Безмолвные воды

Последний спецпакет был отдан нашему капитану и руководителю исследований.

— Покойся с миром, — вздохнул Серж, застегивая молнию. Бледное лицо Николь скрылось за черным пластиком. Вскоре и сам мешок исчез в люке. Я вздрогнул, наверное, впервые ясно осознав, что это не сон и не киношный триллер, а страшная реальность. Не могу сказать, что я не готовился к неприятному событию. Готовился, конечно. Как и все мы. Однако мысленный эксперимент значительно отличается от проживания в режиме настоящего времени.

Послышался характерный глухой и скребущий звук — это открылся второй внешний люк, и автоматические руки вытолкнули наружу выбрасываемый предмет, словно ненужный мусор. Будто это был не человек, а какие-то отходы жизнедеятельности.

«Что остаётся после смерти человека? Материальные личные вещи кажутся осиротевшими, пустыми, точно потерявшими душу. К ним не хочется прикасаться, они причиняют боль. Остаются воспоминания, часто не менее болезненные. Да и те погибнут с последним, кто их в себе носит», — подумалось мне и почему-то вспомнились строчки из киношной песни о том, что и среди друзей будешь чувствовать себя, как в пустыне, если теряется любовь. Неужели от нее действительно остается только имя?

Серж с яростью хлопнул рукой по крышке люка и поспешно, истерично-нервно, набрал код, запирающий нас в этой подводной тюрьме.

Я не смог сдержать слёз. Всё-таки терять одного за другим мужчин из списка участников нашей исследовательской команды — это одно, а вот прощаться с единственной женщиной — совсем другое. Не говоря уже о том, что у нас с ней всё было так красиво. Насколько это вообще могло быть красиво при известных обстоятельствах.

«Я ничего не могу изменить. Надо взять себя в руки и достойно завершить… Надо взять… Да прекрати ты!..» — разозлился я на себя, вытирая непослушные слёзы.

Мы вышли из «мусорного» отсека в «коридор», чтобы увидеть, как пластиковый мешок с телом Николь проплывет мимо иллюминатора. Пару минут мы наблюдали, как морское течение невидимой гигантской рукой ворочает черный мешок. Из стороны в сторону, играючи и неохотно невидимый хозяин морской пучины подбрасывал тело Николь, как будто переворачивал товар на рынке, оценивал его качества и надобность покупки, после чего брезгливо опустил на дно. Поднялся ил, и мутная вода заклубилась у стекла иллюминатора, точно некто смешивал темные краски в стеклянном стакане. Нашего прожектора хватало всего на пять-шесть метров и вскоре мы потеряли Николь из виду. В последнее время мы вообще выключали подсветку, не желая видеть то, что происходило снаружи.

Спустя пять минут ил осел, вода очистилась и нашему взору предстало пустое пространство. Тело Николь исчезло, как и все тела до нее, что мы выбрасывали в океан.

Отвратительное чувство захлестнуло меня. Будто я отдал Николь прожорливому Богу морей и океанов, как какую-то вынужденную жертву. Почему именно она?! Хотелось броситься за ней, разорвать пакет, вытащить хрупкое бездыханное тело и прижать к себе. Всё простить и попытаться понять… в который раз.

Не могу сказать, что в последние месяцы нашего романа я жил по пословице «Что имеем не храним, потерявши — плачем». Нет. Когда-то я ценил наши с ней отношения...

Для меня так и осталось загадкой, почему утонченная красавица Николь из всей нашей группы выбрала именно меня. Ничем примечательным я не отличался. Обычное спортивное телосложение, средний рост, темные волосы, голубые глаза. Возможно, меня спасло то, что я неплохо знал французский, хотя Николь вписалась в эту авантюру вместе с Сержем, тоже французом. Значит, дело было не в знании ее родного языка. А, может, у нее было предчувствие?..

Серж не скрывал, что имел виды на свою давнюю подругу-коллегу и тихо возненавидел меня, когда понял, что его такая удачная задумка затащить девушку в экстремальную авантюру — научную экспедицию — с треском провалилась.

Когда-то мне казалось, что Серж — старомодный романтик. Если бы всё пошло по-другому, то я, вероятно, даже порадовался бы их союзу. Заслужить благосклонность возлюбленной, которая до этого ценила тебя лишь как друга, — да еще где заслужить! На дне океана! — это, наверное, незабываемо для пары. Но не вышло. Судьбе было угодно перевернуть всё вверх тормашками. А мне выпал шанс испытать одно из самых сильных чувств в преддверии гибели. Я благодарен, благодарен…

«Николь… прости!» — с болью в сердце отозвалось ее имя.

— Я бы выпил, — тяжело вздохнул Серж. Вернувшись в кают-компанию, он плюхнулся на диван, чуть не сломав его, а я прислонился плечом к круглому иллюминатору, желая остаться в стороне. Сегодня Серж был крайне неадекватным, я знал, к чему всё идет... Хотелось держаться от него как можно дальше.

— Тут ничего нет, ты же знаешь, — глухо отозвался я, безрадостно всматриваясь в давящую темноту за толстым стеклом. — Но можно заварить чай из листьев смородины, добавить лимонный сок, кубики льда с мятой или клубникой. Хочешь?

