Белоснежка для дознавателя

Если ваши желания сбываются,

не жалуйтесь!

— Пирожки горячие, пирожочки! С малиной, брусникой, яблоками!

— Отправился рыцарь однажды в похо-од, ой-ле-ле-ле…

— А вот кому пряников медовых, пряничков!

— Осталася ждать его женка-краса, ой-ла-ла-ла…

— Сбитень горячий! Яблочный! Медовый! Грейтеся, люди добрые!

— Куды прешь, орясина!

— А ты тута локти не расставляй!

Толпа кипела и бурлила, словно ведьмин котел на огне. Лоточники и зазывалы, певцы и фокусники перекрикивали друг друга, детишки тянули мамаш и нянек к леденцам, пряникам и качелям, почтенные отцы семейств обменивались праздничными поздравлениями за кружкой горячего вина, щедро сдобренного пряностями, холостые парни мерялись удалью в состязаниях под заинтересованными взглядами хихикающих девиц…

Одним словом, шум, сумбур и мракобесие.

Мракобесие почему? А потому что происходило все это на главной площади славного города Киартона, как раз между ратушей и дворцом королевского наместника, главным украшением площади служила могучая, высоченная ель, густо увешанная пряниками, конфетами, красными сочными яблоками, усыпанная таинственно мерцающими колдовскими огоньками. И время для веселья вокруг елки было самое что ни есть подходящее — начало второго месяца зимы. Вот только ни о каком Новом Годе в этом мире слышать не слышали, а праздновали… а черт их разберет, что они праздновали! Называлось это «Три ночи Тьмы», или, по-простому, «Три Ночи», и считалось, что шум, радость и веселье в эти ночи на весь год отгоняет нечисть. Чем больше шума и радости, тем лучше отгонит.

Абсурд. Особенно для мира, где ведьмы и колдуны — вполне себе уважаемые члены общества.

Может, все дело в том, что сегодня Вера особенно сильно тосковала по дому? По мандаринам, оливье и «Голубому огоньку», по толпам на предновогодних распродажах и мешавшим спать фейерверкам, даже по надоевшей, до последнего кадра знакомой «Иронии судьбы».

У нее здесь своя ирония судьбы. Даже не ирония, а полноценный сарказм.

Жила себе — не хуже и не лучше других, но в целом неплохо. Дом-работа, работа-дом, одним словом, колея и рутина. Да только колея — привычная и спокойная, и ни о каких переменах Вера не мечтала. Разве что машину поменять и, может быть, в дополнение к бассейну начать ходить на фитнес.

А тем временем в другом мире ведьма Верея из города Киартона начудесила что-то не то… а может, как раз то, что и хотела? Не спросишь ведь. Налицо, как говорится, результат: Вера оказалась в теле старой ведьмы, а ведьма заняла еще относительно молодое, подтянутое, ухоженное тело бухгалтера Веры Васильевны, а заодно ее двухкомнатную квартиру вместе с ипотекой и рабочий кабинет. У-у-у… убила бы захватчицу! Но получилось только посмотреть, и то в самый первый день, пока остаточная связь еще не разорвалась. Что ж, по крайней мере, Вера успела убедиться, что ее доброе имя грамотного специалиста не будет опозорено, а дому не грозит потоп или взрыв газа: как ей передались все умения ведьминой тушки, так и ведьма получила весь багаж знаний и навыков современной женщины с высшим образованием.

Неравноценный обмен! Променять пусть и провинциальный, но вполне пригодный для нормальной жизни город-миллионник на «славный город Киартон» — аж на пять с чем-то тысяч жителей, с тесными лавками и трехдневной ярмаркой вместо супермаркетов, с грязным месивом под ногами вместо чистых тротуаров и городского транспорта, с почтовыми голубями, курьерами и глашатаями вместо телефона и интернета, а уж о бытовухе и говорить нечего. Тоска. И длится эта тоска вот уже почти месяц.

Да плюс еще магия, которую трезвомыслящая Вера всю сознательную жизнь считала бессовестным шарлатанством. Хотя — нет худа без добра! — оказалось, что в быту это самое «шарлатанство» очень даже помогает. За неимением техники, водопровода и центрального отопления — так просто за счастье! Топить дровяную печку и таскать ведра с водой Вера уж точно не нанималась.

