Бездна

Я поправляю чёрные кожаные перчатки на руках и с раздражением смотрю на мужчину, который начинает мне надоедать.

— Уважаемый, вы понимаете, с кем говорите? Мне не меньше вашего хочется здесь быть.

Мужчина, чьё лицо было мокрым от пота и искажено гримасой отчаяния, не отступал.
— Именно поэтому и не пущу! Вы, экзорцисты, все преступники! Вам наплевать на людей, которые могут попасть под раздачу! А там моя жена! — он ткнул пальцем в сторону мрачного здания, из окон которого не доносилось ни звука. — Я должен пойти туда сам!

В принципе, он был чертовски прав. Мне было совершенно плевать на его жену, на него, на весь этот квартал, погружённый в предвечерний ужас. Статистически они все уже были мертвы. Демонюги не оставляют людей на потом, обычно убивая всех сразу. Тот факт, что я подоспела до того, как эта тварь вышла на улицу за свежими душами, был уже немыслимой удачей для этого района. Хотя… надо отдать ему должное — идти туда с одним жалким «пукачком», который и стволом-то назвать язык не поворачивался, требовало немалой, пусть и бесполезной, храбрости. Демон прищёлкнул бы его, не замечая, как я давлю букашку.

— Свали с дороги. Не мешай мне работать. — Я сделала шаг вперёд, но он в ответ расставил руки, будто собирался обнять меня и не отпускать.

— Мне нужно всего десять минут! Я знаю каждый уголок в этом доме! Я быстро найду Сару и выведу её, а потом делайте что хотите! Я умоляю!

Его нытьё начинало действовать мне на нервы. Мысли о том, чтобы просто выхватить пистолет и пригрозить, а в случае чего — и не промахнуться, казались мне как никогда ясными и логичными. Какая разница, плюс один труп или минус? Кто будет считать? Окрестности были пусты — когда открываются врата, люди словно тараканы разбегаются кто куда. Мои пальцы уже потянулись к кобуре у бедра, нащупывая знакомую шершавую рукоять «Увещевателя», но меня опередил мерный металлический скрежет.

Между мной и мужчиной возник угловатый хромированный силуэт.

— Гражданин, — голос Логика был ровным, синтезированным, но в нём была странная, успокаивающая педантичность. — Ваше беспокойство понятно и обосновано. Однако ваш поход внутрь с высокой вероятностью приведёт к появлению ещё одной жертвы. Это противоречит логике сохранения человеческой жизни.

Мужчина замолк, уставившись на моего компаньона. Его глаза округлились, челюсть отвисла. Вид оголённого титанового каркаса, пучков проводов, мерцающих оптических сенсоров вместо глаз — всего того, что Церковь годами клеймила как высшую скверну, — подействовал лучше любого успокоительного. Или хуже.

— Я… это… — он начал задыхаться, судорожно хватая ртом воздух. Его рука дрожала, поднялась, пальцы сложились в неуверенный крест, который он тыкал в сторону Логика. — Машина… О, Господи, помилуй… Металлический бес… Отойди! Не приближайся! Я читал… видел листовки… Скверна!

Он попятился, споткнулся о бордюр и едва не рухнул на спину, но удержался, продолжая креститься с такой скоростью, будто пытался высечь искру спасения из собственной груди.

Логик, не двигаясь с места, наклонил голову под идеальным углом в сорок пять градусов.

— Ваша религиозная парадигма основана на ошибочных предпосылках. Я — машина. Я не обладаю душой, следовательно, не могу быть ни бесом, ни ангелом. Мое алгоритмическое ядро руководствуется протоколом обеспечения безопасности. Я войду внутрь и осуществлю поиск вашей супруги. Вам же рекомендуется остаться здесь, на безопасном расстоянии. Мы приложим все усилия, чтобы сохранить жизни.

«Мы». Вот же ж металлолом. Говорит он, а отдуваться придётся мне. А я не собиралась ничего сохранять, кроме патронов, да и то не всех.

— Ты с ума сошёл? — прошипела я так, чтобы слышал только он, но он уже повернулся ко мне, и его оптические сенсоры сузились, будто в упрёке.

— Вероятность успешного исхода миссии возрастает на 3,7%, если устранить внешний раздражающий фактор, коим является данный гражданин. Кроме того, протокол 1А предписывает…

— Предписывает мне вырвать твой языковой модуль и запихать его в порт зарядки, — оборвала я его, но кивком показала на зияющий вход в дом. Спорить было бессмысленно. Он бы всё равно пошёл бы искать эту Сару, а мне тратить время на уговоры было влом.

