Безумие

Эта история произошла со мной в детстве, когда мне было двенадцать лет. Стояла морозная зима девяносто шестого года. Я жил в маленьком приграничном городке на западе Беларуси, в серой панельной девятиэтажке, неотличимой от десятков таких же домов, возведённых по одному проекту. Зимой такие дома казались особенно безликими — бетонные коробки, застывшие в снегу, с редкими огоньками в окнах, в насквозь промёрзшем городе.

В тот вечер мы возвращались с другом Пашей, который жил в соседнем доме, из школы. Как обычно, обсудили все события дня и договорились после ужина и уроков встретиться у меня — поиграть в приставку. Недавно на «Сеге» вышла новая FIFA 97.

Когда мы попрощались у моего подъезда, я поднял глаза на дом — и в тот же миг свет в окнах погас. Через секунду он вспыхнул снова, и тут же снова дом погрузился во тьму. Обесточенная громада девятиэтажки застыла, лишённая жизни, словно огромный мёртвый организм. Я стоял и смотрел на замерзающий тёмный монолит. На фоне ясного звёздного неба он казался инопланетным кораблём, приземлившимся здесь, на окраине города. Рядом захрустел снег, и мимо меня прошла женщина с сумкой. Я постоял ещё минуту. Свет загорелся вновь — и я вбежал в подъезд.

Моя квартира находилась на седьмом этаже, и я сразу решил, что рисковать и подниматься на лифте не буду. Не хотелось застрять между этажами и остаться одному в тесной кабине лифта в полной темноте.

Я побежал по лестнице. Шаги гулко отдавались в холодной пустоте подъезда. Я бежал как можно быстрее, опасаясь, что свет снова погаснет и оставит меня в темноте. «Жаль, что у меня нет с собой фонарика», — подумал я. Тогда бы я, как агент ФБР из «Секретных материалов», пробирался сквозь мрак, вырывая ярким пятном света куски тьмы. Но пока фонарика нет, нужно бежать быстрее.

На четвёртом этаже, когда я уже почти пробежал его, позади раздалось мяуканье. Резкое, протяжное, оно словно прорезало воздух. Я остановился и огляделся. Мяуканье повторилось — чуть тише, чуть жалобнее. Не знаю почему, но оно притягивало меня. Я, словно загипнотизированный, пошёл на звук.

Медленно, осторожно я спустился по ступенькам вниз. Каждый шаг гулко отдавался в пустоте, свет над головой задрожал, готовый исчезнуть. Я заглянул за угол, ожидая увидеть кошку. Но вместо неё я увидел стоящую у стены крышку гроба.

Я замер. Мне показалось, что воздух в подъезде стал ещё холоднее, чем был прежде. Кошки нигде не было. В этот момент из одной из дверей раздался скрежет — кто-то поворачивал ключ в замке. И вдруг погас свет.

Я сорвался с места и бросился вверх по лестнице.

Когда я добежал до своей квартиры, свет вернулся. Дверь была не заперта, и я вошёл. Из зала доносился негодующий голос отца — он ворчал о том, что свет снова пропадает. Из кухни тянулся запах жареных котлет. Я быстро закинул ужин в рот, почти не чувствуя вкуса, и сел за домашку. Когда уже почти закончил, в прихожей затрезвонил телефон.

Я вскочил и бегом помчался к нему. Звонил Паша.

— Домашку сделал? — спросил он.

— Только история осталась, но её я завтра перед школой почитаю, — ответил я.

— Свет не пропадает?

— Неа.

— Тогда я выхожу. Через пять минут буду.

— Лифтом лучше не пользуйся, — предостерёг его я. — Застрянешь. И ещё… на четвёртом этаже, если услышишь мяуканье, не оборачивайся. Иди дальше.

Я положил трубку. Я знал: он не удержится и обязательно посмотрит за угол на четвёртом этаже. И тогда увидит крышку гроба и испугается так же, как и я. Мне показалось, это неплохой шуткой. Внутри меня шевельнулось странное чувство — смесь страха, радости… и предчувствия беды.