Серж сцепил пальцы. В отражении стекла я видел его искаженное горем небритое лицо. За последние сутки Серж как будто пропитался болью и чувством вины. Он осунулся, прорезались морщины, его кожа стала серой, а взгляд — безжизненным. Я внимательно наблюдал за изменениями и ждал.

— Послушай, — начал я, — мне кажется, я знаю, о чем ты думаешь. Не надо. Здесь нет твоей вины.

— Ты даже не представляешь, о чем я думаю, — процедил он, смотря себе под ноги. — Это я уговорил ее заняться всем этим. Понимаешь? Я!!!

— Тогда получается, что если бы не ты, она бы не прожила еще два года. Выходит, ты спас ее, а не погубил. Хватит убиваться.

— Конечно. Что еще от тебя ожидать! Тебе-то было хорошо всё это время. А еще говорят, что у русских широкая душа! — со злостью бросил мне Серж. — Как же ты можешь оставаться таким хладнокровным?! Ты… ты… ты же спал с ней, не говоря уже обо всём остальном!

— И что?! — вскинулся я. — Думаешь, мне всё равно, что ее больше нет?

— Да ты пустил всего пару скупых слезинок! И стоишь теперь, раздумываешь, какой чай заварить. Бездушное животное!

— Ой, — скривился я. — Давай, устрой сцену, вспоминая о национальных чертах характера. Это прям к месту и ко времени. Ты просто не можешь смириться, что она выбрала меня, а не тебя. Тупой французский бульдог с извращенными мозгами. Не сумел девушку на суше соблазнить, так решил тут попробовать?

Он вскочил с дивана, подлетел ко мне, замахнулся… Я вовремя ушел вниз, и его кулак впечатался в стекло иллюминатора.

— Черт! — застонал он, схватившись за руку. — Я из-за тебя руку сломал.

— Сам виноват.

Отскочив в сторону, я всё еще ожидал нападения, однако Серж правдоподобно корчился в муках.

— Дай посмотрю, — пошел я на мировую.

— Да иди ты! — огрызнулся он. Неудачно размахнувшись, он задел этой же рукой о полку. — А-а-а! Теперь точно сломал!

— Кретин. Успокойся!

— Зачем?! — заорал он. — Зачем мне успокаиваться и держать себя в руках? Исидор, посмотри вокруг! Нас осталось только двое. Двое из двадцати! Ты понимаешь это, осознаешь?!

— Да.

— Из всей нашей группы… — потерянно опустился на пол Серж. Пальцы его рук утонули в мягких ворсинках ковра, он уронил кучерявую голову на грудь и тогда я заметил, как на его джинсы капают слёзы. — Я устал бояться. Устал не сдаваться. Не вижу никакого смысла жить.

— Ты это говорил еще год назад, когда только запахло жареным, — заметил я, направляясь к бару. Открыв холодильник, я вытащил лед, обмотал кубики полотенцем и принес Сержу. — На, приложи к руке.

— Исидор, — подняв на меня взгляд, ухмыльнулся он. — А что ты станешь делать, если я уйду первым? Ты хоть понимаешь, что останешься один посреди океана? Нет, гораздо хуже. Один на всей планете.

— Я? Ну… я встану рано утром, сделаю зарядку, приму душ, приготовлю себе завтрак. Потом отправлюсь в оранжерею, чтобы поухаживать за растениями, собрать плоды. Тебя вспомню, твои наставления, как надо поливать, пропалывать и следить за системой полива. Проверю автоматику. Потом пойду в лабораторный отсек, где продолжу свои эксперименты и расшифровку анализов. Вскоре наступит время обеда. Придется готовить себе еду, мучить пищевой принтер, — отвернулся я. — После обеда вновь загляну в «капитанскую рубку», проверю настройки, чтобы не было никаких экстремальных перегрузок в генераторной. Возможно, перепрограммирую роботов-уборщиков и внешней обслуги. Вечером можно расслабиться, посмотреть какой-нибудь фильм, почитать книгу, послушать музыку. Помедитировать, в конце концов. Или порисовать.

— Ты — робот, Исидор, я всегда это подозревал, — отвернулся Серж, а я напрягся при этих словах так сильно, что аж скулы свело.

— Нет, не робот. Я просто не вижу смысла кричать, рвать на себе волосы, кусать локти и сходить с ума. Этим ничего не изменить.

— Дело не в смысле. Дело в гормонах. Почему ты реагируешь иначе, не так, как все остальные? Неужели тебе спокойно спится, когда ты знаешь, что вокруг нас плавают миллиарды трупов? И среди этих миллиардов твои родные, близкие, друзья. Плюс восемнадцать человек коллег, с которыми ты прожил под одной крышей почти два года. Восемнадцать с половиной… Порой мне кажется, что не стоило прикреплять к этим мешкам маяки. Кто их будет искать, кто захочет их хоронить? Никого не осталось. Глупо. А ты спокоен, словно в танке. Почему?!

— Не знаю. Возможно, я просто заставляю себя так реагировать, держу под контролем свои эмоции.

