Без страха и упрёка

Ланц пришел в себя от боли. Болела голова. Живот словно кто-то резал ножом изнутри, а во рту было так сухо, словно не пил много дней. Но он пил. Совсем недавно. Кубок благородного красного вина поднесла ему миловидная девица, Белинда, дочь барона Арнульфа. Он выпил этот кубок за любезным разговором с бароном и его дочерью. Что было дальше Ланц вспомнить не мог.

Выходит, в баронском замке его опоили каким-то зельем! Это оно сейчас бурчит в животе, жжет его изнутри! Ланц попытался подняться, но голова закружилась, рука предательски задрожала, подломилась, и он шмякнулся лицом во что-то мокрое и вонючее. Потом его снова стошнило.

Любое движение только увеличивало пульсирующую в животе боль. Замереть. Покориться боли и просто ждать своей смерти? Ну и пусть смерть — только бы боль прекратилась. Всё равно нет уже сил ни в руках, ни в ногах.

Что это? Кто-то его обнюхивает? Приподнял и резко повернул голову. Это отдалось новой болью и головокружением, но всё не зря. — Волк отскочил от внезапно ожившей добычи. Чуть слышно зарычал, оскалив клыки.

— Хочешь сожрать меня, тварь? — сухими губами прошелестел Ланц: — Рано. Я ещё жив! — он схватил что-то твёрдое и швырнул в волка.

Тот, взвизгнув, отбежал подальше. Ланц сообразил, что швырнул в зверя человеческим черепом. Нервно оглядевшись он увидел рядом скелет — теперь безголовый. Чуть поодаль, тут и там, лежали другие мертвецы. Как недавние, медленно разлагающиеся, так и старые, уже облезшие до голых скелетов. Он лежал на дне глубокого оврага, в луже собственной блевотины, среди тел, в разное время сброшенных вниз. Волк не спешил уходить. Он ждал. Гнев вскипал в душе Ланца, отодвигая на задний план телесную боль и слабость.

— Мне, благородному рыцарю умирать так позорно? Сдохнуть от отравы и быть сожранным волками в смрадном овраге?! Не будет этого, — прошипел он сквозь зубы и пополз вперёд.

Ланц не знал, куда ползёт. Не думал. Не рассчитывал движений. Не планировал действий. Просто двигался. Гнев дал ему силы хотя бы на это. Желание отомстить, наказать отравивших его негодяев, толкало в бой с собственной слабостью и болью. Всё вытерпеть, выжить хотя бы ради этой праведной мести!

Волк на всякий случайопять отбежал, потому что Ланц, изрыгая проклятия,приближался. Рыцарь на брюхе вполз во что-то мокрое, холодное, текущее мимо. — Мелкий ручей на дне оврага. Ланц окунулся в воду лицом. Принялся жадно пить, чтобы утолить сухость во рту. Потом его стошнило, и ручей милосердно унёс всё это вниз про течению. Ланц снова пил. Его снова выворачивало наизнанку. Потом руки подгибались от слабости и он падал лицом в холодную воду. Приходил в себя. Поднимался, отплёвываясь. Опять пил. Опять блевал. Потом он понял, что если упадёт ещё раз, то уже не найдёт в себе сил подняться и захлебнётся в ручье, который прежде мог бы перейти вброд, даже не замочив колен. Это показалось ему смертью, более позорной для рыцаря, чем даже смерть от отравы, и он снова пополз вперёд, то ли переплывая, то ли переползая ручей. Продрог. Вымок до нитки. Но в голове слегка прояснилось, и живот болел уже не так сильно.

Ланц поднялся на карачки. Попытался встать, но не смог. Тогда он двинулся вперёд на четвереньках. Волк терпеливо шел рядом с ним, чуть впереди, чуть поодаль, наверное, дожидаясь, когда упрямец, наконец, умрёт и превратится в его законную добычу.

— Врёшь, бестия! Назло тебе останусь живым. Доползу до леса, выломаю дубину покрепче, и раздроблю ей твою ненасытную пасть, — хрипел Ланц.

Он несколько раз пытался встать. Однажды у него получилось. Какое-то время Ланц брёл по лесной тропинке, шатаясь, как пьяный. Потом снова упал. Двигался на четвереньках. Полз ужом. Кажется, его снова тошнило. Потом в глазах потемнело.

Очнувшись, он с удивлением осознал — рези в животе больше нет. Немного болела голова. Саднили ободранные ладони и колени, но вокруг было сухо, тепло. Ланц открыл глаза. Он лежал на набитом соломой тюфяке, брошенном на земляной пол в какой-то бревенчатой хижине. Согревало его одеяло, грубо сотканное из толстых волокон некрашеной шерсти.

— Надо же, очнулся наконец, — проворчал склонившись над ним седобородый старик. Внимательный взгляд бледно-голубых глаз. Морщинистое, как засохшее яблоко, лицо. — На вот, пей. — Старик поднёс к губам Ланца плошку с жидкостью. Тёплой. Горькой и сладковатой одновременно.

Хлебнув раз, Ланц поморщился и замотал головой.

— Пей, дурень!

