Без особой охоты

Кое-что успокаивало: попаду я навряд ли. У меня не было совершенно никаких сомнений на этот счёт. Я не питал иллюзий. Не лелеял надежд. Да от моих выстрелов не пострадал ни один дорожный знак в округе, если уж на то пошло. Тем не менее, отец жаждал сводить меня на уток. И сводил.

Так уж вышло, что в детстве я убивал часто и помногу. Жуки, кузнечики, лягушки. Я делал это с удовольствием. Воображения хватало. В ход нередко шли хитроумные приспособления собственного изобретения. Четвертование, сожжение, утопление, удушение, гильотинирование, распятие. Однажды я вполне мог перейти и на кошек. Всё к этому шло. Сейчас мне очень больно вспоминать о том времени. Почему человек рождается такой мразью? Не каждый, возможно… В нём нет почти ничего светлого и доброго, только стремление любой ценой услужить собственному эго, развлечься, получить дозу дофамина. Он скорее обуздает зависимость от веществ, чем от власти над более слабой особью или видом. Когда мы с отцом ехали на охоту, никакой мотивации я не ощущал, но в кузове Yamaha Viking лежал Remington и более чем достаточное количество дроби, а с этим надо было что-то делать.

Направление, которого мы изо всех сил придерживались, безнадёжно размокло после недели обильных дождей. Не дорога, а именно направление. Песок, глина, изредка – камни. Слева и справа мелькали березняки, боры, дубравы и просеки. Я всё это знал вдоль и поперёк, поэтому, сидя за рулём, не дёргался. В отцовском подстаканнике болталась бутылка Hoegaarden. Время от времени я посматривал на неё, перебирая взбредавшие в голову мысли. Например, такого плана: как получается, что я могу писать только на трезвую голову, но только про то, как пью? Или вот ещё: почему я ни разу не выпивал со своим отцом, зато с чужим – многократно? Всякая чушь резвилась в мозгу. Нам нужно было добраться до большого болота, вдоль кромки которого пролегал лесной маршрут, и мы почти до него добрались.

Остановились, не доезжая. Пугать птиц было ни к чему. Я вынул ключ из зажигания, натянул охотничьи перчатки, расчехлил ружьё, зарядил, снял с предохранителя. Весь процесс сопровождался оглушительными щелчками. Ничего не скажешь – скрытно. Утки, наверное, уже животы от смеха надрывали. Мы тихонько зашагали туда, где виднелась поверхность воды, местами затянутая ряской. Под ногами зашуршали первые опавшие листья. Ещё одно очко в пользу нашей осторожности. Целиться непрерывно было трудновато, и я направил ствол в землю. Заряженный Remington – штуковина довольно увесистая. Я глянул на отца. Он вдруг остановился и напрягся. Заприметил цель. Крохотная утка взлетела всего в паре метров от нас, но так никуда и не делась из поля нашего зрения, приводнившись чуть поодаль. Чирок. Необходимо завалить не менее десятка, чтобы обеспечить один-единственный ужин семье из трёх человек. Вкус напоминает печёночный – такой не каждому понравится, поэтому настоятельно рекомендую перебивать его большим количеством красного – оно нравится практически всем. Я вскинул ружьё и выпустил заряд дроби, а потом – ещё один, для верности. Оба пришлись точно по адресу. Мы приблизились к добыче. Отец вооружился длинной веткой и выудил мёртвую тушку. Он протянул мне ладонь, и я крепко её пожал. Впервые за всю свою жизнь. Во всяком случае, я не помню, чтобы мы когда-нибудь обменивались рукопожатиями. У нас это почему-то не принято. Папа был очень доволен и горд. Он поздравил меня с полем, как принято у охотников, и тут же предложил запечатлеть это событие на фото. «Адреналин чувствуется?» – спросил он с улыбкой. А я, поначалу, ничего не чувствовал. Труп птицы покоился в моих ладонях, сложенных горсточкой. Он ещё не остыл. Тепло покидало его и проникало сквозь мои перчатки. Глаза закатились. Из двух симметрично расположенных ранок на грудке сочилась кровь. Тускло блестели перья. Голова свисала на расслабившейся шее. Выделялся жёлто-оранжевый клюв. Бедная утка. Что вообще она успела? Вряд ли она хоть раз кого-то унизила, подняла на смех или использовала. И она уж точно не являлась причиной ничьих разочарований. Не играла в бесконечные глупые игры. Она просто крякала, летала, плавала и поедала водоросли. Я взялся за перепончатые лапы и поднял обмякшее тельце повыше. Выдавил лыбу, как смог. Папа сделал снимок. Я испытывал безымянную, но вполне ожидаемую после убийства безобидного существа без крайней на то необходимости эмоцию. Сейчас не хочется оперировать тривиальными названиями. Они давным-давно обесценились. Пока я боролся с комком в горле, папа упаковывал трофей в целлофановый пакет. То ли я действительно был близок к тому, чтобы расплакаться, то ли мне просто нравилось так думать в тот момент. В любом случае, я быстренько пресёк это дело.

Потом мы отправились собирать грибы и ягоды. Я неплохо разбираюсь и в тех, и в других, обожаю пробовать новое. Врачи городской больницы №2 с готовностью вам это подтвердят. Урожай выдался обильным и разнообразным. Мы погрузили в кузов битком набитые вёдра и выдвинулись в обратный путь. Выбравшись на укатанную грунтовку, я надавил на газ уже всерьёз. Мимо проносились уютные деревеньки и редкие встречные автомобили. Запахло спелыми яблоками. Их аромат тронул меня. Навёл на мысль о том, что, в сущности, ничто в этом мире не сравнится по своей красоте с лесом после дождя, сверкающим в рассветных лучах. Разве только – закат над озёрной гладью. Что вспомнится мне грядущей осенью? В тот самый момент, когда я тупо уставлюсь в содержимое очередного стакана, одинокий, ослеплённый ночной подсветкой городских рекламных баннеров? Боюсь, что самое худшее…