Мы зашли внутрь, и нас сразу окутала тяжёлая, заплесневелая атмосфера, словно саван. Воздух был густым и сладковато-прогорклым — знакомый запах разложения, всегда витающий возле эпицентров этих проклятых разрывов. Длинный коридор уходил вглубь здания, тонув во мраке. Стены, когда-то, должно быть, светло-бежевые, теперь были испещрены глубокими трещинами; из них сыпалась серая штукатурка, обнажая скрытую под ней основу. Низкий потолок местами проседал, угрожающе обнажая острые обломки арматуры и клочья изоляции. По обеим сторонам зияли дверные проёмы, из которых веяло пустотой и тишиной, громче любого крика.

Я никогда не видела врата вблизи. Но так уж повелось. Когда они открываются, происходит всплеск энергии. Всё, что находится рядом, искажается, и вот такое, ранее вполне приличное здание теперь выглядит как старое и заброшенное. Врата обычно открываются на пару секунд, иногда минут. Но этого времени хватает, чтобы проскользнул один демон, а если не повезёт — то два или три.

Я шла по полу, усыпанному битым стеклом и обломками, которые хрустели под ботинками. Логик шёл на пару шагов позади, высвечивая своим встроенным фонарём каждый тёмный дверной проём.

— Серьёзно? — моё эхо неприятно гулко разнеслось по коридору. — Ты и вправду собираешься искать ту женщину? Ты же не хуже меня знаешь, что она не пережила разрыв.

Логик не обернулся, продолжая сканировать очередную комнату. Его синтезированный голос прозвучал мерно, нарушая гнетущую тишину.

— Статистическая вероятность выживания в радиусе пятидесяти метров от незапланированного разрыва составляет 0,043%. Однако надежда является фундаментальным аспектом церковных наставлений, призванным поддерживать психологическую стабильность человека в условиях кризиса. Меня удивляет, что вы, как служитель Церкви, отрицаете этот постулат.

Я фыркнула, проводя рукой по пыльной стене и оставляя за собой чистую полосу.

— В жопу эти церковные наставления. Они там, наверху, свои жирные задницы отирают о бархатные кресла, пока мы тут грязную работу выполняем. Надежда — для тех, кому есть что терять. Здесь же терять уже нечего.

Он повернул ко мне свою хромированную голову. Его оптические сенсоры сузились, словно имитируя неодобрительный взгляд какого-нибудь инквизитора.

— Ваш речевой паттерн вновь демонстрирует шокирующее отсутствие базового воспитания. Частота употребления ненормативной лексики превышает социально допустимый порог на 78,3%.

— А знаешь что, болван? — я остановилась и посмотрела на него в упор. — Сдохни хотя бы раз. Побывай по ту сторону. А потом приходи и поговорим о моём воспитании.

Он замер на мгновение, его процессор переваривал информацию. Затем голос прозвучал с той же ровной, безэмоциональной чистотой.

— Я не могу умереть, Веритас. Меня можно только деактивировать. Навсегда. В отличие от вас.

Вот же сукин сын. Он знал, куда бить. Мне так и хотелось сдать его в утиль. Я резко развернулась и пошла вперёд, обгоняя его. Пусть ищет свои трупы. Мне это было неинтересно.

Я шла быстро, почти не глядя по сторонам. Мои глаза, привыкшие к подобному ужасу, скользили по разрухе без всякого интереса. Я уже почти дошла до конца коридора, где начинался лестничный пролёт на второй этаж, когда краем глаза заметила движение. В самом углу, где сходились тени, что-то шевельнулось. Небольшое, низкое. Демон? Маловероятно. Эти твари не сидят по углам, как напуганные котята. Сильный напал бы сразу, как только мы вошли, уверенный в своём превосходстве. Умный выжидал бы и заманивал в ловушку. Умная и сильная тварь — вот это заставило бы меня попотеть. Но это... было чем-то иным. Оно метнулось из угла и устремилось вверх по лестнице, растворившись в полумраке второго этажа.

— Эй, Логик! — крикнула я, не снижая голоса. Меня не волновала осторожность. Пусть знает о нашем присутствии. Может, сделает мне одолжение и выскочит сразу, сэкономив время.

Металлические шаги приблизились. Логик встал рядом, его сенсоры беспристрастно ощупывали лестничный пролёт.

— Что вы увидели, Веритас?

— Там что-то живое, — я ткнула пальцем вверх по лестнице. — Или не совсем. Но двигалось. Иди проверь.

