Белый призрак

И все-таки, мир состоит из треугольников. А если кто-то думает иначе, пусть внимательней посмотрит в детский калейдоскоп. В нем, как его ни поверни, имеющаяся картинка, яркая и неповторимая, рассыпается именно на треугольники. И друга картина, новая, возникшая на месте прежней, также состоит из треугольников. На них же и она рассыплется при следующем повороте трубы.

В жизни все то же самое.

Большой мир тот же калейдоскоп, только труба-футляр у него не так очевидна. Зато демонстрируемые картины одна краше и занимательней другой, и состоят они, разумеется, из треугольников. Судите сами.

История эта состоялась в одном провинциальном городе, южном, светлом, уютном.

Два юноши и девушка жили в одном дворе. Два плюс одна – три. Они вместе росли, вместе взрослели. Ходили в один детский сад, благо он располагался в том же дворе, горшки и кроватки их там стояли рядом. Потом пошли в одну школу. Димка и Толик даже просидели за одной партой все десять классов. Валечка Нижинская, девушка с крепкими ногами, упругим телом, широко раскрытыми васильковыми глазами и большим родимым пятном в форме пятилучевой звезды на правой щеке, в равной степени дарила обоих своим вниманием.

Ребята ревновали ее друг к другу, соперничали и желали большей определенности.

После школы пути друзей несколько разошлись. Валечка на пару с Анатолием поступили в местный пединститут. Валечка – потому что всегда мечтала быть учителем, Анатолий – чтобы быть ближе к Валечке и не терять ее из виду. А вот Дима наэти пять лет, в течение которых первые двое получали образование, куда-то запропастился, и сведения о нем доходили лишь отрывочные. Но веселые.

Все дело в том, что Дима не обладал особой склонностью к науке, да и потребности в ней не испытывал. Зато всегда занимался спортом, причем разными видами, и боксом, и легкой атлетикой, и лыжами. И во всех дисциплинах добивался результатов выше среднего, но не намного выше. Для того, чтобы преуспеть в спорте высоких достижений, он был слишком ленив, любил поесть и посибаритствовать. Но так, тоже не слишком интенсивно. Сибаритство ведь система, а с системностью у Димы были нелады.

В это время он кем только ни работал, и вожатым в детском лагере, и спасателем на пляже, и даже тренером в ДЮСШ. Найти свое истинное призвание он никак не мог, хоть и старался. Все только чувствовал, что еще чуть-чуть, и оно ему откроется.

Зато был Дима высоким статным парнем, обладал спортивной фигурой с хорошо развитой мускулатурой, горделивым взглядом, блестящими карими глазами и роскошным кучерявым чубом, который, как в той песне, вился на ветру. В общем, заглядывалась на него днем и вздыхала по нему в неясном томлении ночью не одна только Валечка, но и многие другие встреченные Димой на пути неопытные девицы и более подкованные в своем деле молодые женщины. К чести нашего спортсмена, он приложил максимум усилий для того, чтобы мечты как можно большего количества женщин воплотились в реальность. Ведь в этом и заключается счастье, правда? Сделать чью-то мечту былью. И в этом тоже можно обрести смысл жизни.

К тому времени, как Дима постиг начальный уровень смысла собственной жизни, Толя с Валечкой закончили обучение, оба с отличием, и были приняты на работу в одну городскую школу, директор которой, кстати, проживал в том же самом, их общем, дворе. Он, учителем физики, она – математики. Каково же было их изумление, и какова была их нечаянная радость, когда, придя на работу 1-го сентября, они встретили там своего лучшего друга Диму, одетого в его лучший спортивный костюм.

– Димка, а ты что тут делаешь?! – закричал ошеломленный неожиданной встречей Толя.

Друг посмотрел на него с некоторым, простите, высокомерием.

– Во-первых, не Димка, а Дмитрий Ильич, – сказал он. – Димкой я для тебя буду после работы, когда сойдемся у ларька с бокалами пива в руках. А, во-вторых, я тут по праву нахожусь, как преподаватель физической культуры. Я, между прочим, целый год педагогического стажа имею. Это вы еще не известно кто, а я – педагог.

Толик, не понимая, что происходит, оглянулся на Валечку, и вдруг заметил, как она смотрит на Дмитрия свет Ильича, немного так исподлобья, и совершенно влюбленными глазами. Она даже слегка покраснела от жара внутреннего пламени, и поджала губы. О, он знал этот взгляд! Под ложечкой у Анатолия Александровича Неборакова, новоиспеченного учителя физики, тоскливо засосало. Вся его будущая жизнь, представилась ему под угрозой.

Что ж, предчувствия его не обманули. Вообще, Валечке, как ей всегда казалось, в равной степени были любы и Димка, и Толик, и она никак не могла склониться в ту или иную сторону, решить, кому отдать предпочтение.

Толик по-своему тоже был видным мужчиной. Не таким бравым, как Димка, но почти таким же высоким, стройным шатеном с серыми глазами. Волосы он зачесывал назад, и наметившиеся уже легкие залысины показывали его лоб объемным, точно гермошлем. А со временем лоб его обещал стать и вовсе огромным, и тогда, в аккуратном и дорогом костюме, да при галстуке, Толик выглядел бы очень импозантно, как и пристало ученому мужу. Пройти с таким рядом, держа его под руку, причем по праву владения – это, можно сказать, вполне сбывшаяся женская судьба.

Но Димка, разбойник, был так хорош! Ах, как он волновал ее, до дрожи фибр, до стеснения телес!

Как Анатолий терзался! Еще бы! Не раз и не два он замечал, как эти двое уединялись то в углу учительской, то прямо в школьном коридоре, у окна. Дмитрий Ильич приобнимал Валентину Васильевну за плечико, или за талию, и что-то нашептывал ей на ухо. А иногда, нимало не смущаясь, наш физрук, склоняясь, касался губами ее волос. Хуже всего, что Валентина слушала его благосклонно. Внимала Дмитрия явным уговорам и увещеваниям.

Анатолий Александрович сохранял внешнюю невозмутимость, но внутренне он кипел. Клокотал, как тигель на медленном огне. И он давно нашел бы случай разобраться с Димкой в честном разговоре, но был тот все-таки физкультурником, и просто крепким парнем, что никак не зависело от его спортивных достижений, так что на разговор Толик так и не решился.

Своих контрольных результатов, кстати, Анатолий Александрович не знал, и не горел желанием узнать. Зарядкой он занимался спорадически, а всем видам спорта предпочитал туризм, в чем преуспел, а, значит, обладал выносливостью иноходца.

Но тут и у него терпение закончилось, и однажды, дело было в учительской, на большой перемене, он взял Валечку за руку и вывел ее на середину комнаты. Тут же он преклонил пред ней колено и протянул заготовленный заранее букет цветов. Да, мужчина подготовился к событию по всем канонам. Весна, нарциссы, ароматы новой жизни. Почки набухают и распускаются.

– Валентина Васильевна, дорогая! – произнес он голосом, срывающимся на фальцет. – Я вас люблю! И я прошу вас стать моей женой.

Гром учительских аплодисментов послужил словам его изысканной виньеткой.

Валечка, зардевшись, спрятала счастливую улыбку в цветах. Но глаза, глаза! Они сияли. Это был момент ее триумфа, чистый концентрат счастья.

– Я думала, ты никогда уж не решишься, – сказала она смущенно.

Да, имелся такой грех за господином учителем Небораковым. И не сказать, что нерешителен он был во всем, но вот в вопросе свободы личной, тут да, был щепетилен. Но, слава Богу, Димка своим присутствием и поведением побудил его к решительным и нестандартным действиям.

– Но ты согласна?

– Согласна ли я?! – вскричала Валечка. – Согласна, да! После такого предложения, одна дорога мне – под венец.

Дмитрий Ильич, кстати говоря, присутствовал при том событии, стоял в сторонке, у окна, и мучительно улыбался.

– Рад за вас, – сказал он, подойдя к ним позже. – Правда, рад.