— Что это за отрава?

— Это прежде тебя отравой опоили. Тут противоядие. Если хочешь жить — пей.

Ланц выпил всё до дна и тут же заснул.

Проснулся он среди ночи. Сквозь щели в ставнях пробивался лунный свет. Голова совсем не болела. Ладони почти не саднили. Ланц откинул в сторону одеяло и попытался встать. Получилось! Пошатываясь, он направился к выходу. Скрипнув дверью, вышел в пристрой. Там тоже было окно, снаружи закрытое ставней. Он с трудом высмотрел в полутьме, где же дверь наружу. Подойдя, пошарил рукой в поисках засова. Засова не было. Он распахнул дверь и шагнул на невысокое крыльцо. Опёрся на перила.

Полная луна освещала хижину, пару пристроенных к ней сараюшек и засаженную какими-то овощами поляну, со всех сторон окруженную лесом.

В лунном свете сверкнули два горящих глаза. Ланц вздрогнул — рядом стоял, угрожающе скалясь, всё тот же волк.

— Не бойся, Ульфи. Этот парень не кусается. И нападать на тебя он не будет. Правда? — спросил Ланца старик, выглядывая из приоткрытой двери. — Куда это ты среди ночи собрался? На ногах, вон, еле стоишь. Иди досыпай. Сил набирайся. Утром поешь горячего, а уж потом поглядим, что с тобой делать.

***

— Живу здесь лет десять. Может, больше. Честно сказать, сбился со счёта. Прошлым летом подобрал, вон, брошенного волчонка. Волчицу убил барон, или кто-то из его людей во время охоты. А этот остался. Ну, я его выкормил. Думал, в лес убежит. А он нет. Теперь он мне вместо собаки… Это Ульфи тебя ко мне привёл. Или меня к тебе — поди разбери. Обхожу вчера силки, смотрю — бежит. Зовёт за собой. Говорит, мол, скорей, там человек в лесу умирает…

— Как он мог тебе такое сказать?

— Обыкновенно. По-волчьи. По-другому-то он не умеет, — пожал плечами старик. — Ну, я тебя подхватил. Поволок домой. Тащу, а сам думаю — зачем надрываюсь? Коли помрёт завтра, придётся мне самому его закапывать. А коли не помрёт, так и вовсе хлопот не оберешься…

— Лучше скажи, как тебя зовут, спаситель? — Ланс отхлебнул горячего варева из плошки и улыбнулся. — И отчего ты стараешься выглядеть более злым, чем ты есть на самом деле?

— Называй как хочешь, — старик махнул рукой. — Имя своё я забыл, когда в лес ушел. И тебе оно ни к чему.

— А мне скрывать нечего, — Ланц гордо расправил плечи. — Меня зовут Ланцелот. Я благородный рыцарь. Путешествую в поисках подвигов.

Старик нервно хихикнул:

— Видел я твои подвиги. Приполз ободранный, в одном нижнем белье. Штаны мокрые, рубаха облёвана. Кому ты так напакостил, что тебя отравили? Трактирщику в деревне? Или самому господину Арнульфу?

— Никому я не пакостил, — пробурчал Ланц. — Не пойму, почему этот Арнульф решился меня отравить. Барон Арнульф, хозяин Шварцвайна, ведь ты про него сейчас говоришь?

— Про него, про упыря. Если ты и в правду благородный, то отчего дружишь с такой мразью? Он ведь хуже разбойника. Это всем в округе известно. Как тебе пришло в голову соваться в его замок, брать еду из его рук?

— Я благородный рыцарь! Путешествую. Никого в этом краю не знаю. Где же мне было останавливаться, как не в замке местного барона? Зачем ночевать в бедняцкой лачуге, когда рядом есть замок?

— Если ты рыцарь, то где твои слуги, оруженосцы?

— Я предпочитаю путешествовать в одиночестве, — допив варево Ланц аккуратно поставил плошку на стол.

— Странно это для рыцаря… Одинокого путника любой может обидеть. А уж такой разбойник как Арнульф — и подавно… Но если ты рыцарь, — старик подозрительно посмотрел на Ланца — то далеко ли твой надел? Много ли у тебя крепостных? Много ли бедняков ты обобрал, чтобы купить себе рыцарское вооружение?

— Если бы ты не был моим спасителем, я бы побил тебя за такие непочтительные речи, — рыкнул Ланц: — Нет у меня ни надела, ни крепостных. И я никого не обираю!

Старик рассмеялся и посмотрел на Ланца благодушно:

— Раз ты никого не обираешь, то какой же ты рыцарь? Просто хороший человек. Обычный странник. Спроста говоря, бродяга.

— Я рыцарь! — сверкнул Ланц глазами: — Я служу самому благородному монарху на свете — королю Камелота Артуру. И служу я ему не ради денег или владений, а по велению сердца. Иногда выполняю его поручения, и считаю это за честь для себя. Но чаще я путешествую по миру в поисках подвигов. Защищаю слабых и обиженных. Борюсь с несправедливостью.

— Один борешься? Голыми руками? Без боевого коня и оружия?