Его оптические сенсоры сфокусировались на мне.
— Вы снова пытаетесь использовать меня в качестве тактического расходного материала для провокации угрозы. Протокол 7-Гамма...

— Да пошёл твой протокол! — перебила я его. — Ты что ноешь, будто съедобный? Топай давай.

Он издал звук, в точности похожий на механический вздох — шипение сжатого воздуха из сервоприводов, — а потом развернулся своим угловатым хромовым корпусом и начал подниматься по лестнице. Ступени жалобно скрипели под его весом. Я шла следом, нарочито громко топая по разваливающимся доскам.

— Ваше поведение нарушает все протоколы скрытного приближения.

— Не читай мне лекции, — буркнула я в ответ. — Я знаю, что делаю.

Наверху царили такой же бардак и разруха, как и внизу. Но не было сладковатой гнили разложения — её перебивало свежее, тошнотворное амбре крови. А её здесь было много. Липкие, тёмные брызги украшали стены, а под ногами хлюпал уже почти подсохший, но всё ещё вязкий ковёр. Тварь явно порезвилась на славу.

Логик, не замедляя шага, двинулся вглубь коридора, осматривая его с опаской. Я же остановилась, наблюдая за ним. Глупый кусок металла. Будь тварь здесь, она бы уже вцепилась в него. Они почему-то не особо отличали андроидов от людей. Хотя… неудивительно. Таких, как он, почти не осталось. Церковь первым делом постаралась избавиться от его более развитых собратьев. Логику же повезло быть индустриальной моделью. Без силиконовой кожи, без намёка на человеческое подобие — голый, функциональный каркас. Церковь использовала таких на грязной работе, потому что они были безопасны. Не способны к бою, не особо умны — не то что те современные модели, что подлежали уничтожению в первую очередь. В целом, Логик был из тех, кто если бы и захотел восстать против человечества, то был бы мгновенно «излечен» обычным подзатыльником.

Он зашёл в одну из распахнутых квартир. Я медленно последовала за ним, остановившись у порога. Дверь была снесена с петель, а косяк и пол вокруг были залиты бурым, почти чёрным веществом. То, что ждало внутри, явно не сулило ничего хорошего. Я сделала шаг вперёд, переступив через липкую лужу.

Прихожая была перевёрнута с ног на голову. Мебель разломана в щепки, на обоях — глубокие царапины, будто по ним прошлись гигантскими когтями. Следы бесполезной, отчаянной борьбы. Я прошла дальше, в спальню.

Увиденное меня почти смутило. Два трупа. Мужчина и женщина. Их не просто убили — разорвали на части с какой-то неестественной жестокостью. Мой взгляд автоматически, по старой врачебной привычке, принялся осматривать детали: характер разрывов плоти, угол рассечения, объём кровопотери. Я поймала себя на этом и стиснула зубы.

Я видела многое за свои годы «службы», но такое… такое было впервые. Демоны убивают быстро, без эмоций. А это походило на неистовство, на яростную, сладострастную месть. Похоже, кто-то выместил на них всю свою злобу и получил от этого настоящее удовольствие.

Я резко развернулась и вышла из комнаты, плотно прикрыв за собой дверь, словно это могло удержать ужас запертым внутри.

— Веритас.

Голос Логика донёсся из комнаты напротив. Я вошла. Он стоял посреди гостиной, заваленной обломками штукатурки и кусками мебели. Его оптические сенсоры были прикованы к тёмному углу, за диваном.

— Не издавайте звуков.

Он медленно, почти плавно поднял металлическую руку и указал пальцем вглубь угла.

Я присмотрелась. В самой гуще разрушения, заваленный тряпьём и мусором, сидел маленький мальчик. Лет десяти. Он прижался коленями к подбородку, стараясь стать как можно меньше.

Ребёнок. Такого не может быть. Это противоречило всему, что я знала. Никто не выживает в радиусе разрыва. Никто. Твари ненавидят всё живое, вырезают подчистую. Как этот сорванец уцелел? Его оставили в виде приманки?

Я медленно, стараясь не делать резких движений, сделала шаг вперёд. Логик двинулся было за мной, но я жестом остановила его. Его металлическое присутствие только напугает ребёнка ещё сильнее.

— Эй, — мой голос прозвучал непривычно хрипло. Я не умела утешать. — Не бойся. Мы тебя не тронем.

Мальчик не ответил, только сильнее вжался в стену. Его глаза, огромные от ужаса, были прикованы ко мне.