Анатолий словам его не поверил, потому что голосом они были произнесены отнюдь не радостным. А Валентина... Кто ж ее знает, о чем она тогда думала. Вообще, надо сказать, что будущее свое семейное Анатолий видел весьма приблизительно, и сомнения имел, и страхи разные. Одно было, безусловно, хорошо в изменившейся ситуации и во вновь приобретенном им статусе – уединения Валечки с Димкой прекратились, ушли в прошлое. А вот его с ней общение стало более частым и, главное, тесным. Само собой, поговорить о чем им было. Иногда, когда ситуация позволяла, Анатолий клал руку на талию невесты, и прижимался к тугому Валечкиному бедру... Голова шла кругом. У него. И резко нарастало внутреннее давление.

Валечкино средоточие дышало жаром, как раскаленный очаг, как истомленный медленным огнем алхимический атанор. На таком хорошо жарить каштаны. И, думая, возможно, о чем-то таком, о каштанах, Валечка в ответ улыбалась ему улыбкой сфинкса.

Толя был умным человеком, но он не понимал совершенно, какие казусы зарождались и происходили в Валиной милой головке. И тем более не знал он, что значила эта ее загадочная улыбка на отмеченном звездным знаком любимом лице.

Свадьбу назначили на 3 августа, субботу, и сразу же подали заявление в городской отдел регистрации актов гражданского состояния. Решили, что погулять и попраздновать, трех дней им хватит вполне. Потом сразу отпуск, – две недели свадебное путешествие, на море, в Евпаторию. Медовый месяц – свет и тепло новой жизни.

В приятных хлопотах и заботах они стремительно проносились сквозь лето к заветному жизни рубежу. Журнал учета дней, их календарь, перелистывался с шелестом, будто шаловливый вихрь забавлялся с ним, играючи, как с оставленной на столе раскрытой книгой. Пролетел июнь незаметно, и вот уже июль скользил к концу. Счастливые молодые не расставались. Хотелось бы сказать: ни днем, ни ночью, но нет, ночи, томимые ожиданием и нетерпеньем, каждый проводил в своей постели. Как ни странно, то было обоюдное желание, хотя никто не осудил бы их, когда б соединились они до свадьбы. Но нет, решили, что лучше не спешить. Тут больше Анатолий дал волю своей нерешительности, позволил пролиться ей до последней капли. Валечка не понимала этого, если честно, но находила свою прелесть в ситуации. Ведь кто долго ждет, будет решительно вознагражден свершеньем ожидаемого.

Хотя, один разочек, и не ночью, а днем, это все же случилось. Толя пришел, как обычно, утром, принес цветы, а Валечка пребывала в мечтательном состоянии, и они принялись целоваться на диване, а диван как раз был разложен, и, неожиданно для обоих, все произошло. Легко и непринужденно.

Что никак не удивительно.

Валентина в ту пору была, как перезрелый персик, полна нектара. Лишь Дима к ней прикоснулся, как кожица на плоде лопнула, и потек сок, густой и сладкий. От аромата дивного пошла кругом голова, у обоих, сознанье их помутилось. Как было ему не припасть к ней, не пригубить? Как было ей ему не дать себя отведать?

– Ой, – сказал потом Анатолий, и, смущаясь, стал неловко застегивать на джинсах молнию. Валечка убежала в ванную, привести себя в порядок. Она была довольна случившимся, и светилась вся радостью, и любовалась собой такой в зеркале над раковиной. Потому что ей давно и сильно этого хотелось, и вот свершилось, а, значит, все у них в порядке. Но если Толик хочет, можно сделать вид, что ничего не было, и подождать еще несколько дней, когда станет и можно, и нужно. А, может, и еще что-то произойдет до того, почему нет, ведь чудеса случаются!

И вдруг 30 числа, за три несчастных дня до свадьбы, которых надо было просто переждать, или проспать, Анатолий Небораков завел тот неприятный разговор.

– Скажи мне, Валечка, что Димка нашептывал тебе на ушко? – Видимо, тема эта глубоко и больно застряла в душе его. Он был и рад ее удалить навечно, но один, без Валиной помощи с проблемой справиться не мог.

– Когда? – спросила Валечка, и отмахнулась: – Не помню!

– Как же ты не помнишь? – удивился и раззадорился Толик. – Ведь почти на каждой перемене он увивался возле тебя, и все шептал, шептал. Что он тебе шептал?

– Ерунда! Забудь! – вновь отмахнулась Валечка.

– Да не могу забыть я! – вскричал Анатолий. – Как же можно такое забыть?

– Тогда научись читать по губам! – отрезала Валентина. – Ишь, любопытный!

– Я не любопытный! – заявил Анатолий. – Но мне нужно знать!

– Вот что, милый, – решила проявить характер Валечка. – Наш союз может состояться только при абсолютном твоем ко мне доверии. Если я говорю: верь мне, ты должен верить.

– Вот так вот просто?

– Так вот просто.

– Ну, милая, вера – область знания трансцендентного, я же естественник, мне требуются доказательства.

– Так я же выхожу за тебя! Какие доказательства? Этого мало?

– Мало!

– Ах, так! Ну и иди! Туда, где есть все доказательства!

– Ну и пойду!

Анатолий, хлопнув дверью, что, в общем, ему никак не свойственно, убежал. В звенящей тишине Валечка осталась одна одинешенька. А когда тишина сгустилась до того, что из нее стали выдавливаться, будто гвозди из глины, разные бытовые звуки, как то тиканье часов, или бормотанье холодильника, казавшиеся ненужными и чужеродными, она заплакала. Время шло. Валя плакала. Толик не возвращался. Он, похоже, не собирался ее успокаивать. Но если не он, то кто же?

Валечка позвонила Димке.

– Спасай меня! – крикнула ему в трубку.

– Сей момент! – откликнулся тот немедленно. – Никуда не уходи! Я быстро!

Лицо ее от слез распухло – куда с таким идти? Ох, Димка, Димка! – усмехнулась она неожиданно, и вдруг ей стало легче.

– Ну, так сказала бы ему, – заявил Димка, выслушав рассказ подруги. – Что тут такого? Ничего стыдного.

– Стыдного ничего, но дело ведь не в том.

– А в чем?

– В том, что доверие ко мне, это моя свобода. К тому же, я личность. И у меня – характер. Понимаешь?

– Я-то понимаю...

Потом они долго гуляли по городу. Сидели в парке у фонтана, ели мороженое, поднимались на колесе обозрения и оттуда взирали на утопающий в зелени город.

– Ну, что, успокоилась немного? – спросил Димка, когда день стал недвусмысленно клониться к вечеру. – Пошли, я тебя домой провожу.

– Не хочу домой, – сказала она тихо, но решительно.

– А что хочешь?

Валечка пожала плечами.

– Что угодно, только не домой.

– А если там тебя Толик ждет?

– Дурак он, твой Толик.

– Вот как? То есть, ты совсем домой не собираешься?

Валечка снова дернула плечом. Она и сама не знала, чего хочет. Только знала, что после пережитого стресса так просто ей не успокоится. И Толю она не желала видеть. По крайней мере, не сегодня.

Они остановились у парапета высокой набережной и наблюдали, как внизу, у пристани, готовился к отходу прогулочный катер. Он направлялся по маршруту в ближнюю городскую зону отдыха, рейс был, очевидно, последний, и народу на палубе собралось совсем ничего.

– У меня есть идея! – заявил Димка. – Могу показать тебе один аттракцион. Но он на всю ночь, обратно вернуться до утра не сможем.

– Какой аттракцион?

– Классный! Там увидишь. Ну, что, идем?

– Идем!

Они сбежали вниз по лестнице и вскочили на борт за пару секунд до того, как катер прогудел и, интенсивно отработав задним ходом, отчалил от дебаркадера.

