Безумие

Последний луч солнца, густой и пыльный, как выдох старого хереса, пробился сквозь высокое окно и упал на клавиатуру, подсветив крошки между клавишами. Лена отвела от экрана затёкшие глаза. Пустота. Она ненавидела это мигающее подмигивание курсора — насмешливый, безжалостный метроном ее творческого бессилия. Он отсчитывал секунды ее провала.

«Эротический роман», — слова звучали в голове гулко и фальшиво, как чужая роль. Как описать пьянящий запах кожи другого человека, дрожь от прикосновения губ к шее, слепящую вспышку желания, если единственное, что она чувствовала сейчас — ледяной, спрессованный комок неуверенности под самыми ребрами? Ее собственные пальцы на клавишах казались чужими, непослушными, деревянными.

Со стоном она откинулась на спинку стула. Старое кресло жалобно скрипнуло, нарушая гнетущую тишину старого дома. Взгляд упал на стопку распечаток, испещренных ее же пометками на полях: «Клише!», «Слишком сухо», «Без души», «Где чувства?». Ее собственный почерк казался ей укоряющим и абсолютно чужим.

Внутренний критик бушевал, и чтобы заглушить его, она потянулась к нижнему ящику стола. Пальцы наткнулись на холодное стекло. Бутылка виски, почти полная. «Джек Дэниэлс», старый друг. Она привезла его с собой «на всякий случай», втайне надеясь, что он не понадобится. Сейчас этот случай настал.

Она налила два пальца в граненый стакан, не ища содовой. Жидкость цвета темного янтаря плеснулась, отражая угасающий свет. Первый глоток обжёг горло, разливаясь по телу волной обманчивого, немедленного тепла, разбивая ледяную скорлупу страха. Второй глоток был мягче. Третьего она уже не почувствовала.

Встав, она подошла к окну, прижимая ладонь с холодным стаканом ко лбу. За стеклом простирался лес, уже почти полностью поглощенный предвечерним сумраком. Сосны стояли неподвижные, черные и тяжелые, как мазки туши на акварельном небе. Воздух за окном серел и густел на глазах, превращаясь в молочный, живой туман. Он медленно полз между стволами, скрывая глубину чащи, поглощая тропинку, ведущую к дому. Здесь, в этой уединенной глуши, подаренной ей на месяц под предлогом «творческого уединения», она надеялась найти не только вдохновение, но и потерянные части себя. Вместо этого тишина давила на барабанные перепонки, становясь почти осязаемой, а тени у кромки леса начинали казаться излишне живыми, слишком плотными.

Она допила виски и поставила стакан на подоконник. От алкоголя слегка плыло в голове, но пустота внутри не заполнялась, лишь отступала, обнажая другую — тревожную, зияющую.

И тут тишину разрезало нечто иное. Не скрип дома,не крик птицы. Тяжелое,настойчивое жужжание. Точно раскатистый полет шмеля. Телефон на столе завибрировал,подпрыгивая на деревянной поверхности.

Лена вздрогнула так, что чуть не уронила стакан. Сердце не забилось чаще — оно на мгновение замерло, а потом ударило с такой силой, что отозвалось болью в висках. Она обернулась. Кто? Редактор? Подруга? Но было поздно, и они знали, что ее лучше не тревожить.

Она подошла, подняла аппарат. Незнакомый номер. Сообщение светилось на экране, белые буквы на черном:

«Первая глава дается тебе тяжело. Слова не идут. Не бойся. Ты не одна.»

Кровь отхлынула от лица, оставив за собой ледяную рябь. По спине побежали мурашки. Пальцы похолодели. Она оглянулась на темнеющее окно, на сплошную, непроницаемую стену тумана. Кто? Откуда? Разум лихорадочно искал логичное объяснение: администратор сайта аренды дома? Хозяин дома? Но номер был не городской, а сотовый. И слова… Слова били точно в цель, в самую суть ее отчаяния.