— Как ты тут оказался? — спросила я, подходя чуть ближе. Пол под ногой хрустнул осколком стекла, и ребёнок вздрогнул. — Что здесь произошло? Там твои родители? — я кивнула в сторону запертой спальни.

Он молчал секунду, другую, а потом его губы дрогнули.
— Сестрёнка… их наказала.

Голосок был тихий, сдавленный слезами и страхом.

— Сестрёнка? — я почувствовала, как холодная стальная пружина внутри меня сжалась ещё туже. Моя рука сама собой потянулась к шершавой рукояти «Увещевателя» у бедра. — За что она их наказала?

— Они… они плохо со мной обращались.

Плохо обращались? Что, у нас тут тварь с моральными принципами? Именно поэтому они были так зверски растерзаны? Нечто новое. И пугающее.

— Где сейчас твоя сестрёнка?

— Она… водит, — прошептал он.

— Водит?

Мальчик лишь кивнул, уткнувшись лицом в колени.

В этот момент Логик, не выдержав, сделал шаг вперёд.

— Гражданин, мы здесь, чтобы оказать вам помощь. Ваш уровень стресса превышает…

Мальчик взвизгнул и забился в угол, увидев приближающийся металлический каркас. Логик замер, его процессор, должно быть, лихорадочно анализировал эту неожиданную переменную — панику, вызванную его собственной сущностью.

И в этот момент я почувствовала это. Лёгкий, едва уловимый запах. Сладковато-прогорклый запах «твари», что всегда сопутствовал им. Но он исходил не из коридора, а от самого мальчика. Тварь действительно была рядом с ним. И не тронула его.

И в ту же секунду мы услышали это.

С первого этажа, сквозь гнилые перекрытия, донёсся звук. Нечленораздельный, механический, словно скрежет стекла по металлу, перемешанный с чем-то щебечущим, почти птичьим. Он нарастал и стихал, повторяя какой-то странный, неуловимый ритм.

Мы оба замолчали, застыв на месте. Я медленно повернула голову к выходу из комнаты, пальцы уже сжимали рукоятку пистолета.

— Веритас, — произнёс Логик. — Проанализировав акустический паттерн, я пришёл к выводу, что он на 91,3% соответствует ритмической структуре детской считалки.

Меня будто окатило ледяной водой. «Она водит».

Чёртовы прятки.

Мои пальцы крепче сжали «Увещеватель». Инстинкты кричали ринуться на звук, дать волю тому адреналину, что уже начал разливаться по жилам ледяным и желанным огнём. Но тут был щенок. Сопляк, который не должен был здесь находиться.

— Логик, — прорычала я со стальной интонацией. — Ты остаёшься с ним. Как только я отвлеку ту тварь на первом этаже, хватай этого пацана и убирайся отсюда. Понял? Тащи его хоть волоком.

Его оптические сенсоры сместились с угла, где забился мальчик, на меня.

— Протокол 1-А приоритизирует сохранение человеческой жизни. Эвакуация несовершеннолетнего соответствует протоколу. Однако протокол 7-Гамма предписывает не разделяться в зоне повышенной опасности без крайней необходимости.

— А в твоих протоколах нет пункта о собственной бесполезности? — Я уже шла к выходу, не оборачиваясь. — Ты будешь делать то, что я сказала. Обсуждению не подлежит.

— Веритас, ваш эмоциональный фон...
— Как всегда нестабилен! — Я была уже в коридоре, оставляя его с дрожащим от страха ребёнком. — Я в курсе!

Я не стала дожидаться ответа, зная — он послушается. В его проклятых протоколах «следовать указаниям экзорциста» стояло выше, чем «спорить с экзорцистом».

Коридор на втором этаже казался бесконечным и был ещё мрачнее, чем раньше. Я шла не спеша, прислушиваясь. Считалочка прекратилась. Теперь снизу доносилось какое-то шуршание. Словно что-то мокрое и большое волокли по полу, и вперемешку с этим — мягкие, шлёпающие шаги. Будто босыми ногами по луже.

«Оно водит».

Обычно я бы не сдерживалась. Кинулась бы в бой сломя голову, без лишних раздумий. Обычно. Но сегодня выдался необычный день. И тварь, похоже, была особенной — возможно, поумнее или посильнее остальных. От этой мысли по спине побежал холодок предвкушения, а на губах расползлась узкая ухмылка.