Они прибыли на место и сошли на берег, когда вокруг совсем уже сгустились сумерки. Дима провел ее по знакомой ему дорожке через сосновую рощу, где высоченные деревья стояли строями, замерев, как придворные перед отходом ко сну монаршей особы. Сразу за рощей они попали на большой луг. Трава на лугу оказалась скошена и собрана вся в большой стог, возвышавшийся посередине, точно тулья на сомбреро, на который они и забрались.

Оттуда, с высоты пяти метров, луг уже был похож на большое блюдо, до краев наполненное синим сумраком, густым и непроглядным. А вокруг, по краю да над деревьями, все еще светлел бледно голубым и бледно розовым горизонт. Зрелище было до тоски пронзительным и до замирания сердца очаровательным. Остро пахло душистым сеном, и другими запахами, невозможными и даже неуместными в городе – близкой рекой и клубящимся над ней туманом, хвоей, грибами, конским навозом, еще чем-то. Валечка была оглушена увиденным, нахлынувшим и состоявшимся, и понимала: этого ей не забыть никогда.

– Спасибо тебе, – сказала она дрожащим голосом. – Такое чудо!

– Что ты, это еще не все! – откликнулся Дима. – Аттракцион только начинается!

Он сделал углубление в плоской макушке стога и, сняв пиджак, бросил его на сено. Получилась удобная и теплая колыбель. Валечка была в легком летнем платье, поэтому такие приготовления к ночи на свежем воздухе были совсем не лишними.

Дима улегся первым и позвал ее:

– Иди сюда!

Валентина легла рядом, голову устроила ему на руку, прижалась к нему. Было тепло, мягко и сухие травинки особо не досаждали. Но, главное, перед их глазами распахнулось небо. Огромное, яркое, усыпанное неисчислимыми созвездьями, и нисколько не обесцвеченное близкими земными огнями.

– Ах!.. – только и смогла вымолвить в восхищении Валентина.

Звезды, почти такой же формы, как знак у нее на щеке, были щедро рассыпаны по черному бархату неба, как бриллианты. Те, которые на самом деле лучшие друзья девушек. Можно было каждую драгоценность взять в руку, и напитать ее холодный блеск своим теплом. Так ей казалось.

– Погоди, ты еще главного не видела, – несколько остудил ее восторг Дмитрий. – Представление вот-вот начнется.

И едва он это сказал, как яркая, стремительная искра прочертила небо наискосок. И следом за ней еще одна.

– Смотри, смотри! – закричала Валентина. – Ты это собирался мне показать? Это? Что это?

– Звездопад, Валечка. И все для тебя.

Она прильнула к его плечу.

– Но откуда ты знал?

– Просто знал. Это Аквариды, метеорный поток. И сегодня, 30 июля, пик его активности. Так что, нам повезло. Может, в чем-то другом пока не повезло, но в этом – да.

– Не знала, что ты увлекаешься астрономией...

– Я просто люблю смотреть на звезды. Смотри! Смотри! Еще!

Еще одна яркая звезда пролетела по небу, за ней еще одна, и еще. За час они насчитали тридцать этих сияющих мгновений, этих чудесных вспышек.

– Ах, я забыла! – вдруг вспомнила что-то Валентина.

– Что?

– Надо было желание загадать.

– Загадывай сейчас, еще не поздно. Вон их сколько летит!

– Да нет, поздно уже. Надо было на первую звезду загадывать.

Валентина вздохнула, как бы сожалея об упущенной возможности. Однако на самом деле никакого сожаления она не испытывала. Напротив, счастье, томительное и тягучее, переполняло ее до того, что было трудно дышать, и груди вдруг сделалось тесно в оболочке одежд. Она расстегнула пуговку на платье и прошептала:

– А, знаешь, одно желание у меня все же есть. Обними меня, пожалуйста.

– Ты уверенна? – прошептал в ответ Дмитрий, прижимаясь губами к ее уху.

– Да, – подтвердила она. – Уверена.

– А как же Толя?

– Толик дурак. Пусть получает за свою дурость.

Утром, на первом катере они вернулись в город. Был теплый солнечный день – последний день июля. Пространство, вся земля пребывала в состоянии рафинированного счастья, которого повсюду было просто в избытке. Такое острое и всеобъемлющее ощущение счастья и себя в нем свойственно лишь молодости.

Толик ждал ее у подъезда. Завидев их еще издали, он вскочил с лавки и бросился навстречу. Он был встревожен, всклокочен, и смотрел на мир воспаленными глазами.

– Где, где ты была?! – закричал он, размахивая руками. – Я звонил тебе всю ночь, ты не отвечала! Что случилось? Где ты была? – Он пытался схватить Валентину за руку, но она ему ее не давала.

– Мы гуляли, – сказала она. И, с вызовом: – А что?

– Как, что? Я же волновался!

– Очень мило с твоей стороны. Но волноваться не стоило, я была с Димой.

– С Димой? – удивился Анатолий и тут, будто впервые, заметил друга. – С ним, что ли?

– С ним! – с вызовом сказала Валентина.

– Погоди, погоди! – все сильней заводился Анатолий. Теперь он обращался к Дмитрию. – А что это ты ночью с моей невестой делал?

– Ты успокойся, не кричи, – попытался утихомирить Анатолия Дмитрий.

Но тут Толя что-то заметил. Быстро протянув руку, он двумя дрожащими пальцами вытащил из лифа платья Валентины, из полного тайн ущелья меж ее молочно-белых грудей – он вытащил оттуда поникшую и такую жалкую травинку.

Одной тайной стало меньше.

– Ах, вот, чем вы занимались! – вскричал он. – Вот чем! – Он протряс травинкой в воздухе перед лицом Валентины и с презрением швырнул ее наземь.

Валентина почувствовала себя оскорбленной. И хоть лицо ее вспыхнуло румянцем от щекотки и нечаянной ласки, в следующий момент оно посерело, будто кожа его подернулась пеплом, а родинка на щеке сделалась почти черной. Она вздернула голову и посмотрела прямо в глаза Анатолию. Ему показалось, надменно посмотрела, скорей всего – ему не показалось.

– Не твое дело, с кем и чем я занимаюсь, – отрезала она.

– Это вообще не то, что ты подумал, – вмешался Дмитрий. – Сейчас нам всем надо успокоиться.

Но Анатолия уже было не остановить. Его несло, как сорвавшийся с тормозов состав с горы. С криком: – Успокоиться?! Вот я сейчас тебя успокою! – он бросился на бывшего своего друга. Они сцепились, как бульдог с бультерьером, причем Дмитрий Ильич сразу понял, что легкой кровью не обойтись.

Валентина попыталась разнять дерущихся, но получила нечаянный удар локтем в лицо, потому сразу ретировалась, ушла домой и задернула занавески, оставив молодцов наедине с их молодецкой забавой.

– Почему? – сопя от натуги, спрашивал Анатолий. – Почему ты предал меня, друг?

– Потому, что я люблю ее, – сжимая зубы, отвечал Дмитрий Ильич.

Соседи вызвали наряд милиции, блюстители порядка прибыли незамедлительно, так что непоправимого физического ущерба друзья друг другу не нанесли. Чего нельзя сказать об ущербе репутационном. Тем более, о душевной погибели обоих. Она случилась.

В общем, жизнь в тот день закончилась. И началась вновь, но уже совсем другая. Причем это касалось всех членов прежде неразлучной троицы.

В тот же день, когда на стол директора школы лег милицейский протокол о происшествии с рукоприкладством, участниками которого стали учителя означенной школы, а именно, преподаватель физики Анатолий Александрович Небораков и преподаватель физкультуры Дмитрий Ильич Бортюков, на тот же стол легли и заявления на увольнение, собственноручно ими же написанные и подписанные. Поскольку драка между учителями, дело невиданное и неслыханное, а скандал нужно было срочно погасить, никто удерживать их в школе не стал. Быстро, в течение трех дней получив расчет и документы на руки, наши друзья разъехались из города в разные стороны, чтобы никогда больше не переступить порога школы. Не только родной альма-матер, а вообще, поставив жирный крест на карьере учителя.