— Всё это у меня было. Было! Белый как снег боевой конь по прозвищу Ветер. Меч, столь прочный и острый, что другой такой трудно найти в целом мире! Полный кольчужный доспех, стальной шлем, плащ с меховым подбоем, вышитая золотом парадная котта. Всё украл проклятый барон! Видно, он отравил меня именно ради того, чтобы завладеть моим добром! Я и подумать не мог, что благородному человеку придёт в голову подобная низость!

— Если у тебя всё это было, то ты, парень, сам виноват в своей беде. Нельзя, обладая таким богатством, путешествовать в одиночку. Вот если бы с тобой был хотя бы десяток верных солдат… да хотя бы несколько слуг, то тебя уже было бы невозможно застать врасплох. Скажи спасибо, что люди барона не перерезали тебе глотку во сне. Думаю, они и на такое способны. А трупы ограбленных они обычно сбрасывают в глубокий овраг, что вблизи от баронского замка.

— На что мне слуги? Они для меня только обуза. Одному и еды меньше надо, и конь мой в одиночку проскачет за день вдвое больше, чем караван из слуг и солдат.

— Как знаешь. Но оруженосец-то был бы тебе полезен, — возразил старик.

— Зачем? Оружие я и сам не ленюсь содержать в порядке.

— Оруженосец мог бы первым пробовать всё, чем тебя угощают. Тогда Арнульфу не удалось бы тебя отравить.

— Что ты несёшь, старик? Тогда он отравил бы моего оруженосца… Да лучше вовсе не иметь слуг, чем подставлять их под верную смерть. А в походе мне пришлось бы заботится о слугах больше, чем о самом себе. Отправляясь куда глаза глядят на поиски приключений, я рискую, но рискую не другими, а только собой. Добрых людей я не обременю лишними поборами, чтобы прокормить своих слуг. А злые, сочтя меня лёгкой добычей, тем скорее проявят себя, нападут и жестоко поплатятся за это.

— Выходит, что ты ловишь разбойников на себя, как на живца?

— Выходит, так, — пожал Ланц плечами.

— Но тогда в том, что тебя отравили, только твоя вина. Сунул руку волку в пасть. А потом возмущаешься, что этот волк тебя укусил.

— Возмущаюсь я потому, что любой барон должен быть людям не волком, а добрым пастырем, защищающий людей от волков — от разбойников, от воинственных соседей. Если бы благородный дворянин захотел получить мой меч, моего коня, мой доспех, то он открыто вызвал бы меня на поединок. Мы бы сразились, и победитель забрал бы доспех побеждённого, или другое, что ему будет угодно… А ещё он мог на понравившуюся вещь сыграть со мной в зернь, или побиться со мной об заклад. Да если вдруг я ему чем-то не понравился, то он мог бы просто не пускать меня в свой замок! Неучтивость, конечно, грех, но не смертельный… Он же пустил меня в свой дом, принял как гостя. Заверял в дружбе и уважении. Ел и пил со мной за одним столом! А потом, явно по его приказу, его дочь подала мне кубок с вином, которое оказалось отравой… Обмануть доверившегося. Отравить благородного рыцаря! Сделать соучастницей столь грязного преступления собственную дочь!.. Уж поверь мне, старик, я отомщу! Я верну всё своё добро, и уничтожу это разбойничье гнездо!

Старик с сомнением покачал головой.

— Не горячись, парень. Наберись сначала сил. Поживи у меня недельку. Ты должен пить целебные отвары, есть здоровую пищу, дышать чистым воздухом и много спать, чтобы яд окончательно покинул твое тело, чтобы к тебе вернулась прежняя сила.

— Целую неделю? Я не могу столь долго сидеть сложа руки, когда рядом процветает этот рассадник злодейства! — Ланц возмущённо вскочил, но тут же снова плюхнулся на скамью. Голова ещё кружилась от любого резкого движения.

— Зачем же сидеть сложа руки? — старик хитро улыбнулся: — Рыцарь ты или просто бедный странник, а я спас тебе жизнь и возвращаю тебе здоровье. В то время, как у меня крыша сарая прогнила и не сегодня-завтра обвалится прямо на все мои припасы. Чтобы её починить нужно семь… Нет, лучше девять брёвен. Брёвна тяжелые, а я уже стар. Мне будет трудно в одиночку рубить их, тащить. Я помогаю тебе поправить здоровье, а ты поможешь мне поправить сарай. И будем квиты. А уж дальше — делай что хочешь. Только я бы тебе посоветовал не кидаться с голыми руками на барона. Лучше тебе будет, набравшись сил, взять в руки дорожный посох, и, как можно скорее, уйти прочь из наших мест… — Ланц недовольно нахмурился, а старик, тем временем, продолжал: — Только потом, добыв нового коня, меч и прочее, что надобно рыцарю, а того лучше, попросив вдобавок помощи у своего короля, ты мог бы вернуться сюда ради мести.

— Но эти сборы займут несколько месяцев! Всё это время негодяй будет грабить и убивать беззащитных путников, будет и дальше тиранить своих бедных подданных!

