пока горел зеленый индикатор над входными порталами.

Лейтенант настроил тактический бинокль, выкручивая зум на максимум. Изображение дернулось и стабилизировалось. Звук снизу, подхваченный направленными микрофонами шлема, ворвался в уши, отсекая тишину.

— Следующий! Рукава закатать! Смотреть в сканер! Не моргать! — голос врача через внешние динамики шлема звучал глухо, с металлическим скрежетом и тяжелой одышкой.

Перед медиком стояла молодая пара. Парень и девушка, совсем дети, лет по двадцать. Оба бледные, с посиневшими от холода губами, закутанные в какое-то рванье — поверх курток намотаны шарфы, пледы, куски брезента. Они дрожали так сильно, что зубы стучали, но послушно, с обречённой покорностью подставили лица под рамку сканера.

Аппарат издал тихое, пронзительное жужжание. Синий лазерный луч пробежал по сетчатке, скользнул по коже, анализируя состав крови, температуру и другие признаки. Секунды тянулись, как часы. Девушка зажмурилась, вцепившись в рукав парня побелевшими пальцами.

Короткий, мелодичный писк. Зелёный сигнал вспыхнул на дисплее медика.

— Чисто. Проходите в зону посадки. Быстрее! Не задерживать очередь! — медик устало махнул рукой в сторону открытого шлюза, даже не глядя на счастливчиков.

Пара зарыдала. Это были слёзы не радости, а истерического облегчения. Парень схватил девушку за руку, и они рванули к трапу, спотыкаясь, падая на колени, поднимаясь и снова бежа, словно боялись, что зелёный свет передумает и станет красным.

Очередь сдвинулась на шаг. Монотонный писк диагностики задавал ритм, как метроном. Писк — шаг. Писк — шаг. Но этот ритм то и дело сбивался резким, противным, режущим уши воем тревоги. Стоило индикатору в руках проверяющего налиться алым цветом, похожим на свежую кровь, как толпа в животном ужасе отшатывалась. Вокруг обречённого мгновенно образовывалась пустота, вакуум отчуждения. Никто не хотел стоять рядом с мертвецом.

К КПП подошёл следующий. Мужчина лет сорока, крепкий, широкоплечий, в дорогом, хоть и порванном пуховике. На лице — недельная щетина и решимость. Он выглядел здоровым. Уверенным. Он не кашлял, его глаза были ясны.

— Лицо к сканеру! — привычно рявкнул врач.

Мужчина сделал вдох и прижался лбом к холодной рамке. Аппарат загудел, анализируя данные. Гудел чуть дольше обычного. Секунда, вторая, третья...

Резкий, захлебывающийся писк разорвал ожидание. Красный свет залил лицо мужчины, превратив его в маску демона.

— Угроза заражения! Код красный! — заорал военный из оцепления, увидев данные на дублирующем мониторе. Он отпрыгнул назад, вскидывая оружие.

— Да вы что?! Это ошибка! — заорал мужчина, отшатываясь, как от удара. — Я здоров! Здоров! Посмотрите на меня, я же здоровее всех в очереди!

— Вирус уже в крови. В карантинный отстойник, живо! — голос медика был сух и безжалостен.

— Нет! Вы врете! Прибор ваш китайский барахлит! — Паника накрыла мужчину с головой. Его уверенность рассыпалась в прах. — У меня там дочь прошла! Час назад! Я не останусь здесь подыхать! Пустите, гады! Я заплачу! Я...

Он увидел, как солдаты оцепления синхронно поднимают чёрные дула винтовок. Страх выжег остатки разума, оставив голый инстинкт. Вместо того чтобы подчиниться и пойти умирать тихо, он бросился на ближайшего бойца. Это был рывок отчаяния — попытка прорваться, отобрать оружие, сделать хоть что-то.

Реакция охраны периметра была отработана до автоматизма сотнями часов тренировок и десятками реальных убийств за последнюю неделю. Сержант не дрогнул, не отступил. Он просто нажал на спусковой крючок.

Две короткие, сухие вспышки. Треск выстрелов был почти не слышен за гулом турбин корабля.

Тело мужчины дёрнулось, словно наткнувшись на невидимую стену. Пули пробили пуховик, выбив облачка пуха, смешанного с чёрной как смоль кровью. Он мешком осел на грязный, истоптанный бетон, раскинув руки, словно пытаясь обнять эту холодную землю напоследок. Тёмная лужа быстро расползалась под ним, паря на морозе.

— Назад! — заорал сержант, водя стволом по заволновавшейся толпе. — Всем оставаться на местах! Оттащить тело, следующий!

На стене лейтенант скривился, словно от зубной боли.

— Думаете, периметр выдержит? Если они все рванут? — лейтенант кивнул на очередь из сотен людей.

— Если эти вот рванут? Выдержит. Они боятся. Пока у них есть надежда пройти тест, этот крошечный шанс в один процент, они будут стоять смирно.