Лестница вниз скрипела под ногами. Я старалась ступать как можно тише, прижимаясь к стене, где доски были целее. Моя искажённая тень, длинная и изломанная, плясала на стенах в такт моим шагам. И снова эта жуткая мелодия зазвучала в отдалении. Словно её напевало что-то, у чего никогда не было языка.

Я прикинула планировку здания. Стандартная пятиэтажка конца XXI века. Коридорная система, квартиры с обеих сторон. Значит, внизу должно быть то, что нужно. Я не заблужусь.

Звуки твари стали громче. Она явно обыскивала первый этаж, методично проверяя каждую комнату. Играла в свои игры. Выискивая.

Что ж, раз хочет играть, значит, будем играть. Только в мою игру.

Я перестала скрываться. Сорвавшись с места, я понеслась по коридору вглубь первого этажа, нарочито громко топая по хлюпающему полу и задевая плечом облупившиеся косяки дверей.

— Эй, уродец! — крикнула я так, что голос гулко отозвался в пустоте. — Я здесь! Иди за мной! Давай, повеселимся!

Звуки с другого конца этажа мгновенно затихли, а затем сменились быстрыми, шлёпающими шагами. Они неслись в мою сторону. Стремительно. Я не оборачивалась, но чувствовала, как за спиной нарастает та самая энергия, это сладковато-прогорклое присутствие. Адреналин ударил в голову, заставив сердце выпрыгивать из груди. О да. Вот так. Гонись. Гонись за мной.

Я знала, что в открытых салках мне не выиграть – твари обычно быстрее и проворнее. Но мне и не нужно было выигрывать забег. Мне нужно было просто добежать.

И вот оно. В самом конце коридора, под грудой обломков штукатурки, — то самое. Металлическая, покорёженная дверь в подвал. Я рванула на себя ручку. Дверь со скрипом, но поддалась. Я влетела в чёрный зев проёма, нарочно оставив дверь открытой. Пусть войдёт.

Внутри было темно. Воздух — спёртый, густой, пропахший сыростью, плесенью и чем-то ещё, сладковато-кислым, похожим на вонь старой мочи и тления. Я прислонилась к холодной, влажной стене, пытаясь отдышаться. Скудный свет проникал лишь через крошечное зарешеченное окно под потолком, выхватывая из мрака жуткие детали: груды старого хлама, размокшие картонные коробки, скелет разобранного мотоцикла, отбрасывающий длинные, искривлённые тени. С потолка капала вода, и каждый её тихий всплеск эхом отдавался в гробовой тишине.

Я ещё не видела тварь, но уже слышала её. Те самые шлёпающие шаги теперь раздавались прямо у двери в подвал. Они замедлились. Оно замерло на пороге. Я сжала «Увещеватель» так, что кожа перчаток затрещала.

Из тьмы навстречу мне выплыла фигура.

Поначалу это была просто тень, гуще окружающего мрака. Потом она обрела форму. Девочка. Высокая, худая, с длинными спутанными волосами, ниспадающими на плечи и частично скрывающими лицо. Когда она ступила в полосу света, моё сердце на мгновение замерло.

Её лицо было совершенно чёрным, без единой детали, кроме двух точек — двух ярко-красных, полыхающих изнутри глаз, которые пристально и не моргая впились в меня. От их взгляда становилось жутко — казалось, они видят меня насквозь, всё самое гнилое, что есть у меня внутри. А ниже... ниже была улыбка. Широкая, неестественно растянутая, обнажающая ряд острых, как иглы, зубов.

Вот во что верит народ — мол, демоны. Церковная пропаганда вовсю льёт эту чушь в умы людей. Будто разрывы — это врата прямо из ада, а через них вырываются демонические отродья, чтобы уничтожить всё живое. И будто только праведники смогут избежать смерти. Но твари — не демоны. Они — люди. Грешные души, обречённые гореть в аду после смерти. Вырываясь на свободу, эти души уничтожают всё живое, до чего могут дотянуться, но больше всего ненавидят таких, как я. Ведь мы с ними — одно и то же. С той лишь разницей, что я не горела в аду.

Я сжимаю пистолет, но не стреляю. Смотрю на девочку, а она смотрит на меня. Наклоняю голову набок — и она повторяет. Ну что ж. Видимо, игра продолжается.

— Ну и страшила же ты, — обращаюсь я к ней. — Но не дура, судя по всему. Зачем тогда мальчишку пощадила?

Девочка молчит, продолжая копировать мои движения. Её красные глаза горят в полумраке, словно два раскалённых уголька.

— Значит, говорить не умеешь, — бросаю я, скорее себе, чем ей. — Только бубнить и можешь. Что ж, очень жаль.