— Он уже много лет вот эдак тиранит, убивает и грабит. И что-то никто из окрестных королей и благородных рыцарей не почесался, чтобы убить упыря. Видать, и все наши соседи таковы же, раз готовы терпеть этого Арнульфа. Но если хотя бы ты не таков, то я не хочу, чтобы ты зря погубил свою жизнь… Подумай сам: Вокруг замка ров. Дубовые стены в два человеческих роста, каменный донжон, в котором живёт сам барон, ворота с подъемным мостом, с решеткой, которую можно опустить при первой же опасности, десятка три наёмных стражников и прочей вооруженной челяди. Да и сам барон силён как боров и хитёр как лис. Неужели ты сможешь справится с ним в одиночку?

— Вызову его на поединок и убью! — решительно взмахнул рукой Ланцелот.

— А если он не примет твой вызов? У тебя же нет теперь ни коня, ни доспеха, ни меча, ни герба. Он просто рассмеётся в ответ, и натравит на тебя своих слуг.

— Убью их всех. Мне бы только раздобыть хоть какой-то меч, любое другое оружие, а дальше, уж поверь мне, я справлюсь.

— Справишься? Барон прикажет своим слугам, и они расстреляют тебя из луков, или затравят охотничьими псами. А если он тебя вдруг испугается, то просто запрётся в своём замке. Что тогда будешь делать? В одиночку пойдёшь штурмовать дубовые стены? Чтобы выкурить барона Арнульфа из замка, нужно человек сто бойцов, лестницы, да к тому ещё какие-нибудь осадные машины. Если ты и правда хочешь наказать злодея, то лучше ступай к своему королю Артуру, проси у него хотя бы сотню воинов для осады.

***

Ещё день Ланц отдыхал, набирался сил и спорил со своим спасителем. Конечно, он понимал, что старик во многом прав. Как справится с проклятым бароном, не имея ни коня, ни меча, ни доспеха? Тридцать бойцов за дубовыми стенами это не шутка. Тут нужна военная хитрость. Или превосходящие силы. Но никакая хитрость пока не приходила в голову, а за превосходящими силами отправляться к пешком, без коня и оружия, Ланцу было стыдно. Стыдно, что позволил себя обмануть, отравить, обобрать. Конечно, ни король, ни благородные рыцари круглого стола не скажут ему ни с лова, и даже с радостью бросятся ему помогать, но что они при этом подумают? А что подумает о нём королева Джиневра и другие прекрасные дамы? Да лучше бы он умер в овраге от отравы, чем упасть в их глазах, вернувшись из похода пешком, без всего, как жалкий бродяга!

На другой день старик взял топор и они с Ланцем пошли в лес, выбирать брёвна. Ланца уже не шатало. Он шел, дыша полной грудью, и чувствовал, как руки и ноги наливаются силой.

— Вот хорошая сосна. Прямая, толстая. Руби, — старик сунул ему в руку топор.

Ланц взвесил топор в руке. Примерился. Прежде-то он рубил только более тонкие стволы, на дрова для походного костра. А тут ствол — двумя ладонями не обхватишь. Размахнувшись, ударил. С трудом выдернул лезвие, застрявшее в стволе. Рубанул сильнее. Лезвие завязло окончательно.

— Ты что творишь, парень? — всплеснул руками старик. Кто тебя учил так топором работать? Ты же мне древко чуть не сломал! И как нам теперь достать топор из ствола? Ну-ка, отойди. — старик попытался вытащит топор. Тот не поддавался. — Ладно. Сам всадил его, сам и вытаскивай.

Ланц, пожав плечами, вынул топор. Не сразу, конечно. Пришлось немного попотеть.

— Голову любому врагу я бы этим топором снёс, — вздохнул рыцарь. — Но этот ствол толще и крепче любой вражеской шеи.

— Дай сюда. Смотри. — Старик стал рубить дерево гораздо более слабыми, чем Ланц, ударами, то сверху, то снизу, как бы вырубая из ствола кусочки, один за другим: — Вот так, постепенно, не торопясь, раз за разом, всё глубже и глубже… Уф. Совсем у меня сил нет. Давай дальше сам.

Ланц принялся рубить дерево, как ему было показано. — «Как чёртов бобёр, выгрызаю из ствола по щепке. Это сколько же придётся возится?» — думалось ему. Однако вскоре подрубленная со всех сторон сосна накренилась и рухнула наземь.

— Хорошо! Теперь срубай сучья. Да ровно, под основу, чтобы из ствола ничегошеньки не торчало.

Ланц принялся за сучья. Потом старик отмерил шесть шагов, сделал зарубку и приказал Ланцу отрубать макушку дерева. Потом он учил Ланца топором обтёсывать с получившегося бревна кору.

К вечеру Ланц приволокся домой уставший и измученный, словно после долгой войны. Он без сил упал на тюфяк в углу хижины. Старик принялся кашеварить.

— И что же, каждое из брёвен своего дома ты так вот срубал, обрубал от сучьев, обтёсывал? — спросил Ланц, уже совсем по-другому разглядывая бревенчатые стены хижины.