Дмитрий Ильич записался в экспедицию и умчался на станцию, куда-то на Крайний север, за полярный круг. Что его туда понесло – неизвестно, быть может, такой неожиданный выход нашла его тайная страсть к астрономии. А ведь и правда, там, на метеостанции, никто не мешал Дмитрию Ильичу наблюдать за звездами, конечно, когда они были видны. Другие метеорологические явления, вроде северного сияния, тоже прилагались и довольно часто скрашивали его арктическое одиночество. А, может, в той неизъяснимой дали, отрезанный от цивилизации, пытался он укрыться от укоризненного взгляда Валечкиных васильковых глаз. Если так, то тут он просчитался. Этот взгляд и эти глаза, невзирая на расстояния, прожигая тьму холодных пространств, светили ему прямо в душу, преследовали его неотступно, где бы он ни пытался от них укрыться. Все снега и все вьюги полуночного края были не в состоянии остудить воспаленного и обожженного любовью его сердца.

Анатолий Александрович, напротив, укатил на юг. Там, в шумном южном городе, брат его матери, Арсений Петрович, работал директором выпускавшего электронику оборонного предприятия. Так что нашего бывшего учителя физики без особых хлопот взяли на тот завод на работу, инженером-технологом. Конечно, с назначением положенного по закону испытательного периода.

Испытательный период Анатолий Александрович благополучно провалил, так как неожиданно выяснилось, что в южном городе производят и реализуют через розничную сеть большое количество вкусных алкогольных напитков крепленного свойства. Оказалось, что напитки эти чрезвычайно полезны для находящейся в смятенном состоянии души Анатолия, и что только это средство и может души его боль хотя бы немного приглушить. Начал курс лечения наш физик с употребления марочных и выдержанных коньяков, а когда деньги закончились, кстати, почему-то довольно скоро, он быстро выяснил, что того же эффекта можно достигнуть и пользуя недорогую, но от того не менее вкусную водку. К чести Анатолия следует отметить, что тут он проявил твердость, и на понижение своего реноме не согласился и не пошел, категорически отказавшись принимать в качестве лекарства напитки ниже классом и неизвестного происхождения.

Дядя Анатолия, Арсений Петрович, видя, что племянник его испытывает проблемы с душевным здоровьем, и, понимая, что ему нужно время, чтобы прийти в себя, вошел в его положение и перевел его в бригаду сантехников на постоянной основе. А это, между прочим, был лучший на заводе, спаянный коллектив, где собрались специалисты высочайшего класса, лучшие в своем деле. Надо ли говорить, что Анатолия там приняли, как родного, соответственно, он сразу же почувствовал себя в своей тарелке. Дружеское участие и поддержка, вот что требовалось ему в этот сложный период жизни. И он их получил, и поддержку и участие, тем более что на сложный и несколько провокационный вопрос товарищей откровенно ответил, что нет, зашиваться не собирается, а намерен впредь проявлять стойкость и принципиальность, пока все зло мира не будет искоренено или, в крайнем случае, выпито. Чем снискал себе уважение соратников.

Ну а Валечка, Валентина Васильевна, единственная из их неразлучной троицы осталась в школе. Тем более что в известном милицейском протоколе ее имя не упоминалось, и сама она не фигурировала в нем ни прямо, ни косвенно. В школе, конечно, заметили, что свадьба Валентины с Анатолием Александровичем, на которую, кстати, все коллеги были приглашены, собирались и даже готовили специальную концертную программу, не состоялась. В педагогическом коллективе отнеслись к происшедшему с пониманием, обошлось без сплетен и шушуканья за спиной. Ну, такого в учительской среде и не бывает. Высокоморальные личности знают, что браки совершаются на небесах, а если они почему-то не совершаются, то тому тоже есть свои причины. Высшие. В общем, сеялось только разумное, доброе и вечное, как и положено.

Сама Валечка, правда, совершенно изменилась. Во-первых, всем бросилось в глаза, что она не стала знакомиться и налаживать хоть какие-то отношения с новыми учителями физики и физического воспитания, которые пришли на место ее убывших друзей. И вообще, она стала много жестче и конкретней в общении. Еще она изменила прическу и стала одеваться более открыто, некоторым показалось, более вызывающе. Это потому, что вырезы на ее платьях стали более глубокими, до того, что директор как-то даже захотел сделать ей по этому поводу замечание. И он пригласил ее к себе в кабинет, и долго мялся, кивал и заглядывал за край того самого выреза, но нужных слов так и не нашел.

– Нам надо чаще встречаться, – в конце концов, сказал он ей. – Заходите ко мне, когда сочтете нужным. Да вот хотя бы в будущую пятницу. Или в субботу.

И Валечка заходила, не слишком часто, чтоб не побуждать разговоров, раза два в месяц. И вскоре директор привык к ее внешнему виду, и к крою ее нарядов, и больше не пытался делать ей замечания по поводу. Зато стал носить подаренный ей галстук, чем вызвал легкую зависть и стремление к подражательству у мужской части педагогического коллектива. Да.

Ученики, кстати говоря, Валентину Васильевну обожали, можно сказать, боготворили. Они называли ее «наша Валечка», а чаще просто Валечка, и этим было сказано все.

Еще Валентина завела себе автомобиль, кабриолет с мощным двигателем вызывающего желтого цвета, и носилась на нем по городу, превышая скорость и нарушая правила. Постовые отдавали ей честь, потому как знали – это Валечка. Поговаривали... Все-таки поговаривали, да. Но, поскольку все сведения о тех разговорах получены из непроверенных источников, мы их озвучивать не станем. Отметим только, что образ жизни Валечки все больше становился ночным, и вот это абсолютно достоверно. Редкие полуночники все чаще замечали ее спорткар, проносившийся в ночи по пустынным городским улицам. Вела машину неизменно сама Валечка, о чем можно было безошибочно судить по развевавшемуся на ветру ее длинному шелковому шарфу, однако справа от нее на пассажирском сиденье всегда кто-нибудь находился. И чаще – мужчина.

Но, при всех привходящих – всегда без опозданий, Валентина Васильевна приходила на первый урок в свой класс, который проводила с неизменным успехом. И как ей это удавалось, при таком образе жизни, откуда черпала она силы, не мог сказать никто. И только росла ее слава, и вписывались новые посвященные ей страницы в альманах городских легенд, да звезда на ее щеке продолжала светиться ровным негасимым светом.

А потом, как всегда бывает в таких случаях, всему наступил конец.

В тот день, когда случилось непоправимое, впервые в нашей истории появился Белый Призрак. Или проявился, можно и так сказать. Причем, проявился он одномоментно в двух точках пространства, удаленных одна от другой на многие сотни и даже тысячи километров. Возник, как вестник, как глашатай беды. Кто-то скажет, что такое невозможно, потому что противоречит, и так далее, и будет прав. Да, невозможно. Но было. Истина непреложная здесь явно схлестнулась с правдой жизни, и мы без раздумий принимаем сторону последней, поскольку только жизнь определяет свое возможное, и расставляет все на свои места.

Анатолия Александровича Неборакова Белый Призрак застал на рабочем месте, в сортире третьего этажа главного технологического корпуса, где он наслаждался песней воды только что отремонтированного им методом полной замены унитаза. Предыдущий сантехнический агрегат был расколот надвое неустановленным олухом, который, в стремлении сохранить собственный кормовой шлюз в неприкосновенности, забрался на причальную стенку обеими ногами. Вот больше всего сантехники ненавидят именно таких типов, которые в ситуации, когда их никто не видит, считают себя умней других. Этот конкретный негодяй, видимо, был обладателем слишком большой задницы, преодолевшей полной массой предел сопротивляемости керамического материала. Жаль, что подходец себе человек тот не повредил, а было бы неплохо, для памяти. Хотя, человек ли? Вот в женском сортире, имел Анатолий внутреннее убеждение, такое происшествие в принципе невозможно. В принципе.