Она делает шаг, затем ещё один. Её движения неестественно плавные, и кажется, будто хрустят невидимые суставы. Жуткая пародия на человеческую походку. Я смотрю на её рваное платье, висящее мешком, на мёртвенно-бледные руки. Она медленно тянет их ко мне.

Ледяное прикосновение её пальцев обжигает кожу. В тот же миг я резко хватаю её за запястье и с силой притягиваю к себе, так что наши лица оказываются в сантиметрах друг от друга. Как будто смотришь в бездну, а бездна смотрит в тебя. Жутко и невероятно завораживающе.

Но, похоже, она наконец-то поняла, с кем имеет дело. Обоняние у неё хреновое, чего уж там. Хотя и неудивительно — она тут столько людей перебила, что весь дом пропах смертью, и даже мой особый «аромат» потерялся на этом фоне.

Тварь издаёт хриплый, нечленораздельный звук. С отвращением отскакивает, вырываясь из моего захвата. Её пальцы с треском удлиняются, превращаясь в длинные, изогнутые, бритвенно-острые когти.

Я тут же выбрасываю вперёд «Увещеватель» и палю почти в упор. Грохот выстрелов оглушителен в замкнутом пространстве. Тварь, зажатая в тесном подвале, отчаянно рвётся в сторону, швыряя на меня груды хлама. В следующий миг она уже на стене, цепляясь когтями за кирпичную кладку, а затем и на потолке, с огромной ловкостью уворачиваясь от пуль. Пули впиваются в стены, рикошетят от металлических балок, высекая снопы искр. Впустую разрядив всю обойму, я с раздражением швыряю пистолет на пол. Честно говоря, никакого толку от него не было с самого начала. Но нужно же было сыграть свою роль и вывести её из себя.

Тварь, решив, что я обезоружена, замирает на мгновение на потолке, её алая пасть растягивается в беззвучном рыке, и затем она срывается вниз, прямо на меня.

Её когти впились в плоть, разрывая мышцы и сухожилия. Адская, огненная боль пронзила меня, и я с наслаждением вдохнула её полной грудью. Да. Вот так. Рви. Дери. Каждый хруст моих костей был гимном тому, что я всё ещё жива и чувствую.

Когда тварь, окончательно взбешённая, попыталась вонзить свои игольчатые зубы мне в шею, я намеренно подставилась. Но она, к моему лёгкому разочарованию, впилась мне в предплечье, с хрустом отгрызая куски плоти.

— Почему вы всегда пытаетесь нас сожрать? — прошипела я, чувствуя, как по телу разливается желанное пекло. — Неужели так сильно ненавидите?

Но это был вопрос в пустоту. Тварь лишь продолжала своё дело.

Чавкая. Чавкая. Чавкая.

Ухмылка сама расползлась по моему лицу, когда она дошла до локтя и вдруг отпрянула. Её алые глаза уставились на изуродованную, окровавленную руку, а затем — на меня. Жуткая улыбка медленно сползла, сменившись выражением, которое я бы назвала недоумением.

Её начинает рвать. Она давится, извергая обратно только что проглоченные куски моей плоти.

Я с усилием приподнимаюсь и кое-как встаю на ноги, покачиваясь от потери крови, но тело уже спешно пытается восполнить её. Тварь, продолжая блевать, на четвереньках пятясь, пытается отползти от меня к выходу. В её движениях больше нет и следа уверенной хищности — лишь паника.

— Ну куда же ты? — хриплю я. — Мы же только начали играть.

Я медленно, преодолевая волны тошноты и головокружения, подбираю пистолет. Сквозь пьянящую боль я перезаряжаю его, едва шевеля уже начинающей функционировать рукой. Пальцы плохо слушаются, но мы с «Увещевателем» старые друзья. Он понимает меня с полуслова. С полудвижения.

Я подхожу к твари, которая, хрипя и давясь, уползает от меня.

— Знаешь, я разочарована, — говорю я, наступая на её длинные, бледные пальцы. Хруст костей под каблуком отдаётся приятным эхом в моём воспалённом мозгу. — Я ожидала от тебя большей изобретательности. Или хотя бы более яростных попыток меня убить. А ты… ты просто жрёшь. Как все они. Это довольно скучно.

Выстрел грохочет в подвале, оглушительно громкий в тишине. Пуля отбрасывает её голову назад. Чёрная, бесформенная масса на мгновение застывает в воздухе, а затем падает в лужу её же собственной рвоты. Тело твари медленно растворяется в едком дыму, но у меня не было ни торжества, ни облегчения — лишь грызущее чувство нестыковки. Выживший ребёнок. Тварь, мстящая за него. Это никак не укладывалось у меня в голове.