И все-таки, ладно бы в простую горожанку. Да хоть и в ведьму — полбеды! Но Верея была городской ведьмой, официально нанятой на работу во благо процветания Киартона и безопасности горожан. «Официально» — то есть через клятву, которую ни разу не отменяет замена души, сущности, памяти или чем там еще эта зараза поменялась, потому что клятва завязана на кровь и магию. А магия никуда не делась. И Вере деться было некуда. А душа не принимала такой жизни. Даже мечталось иной раз, что все это — морок, бред, а она лежит где-нибудь в коме и когда-нибудь очнется. Откроет глаза, а вокруг — привычный мир, и все пойдет по-старому.

Но пока приходилось брать, что дают, и отрабатывать даденное. Вот как сейчас. У городских ведьм на этом совсем не новогоднем шабаше вполне определенная роль, от которой никак не получится отвертеться. И вместо того, чтобы гордо проигнорировать народные гулянья и пересидеть шумные ночи в тишине и покое, нужно выплясывать с бубном вокруг котла на потеху публике. Кино, да и только! «Макбет» местного разлива: костер, котел, три ведьмы завывают дурными голосами дурно рифмованный наговор, опять же призванный нечисть отпугнуть. Как будто сами ведьмы — «чисть», тьфу!

— Тварям Бездны — в Бездне сидеть, тварям Грани — за Гранью глядеть, тварям Пустоты — из Пустоты не уйти…

Баба-Яга на детском утреннике.

Нет, Вера свою роль отрабатывала на совесть. И наговор читала от души, и вокруг котла выплясывала вместе с двумя «коллегами». Ей, в конце концов, за это платят, а что оплачено, то должно быть сделано. Да и чем «городская ведьма» хуже какого-нибудь, тьфу на него, «мерчендайзера»? Другой мир — другие вакансии. А жить все равно на что-то надо.

Отзвучал наговор, Вера и ее товарки-ведьмы синхронно топнули и направили в котел силу. Кипящее зелье взбурлило и свечой выплеснулось к темному, беззвездному ночному небу. Варево светилось собственным светом, полыхало всеми оттенками пламени от опасной газовой синевы до тусклого багрянца, шипело и рассыпало золотые искры. И все выше поднималось в небо. Оторвалось от котла, раскрылось острыми лепестками, прошило ночь, на мгновение высветлив низкие тучи, обрисовав черные ветви деревьев и украшенный флюгером-всадником шпиль на ратуше. На то же мгновение застыло бурление на площади, сгустилась тишина: люди замерли, задрав головы вверх, к огням и искрам в небесах. Красота ведь, не хуже фейерверков!

И тут же взорвались радостными воплями, и праздник вспыхнул с новой силой. Еще бы! Ведьмы свою часть отработали на славу: вон как распугали всю жуть потустороннюю. Теперь и им самим отдохнуть и повеселиться самое время, как говорится, с чистой совестью и спокойной душой.

— Ну что, подруженьки, хлебнем и мы горяченького? — предложила старшая, Канария. Поправила остроконечную шляпу на растрепавшихся белых кудряшках, блеснула темными глазищами, молодыми, веселыми.

— Надо, — с хрустом потянувшись, согласилась Гияна. Перекинула черную косу на грудь, обвела взглядом площадь. — Пойдемте, вон, к Миритае, у нее сбитень сладкий, грушевый, и пироги вкусные.

— Я домой, спать, — открестилась Вера. — Знаете же, не люблю шум да толпы. Да и устала. До завтра, девочки.

Знает она новых подруженек, сбитнем начнут, винцом продолжат. Еще напиваться не хватало. А может, и стоило бы напиться от души, но — дома. Пьяная баба на улице — гарантированные неприятности, даже если она не красотка в самом соку, а натуральная старая ведьма. А неприятности Вера не любила.

Завтрашней ночью ее ждал еще один «пугательный» котел. И послезавтрашней. А потом завершающий ритуал утром после Трех Ночей. И уже после можно будет наконец расслабиться и отдохнуть вволю.

Если рассудить трезво и непредвзято, не так и плоха должность городской ведьмы в Киартоне. Обязательных ритуалов немного, а прочую работу, от жителей, можно и не брать: Канария с Гияной от лишних клиентов не откажутся. Так что в целом здешняя жизнь Веры протекала спокойно. Даже, пожалуй, слишком спокойно.

— Грейтеся, люди добрые, сбитнем горячим!

— Дай-ка кружечку, милок.

Каких трудов ей стоило привыкнуть к здешнему говору! Но даже сейчас это «милок» словно царапнуло горло. А от «грейтеся» и «угощайтеся» хотелось взвыть и начать ругаться матом.

— Вот, прошу, госпожа ведьма. Угощайтеся. Нет-нет, платы не надо, спасибочки! Доброго вам праздничка!