Она швырнула телефон на кресло, как раскаленный уголь. Пальцы сами потянулись к экрану, чтобы стереть сообщение, удалить этот вздор, но она заставила себя убрать руку. «Соберись, Лена, — сурово приказала она себе вслух. — Никаких сообщений нет. Это… глюк. Ты переутомилась и допилась до чёртиков. Вот и всё».

Но голос прозвучал хрипло и неубедительно, его гулкая тревожность лишь подчеркивала звенящую тишину дома. Внутри все кричало об обратном. Это не было похоже на пьяные видения — туманные и расплывчатые. Сообщение было четким, конкретным, как удар ледяной иглой прямо в мозг. Оно знало о ее творческом кризисе, о пустой странице, о том, что слова не идут.

«Хрень какая-то, — прошептала она, с силой проводя ладонями по лицу, пытаясь стереть оцепенение. — Ты сходишь с ума, Лена. Точка».

Но сердце, глухо и часто стучавшее где-то в горле, опровергало эту жалкую попытку самоуспокоения. Это было не безумие. Безумие было бы проще. Это было что-то другое. Что-то гораздо более чужое и пугающее.

Но прежде чем она успела сделать следующий глоток из стакана, чтобы заглушить панику, тишину разорвал новый звук. На этот раз тяжелый, властный, не допускающий сомнений.

Стук в дверь.

Не звонок — его бы она еще могла проигнорировать, сделать вид, что не слышит. А это был именно стук. Твердый, уверенный, металлический — костяшками пальцев в дерево. Три удара. Четкие, размеренные, как приговор.

Лена замерла, превратившись в один большой слух. Виски в жилах словно превратилось в лед. Стук повторился. Громче. Настойчивее. Он не просто сообщал о чьем-то присутствии — он требовал ответа. Немедленно.

Сердце заколотилось в унисон этим ударам, бешено, животно.

Она на цыпочках, стараясь не скрипеть половицами, подкралась к двери. Сердцебиение отдавалось в ушах, ей казалось, его слышно по всему дому. Она прильнула к глазку, зажмурив один глаз.

И мир сжался до искаженного рыбьим глазом круга.

На пороге стоял мужчина. Высокий,в темной, потрёпанной кожаной куртке, натянутой на невероятно широкие плечи. Его лицо было скрыто в тени от козырька кепки, но даже грубое искажение линзы не могло скрыть резких, четких линий скул, сильного, почти квадратного подбородка, темной щетины. Он не ерзал, не переминался с ноги на ногу, не оглядывался по сторонам. Он просто ждал. Его поза, его абсолютная неподвижность излучали спокойную, хищную уверенность. Он был здесь по праву.

Разум кричал «не открывай», но какая-то другая часть, та, что выпила виски и слушала тишину, уже поворачивала тяжелый железный засов. Дверь со скрипом, неохотно, поддалась внутрь.

Перед ней стоял он. В полный рост. Он был еще выше, чем показалось в глазок. Теперь она видела его глаза — цвета очень темного шоколада, почти черные, но с золотистыми искорками где-то в глубине зрачков. Его взгляд был не просто проницательным; он был физическим, осязаемым. Казалось, он ощупывал ее всю, считывая каждую деталь — от растрепанных волос и отсутствия макияжа до старого растянутого свитера и дрожи в спрятанных за спину руках.

«Здравствуйте, — его голос был низким, бархатным, с легкой, приятной хрипотцой, будто от долгого молчания или тысяч выкуренных сигарет. — Я Алексей».

Он не представился «соседом». Не извинился за беспокойство. Он просто назвал свое имя, бросив его ей, как факт.

Лена почувствовала, как у нее пересыхает во рту. Она судорожно сглотнула. «Лена… — выдавила она. Голос звучал слабо и сипло. — Я… никого не ждала».

«Я знаю, — ответил он, и его губы лишь слегка тронулись, обозначая подобие вежливости. — Видел свет. Решил представиться. В наших местах не принято оставлять новых людей без внимания». Его взгляд скользнул мимо нее, вглубь прихожей, быстрый, оценивающий, сканирующий пространство, и тут же вернулся к ней. Он сделал небольшой шаг вперед. От него пахло — ночным холодным воздухом, дымом дорогого табака и чем-то еще — терпким, древесным, как смола старых сосен или свежеструганное дерево.

