По заснеженному тупичку разносился детский плач. Мальчик рыдал, сжимая в руках шапку-ушанку и запрокинув голову к скатам крыш. Ни то, что рядом с ним стояли трое взрослых мужчин, ни то, что его лопата валялась в снегу, ничуть не смущало паренька — он будто забыл обо всём, оставшись один на один со своим искренним горем. Мужики молчали, хмуро и немного виновато глядя по сторонам.

За ночь выпало много снега. Он завалил почти весь закуток, куда выходило несколько чёрных ходов из соседних домов и стоял мусорный ящик. Позади, где мерцал чистый послеполуденный свет и где мелькали тени прохожих, стояла телега, на дне которой лежала подтаивающая куча.

Один из мужиков достал из полушубка бумажный обрывок и скрутил из него папироску. Другой, почуяв знакомый табачный запах, обернулся к нему:

— Ты чего?

— А чему времени зря пропадать? — флегматично отозвался первый. — Жалко, конечно, парнишку, но с кислыми мордами стоять не по мне. Цигарку будешь?

— Дурак ты, Кузьмич.

— Может быть. Но мне тоже грустно от всего этого. Слышишь, мелкий…

Плечи мальчика вздрогнули. Он всё ещё плакал, но рыдать в голос устал и теперь просто заматывал что-то совсем маленькое в отрезок ткани.

Второй о чём-то подумал и выдал:

— Кузьмич?

— А?

— У тебя в подсобке есть пустая коробка?

— Есть.

— Принеси мелкому. И скажи Вадиму, что мы… Ах, заноза, вот и он.

В тупичке появился пятый. В отличие от остальных, он был одет совсем не по-уличному, без полушубка и валенков. От его распахнутого кафтана исходил пар. Он принёс с собой запах свежего хлеба и выпечки и всем своим видом выражал недовольство.

— Чего прохлаждаетесь, дармоеды? Опять смолишь, Кузьма? Я же говорил, вы должны были разобраться со снегом до конца часа!

— У нас перерыв, — хмуро отозвался рабочий с папироской.

— Знаю я ваши перерывы. Эй, а что парень сидит?

— У него беда случилась, хозяин. Сами посмотрите, только не тормошите малого.

Хозяин пекарни подошёл к ребёнку, посмотрел из-за его плеча, тихо охнул и почесал лоб. После он повернулся к работникам:

— Ладно, мужики… Верю. Но всё равно вернитесь к уборке, а то вечером снова метель будет. Вам же хуже будет, если не успеете за сегодня, потом двойную работу делать.

Он ушёл и Кузьмич, затушив цигарку о снег, вздохнул:

— Малой, я сейчас тебе коробку принесу, ты в неё положи. А шарф лучше на горло намотай, простудишься. Нам видишь сколько ещё снега чистить.

— Дурак ты, Кузьмич, — опять протянул его товарищ.

— А что я? Раскопал бы ты, в мусорный ящик кинул.

— Аспид ты.

— Сам такой.

Вдруг третий, всё это время молчавший, присел рядом с ребёнком и потрепал по голове:

— Сочувствую. Это твой?

— Не-а, — всхлипнул пацан. — Я… он…

— Работать сможешь?

— Не… знаю…

— Постой тогда рядом, пока мы лопатами махать будем.

— Я… помогу. Я ведь… хочу помочь.

По скрипучему снегу кто-то прошёлся, и потом на плечо паренька легла широкая мозолистая ладонь.

— На, держи, — протянул ему Кузьма мелкую коробку из-под сахара.

— Крепись, малой, — и тот, кто сидел рядом с пареньком, снова потрепал его по волосам.

Мальчик надел шапку, осторожно положил маленькое замёрзшее тельце в картонный гробик и шмыгнул носом:

— Спасибо, дяди.

— Не за что, — ворчливо отозвался Кузьмич. — Ну, мужики, за работу, что ли?

Малой поставил коробочку на порог рядом с подвальным окошком и, упрямо подняв свою лопату, вернулся к своей выкопанной траншее. Однако как бы он не старался ни о чём не думать, слёзы сами стекали по покусанным морозом щекам. А ещё он откуда-то понимал, что это всё его вина.

«Ты опоздал, Ицтли».

— Я справлюсь, — одними губами прошептал мальчик и прикусил щеку, чтобы почувствовать боль.

Как бы ему не было плохо и грустно, стало легче. Особенно сейчас, когда он твёрдо решил сделать то, что задумал, ведь его пушистый друг заслуживал лучшего, чтобы просто лежать в картонной коробочке из-под сахара.

Загрузка...