— Ну да, — пожал плечами старик. — Давно это было. Тогда ещё была у меня сила в руках. А теперь без твоей помощи я бы и одного ствола не одолел. Завтра нам его надо дотащить из леса домой. Это будет конёк новой крыши. Не бойся, на стропила пойдут брёвна потоньше и покороче.

Ещё пара дней ушла на остальные брёвна и на то, чтобы потом всё это перетащить к дому старика. Последние брёвна Ланц рубил и обтёсывал уже умело, как заправский плотник. Потом они разбирали прежнюю крышу, скидывая с неё пучки сгнившей соломы, перерубая и сбрасывая вниз рассыпающиеся трухой старые стропила. Ланц учился вязать снопики свежей соломы для настила на крышу, помогал старику поднимать наверх и крепить тяжелый конёк, ставить новые стропила, крепить на них жерди обрешетки.

В конце каждого дня Ланц валялся, уставший, на тюфяке, не переставая удивляться тому, насколько утомительной и непростой может быть обычная работа сельского бедняка. Яд и правда постепенно выходил из тела. Сил становилось всё больше. Мысли о том, как расправиться с Арнульфом и его подельниками не давали Ланцу покоя.

«Топор можно взять у старка. Потом отдам, когда раздобуду другое оружие. Конечно, много таким топором не навоюешь. Идеальный для рубки дров, он слишком тяжел для фехтовальных финтов. Разве что голову им кому-нибудь раскроить неожиданным первым ударом? Коня можно взять у кого-то из местных крестьян. Правда, у них такие кони, что без слёз не взглянешь. Доехать до врага на таком можно, но вот как сражаться? Эх, Ветер, верный мой друг, жив ли ты? Не продал ли тебя Арнульф кому нибудь из соседей? Чтобы найти такого коня я больше года потратил, разъезжая под разным землям и выбирая среди самых быстрых, самых могучих… Ну, древко от копья я, пожалуй, теперь могу сам себе вытесать. Надо только сосенку выбрать поровнее. Никогда прежде не замечал, как мало в лесу совершено ровных сосен, годных для копейного древка. А вот где мне взять меч и щит? Лучше всего, конечно, подкараулить и убить какого-нибудь из баронских солдат. Кажется, я понял, в какой стороне от нашего жилья замок барона. Надо сходить к замку, посмотреть, что там как. Глядишь, придумается какой-нибудь план… А, может, и правда, добраться пешком до менее глухой местности, и уже там раздобыть боевого коня, меч, щит, доспехи? Совсем без доспехов вступать в бой — беда. Любая случайная стрела, любой пропущенный удар — уже поражение. А впереди не какая-нибудь стычка, а полноценная война с бароном, который, хоть и негодяй, но, кажется, опытный боец. Да ещё три десятка его воинов… Отобрать доспех и оружие, как трофей, я могу только у своих явных врагов. Чтобы добыть трофеи надо вступить с врагами в бой и победить. Но как победить, если у тебя совсем нет оружия? Дубинку себе вырезать из крепкой ветки — вот и всё, что я сейчас могу. Потом с этой дубинкой напасть на каких-нибудь бродячих разбойников… Может, лучше добраться хотя бы до замка одного из знакомых рыцарей и попросить помощи у него? Всё-таки это будет не такой позор, как вернуться без коня и оружия в сам Камелот…»

***

Ранним утром, едва только просветлело на востоке, Ланц встал, и, не дожидаясь, пока старик попросит помощи в ещё какой-нибудь мужицкой работе, отправился на разведку. По дороге он выломал себе в лесу дубинку, чтобы не подходить к логову врага совсем уж безоружным. За час дошел до Шварцвайна. За пару часов обошел замок почти со всех сторон, стараясь оставаться незамеченным. Стражи на стенах было немного. Он насчитал всего трёх человек. Может быть, кто-то ещё сидел под тёсовой крышей на самой вершине четырёхэтажного, сложенного из камней, донжона.

«Это хорошо, что каменный в замке только донжон. Погода стоит сухая, так что, если полить маслом деревянную стену и поджечь, то скоро от замка один донжон и останется. А если донжон поджечь изнутри, то и он прогорит дотла. Останутся только пустые, обугленные стены из камня. Ведь сундуки, столы, скамейки, двери, да и полы в донжоне деревянные. Главная сложность всего моего дела — добыть оружие и пробраться внутрь замка. На воротах стоит часовой, и если он что-то заподозрит, то немедленно опустит решетку, перекрывая вход. Решетка из толстых, прочно скрепленных сухих брёвен. Быстро такую не разрубить и не прожечь. Лезть внутрь через стену? Может получится, только если стражники меня не заметит. А если заметят?.. Ну всё, пора идти обратно, а то старик, наверное, меня уже потерял, а у него ещё пол-крыши соломой не закрыто».

***

На подходе к жилищу старика Ланца встретил волк. Ульфи нервно перебирал лапами и жалобно поскуливал, словно пытался выпросить у рыцаря что-то. Никогда прежде он так себя не вёл.

— Что случилось? Что-то с твоим хозяином?