Вера кивнула, обхватила ладонями горячую кружку. Сбитень пах летом. Яблоками и медом, мятой, солнцем. Радостью. А какая радость, когда попала не по своей воле в отсталое колдовское средневековье, да еще и в ведьму столетнюю, чертовку с бородавкой на носу?! Тьфу! В зеркало глянуть страшно.

Но, с другой стороны, зато проживет еще долго, сотня лет для ведьмы — не срок. Даже колени не скрипят. Канария, вон, триста справила, и то бодрячком. Волшебная сила и ведьмины умения — это вам не кот чихнул, это возможности, какие дома и не снились. Дом есть, работа есть, подружки-приятельницы появились, Канария да Гияна. Грех жаловаться. Хоть и хочется.

Сбитень кончился, Вера с благодарным кивком вернула кружку и не торопясь пошла сквозь толпу. Люди расступались перед ней, даже те, кто вроде и не мог увидеть, успевали отшатнуться, не задеть, дать дорогу. У Вереи характерец был мерзопакостный, а Вера не спешила исправлять репутацию. Не суются к ней без острой надобности, и слава богу.

Площадь осталась позади, но и на улицах веселье продолжалось. Хватало и песен, и смеха, и полупьяного бахвальства, из домов тянуло вкусным запахом свежего хлеба, жареной птицы, традиционных ягодных пирогов. Веру тоже ждал дома пирог, черничный, и запеченная с яблоками курица, но вдруг захотелось чего-нибудь другого, и прямо сейчас. Все-таки ведьмовские пляски вокруг котла отнимают много сил, единственной кружечкой сбитня не восполнить.

Замедлила шаг, огляделась. Первая увиденная вывеска заставила с легким вздохом покачать головой: темный подвальный кабак, выпивки хоть залейся, а вот поесть… Да и что за радость сидеть среди пьяных мужиков? Оттуда, вон, и песни уже несутся препохабные, даже у старой ведьмы уши в трубочку свернутся такое слушать.

А через квартал — заведение поприличнее. На вывеске, потемневшей от времени, поросенок на блюде, на улице перед входом прилавок с пирогами, вином и горячим сбитнем. «Годится», — решила Вера. А тут еще ударила в лицо колючая метель, и ведьма заторопилась: чем гулять под ветром и снегом, лучше в тепле посидеть, погреться. Авось найдется местечко, а не найдется, так уступят, не переломятся.

Ей оставалось пройти не больше десятка шагов, когда в вое ветра и праздничном гвалте послышалось что-то неправильное. Остановилась, прислушалась. И, нахмурившись, распахнула дверь в лавку Пройдохи Дрибса.

В метельную ночь вырвались судорожные женские рыдания.

Нет, Вера вовсе не кидалась утешать каждую встречную-поперечную. Ни дома, ни тем более здесь. Терпеть не могла служить жилеткой для чужих соплей! Но Три Ночи — особое время, а она, как-никак, городская ведьма. Нравится ей или нет, а ослаблять защиту и манить в этот мир потусторонних тварей позволять не должна.

В лавке царил полумрак, для постороннего взгляда наверняка таинственный и волнующий, а по мнению Веры — помогающий Пройдохе дурить покупателей. Тускло мерцали в витринах артефакты, в неровном свете масляной лампы играли блики на золоте и драгоценных камнях. Семья Дрибсов издавна славилась ювелирами и артефакторами, и так же издавна в каждом поколении почтенного семейства рождался свой Пройдоха: неспособный к фамильному ремеслу, с руками «не из того места», зато преотлично разбирающийся в качестве готовых изделий, с талантом к торговле и обману (эй, а кто сказал, что это не одно и то же?) и со склонностью к темным делишкам. Дрибсы утверждали, что над ними висит старинное родовое проклятие, но, пожалуй, если проклятья и не было, его стоило придумать.

— Это не может быть подделкой, — проговорил сквозь рыдания звонкий девичий голосок. — Смотрите, здесь знак королевских мастерских! Папа купил его за восемь сотен золотых, я помню…

Заинтересовавшись разговором, Вера укуталась в тень, прикрылась отводом глаз. Пробежал сквозняк по лавке, что удивительного?

— Латунь и стекляшки, — презрительно отозвался Пройдоха. — Возможно, ваш батюшка любил прихвастнуть, а может, его самого обманули. Знак поддельный.

— Но, но… Этого не может быть!