Его глаза остановились на стакане с недопитой темной жидкостью на подоконнике, затем на бутылке на столе. В его взгляде не было ни осуждения, ни одобрения — лишь констатация факта.

«Слышал, вы писатель?» — спросил он. Вопрос повис в воздухе, слишком прямой, слишком личный, слишком интимный для первой встречи на пороге.

Лена машинально кивнула, не в силах отвести взгляд от его рук — больших, с длинными пальцами и широкими ладонями, лежавших вдоль тела. На одной из них, на мизинце, темнел массивный серебряный перстень с темным, почти черным, неопознаваемым камнем.

«Да… пытаюсь», — прошептала она.

Уголок его рта дрогнул. Он медленно, с небрежной грацией, достойной большого хищника, достал из внутреннего кармана куртки плоскую пачку сигарет, постучал ею по ладони. Движения были экономными и точными.

«Творчество — одинокая работа. Особенно здесь. Лес… он имеет свойство вытягивать все потаенное наружу. Даже то, что ты прячешь от самой себя».

Он сделал небольшую паузу, давая словам просочиться, достичь цели. Его глаза снова уставились на нее, и в этот раз в их глубине, в этих золотистых искорках, заплясал какой-то новый, колкий, почти насмешливый огонек.

«Может, я смогу помочь? — произнес он почти шепотом, и от этого звука по коже Лены побежали новые, уже не только от страха, мурашки. — Иногда самое большое вдохновение приходит извне. Из самых… неожиданных источников».

Лена не ответила. Она лишь чувствовала, как ее тело отзывается на его присутствие противоречивой, гремучей смесью животного страха и внезапного, острого, запретного любопытства. Он был опасен. Он был незнакомцем. Он читал ее как открытую книгу, в которой она сама запуталась. И он, казалось, знал ее лучше, чем она сама.

Он медленно, не сводя с нее глаз, поднес сигарету ко рту, чиркнул зажигалкой. Пламя на мгновение осветило резкие черты его лица, подчеркнув глубокую тень под скулами. Он затянулся, и дым, тот самый, терпкий и древесный, что вился вокруг него, тонкой струйкой уплыл в холодный воздух прихожей.

«Я пойду, — внезапно объявил он, словно уловив ее немой вопрос о том, когда же это закончится. — Не буду мешать вашему… процессу».

Он сделал еще одну затяжку, его взгляд скользнул по ней сверху вниз, задерживаясь на губах, на линии шеи, и снова вернулся к глазам. Взгляд был тяжелым, влажным.

«Удачи с первой главой, Лена».

С этими словами он развернулся и медленно, не оборачиваясь, зашагал прочь, растворившись в сгущающемся у двери тумане так же бесшумно, как и появился. Он не пошел по тропинке, он просто исчез в молочной пелене.

Лена еще несколько секунд стояла как вкопанная, затем с силой, захлопнула дверь, щёлкнула замком и повернула засов. Она прислонилась спиной к холодному дереву, пытаясь перевести дух. В доме пахло им — дымом, ночным холодом и смолой. Запах чужака.

Она подошла к столу, рука дрожала. Она налила в стакан остатки виски и залпом выпила. Алкоголь уже не грел, а лишь обжигал горло. Она посмотрела на экран ноутбука. Все та же пустая страница. Мигающий курсор.

И тогда, глядя в эту белизну, Лена с ужасом, пьяным восторгом и леденящей ясностью поняла две вещи. Во-первых, ее история только что обрела своего главного героя. И антагониста. И что грань между ними будет стираться с каждой новой главой.

А во-вторых, она уже не одна. Ее муза пришла к ней. И это было самое прекрасное и самое ужасное, что случалось с ней за последние годы.

Ее пальцы потянулись к клавиатуре.