Анатолий Александрович сидел прямо на полу, на расстеленной фуфайке. Он обнимал сан фаянсовое изделие рукой, как лучшего друга, и раз за разом запускал в работу слив этого великолепного импортного устройства посредством нажатия одной единственной заветной кнопки. Душа Анатолия ликовала и вибрировала. Вот так и звучит хорошо выполненная работа, думал он. Песня!

И тут пред светлые его очи предстал Белый Призрак.

На фоне белого же кафеля стен призрак выглядел совсем расплывчатым и несформировавшимся пятном, а рядом с новеньким унитазом и вовсе казался его отражением, или инфернальным двойником. Надо сказать, что Анатолий Александрович давно ждал появления чего-то подобного. Предчувствие было, можно так сказать. Но все равно, к встрече оказался не готов. Он зажмурился и резко помотал головой, Но когда открыл глаза снова, оказалось, что фантом никуда не исчез, не делся. Значит, не показалось ему, не привиделось. Это плохо.

– Сидишь? – спросил призрак. – Забавляешься?

– Сижу, – подтвердил Анатолий. И возразил: – Работаю.

– Ага, работает он, – проявил скептический заряд своего интеллекта призрак. – А того не знаешь, что невеста твоя находится при смерти, в положении весьма неустойчивом. Скорей, там уже, чем здесь еще. И что спасти ее можешь только ты.

– С фига ли? – удивился Анатолий.

– Сам удивляюсь. Говорю, как есть. Угодила Валентина Васильевна Нижинская в автомобильную аварию, в результате чего повредилась телесно и потеряла много крови. Спасти ее может лишь срочное донорское переливание.

– И?

– Но группа крови оказалась у Валентины Васильевны необычайно редкая, AB Rh nul. То есть с нулевым резусом. Еще такая кровь называется «золотой». Такая у 43 человек по всему миру обнаружена.

– О, богатенькая, – хихикнул Анатолий. – Но я-то причем?

– Так у тебя такая же! – закричал призрак. Он почему-то стал выходить из себя. – Ты одним из этих сорока трех человек числишься. И если сейчас поспешишь, ты не только спасешь незабвенную Валентину Васильевну, но и вернешь ее в качестве возлюбленной и жены!

– Смеешься? У меня от рождения всегда была третья группа. И резус отрицательный. В военном билете даже записано.

– Я тебе говорю! – пробовал настаивать призрак.

– Да пошел ты! – сказал Анатолий беззлобно и обреченно. Он вдруг почувствовал безмерную усталость. По ходу, то, о чем так долго предупреждали старшие и более испитые товарищи, свершилось. Она-таки пришла, белочка. Вот так она и выглядит, такой бесформенной сволочью. Это было грустно, потому что, как теперь прикажете ему спасаться? А ведь как-то спасаться надо, он не может без спасения. Не пора ли переходить на красное? – подумал возникшую, как озарение, мысль Анатолий.

Он сунул руку за пазуху и извлек из внутреннего кармана пиджака полбутылки водки. Посмотрев сквозь нее на свет, он вздохнул и решительно вылил напиток в унитаз. Все равно, в последнее время его тянуло неизъяснимо на Бычью кровь. Ясно было одно, грядут перемены, и они нуждались в осмыслении. Нажал на кнопку. Унитаз взревел от радости, принимая угощение. Взяв опустевшую склянку за горлышко. Анатолий покачал ей, как дубинкой.

– Уйди, – сказал он Белому Призраку. – Пропади пропадом с глаз моих. А то я за себя не ручаюсь.

В то же самое время, в точности такая же сцена происходила и на севере, за полярным кругом, где нес свою метеорологическую вахту Дмитрий Ильич Бортюков. Собственно, с ним все и происходило.

Небольшая избушка, представлявшая собой теплый бревенчатый сруб на высоком свайном основании, приткнулась к обрывистому боку довольно высокого, но пологого холма, хорошо защищавшего ее от нападок неистовых северных ветров. Сама метео-площадка располагалась на вершине, и Дмитрию Ильичу при любом состоянии погоды приходилось каждые три часа проделывать этот путь туда и обратно. Сведения должны поступать бесперебойно, это закон.

Вообще-то он не жаловался, и одиночеством своим не тяготился, что, учитывая его состояние души, было вполне объяснимо. Но появилась и одна странность, которую он заметил за собой в последнее время. Как бы об этом деликатней рассказать... В общем, началось все с одного случая, не такого уж и редкого для севера, если разобраться.

Шел, наверное, третий месяц зимы, и полярная ночь над тундрами властвовала безраздельно. Солнце укатилось за горизонт, и пропало. Дмитрий Ильич темному затворничеству природы был, как ни странно, рад, потому что чувствовал себя посреди ночи превосходно. То есть, спал он совсем мало, и при всем при том великолепно высыпался. Правда, никак не мог наесться, а от заготовленной впрок пищи его подташнивало. Впрочем, не сильно, спасался Дмитрий крепким брусничным чаем, ему помогало.

Тогда повадился белый медведь бродить вокруг избушки, все пытался до запасов провизии добраться. Дмитрий иногда постреливал в воздух из карабина для острастки, медведь убегал, но потом снова возвращался. И такая игра продолжалась в течение долгого времени, благо, патронов к оружию хватало, и зимовщик не опасался остаться без боеприпасов. Но чем дольше тянулась зима, тем наглей становился мишка. В конце концов, косолапому удалось-таки разорить схрон длительного хранения, устроенный неподалеку от избушки, в склоне того же холма, и утащить оттуда целую оленью тушу. И вот этот причиненный урон был весьма значителен, нехватка провизии могла поставить под угрозу всю экспедицию.

Однако и поживившись олениной, медведь не оставил зимовье в покое, видимо, тоже имел слабость к метеорологии, и все бродил по окрестностям, чиня беспокойство и внушая опасения. Дмитрию Ильичу, чтобы подняться на холм и снять показания приборов, для общей уверенности, и как залог возвращения к очагу, приходилось брать с собой карабин. В один из таких выходов карабин ему и пригодился в полной своей функциональности. Медведь вдруг поднялся откуда-то из сумрака и сразу же бросился на человека, проявляя агрессию и даже желание немедленно вступить в межвидовой контакт.

Хорошо еще, что наш Ильич держал оружие наготове, и на бросок зверя успел среагировать. Двух быстрых выстрелов оказалось достаточно Дмитрию, чтобы отстоять личную неприкосновенность и право самому выбирать себе друзей. Третий выстрел по факту был лишним, но в качестве конкретного заявления для мироздания прозвучал своевременно.

К чему весь этот эпизод про медведя? А к тому, что именно тогда, разделывая тушу для восполнения запасов продовольствия, Дмитрий Ильич впервые попробовал медвежьей крови. Вот черт его знает, потянуло что-то. Он нацедил стаканчик, выпил, и, вкусивши, осознал, что это именно то, что ему нужно. И всякая прежняя тошнота прошла бесследно, он о ней больше и не вспоминал.

В те времена в магазинах еще можно было купить красное вино – Медвежья кровь, называлось, так вот, реальная кровь оказалась куда круче. Она насыщала, бодрила и возрождала к новой жизни – такие у неофита возникли первые ощущения. Дмитрий сцедил ее с медведя всю до последней капли, наполнил красным эликсиром все пустующие объемы и решил, что до весны доживет вполне безбедно. Мясо и шкура тоже тому поспособствуют.

И вот однажды Дмитрий Ильич сидел в избушке у очага на шкуре убитого им медведя, и прислушивался к завыванию вьюги за окном. Окон, кстати, имелось два, и вой, и стоны ветра звучали то в одном, то в другом попеременно, создавая незабываемый стереофонический эффект. Ильич заслушался. Его дух витал над облаками. С высоты своего разлета он, неожиданно, пытался дирижировать сим духовым оркестром, стараясь предугадать, какая в дальнейшем сложится партитура.

Вот тут, не испросивши позволения на вторжение, возник пред ним Белый Призрак.

«Опять медведь?» – подумал Дмитрий Ильич и взглядом нащупал карабин у стенки. Далековато, даже если перекатом, не успеть. Медведь в движеньях резок и быстр, человеку его опередить бывает сложно. Значит...