Монотонный ритм пищащих сканеров внизу сбился. Гул толпы перекрыл новый звук — высокий, вибрирующий свист. С небес, разрывая низкую облачность, к отдельной, огороженной усиленным периметром платформе, начали опускаться три обтекаемых силуэта. Они садились мягко, вальяжно. Посадочные опоры коснулись бетона, и пандусы бесшумно поползли вниз. Это были не грубые военные транспортёры и не грузовые баржи, пропахшие гарью. Это были «Серафимы», частные челноки, выдаваемые высшим чинам, правительству, ну и, конечно же...

— Аристо... — процедил майор, сжимая парапет так, что побелели костяшки. — Вовремя, суки. Под самый занавес.

Из челноков вышла группа людей. Никаких рваных пуховиков. Дорогие костюмы, поверх которых — смешно и страшно — были наброшены натуральные меха. Вокруг них тут же суетливо забегали сервисные боты и личная охрана.

Их тоже проверяли. Правила Ковчега были абсолютны даже для них.

Один из прибывших, тучный мужчина, закутанный в длиннополую шубу из соболя, под которой угадывался переливающийся синте-шёлк, вальяжно подошёл к сканеру. Рядом семенил личный адъютант, таща за собой кейс из крокодиловой кожи. Аристократ даже не взглянул на медика, брезгливо подставив мясистое лицо под луч, словно делал одолжение всей этой системе, всему этому умирающему миру.

Секунда тишины. А затем — тот же самый, ненавистный, режущий уши писк. Красный.

Толстяк замер. Он моргнул, тупо глядя на индикатор, как баран на новые ворота.

— Ошибка, — его голос, усиленный тишиной, долетел даже до верха стены. Это был не вопрос, а утверждение. — Перезагрузите свою шарманку. Живо.

— Код красный, — голос медика не дрогнул. — Гражданин, не загораживайте проход другим, иначе...

— Ты сдурел, холоп? — взвизгнул толстяк. Лицо его пошло красными пятнами. — Я член совета директоров «Пром-Синтез»! У меня бронь класса «Люкс»! Я чист! Это ваша грязь тут фонит!

— Улетайте. Вам здесь нечего ловить.

Толстяк побагровел, его мясистые щеки затряслись, как холодец на блюде. Он открыл было рот, чтобы выдать очередную порцию угроз, но взгляд медика — пустой, стеклянный, взгляд человека, которому эти угрозы уже ничего не значат — заставил его поперхнуться словами. Аристократ скосил глаза на солдат. Их пальцы на спусковых крючках даже не дрогнули.

— Вы… вы пожалеете! В машину! Живо! Взлетаем! — взвизгнул он, брызгая слюной, и резко развернулся, сбив с ног адъютанта.

Охрана, профессионально оценив шансы против усиленного взвода, быстро затолкала хозяина обратно в чрево роскошного «Серафима». Пандус с шипением втянулся внутрь, отсекая вопли толстяка от морозного воздуха. Спустя десяток секунд двигатели челнока взревели, поднимая вихрь из ледяной крошки и мусора. Вместо того чтобы развернуться к горизонту, изящная машина свечой пошла вверх, игнорируя воздушные коридоры. Пилот, видимо, получив истеричный приказ, гнал машину прямо к открытым стыковочным узлам на брюхе летучего города — туда, где еще зияли проемы грузовых ангаров, минуя зоны досмотра.

— Борт «Серафим-43», немедленно смените курс! — ожила рация на поясе лейтенанта. Голос диспетчера обороны звучал без эмоций. — Вы вошли в запретную зону. Повторяю: немедленно отвернуть!

Челнок не отвечал. Он пер напролом, сверкая полированными боками, словно дорогая игрушка, решившая, что правила писаны для бедных.

— Дураки, — тихо сказал майор. — Идиоты клинические.

На боку гигантского города-ковчега, среди хитросплетения труб и опор, что-то пришло в движение. Из темной ниши беззвучно выдвинулась турель ближней противовоздушной обороны. Её стволы, похожие на связку черных карандашей, дернулись, наводясь на цель. Система «свой-чужой» в этот момент не знала статусов, она знала только протоколы безопасности и данные о незарегистрированном судне.

Вспышка. В одно мгновение роскошный «Серафим», стоивший больше, чем весь оставленный район вдали, превратился в облако раскаленных ошметков. Снаряд, разогнанный до гиперзвука, прошил корпус насквозь, разорвав реактор.

Взрыв расцвел в небе грязно-оранжевым цветком. Горящие обломки дождем посыпались вниз, в серую зону, не долетая до толпы каких-то сотню метров.

Толпа внизу, еще секунду назад гудевшая, как потревоженный улей, вдруг разом умолкла. Тысячи глаз смотрели на догорающий фюзеляж, рухнувший в сугробы. Огонь пожирал остатки роскоши, смешивая их с грязью. Стало тихо. Так тихо, что слышно было, как трещит остывающий металл сбитого челнока. Люди стояли, парализованные зрелищем.