Я засунула «Увещеватель» в кобуру. Скорее всего, Логик уже выбрался из здания вместе с пацаном, а значит, делать мне здесь больше было нечего. Я вышла из подвала, и тяжёлая, покорёженная дверь захлопнулась за моей спиной.

В коридоре было невыносимо тихо. Я шла, но меня не покидало чувство, что за мной кто-то наблюдает. Казалось, будто незримая тень крадётся по пятам. Паранойя? Или я что-то упустила?

Я резко остановилась, замерла на мгновение, вглядываясь в колышущиеся тени в конце коридора. Или это дрожали мои собственные веки? Чёрт. Затем, не раздумывая, я развернулась и с разбегу вломилась в ближайшую распахнутую квартиру, плечом вышибая и без того полуразрушенную дверь.

Пыль взметнулась в лучах слабого света, пробивавшегося сквозь полузашторенное окно. Пустота. Гробовая тишина, лишь изредка прерываемая мерным падением капель откуда-то сверху. Ничего. Ни единого движения, ни шороха. Только перевёрнутая мебель, клочья обоев и тёмные, бурые пятна на потрескавшемся паркете.

— Бред, — прошипела я себе под нос, но напряжение не уходило.

Ощущение было таким ярким, таким навязчивым… Неужели здесь была ещё одна тварь? Но тогда почему она не напала? Почему не воспользовалась моментом, когда я была занята первой? Или это была не тварь? А может, мой измотанный мозг начал подбрасывать мне глюки? Я с силой провела рукой по лицу, чувствуя, как под кожей пульсирует усталость. Чёрт возьми, сколько я уже не спала? Неделю? Или больше? Я, конечно, не умру от недосыпа, но координация уже скоро начнет подводить, в глазах всё поплывет, и эти ощущения — лишь первые звоночки. Скоро начнёт мерещиться и не такое.

Сдавленно выдохнув, я отступила из квартиры обратно в коридор. Чувство не ушло, лишь отползло в самый тёмный угол сознания, затаилось там, выжидая.

Я быстрым шагом преодолела оставшийся путь до выхода и с облегчением вдохнула прохладный, пропитанный смогом вечерний воздух. Он показался мне сладким нектаром после удушающей сладковатой вони разложения.

У подъезда, прислонившись к ржавому кузову нашего «Церберуса», стоял Логик. Его хромированный корпус тускло отсвечивал в свете уличных фонарей. Рядом, на корточках, сидел мальчишка, уронив лицо в колени и обхватив голову руками. Казалось, он пытался стать совсем маленьким и невидимым.

Я сделала шаг к ним, и тут из теней метнулась знакомая фигура.

— Моя жена! — его голос был сорванным, хриплым, полным безумия и отчаяния. — Вы нашли её? Вы должны были найти её! Где Сара?!

Этот мужчина. Снова он. Его истеричное нытьё впивалось мне в мозг, как заноза. Моё и так тонюсенькое терпение лопнуло. Не моя вина, что его жизнь пошла под откос. Не я открывала эти чёртовы врата. И уж точно я не обязана была его утешать или выслушивать эти вопли.

Я попыталась пройти мимо, отведя взгляд, но он схватил меня за локоть.

— Отстань, — рыкнула я, пытаясь вырваться, но он не отпускал.

Его лицо, искажённое горем и злобой, приблизилось ко мне.
— Вы... вы все прокляты! Грешники! Несчастные души, обречённые гореть в аду! Это из-за вас они приходят! Пока вы ходите по земле, демоны будут лезть и лезть из своих дыр! Вы — язва на теле этого мира!

Поток брани лился на меня. Каждое слово било в одну и ту же точку, раскачивая и без того шаткие опоры моего самообладания. Всё это время я стояла к нему полубоком, и моя изуродованная рука была скрыта от него в тени.

Я очень медленно развернулась к нему лицом и резко подняла руку, тыча ему почти в самое лицо.

— Вот она, ваша благодарность. Вместо спасибо — одни проклятия. — я произнесла это тихо, но с такой ледяной ядовитостью, что он на мгновение замолк, уставившись на мою конечность.

Плоть уже затягивала рану, спешно покрывая обнажённые кости красной, влажной тканью, но кожа ещё не успела сформироваться. Рука была похожа на свежую тушу, всё тело в рваных, уже заживающих, но всё ещё жутких следах от когтей. Вид был откровенно отталкивающий, словно я действительно побывала в аду.