Но тут он обратил внимание, и до него, наконец, дошло, что дверь-то заперта как прежде, и ее не открывал никто. Он – точно этого не делал, а кроме него и некому. Значит... – снова он завис в размышлениях.

– Сидишь? – спросил призрак. – Ворон считаешь?

– Сижу, считаю, – согласился Дмитрий Ильич с очевидным. – А ты кто будешь?

– Буду, – сказал призрак невпопад. – Считай меня посланцем от Нижинской Валентины. Знаешь, помнишь такую?

– Знаю, не забывал.

– С ней беда случилась, ты один помочь ей можешь. Если поспешишь.

Дмитрий Ильич вскочил на ноги. Вся его расслабленность, которую не разрушило даже появление призрака, исчезла. Почему-то он поверил ему сразу и безоговорочно. Странно, но именно таким скорбного вестника он себе всегда и представлял.

– Я готов! – вскричал он. – Сколько у меня времени?

– Трое суток!

– А ты не мог бы?.. Поспособствовать перемещению? Раз уж все равно пронзаешь пространства, и все такое? Зачем делать это в одиночку, захвати меня с собой!

– Прости, но нет, – призрак замялся. – Исключено. Сам, Дима, сам. Уж постарайся, не позволь любимой умереть.

Едва Белый Призрак пропал, растворился в воздухе, Дмитрий Ильич опустился на медвежью шкуру и задумался. До ближайшей точки, где можно сесть на самолет местных авиалиний, две сотни километров по бездорожью. То есть, успеть он по любому не в состоянии. Физически. Но и сидеть, сложа руки, знать, что любимая там где-то погибает, умирает, ждать этого и ничего не делать, – этого он тоже не мог вынести. Значит, и думать нечего.

Он быстро собрался, побросал в рюкзак деньги, документы, патроны и, самое главное, пяти литровку с медвежьим кровяным эликсиром. Тут же отправил сообщение на базу, чтоб немедленно досрочно высылали ему замену. Взял от стены карабин, лыжи, в последний раз оглядел ставшее за полгода родным жилище и, выйдя на крыльцо, подпер дверь полешкой. Сориентировавшись по направлению, споро побежал на юг, туда, где небо едва розовело над горизонтом, исподволь напитывалось кровью восхода. С детства Дима усвоил, что дорогу осилит лишь идущий, – тем и руководствовался, тому и следовал.

И конечно же, он не успел. А кто не успел, тот, как известно, опоздал.

В город детства Дмитрий Ильич прибыл как раз в тот час, когда тело почившей рабы божьей Валентины выносили из дома. Провожать в последний путь лихую водительницу кабриолета собралась изрядная толпа. Валентину, как выяснилось, многие любили, и многие скорбели о безвременной ее кончине. Пришло большое количество школьников, все ее ученики были здесь, стояли, сбившись ошеломленной молчаливой стайкой. Дмитрий остановился поодаль и наблюдал за процессией издалека. Не то, чтобы он боялся или стеснялся кого-то – нет. В принципе, ему было все равно, кто и что мог сказать о его появлении, но... Но у него имелось собственное, личное горе, которым он не намеривался делиться ни с кем.

Когда гроб с телом покойной вынесли из подъезда, и он, наконец, увидел Валентину, он сразу понял и почувствовал, что что-то здесь не так. Вот хоть убейте его самого, но никак, нисколечко Валентина не походила на мертвую. А похожа она была на женщину, до крайности недовольную происходящим. Вот этой вот шумихой, и пристальным, абсолютно чрезмерным к себе вниманием. Она крепко заплющила очи и сжала упрямо рот с одним единственным желанием – пусть все как можно быстрей закончится. И даже звезда на ее щеке от негодования светилась багровым светом, а не угасала, исчезая, как было бы, умри Валечка на самом деле.

Нет-нет, по-прежнему молодая, красивая и нисколько не мертвая. Он видел это воочию, и чувствовал своим неуемным сердцем.

Тут-то Дмитрий Ильич сообразил, что Валечке все еще нужна его помощь.

Он последовал за траурной процессией на кладбище, но и там не приближался, наблюдал за похоронами издали. Боялся потому что, что не выдержит, что попытается помешать им закапывать ее в землю. Не дай бог, его бы сейчас скрутили, не дай бог!

Поэтому, он сидел в густых зарослях на чьей-то старой могилке, и, выглядывая оттуда, прихлебывал медвежью кровь прямо из канистры. В емкости оставалось еще половина, и Дмитрий раз за разом хвалил себя за предусмотрительность. Ведь отличная же штука, кровь, без нее он бы давно свалился с ног.

Когда стемнело, и кладбище совсем опустело, Дмитрий Ильич разыскал подсобку могильщиков и вернулся к свежей Валечкиной могилке с лопатой в руках. Он аккуратно убрал с нее и сложил в сторонке многочисленные венки и букеты цветов, и, тогда взялся за инструмент. Вдруг его осенило, что сегодня же 8 марта. С праздником, любимая, подумал он. Потерпи немного, я скоро.

Земля, несмотря на раннюю весну, была сухой и легкой, и копалась на удивление легко. Наверное, дело было еще и в том, что она не успела слежаться. Работа продвигалась споро, Дмитрий нисколько не уставал, только разогрелся и вошел во вкус ритмичных движений.

Но в какой-то момент ему вдруг почудилось, или он почувствовал, что кто-то за ним наблюдает. Он сразу же прекратил копать и, воткнув лопату в землю, насторожился. И точно, вскоре он заметил, что за памятником на соседней могилке хоронится чья-то тень. Ну, как чья-то. Он-то знал, чья.

– Ты долго там еще отсиживаться будешь? – спросил он. И позвал: – Иди сюда!

Тень затаилась, и ему пришлось повторить приглашение: – Иди! Иди!

Анатолий, а это был он, подойдя, шмыгнул носом и отхлебнул из бутылки, которую душил за горлышко.

– Ну, чего ты сопли распустил? – спросил его Дмитрий Ильич.

– А ты чего?

– Вон, чего! Давай, дуй по этой дорожке, там, в сарае найдешь себе лопату. Бери ее и возвращайся. Надо поторапливаться.

– А что ты вообще? Зачем это?

– Ладно тебе вопросы спрашивать! Тащи лопату скорей, там все сам поймешь!

Анатолий скинул наземь с плеча свой носимый на длинном ремне кожаный портфель, в котором разбужено звякнули какие-то железки. Приткнул тут же рядом бутылку, и помчался за лопатой. Вернулся быстро, и тогда вдвоем с Дмитрием, работая на переменку, они скоро докопались до гроба. Там уже осторожно, частью руками, убрали остатки земли из могилы.

Дмитрий Ильич осторожно постучал костяшками по дереву домовины, и оттуда вдруг ответили. И потом звук такой послышался, будто щенок заскулил взаперти, и стал скрестись в дверь. Анатолий попятился и, споткнувшись, сел на портфель.

– Ох, ма!

– Черт, а теперь что? – спохватился Дмитрий. – Крышка на шурупах, без отвертки никак! Еще, небось, и крестовая нужна!

– Есть такая отвертка! – воскликнул Анатолий. Он покопался в портфеле и достал оттуда нужный инструмент. – Что бы ты без меня делал! – сказал. – На, вот, еще фонарик возьми. Или нет, я сам тебе посвечу.

Вдвоем они быстро выкрутили шурупы из гробовой доски и откинули крышку.

– О-о-о-ох! – вздохнула Валентина, поднимаясь и садясь в своей отдельной кабине. – Наконец-то! Что вы так долго? Я там чуть с ума не сошла!

Анатолий отвел фонарь в сторону, чтоб не слепить ее, но и в отраженном от глиняных стен свете, точно в обволакивающих эманациях коричневого карлика, живо блестели глаза Валентины на молочно-белом лице ее, и пульсировала звезда на щеке, и топорщились настырные кудряшки. В общем, никаких сомнений, это была она, их Валечка, собственной персоной. Живая и... Черт, а вот это все уже требовало истолкования.