Я пошёл на кухню, взял сушку со стола, забросил её в рот и подошёл к окну. Снаружи было темно, только редкие фонари пробивали ночь жёлтыми пятнами света. Я увидел, как Паша выбежал из своего дома и побежал в сторону моего подъезда. Его фигура мелькнула в жёлтом свете фонаря и скрылась из поля зрения. Свет в квартире дрогнул и погас.

Паша так и не пришёл. Ни через пять минут. Ни через десять. Ни через час. Через два позвонила его мама и попросила передать, чтобы он возвращался домой. «Как — не приходил?» — удивилась она. Помолчав, положила трубку. Вскоре она пришла к нам домой, ещё раз расспросила меня насчёт Паши. Я сказал, что в последний раз видел, как он шёл по улице, но не заметил, заходил ли он в подъезд. Из моего окна этого не увидеть. Она заплакала и ушла.

После её ухода в квартире стало тихо. С каждой минутой тишина становилась всё тяжелее. Отец читал газету, мать смотрела в темноту окна, разрезаемую синим маячком милицейской машины. Квартира казалась чужой и необычно пустой. Я просто сидел, смотрел в стену и пытался представить, куда мог пойти друг. Но кроме мысли о том, что он зашёл за угол на четвёртом этаже, ничего не приходило.

Мама сказала идти спать. Я почистил зубы и в последний раз взглянул в окно. На улице хлопьями падал снег. Милицейская машина всё ещё стояла, но уже с выключенными маячками; лишь изредка стеклоочистители смахивали снег с лобового стекла. Я залез под холодное одеяло и уснул.

На следующий день в школу Паша тоже не пришёл. Я весь день смотрел на его пустое место за партой, а после уроков директор объявил, что Паша пропал. Вечером я возвращался домой один. Казалось, что все прохожие идут мне навстречу, и никто не идёт в том же направлении, что я. Словно весь город двигался против меня, пока я упрямо шагал в пустоту.

Мой двор был пуст. Если бы не свет в окнах и немногочисленные следы на снегу, можно было бы подумать, что здесь никто не живёт. Я немного постоял под фонарём, под которым вчера в последний раз видел друга, посмотрел на свой дом, на окна четвёртого этажа. Все они были темны. Я был уверен, что причина исчезновения Паши — там, на этом этаже. Ещё немного постояв, я направился к подъезду. Лифт вызывать не стал — решил идти пешком. Чем ближе был страшный этаж, тем сильнее билось сердце и тем труднее давалась каждая ступенька.

Поднявшись, я сразу заглянул за угол. Крышки гроба не было. Я прошёлся по этажу, внимательно вглядываясь во все углы, искал следы на полу, даже поднял глаза к потолку — ничего. Никаких улик.

Я подумал постучать в дверь — ту самую, где в прошлый раз слышал, как поворачивался замок. Я заметил на ней свежие следы взлома. Немного постоял, собрался с мыслями и, наконец, поднял руку и постучал. Звук разнёсся по пустому коридору.

Дверь приоткрылась. Я толкнул её и увидел тёмную прихожую. Она выглядела заброшенной. Воздух был пропитан тяжёлым, затхлым смрадом.

— Есть кто-нибудь? — неуверенно позвал я.

Из глубины квартиры донеслось кошачье мяуканье. Я сделал шаг через порог, но замешкался, развернулся и побежал домой.

За ужином я спросил у родителей:

— У нас в доме кто-то умер? Я вчера видел крышку от гроба на четвёртом этаже.

Мама с папой переглянулись.

— Нет, — ответил отец. — Ничего такого не слышал. Женю из тринадцатой сегодня утром встретил — он бы рассказал, если бы кто-то умер.

— А в шестнадцатую кто-нибудь въехал? — спросила мама, обращаясь к папе.

— Нет, так и стоит пустая, — сказал отец.

— А кто там раньше жил? — вмешался я. Шестнадцатая — это та квартира, в которой я был.

— Не знаю, — ответила мама. — Мы, когда сюда переехали, там уже никто не жил.

Я убрал тарелку со стола и пошёл в свою комнату делать домашнее задание. Когда родители уснули, я достал из ящика фонарик. Выключил свет, включил фонарик — горит. На кухне взял нож и сунул за пояс. Прошёл в прихожую, тихонько открыл замок входной двери и вышел из квартиры.