В звенящей тишине, повисшей над бетонным плацем, первым опомнился тот самый адъютант. Сбитый с ног своим хозяином, он барахтался в грязной снежной каше, прижимая к груди драгоценный кейс так, словно это был младенец. Его дорогой костюм пропитался влагой и мазутом, лакированные туфли скользили. Он поднял голову, глядя на догорающие обломки, где только что испарился его наниматель, и в глазах его плескался животный, первобытный ужас.

— Следующий!

Адъютант встал и, шатаясь, подошёл к рамке. Он трясся всем телом, зубы выбивали дробь.

— Встать. Смотреть прямо, — равнодушно бросил врач, даже не взглянув на клерка.

Тот кое-как выпрямился, судорожно оправляя лацканы испорченного пиджака. Луч сканера полоснул по его вспотевшему лбу. Секунда. Другая. Мелодичный писк. Зеленый.

Адъютант всхлипнул. Схватив кейс, он, забыв про всякое достоинство, рванул к шлюзу, расталкивая локтями замешкавшихся перед ним счастливчиков. Он бежал, спотыкался, оглядывался, словно ожидая выстрела в спину, но такого не последовало.

В середине очереди кто-то закричал. Это был не вопль страха, а булькающий, утробный рык, от которого стыла кровь даже у бывалых бойцов на стенах. Один из ожидающих, сухонький старик в пальто не по размеру, вдруг выгнулся дугой, словно его позвоночник решили переломить о колено. Раздался сухой треск ломающихся костей, слышный даже сквозь гул. Из его рта, носа и ушей хлынула черная, маслянистая пена.

— Код Серый! Сектор три! — прокричал кто-то из военных, срывая автомат с предохранителя.

Старик, уже не похожий на человека — с неестественно вывернутыми конечностями и челюстью, свисающей на лоскутах кожи, — бросился на соседей. Толпа шарахнулась, давя друг друга. Военные среагировали мгновенно. Шквал огня превратил зараженного в кровавое решето, отбросив изуродованное тело на бетон.

Но одной проблемы было бы мало. В этот момент динамики по периметру взвыли новым, прерывистым сигналом. На пультах управления КПП загорелись аварийные огни.

— Какого хрена?! — Майор сорвал рацию с пояса, на ходу нажимая кнопку. — Кто дал команду?!

Внизу, вдоль всей линии разграничения, отделяющей «отстойники», одновременно, с тяжелым лязгом, открылись магнитные замки. Тяжелые решетки, сдерживавшие напор отчаяния и инфекции, медленно поползли вверх. Никто не знал, кто это сделал. Диверсант, сошедший с ума оператор или сбой. Это уже не имело значения.

Из темноты отстойников, почуяв свободу и тепло живых тел, хлынула волна. Это были не люди. Это была биомасса, обезумевшая от вируса, голода и ненависти. Заражённые, на разных стадиях мутации, с бельмами на глазах и чёрными венами, вздувшимися на серых лицах, рванули к свету прожекторов.

— Огонь! Огонь по секторам! Все стволы к бою! — голос Майора разрывал эфир.

Стены окраин вспыхнули сотнями дульных вспышек. Пулемёты резали темноту трассерами, выкашивая первые ряды нападающих, но их было слишком много. Тысячи тел, не чувствующих боли, лезли по трупам своих, как по лестнице, перехлёстывая через баррикады. Внизу начался ад. Стройная очередь на эвакуацию смешалась в кучу-малу. Люди, медики, солдаты оцепления — всё превратилось в кровавый винегрет. Те, кто ещё секунду назад надеялся на спасение, теперь были разорваны или затоптаны.

— Код чёрный! Прорыв периметра! Они везде! — визжал кто-то в эфире.

Медики, бросив сканеры, бежали к шлюзам. Солдаты у трапов, понимая, что сдержать эту лавину невозможно, начали отстреливаться уже не прицельно, а просто веером, в мясо, пятясь к спасительным люкам.

— Сворачиваемся! — прохрипел Майор, видя, как чёрная волна захлестывает пост первичного досмотра. — Герметизация!

Ковчег не стал ждать. Его капитаны получили приказ, увидели, что внизу больше нет порядка, есть только смерть. Исполин вздрогнул. Гул двигателей перешёл в оглушительный рёв, от которого, казалось, трескались сами небеса.Пандусы начали подниматься, отсекая последних счастливчиков, успевших запрыгнуть внутрь, от тех, кто тянул к ним руки снизу. Несколько заражённых успели вцепиться в края аппарели, но их тут же сбили прикладами и выстрелами в упор.

Лейтенант и Майор последними вбежали в шлюзовую камеру на верхней палубе стены, перепрыгивая через кабели. Тяжёлая гермодверь с шипением захлопнулась, отрезая вопли, стрельбу и чавкающие звуки бойни. Корабль-город тяжело, натужно оторвался от опор. Снизу, из дюз, ударили столбы пламени, выжигая всё живое и мёртвое на бетонном пятачке, превращая площадь в крематорий. Ковчег медленно набирал высоту, уходя в свинцовые тучи.

Москва пала.

От автора