Волк развернулся и побежал вперёд по тропе, то и дело оглядываясь. Ланц припустил следом. Оказавшись на краю поляны, рыцарь замер и огляделся: К перилам крыльца были привязаны два коня. Третий стоял, стреноженный, посреди двора. А у Ланца в руках была только дубинка. Ланц глянул на неё. Потом на два копья, прислоненных у входа к хижине. В гостях у старика были воины. Скорее всего, люди барона. Во дворе никого. Из дома донеслись крики.

Двигаясь так, чтобы его не увидели из окон, Ланц бросился к дому. Добежав до входа, остановился. Отдышался. Прислушался.

— Где ты его прячешь? Отвечай, замухрышка, или я порежу тебя на ремни!

— А же вам говорю — он ушел. Ушел ещё вчера утром.

— Куда ушел?

— Откуда мне знать? Он ни слова мне не сказал. Ушел, пока я спал.

— Врёшь, паскуда… Ну, ничего. Ты всё, совершенно всё нам расскажешь, сморчок… Удо, принеси копьё. Огонь в твоем очаге, старик, уже хорошо горит. Я раскалю там кончик копьяи не спеша поковыряюсь в твоём животе. Тогда-то мы и услышим от тебя правду, чистую правду.

— Помилуйте меня, добрый господин!.. Я же всё, всё вам рассказал… Заберите что угодно, всю мою еду, одежду, всё, что только в доме найдёте, только помилуйте. Ради Бога, ради Пресвятой девы…

На крыльцо вышел здоровый детина в стёганной куртке. Он протянул руку к стоящему у стены копью, увидел вдруг Ланца, но не успел даже дернуться. Дубинка с хрустом стукнула по виску. Детина рухнул. Из оружия у него был только длинный нож на поясе.

Ланц отбросил дубинку. Вытянул длинный нож из ножен, одним движением перерезал врагу глотку и вошел внутрь.

— Что там, Удо? — встрепенулся на шум другой наемник. Увидев идущего ему навстречу Ланца, он поднял для удара топор. Рыцарь левой рукой перехватил топор за древко, а правой вонзил свой клинок в глазницу врага. Швырнул умирающего на земляной пол, одновременно выдергивая длинный нож из глазницы. Оценивающе глянул на издыхающее тело — кожаная куртка с кольчужными колечками, нашитыми на груди. Такой же длинный нож на поясе. Толстая войлочная шапка.

«Что за оборванцев прислал сюда барон? С них и взять-то нечего», — мельком подумал Ланц и шагнул из пристроя внутрь. В дальнем углу хижины, рядом с пылающим очагом, на полу сидел старик. Лицо его было разбито в кровь. Руки связаны. В другом углу Ланца поджидал наёмник с мечом в одной руке и кинжалом в другой.

«Короткорукавная кольчуга до колен. Железный шлем с наносником и нащёчниками. Вот это уже что-то!»

Враг атаковал Ланца, метя в его голову мечом. Ланц увернулся. Меч с тупым стуком вонзился в бревенчатую стену и застрял там. Ланц тут же рубанул ножом кисть врага, сжимавшую меч. Враг одернул раненную руку, оставив меч в стене. Ланц рубанул его длинным ножом по глазам. Враг отшатнулся, попытался ударить Ланца кинжалом. Ланц, перехватил своей левой кулак с кинжалом, а правой ткнул врага ножом в горло. Загнал клинок поглубже. Вынул. Враг, хрипя упал на колени. Кровь хлестала из его горла на пол.

— Этот хотел поджарить копьём твой живот? — уточнил Ланц у старика, снимая с поверженного противника шлем.

Старик только нервно закивал.

Ланц, усмехнувшись, откинул шлем в сторону, взял за плечи ещё живого, булькающего собственной кровью, врага, развернул и сунул его голову прямо в огонь в очаге. Бедолага завыл, попытался вырваться, но Ланц придавил наемника коленом, налег на него всем телом. Душераздирающий визг и хрип. Вспыхнувшие и почти сразу сгоревшие волосы на голове. Запах палёной шерсти, горелого мяса. Потом враг затих. Вынув тело из очага, Ланц бросил его на земляной пол. Отмахиваясь от дыма, вынул застрявший в стене меч. Внимательно его оглядел.

— Клинок, конечно, так себе. Но достаточно длинный. И рукоять удобная чтобы рубить с коня. А вот шлем… — он поднял с пола шлем и примерил его: — Отлично! Кожаный подшлемник внутри. И по размеру мне подходит. Это большая удача, старик… Ну что ты на меня так смотришь? Он хотел тебя поджарить. А теперь сам поджарен. Разве это не справедливо?.. Не знаешь, как звали этого подонка? — спросил Ланц, разрезая путы на руках старика.

— Рольф. Один из ближайших помощников барона… Арнульф откуда-то вызнал, что ты жив, и что ты здесь, у меня, вот они и…

— Ясно, — кивнул Ланц, снимая пояс с ножнами с Рольфа: — Какой масти у него лошадь?