– Мы спешили, – сказал Дмитрий Ильич в оправдание. – Но раньше никак было. – И вдруг закричал радостно: – Я знал. Я знал!

Они помогли Валентине выбраться из могилы, усадили на соседней лавочке. Ее вдруг начала бить крупная дрожь. Остро пахло жженой серой и лавандой.

– Ты что? – спросил Анатолий. – Замерзла?

– Это, должно быть, нервное! – воскликнула она, содрогаясь. – А еще я вспомнила, как меня обмывали и, простите за подробности, подмывали. Незабываемое ощущение! Бр-р-р!

– Разве они не видели, что ты живая? Не чувствовали? – взорвался Дмитрий. – Почему ты им не сказала?!

– Что, сказала? Ты с ума сошел! Я ведь реально умерла.

– Все уже позади, – успокоил ее Анатолий. Он всегда ее успокаивал. Почти всегда. – На вот, согрейся. – И он подал ей бутылку.

– О, то, что доктор прописал! – обрадовалась Валентина Васильевна.

Анатолий с Дмитрием установили крышку гроба на место, после чего в две лопаты быстро засыпали могилу. Обратный процесс спорился больше, чем предыдущее вскрытие захоронения. Через полчаса все было кончено, холмик насыпан и сформирован, венки и цветы возвращены на место. И даже табличку с фамилией и годами жизни воткнули куда следует. В этом, конечно, была некоторая несообразность, но они пока не знали, как ее истолковывать и как к ней относиться.

– Ну, вот, теперь тебя две, здесь и здесь... – Анатолий указал поочередно на пустую могилку и на живую Валечку, и почему-то смутился.

– Валечки чем больше, тем лучше, – заявил Дмитрий Ильич.

– Мальчишки, как я рада, что вы меня нашли! – заявила повеселевшая Валентина. Она потрясла возле уха бутылкой. – Пусто. Ик!

– Что там у тебя было? – спросил Дмитрий.

– Бычья кровь! – с вызовом ответил Анатолий. – Что, не нравится?

– У меня есть лучше, – не ввязываясь в спор, сообщил Дмитрий. – Медвежья, натуральная. Только стаканы нужны.

– У меня все с собой! – успокоил его Анатолий Александрович. Он нырнул в свой знаменитый портфель, произвел некоторое магическое копание в нем и извлек на свет походный набор чарок. Не серебряных, но с чеканкой на охотничью тематику. – Але! – сказал он, ловко расставив посуду на металлическом столике внутри оградки. Для того самого столик и был здесь сооружен.

– За нас! – возвестил тост Дмитрий Ильич.

– Ах, как же я, оказывается, голодна! – вскричала Валентина, махнув рюмашку.

– Пошли отсюда! – предложил Анатолий. – Не люблю кладбища.

– А куда нам идти? – в один голос спросили Дмитрий с Валечкой. – Идти же некуда.

– Почему некуда? Ко мне можно, – предложил Анатолий. – У меня тут рядом квартира мамина, пустая. Ну, вы же знаете...

Мамина квартира располагалась на четвертом этаже старой кирпичной пятиэтажки.

– Толечка! – обрадовалась соседка, когда Анатолий позвонил к ней за ключом. – Слава Богу, с тобой все хорошо! Ты надолго вернулся?

– Не знаю еще, – ответил тот неопределенно. – Поживу пока.

А и в самом деле, что он мог сказать? Вообще, мама умерла полгода назад, сразу после того, как расстроилась его свадьба с Валентиной, и он уехал из города. Подкосила ее эта история, прямо сказать нужно. Анатолий чувствовал свою вину, и до сих пор переживал страшно. А с самих маминых похорон так ни в городе, ни в квартире, ни разу больше не бывал, и она до сих пор носила следы тех траурных событий полугодовой давности. Так, зеркала в доме все еще были закрыты тряпками. Но в свете уже сегодняшних событий с Валентиной связанных, похоронный антураж заиграл новыми красками.

– Я не знал, насчет мамы, – сказал Дмитрий Ильич. – Мои соболезнования...

– Да, спасибо... Никак привыкнуть не могу.

– Я, конечно, знала, – сказала Валечка. – И даже была на похоронах, но так, издали, не приближалась.

– Я видел.

– Глупая я, конечно, надо было к тебе подойти. Зато потом на могилку ее я часто цветы приносила.

– Это ты? Спасибо, не знал... Ладно, располагайтесь. Помыться, кстати, можно, кому нужно. Валечка? Димка? Полотенца в шкафу. – Он опять шмыгнул носом, но раскисать себе не позволил. – А я пока чайник поставлю, – и быстро вышел на кухню.

– Ну, что будем дальше делать? У кого какие мысли по поводу последних событий? – спросил Анатолий когда, уладив вопросы личной гигиены, все собрались за круглым столом. Кухня в квартире была довольно большой, и такой стол умещался в ней без проблем. В углу неистово гудел, генерируя холод, вернувшийся к жизни холодильник. Дмитрий только что погрузил в него свою заветную канистру с медвежьим эликсиром и, успокоенный, взялся наливать всем чаек.

– Поживем – увидим, – сказал он.

– Какие события ты имеешь в виду? – уточнила Валентина.

– Сегодняшние, – пояснил Анатолий. – Или, по-твоему, то, что произошло с тобой, твоя псевдо смерть, это нормально?

Валечка медленно пожала плечами, качнула головой, на лицо ее опустилась вуаль задумчивости.

– Может, теперь и нормально, – сказала она тихо. – В новых условиях.

– Поясни про условия? – попросил Дмитрий.

– Вы что, сами не видите? Я уже давно изменилась. После того, как... После прошлого лета. Я очень сильно изменилась. Ночной образ жизни стал для меня естественным. Солнечного света я не боюсь, но он сделался мне неприятен. Глаза от него болят, поэтому черные очки теперь обязательны для ношения. Кровь еще стала привлекать, правда, только животная. И вот, наконец, смерть и воскрешение. А ведь я, говорю вам, капитально разбилась, в котлетку.

– Со мной приблизительно то же самое происходит. За исключением постмортального опыта. Но без него нам, похоже, тебя не догнать.

– Со мной тоже похожее, – сообщил о своем Анатолий. – Я в последние месяцы только в ночную работал.

– Так что же, думаешь, это вампиризм? – спросил Дмитрий с содроганием. – Мы что же теперь, вампиры? Но у меня никаких клыков, слава Богу, не вырастает. У кого-то они есть? – Двое его товарищей синхронно покачали головами. – Хоть это хорошо. Легкая степень, получается. Лайт. – Он задумался, надолго. – Интересно, – сказал потом, – отчего с нами такое приключилось? С чего началось? Не с той ли ночи в стогу сена? Для меня, во всяком случае. Помнится, ты тогда довольно сильно куснула меня за сосок. Нет, было приятно, и, в других условиях, вполне приемлемо. Но ничего другого мне просто на ум не идет.

– Ага! – вскричал Анатолий. – Я знал! Я знал, что у вас тогда было! Неверная!

– Я неверная? Давай-ка разберемся! А не ты ли за неделю перед тем искусал мне всю грудь? Помнишь, как вгрызался, как причмокивал? А, я вспомнила! Ты тогда на встречу с американцами уезжал в Крымский лагерь. Помнишь? Вот теперь и расскажи нам, что тогда и там у тебя было. И с кем?

– Колись, человек-унитаз, колись, – поддержал Валечку Дмитрий. – А то, клянусь, мы тебя сами расколем. Бить, конечно, не будем, но меры воздействия применить обязаны. Знать-то, с чего все началось, нужно!

Анатолий выглядел крайне смущенным. Видно было, как нелегко ему дается путь к правде, но, к чести, он его преодолел быстро.