Его глаза округлились. Злоба и ненависть на его лице сменились сначала недоумением, затем ужасом, а потом — животным отвращением. Именно таким, каким обычно смотрят на нас, экзорцистов. Вот она, истинная благодарность простых людей. Сколько этих тварей ни перебей, они всё равно смотрят на нас как на дерьмо, как на нечто ещё более омерзительное, чем те, с кем мы боремся.

И какое уж тут может быть спасение души, когда мои руки так и чешутся свернуть ему шею, чтобы раз и навсегда заткнуть этот гнусный рот?

Мне даже не нужно было ничего говорить. Всё и так было написано у меня на лице. Он заткнулся. Его пальцы разжались, отпустив мой рукав. Он попятился, споткнулся, чуть не упал, потом, бормоча что-то невнятное, развернулся и пустился бежать, оглядываясь на меня с таким взглядом, будто видел самого дьявола.

Жалости к нему не было ни капли. Да, он потерял близкого человека. Но в каком мире мы живём? Мы все кого-то теряем. Это не оправдание.

Я развернулась к «Церберусу». Логик молча наблюдал за всей сценой. Я буквально кожей чувствовала исходящее от него волнами молчаливое, металлическое неодобрение.

— Сажай пацана в машину, — бросила я через плечо, распахивая водительскую дверь.

Он кивнул, его оптические сенсоры на мгновение задержались на моей заживающей руке, но он промолчал. Он аккуратно помог мальчишке подняться и усадил его на заднее сиденье. Тот сжался в углу, не поднимая глаз.

— Следуем в Церковь для передачи несовершеннолетнего под опеку? — раздался ровный, синтезированный голос Логика.

— Нет, — я плюхнулась на сиденье, захлопнув дверь. — Едем домой.

Логик замер на секунду. Я почти физически слышала, как его процессор лихорадочно перебирает протоколы, пытаясь найти в этом логику.
— Веритас, это противоречит процедуре. Ребёнок травмирован, ему требуется медицинская помощь, психологическая поддержка и...

— Я сказала — домой! — я ударила ладонью по рулю, отчего вся машина содрогнулась. — С этим парнем разберёмся завтра.

Я скосила глаза на мальчишку через зеркало заднего вида. Он сидел, сжавшись в комок, и уставился в окно. Его губы были сжаты, но... они будто бы шевелились. Словно он беззвучно что-то напевал про себя. Ту самую жуткую мелодию, что доносилась снизу. Или это снова померещилось?

Так или иначе, запах твари всё ещё висел вокруг него плотным ореолом. Логик его не чувствовал — он же машина, у него нет обоняния. Но мой изощрённый нюх улавливал его так же отчётливо, как и в доме.

Если этого пацана отвести прямиком в Церковь, и он попадётся на глаза другому экзорцисту... Тот, почуяв неладное, «позаботится» о нём так, что парень вряд ли выйдет оттуда живым. А я не могла допустить этого, пока он не ответит на мои вопросы.

Я резко повернула ключ зажигания, и двигатель «Церберуса» взревел низким, мощным басом.

— Веритас, учитывая состояние вашей правой конечности и общий уровень усталости, превышающий критический на 63%, будет логично, если управление автомобилем возьму на себя я, — произнёс Логик, устраиваясь на пассажирском сиденье. — Риск ДТП возрастает в...

— Справлюсь и сама, — я резко рванула с места, и он откинулся на спинку кресла, поспешно пристёгиваясь; он знал, как я вожу. — Даже с одной рукой я не доверю тебе руль. В прошлый раз ты чуть не врезался в столб, пытаясь «логично» объехать какого-то голубя.

— Птица вела себя нелогично, — пробурчал он. — Мой манёвр был рассчитан на сохранение её биологической целостности.

— А о целостности моей машины ты не подумал? — я лихо вырулила на пустынную ночную улицу.

— Машину можно починить. Жизнь голубя — нет.

Я лишь фыркнула. Глупый кусок металлолома. Порой его ущербная логика доводила меня до белого каления. Интересно, все андроиды такие, или мне достался единственный в мире андроид-пацифист?

Мы ехали в тишине. Я неотрывно следила в зеркале за мальчишкой. Он боялся. Меня или Логика? Или нас обоих? Но от моего допроса ему никуда не деться. Вряд ли я страшнее той твари. Я взглянула на свою ещё заживающую руку. Или всё-таки страшнее?