— Пегая, кажется, а что…

— Чтобы они не опустили передо мной решетку, я должен выглядеть как этот Рольф… Вот чёрт! Как теперь снимать с него кольчугу? Голова у него обгорела. Кольчуга будет вся в саже… Надо сперва чем-нибудь голову ему замотать, а уж потом снимать доспех. — Пачкать тряпки старика ему не хотелось, поэтому Ланц двинулся наружу, чтобы снять какую-нибудь одежду с убитых врагов.

— Осторожно! Там ещё один. Который пошел за копьём…

— Сколько их было всего?

— Трое.

— Тогда не беспокойся. Все мертвы.

— Ты страшный человек, Ланц.

— Просто рыцарь. Без страха и упрёка… Всё, что было у этих негодяев, теперь моя законная добыча. Две лошади, и всё остальное с них, что я не возьму с собой — дарю тебе, в благодарность за помощь.

— Спаси тебя Бог. Особенно за лошадей. Мне придётся теперь бежать. Люди барона убьют меня сразу, как только узнают, что тут случилось… — просипел старик.

— Не спеши с отъездом. Если сегодня Господь меня не оставит, то завтра некому будет предъявлять тебе претензии.

***

В тот же день, когда уже темнело, к воротам Шварцвайна на полном скаку подлетел всадник на крупной пегой кобыле. В руке он сжимал копьё, а одет был в кольчугу до колен, с короткими, до локтей, рукавами и в железный шлем с нащёчниками и наносником.

— Что случилось, Рольф? Где Ханц и Удо? — обеспокоенно крикнул ему страж из башни над воротами.

— Беда! Враги! Опускай решетку, болван! Труби к бою!

Всадник въехал внутрь. За ним опустилась решетка. Конюх, кинувшийся взять под узцы лошадь, получил удар копьём в грудь и упал замертво. Стражник выскочил из башни —расспросить у страшного вестника, что за враги напали. Выдернув копьё из конюха, Ланц немедля метнул его стражнику в лицо. Тот, с пробитой головой, упал вниз, во двор. Ланц, тем временем, свесившись с коня схватил один из уже зажженных факелов, расставленных слугами в специальные держатели по внутреннему периметру двора. Он помчался вдоль дворовых построек замка и швырнул факел на соломенную крышу одного из амбаров. Не слезая с коня, вынул из ножен меч и на скаку рубанул по голове первого же выскочившего во двор, на тревожные звуки, слугу. С другой стороны двора испуганно завизжали кухарки. Из казармы начали выбегать наемники, на ходу напяливая шлемы и стёганные куртки. Ланц метался среди них, как лис в курятнике. Рубил мечом, сбивал с ног конём. Мало кто пытался сопротивляться ему. Никто не понимал, что происходит. С верхнего этажа донжона, призывая всех к оружию, хрипло взвыла труба.

Ланц, подхватив ещё один факел, швырнул его на соломенную крышу какого-то склада, примыкавшего к одной из бревенчатых стен замка. Потом продолжил свою жестокую забаву по избиению тех, кто выскакивал во двор с оружием, хотя бы с чем-то похожим на оружие в руках. О его плечо тенькнула стрела, выпущенная откуда-то со стен. Кольчуга и стёганный поддоспешник Рольфа не дали ей причинить никакого вреда. Кто-то сверху пытался кидать в Ланца камни, но и они сквозь доспех не могли его ранить. Через некоторое время двор замка был усыпан двумя десятками убитых и раненых. Уже никто не рисковал выскакивать на площадку, по которой метался Ланц, поэтому он соскочил с лошади. Подобрал щит одного из зарубленных стражников. Не спеша двинулся ко входу в донжон, прикидывая, можно ли ещё что-нибудь подпалить во дворе.

Вдруг ворота конюшни распахнулись, и из них выехал воин в чёрном шлеме с личиной, в полной рыцарской кольчуге: Кольчужные чулки, длинные рукава зацело с кольчужными рукавицами, кольчужный капюшон под шлемом. Он был практически неуязвим для стрел, камней и для режущих ударов любого оружия. Только удар копья, сильный рубящий удар кончиком меча или боевым топором как-то мог пробить такую защиту. Ехал этот воин на Ветре — белом коне Ланцелота.

— Ага! — Ланц кровожадно ощерился: — Вот и ты, вор и отравитель Арнульф! А я уж думал, придётся выкуривать тебя из донжона.

Проскакав полукругом по замковому двору, барон опустил копьё и помчался на рыцаря. Когда враг был уже близко, Ланц во весь голос крикнул:

— Ветер, свечка!

Белый конь удивлённо заржал, и повинуясь привычной команде, отданной голосом хозяина, встал на дыбы, молотя перед собой копытами. Арнульф, не ожидавший такого взбрыка, едва не свалился с коня. Он всё-таки сумел удержаться в седле, но Ланц, тем временем, подскочил к нему, и со всего размаха рубанул врага мечом в бок.

— Пошел, пошел, Ветерок! Галоп! — крикнул Ланц, и белый конь помчался по кругу, чуя хозяина, радостно пофыркивая и, то и дело, взбрыкивая, чтобы скинуть со спины докучливого чужака. Через несколько секунд раненный Арнульф всё же свалился с коня. Он попытался встать, но Ланц, подскочив, рубанул его сзади в затылок. Шлем слетел с головы Арнульфа. Барон был ранен, оглушен ударом, но всё ещё жив. Он, прихрамывая, попятился назад, торопливо вынимая из ножен меч.