– Я не хотел! – обратившись к Валечке, вымолвил он спотыкающимся языком. – Даже не собирался. Я тогда только о тебе и думал, правда. Но одна пошлая американка из делегации меня, прямо скажу, совратила. Она липла ко мне всю неделю, не отходила ни на шаг. И так ко мне, и эдак. То задом, то передом, то прижмется, то притрется. Формы у нее, к слову, были идеальные, и сзади, и спереди. Хотя с твоими, конечно, не сравнить. Я еще подумал, что ей, иностранке, нужно? Мужиков же вокруг полно, и каждый с ней пошел бы без вопросов, а она ко мне так настырно лезет. А потом мне самому интересно стало, посмотреть захотелось, что такого у них в этом плане есть, чего нет у нас. В смысле, у вас, у наших женщин. Неужели, думаю, у них по-другому устроено? Ну и, в последнюю ночь не устоял, пошел с ней, согласился.

– И что? Что выяснил? Действительно иначе устроено?

– Да ничего подобного! Все то же самое – две ноги, и все, что с ними связано. В техническом плане – тоже без затей. Правда, соски, помнится, она мне тогда искусала. Вот прямо, как леденец во рту гоняла, то один, то другой. Но я же не знал! Подумал – пустяки! Мало ли, подумал я, бывает! Не может бабенка без чупа-чупса обойтись, привыкла к сосучке. А наутро мы разъехались, встречаться больше не обещались, и я обо всем забыл.

– Так вот кто, оказывается, эту заразу к нам принес! – возбудилась Валентина. – Вот кто ее подхватил первым, и нас ей наградил! А все туда же! Морали читает! Сцены устраивает! Невест бросает! Гад ты, Небораков, и паразит!

– Ну, Валечка, я же не виноват! И я не хотел! То есть, хотел, но не в том смысле. Чисто из научного любопытства!

– Уйди с глаз моих! – был Анатолию ответ, и была отповедь.

Он в растерянности захлопал глазами. Потому что идти ему в данный момент было совершенно некуда.

– Да погодите вы с вашими разборками! – унял всех одним коротким предложением Дмитрий Ильич. – Остыньте! Я вот тоже пострадал, но я же в драку не лезу! Хотя мог бы. Нам надо все выяснить и решить, что дальше делать. Пока ясно только одно: зараза заморская, и не на наших просторах зародилась.

– Нет, у нас она без посторонней помощи и без чужого злого умысла появиться не могла. Никак не могла! – горячо и энергично закивал Анатолий. – Я теперь думаю, что то у них такая миссия к нам была, сексуальная и вредительская.

– То есть, они там у себя в лабораториях вывели бациллу вампиризма, передающегося половым путем? – Валечка была обескуражена. – О-о! Да это даже почище сифилиса будет. Да за такое их всех... уничтожить следует! За такое! Твари!

– И извращенцы! – добавил Анатолий веско и со знанием дела.

– А, может, все совершенно естественно и случайно. Впрочем, я ни в невинность, ни в непреднамеренность не верю. В любом случае, полагаю, – заключил Дмитрий Ильич, – что мы должны перенести боевые действия на территорию противника. Просто обязаны это сделать.

– В каком смысле?

– Да в прямом! Нам тут все равно делать нечего. Кровь скоро закончится, где брать будем? А запасы пополнять по-любому придется. К тому же, негоже нам создавать тут опасность для соотечественников, пусть лучше болезнь там, у недругов наших распространяется. Посему, предлагаю сразу на Аляску перебираться. Оформление документов беру на себя, у меня кое-какие связи имеются. Даже приглашение оттуда устроить можно.

– Твари! – сказала Валентина Васильевна.

– Почему именно на Аляску?

– Там медведи водятся. Кстати, – подумал Дмитрий Ильич о важном, – а не стало ли нас за последнее время больше. Имею в виду, не было ли у кого-то из нас порочащих или обязывающих к чему-то связей или, например, контактов. За себя могу гарантировать, что не имел. Кроме как с медведем, но это другое.

– А наша сантехническая бригада всегда про другое, – заверил друзей Анатолий. – Так что, нет, не имел, не состоял.

– А я с тех пор свою грудь блюла, никому не позволяла, никого к ней не подпускала. И сама, кстати, больше не покушалась.

– Как? – заинтересовался Дмитрий. – Как ты сиськи, в смысле, соски свои блюла? Как это возможно, уследить в порыве телесной близости?

– Да просто, господи! Завела себе бронелифчик, какие в комиксах рисуют, и не снимала его. Вот и все. Все думали, так и надо.

– Все? И... много было? Всех-то?

– Достаточно! – отрезала Валечка. – А ты не меняешься, Небораков! Все тебя на хамство заворачивает.

– Так мне простительно! Я же сантехник! Но я... Надо было мне самому! Тогда!

– Надо было! Чего ж ты не стал?

– Да я, просто...

– Просто он! Жалей вот теперь.

– Ладно, все! – остановил вновь разгоравшуюся перепалку Бортюков. – Закончили! Главное решили: перебираемся на Аляску.

– Погодите! – снова высказал несогласие Небораков. – Что мне там делать, на Аляске? А тут у меня профессия, и она мне нравится. Не хочется терять.

– Слушай, Толя, для тебя и там десяток унитазов найдется, я думаю. Для души. Потерпи, и все образуется.

– Потерпи... – все бурчал Анатолий. – А до тех пор, чем будем заниматься? Надо же чем-то себя занять.

– Ну... – Валечка повела плечиком и мечтательно высказалась: – Можно, например, МЖМ замутить.

– Что-что?

– МЖМ. Это когда я одна, а вас двое.

– Без бронелифчика?

– Так нет его! Но нам ведь уж и не страшно, я правильно понимаю? И условности, кстати, тоже можно не соблюдать, потому что все мы теперь педагоги в прошлом.

– Что ж, тогда я тоже согласный.

– Слава Богу, уговорили! Наконец-то!

– Валечка, а ведь это пошло, про лифчик! – вдруг выступил Дмитрий Ильич. Лицо его приобрело гадливое выражение, и он покачал головой. – Пошло, Валечка! – повторил он, настаивая.

– Да я же прикалываюсь! – возразила Валентина. – Неужели не понятно? Что-то вы, ребята, совсем опустились в своих медвежьих углах, опростились... Хотя... – Она задумалась, потом махнула рукой. – Чего уж теперь? Что есть, то есть.

– Вот только одного я никак не пойму, – поделился сомнением Анатолий. – Кто такой этот Белый Призрак, что являлся нам с Димой? И куда он делся?

Тут Анатолий Александрович почувствовал легкое похлопывание по плечу.

– Вот это хороший вопрос, – услышал он тихий шелестящий голос над ухом.

Его вдруг пронзил неприятный, похожий на электрический, разряд, он резко обернулся, туда, где за его спиной, прислоненное к стене, стояло большое прямоугольное зеркало. Отрез темной ткани, его накрывавший, съехал в сторону, и в открывшемся косом лоскуте стекла чувствовалось, да и замечалось, какое-то движение – будто кто торопливо отдернул руку. Анатолий резко встал, толкнув и опрокинув стул, сорвал ткань и бросил ее на пол.

В открывшейся серебряной глубине он увидел себя, узнал собственное бледное и испуганное лицо, свои горячечным светом горящие глаза. И что-то в его облике было не то, не такое, что-то глянулось ему непривычное, отчего он себя как бы и не вполне признал.

– Что, призрака увидел? – насмешливо спросил Дмитрий Ильич.

Анатолий неуверенно кивнул.

– Да вот, сам не пойму.

– Белый призрак, белый медведь. Песец тоже белый...

– И белая горячка!

– Все явления одного порядка.

Бортюков, подойдя, встал рядом и положил руку товарищу на плечо. Их отражения на серебряном поле слились воедино, соединились в один заоваленный треугольник. С Валечкой в нижнем правом углу. И тогда Анатолий Александрович Небораков понял, что дело не в одном только вирусе, их поразившем. Было во всей этой фантасмагории что-то еще, что-то глубинное и пугающее.

– Вот тебе и все объяснения, – ухмыльнувшись, сказал Дмитрий Ильич. – Гаси свет.