— Ну-ну, милая, не надо так рыдать. Вы не виноваты в ошибке вашего батюшки. Я ведь не зову стражу и не предъявляю вам обвинение в попытке продать подделку, верно? Такое юное, неопытное создание, как вы, — торговец, утешая, погладил девушку по плечу, — конечно же, должна верить в слова своего отца.

— Но что же мне делать… — чуть слышно прошептала несчастная. Вера подошла достаточно близко к прилавку, чтобы рассмотреть ее. Тонкая, как тростиночка, девочка лет шестнадцати-семнадцати одета была бедно и не по погоде: растянутая, вытертая вязаная кофта поверх дешевого ситцевого платьишка да растоптанные туфли на босу ногу. Откуда у такой вещица за восемьсот золотых? Этих денег хватит купить небольшой домик! И говори с ней сейчас не Пройдоха Дрибс, Вера так и решила бы: девчонка принесла ювелиру поддельную дешевку со стекляшками, то ли сдуру, то ли от большого ума. Вот только будь там и впрямь латунь и стекляшки, Дрибс давно выгнал бы нищенку и запер дверь, и уж точно не стал бы разбрасываться утешениями.

Ох, как же Вера захотела прищучить этого мошенника! Хоть и не ведьмино это дело, на такое в городе королевская стража есть, но для стражи Дрибс оставался честным торговцем, представителем уважаемой в городе и во всем королевстве семьи. Умел мерзавец не попадаться! Ведь даже и сейчас, поймай его ведьма за руку, что скажет? «Не рассмотрел сослепу, бесы глаза отвели»? «Не хотел связываться с сомнительным товаром»? Уж точно найдет, как извернуться.

Театр одного актера, тьфу на него.

— Только из сочувствия, милая, дам за эту побрякушку пятачок. Сойдет племяшке поиграться.

— Да что ж это… даже на пирожок не хватит…

— Хватит, милая, — Пройдоха крутанул в пальцах медную монетку. — В «Румяной свинке», здесь рядом, очень вкусные пирожки, и как раз по пятачку.

И ровно за мгновение до того, как тонкие девичьи пальцы сомкнулись бы на протянутой жуликом медяшке, Вера шагнула из тени.

— Словом городской ведьмы, запрещаю.

— Да твое ли то дело, ведьма! — от души возмутился Дрибс.

— В эту ночь — мое, — сказала, как отрезала. — Нечего тут на слезы да беду тварей Бездны приманивать. Забирай обратно свой пятак, девице ее вещь отдавай, да живо, не то сам в пятачок хрюкать будешь. А ты, дитя наивное, реветь прекращай. Со мной пойдешь.

— К-куда?.. — девушка испугалась так, будто не городская ведьма внезапно рядом оказалась, а королевский палач.

— Куда поведу, туда и пойдешь. Забирай свое.

Но та застыла, как парализованная, и Вера, негромко, но от души ругнувшись, сама выхватила у Дрибса тускло блеснувшую золотую с сапфирами брошь. Золотую, без всяких сомнений: вещица легла в ладонь увесисто, а уж какой злобой от жулика повеяло, и вовсе не передать.

— Латунь и стекляшки, говоришь? — Вера обвела лавку многообещающим взглядом. — А может, тебе, золотой ты мой, почудилось?

Тут, видно, Пройдоха сообразил, что ведьму злить — последнее дело. Сказал покладисто, опустив бесстыжие глазенки:

— Может, и почудилось. Такая ночь… всякое бывает.

— Пожелать, что ль, чтоб покупателям твоим так же чудилось?

— Смилуйся, госпожа ведьма! Не виноватый я! Темные твари балуют, глаза отводят!

— Правда?

— Истинная!

И глаза честные-распречестные, как у кота, только что сметану своровавшего.

— Ну хорошо, золотой ты мой, раз правда… — Вера усмехнулась и добавила в слова силы: — Тогда пусть покупателям твоим не так «чудится», как тебе.

Обернулась к девчонке, бросила резко:

— Пошли. Ждать не стану, хватит.

Прошествовала к выходу, спиной ощущая растерянный взгляд — Пройдоха, видно, так и не понял, благословили его или прокляли. Ничего, поймет. После первого же покупателя.

Легкие шаги позади раздражали. Собачкой, что ли, девчонка себя возомнила, следом бежать? Потому, выйдя на улицу, приостановилась, бросила:

— Рядом иди. Я не сова, чтоб головой за спину вертеть.

— Как скажете, госпожа ведьма, — прошелестело чуть слышно. Вот же угораздило подобрать… потерпевшую!