«Чёрт! Это же МОЙ меч у него в руке!» — гнев вскипел в груди Ланца и рыцарь бросился в атаку. Всю свою силу вложил в удар. Меч Рольфа с лязгом перерубил кольчужную защиту на руке отравителя. Меч Ланцелота выпал из изувеченной кисти врага. Барон застонал. Упал на одно колено. Ланц поспешил подобрать с земли свой клинок.

— Пощады, — прохрипел барон.

Меч Ланца с хрустом вонзился в лицо Арнульфа, и тот, истекая кровью, опрокинулся на спину.

— Пощада не для таких как ты подлецов, — Ланц, выдернул меч из развороченной глазницы ещё дёргающегося в агонии барона: — Я приехал забрать всё то, что ты у меня украл, а остальное предать огню.

По двору метались блики от пылающих соломенных крыш. Медленно занимались огнём бревенчатые стены замка. Ланц снял с пояса барона ножны от своего меча. Перецепил их на свой пояс. От горящего амбара с треском занялась драночная крыша конюшни. Оттуда доносилось испуганное ржание лошадей. Какие-то люди, выглядывая из ворот конюшни, с ужасом смотрели на Ланцелота.

— Ну, что вы стоите столбом? Бросьте оружие, и я вас не трону. Выводите лошадей, остолопы! Лошади не виноваты, что их хозяин подлец и отравитель! — Обернувшись к Ветру, Ланц погладил своего коня по шее. — Что, брат? Обижали тут тебя, или не очень?.. Да я это, я! — Ланц потрепал коня по морде, позволил себя обнюхать. — Подожди меня здесь. Никого к себе не подпускай. Я быстро…

***

На следующий день была прекрасная, солнечная погода. Птицы пели о любви и о чём-то своём, птичьем. Ветер шел по дороге бодрым шагом, порой довольно всхрапывая под седлом старого, привычного хозяина, стараясь забыть чужую конюшню и чужих, докучавших ему людишек, как страшный сон. Ланц был теперь в своём рыцарском доспехе, с длинными рукавами, с кольчужными чулками, в своём собственном шлеме с позолоченным верхом, с лёгкой, прочной бармицей и с удобным наносником. Снова при нём были лук и стрелы для охоты, верное копьё, не ломавшееся даже после десятка турниров, его прекрасный меч и привычный боевой топор с серебряной насечкой. У левой ноги, притороченный к седлу, покачивался гербовой рыцарский щит Ланцелота. А ещё при нём был полный кошель золота — монет и всяких мелких украшений — он забрал их из баронских сундуков, как справедливую компенсацию за причинённые отравлением страдания. Даже свою парадную, вышитую золотом котту и свой подбитый мехом плащ он сумел найти в одном из сундуков Арнульфа. Только потом, взяв всё, что принадлежало ему по праву, Ланц разлил масло на пол на нижнем этаже донжона, и, как обещал, предал огню родовое гнездо отравителя.

К утру замок Шварцвайн догорел, а выжившая челядь разбежалась, и Ланц со спокойной душой отправился дальше, на поиски приключений.

Правда, какое-то время ему не давала покоя одна мысль. Отчего Арнулоьф и Белинда отравили его не насмерть? Что помогло ему выжить? Только ли здоровое тело и Божье провидение? Может быть помогло ещё и то, что миловидная Белинда пожалела его и подсыпала в кубок поменьше отравы? Он ведь видел, что понравился этой девице. Тем обидней было потом осознать, что она его отравила. Но что, если отец её заставлял, а она, вопреки приказу Арнульфа, всё же помогла рыцарю, как сумела. Не смея ослушаться отца, постаралась отравить, но при этом не убить Ланцелота.

Там, в донжоне, учиняя разгром и разя мечом любого, кто подворачивался под руку, он повстречался и с Белиндой. И не задумываясь ударил. В тот момент Ланц не сомневался в своей правоте. Отравительница должна умереть. Он снёс ей голову одним махом. Смерть без мучений, вот единственное снисхождение, которого баронская дочь заслуживала, как благородная дама. Но теперь, возвращаясь мыслями ко всему произошедшему, он вдруг засомневался. Тогда, в неверном свете факелов ему показалось? Или… Только сейчас, вспоминая произошедшее, он осознал: лицо Белинды, когда она увидела его, выражало не ненависть и не ужас, а радость от того, что рыцарь Ланцелот жив, что она всё же не отравила его насмерть. Если, по настоянию отца оказавшись соучастницей отравления она, всё-таки, хоть как-то ему помогла, если потом радовалась тому, что он выжил, то, может, он зря… Хотя,какая теперь разница? Отрубленную голову назад не приставить. Пусть всевидящий Господь, читающий в душах, разбирает грехи несчастной Белинды и её вероломного отца. А благородному рыцарю без страха и упрёка не стоит задумываться о подобных предметах. Впереди ждут новые подвиги.