— Говорю же — робот.

— Серж, я одно тебе скажу: если решу свести счеты с жизнью, то не стану к этому долго готовиться. Самоубийство считаю страшным преступлением против своего же тела. Оно старается, пашет на меня денно и нощно. Как я могу так мерзко предать его? А раз я решил жить дальше, то не буду усложнять себе оставшееся время жизни напрасными муками. Не тот случай, чтобы копаться в себе и анализировать, где ты ошибся или недопонял что-то. Всего лишь обстоятельства, от меня никак не зависящие. Если уж всё сложилось так, как сложилось, то не стоит отказываться от шанса узнать что-то новое. В том числе и о себе самом. И полноценно это можно сделать только в здоровом теле и при таком же здоровом духе. Одиночество прекрасно подходит для самопознания. По крайней мере, рядом больше не будет Сержа, который периодически, примерно раз в месяц, бьется в истерике или приступе клаустрофобии. А еще он страшно желает, чтобы я совершил самоубийство. Но не дождется. Теперь я удовлетворил твоё любопытство?

— Все врачи — бездушные твари. Неврологи в первую очередь.

— Благодарю. Помнится, ты почти тоже самое сказал и нашему покойному Фреду.

— И психологи — тоже, да.

— Бьюсь об заклад, если случится какое-нибудь несчастье и я уйду первым, ты будешь очень скучать по мне. Ты окунешься в страшное одиночество. Так что… пока не поздно, стань более прозорливым и научись ценить то, что имеешь сейчас. Ты уже оплакал всех, кто ушел. Не надо зацикливаться. Всё это ведет к психосоматическим заболеваниям.

— У меня есть робот: невролог-рефлексотерапевт. Он запрограммирован лечить всех, даже тех, к кому не испытывает особой симпатии. Применит свои дурацкие реабилитационные остеопатические штучки, покрутит меня в разные стороны, понажимает на секретные точки, отбалансирует, и я снова буду в строю… смертников.

— Ха-ха, очень смешно.

Серж достал из кармана джинсов свой телефон. Мы изначально использовали личные гаджеты, как фотоальбомы или игрушки, и я подумал, что он собрался отвлечься, но Серж открыл фотографию и показал мне.

— Ну и? — не понял я, так как и у меня имелось похожее фото. Там была запечатлена вся наша команда. В тот солнечный день мы фотографировались перед тем, как отчалить. Все такие счастливые, полные энтузиазма и адреналина. Казалось, это было несколько жизней назад.

— Знаешь, я тогда думал, — как-то зловеще зашептал Серж, — что если она там, на суше, не обращала на меня внимания, постоянно отвлекалась на других, на жизнь вокруг, то будет здорово посадить ее... как бы... в клетку, — глухо рассмеялся он. — Это дало бы мне шанс. Но и в клетке она отвлекалась на внешний мир. Даже больше, чем раньше. Скучала по родным и друзьям. Много времени тратила на общение в сети. Она была живой... А потом она отвлеклась на тебя. Слишком сильно, будто на тебе свет клином сошелся. Ненавижу тебя, Ис. Ты украл у меня единственную возможность почувствовать себя счастливым человеком.

Иронично усмехнувшись, я собрался уходить к себе в каюту, как услышал:

— Тащи свой чай с мятой. Помянем, что ли?

Он отвернулся к иллюминатору, давая понять, что теперь я не услышу его нытье как минимум день или два. Если повезет.

Подсветка океана вокруг нашей станции теперь не вызывала ничего, кроме панического страха. Да и тот вскоре уступил место безразличному ожиданию конца. Особенно, когда во время последнего землетрясения сдохли два генератора, а батискафы вместе со стыковочным отсеком затерялись в беспросветной тьме.

Не знаю, почему я продолжал строить из себя хладнокровного и спокойного. Наверное, из-за гордости и упрямства, привычки быть целеустремленным и надежным. Глупо, конечно. Но в тот момент, когда я решил вести себя именно таким образом, мне казалось это единственно разумным выбором. В любом случае выхода было только два: ждать или не ждать. Я выбрал первое. Не потому, что оптимист. Напротив, порой мне кажется, что более пессимистичного человека, чем я, трудно отыскать. Просто я хватался за соломинку, чтобы не паниковать и сохранить трезвый рассудок, когда другие члены экспедиции теряли его с катастрофической скоростью. А потом появилась цель. Она, как заноза, процарапала всю мою суть и теперь колола сердце тончайшим острием надежды.

Всё началось с Марка. Он первым почувствовал изменения. Мы тогда обрадовались, особенно Николь. Ее и поставили условным капитаном и главой научно-исследовательской станции, потому что три степени по биологии, химии и генетике говорят сами за себя. Ну и связи, конечно же. К тому же именно она была основным инициатором научного эксперимента, она же набирала добровольцев, в числе которых оказался и я. Счастливчик? Несомненно.

Если бы не Николь, никого из нас уже давно не было бы в живых. Мы бы сгинули, как и все остальные люди на поверхности планеты.

Земля оказалась вовсе не такой, как все предполагали.