В этот раз я вызвал лифт. Двери лифта разорвали тишину спящего дома, как крик, и я пожалел, что не пошёл пешком. Проснутся родители — и сорвётся моя спасательная операция.

Я вышел из лифта на четвёртом. Дверь шестнадцатой была закрыта. Я нажал на ручку и толкнул её. Передо мной распахнулась темнота зловещей квартиры. Я включил фонарик, и узкий луч света упал в центр прихожей. Я вошёл. В квартире было холодно. Сырой воздух пах плесенью и сладковатой гнилью, от которой мутило. Из глубины квартиры протянулось кошачье мяуканье. Руки дрожали, ноги предательски слабели, каждый вдох отзывался в груди тупой, давящей болью. Я переложил фонарик в левую руку, а в правую взял нож — и шагнул вперёд.

В комнате напротив, на полу сидел человек в грязной, рваной одежде. Его волосы спутаны, слипшиеся, лицо покрыто пятнами грязи, глаза блестели в полумраке, как у зверя, привыкшего к ночи. От него, как и от всего вокруг, исходил запах сырости и затхлости, смешанный с чем‑то животным. Рядом с ним на полу темнел старый гроб, накрытый уже знакомой крышкой, которая вчера одиноко стояла, прислонённая к стене.

Он увидел меня и вскочил. Руки у меня затряслись ещё сильнее.

— К‑кто в‑вы?! — заикаясь от страха и напряжения закричал я. Я кричал, чтобы придать себе уверенности. — Где мой друг!?

Мужчина поднял руки:

— Тихо, мальчик… Я не причиню тебе вреда. Я всё расскажу.

Раньше здесь жила старушка. Странная была старушка. Уверенная в своей скорой смерти, она купила себе место на кладбище, купила гроб и поставила его посреди квартиры. Она даже сыну своему купила гроб — словно хотела похоронить его вместе с собой. Сына она не любила и квартиру в наследство не захотела ему оставлять. С детства внушала ему, что он плохой мальчик, и он вырос плохим. Врачи говорили ей, что её сын сумасшедший, что он может быть опасен для окружающих, что ему место в психбольнице. Но она не захотела отдавать его туда. Старушка умерла, так и не оставив ему квартиру.

Но он всё равно остался жить здесь. Выходил только по ночам, когда никто не видел. Он нигде не работал, избегал любого контакта с людьми, питался бродячими котами. Даже научился мяукать по‑кошачьи, чтобы приманивать своих жертв. Котов в округе было много — местные бабушки постоянно их подкармливали.

Вчера, когда в доме начал пропадать свет, пришёл электрик. Он решил, что причина кроется в электропроводке этой квартиры. Поскольку она числилась нежилой, он без колебаний выломал дверь и вошёл внутрь. Сын старушки не стремился причинять кому‑то зло — он лишь хотел, чтобы его оставили в покое. Но электрик увидел его, пожирающего свою очередную жертву, он хотел вызвать милицию. Пришлось ему помешать. Я не хотел причинять никому зла. Но я не хочу в психбольницу. Когда я пытался избавиться от трупа, пришёл этот мальчик. Зачем он пришёл? Я его не звал! Я не хотел причинять ему вреда, но он рассказал бы всё другим людям!

— Где он?! — в ужасе и отчаянии прокричал я. Я уже понял, кто стоит передо мной.

Мужчина сел на пол, обхватил колени руками и стал громко и жалобно мяукать. Его голос дрожал, будто рвался изнутри, превращаясь в хриплый вой, похожий на звериный крик, и в этот момент я понял: он исполняет свой ритуал приманивания жертвы перед началом охоты.

С той ночи прошло много лет. Тогда я сбежал от ночного хищника. Я бежал так быстро, что меня мутило, и весь мир кружился перед глазами. Дома я всё рассказал родителям, и они тут же позвонили в милицию. Но когда те приехали, маньяка уже не было — он исчез. В квартире повсюду лежали останки котов. В гробу и холодильнике нашли разделанные тела электрика и моего друга.

Мать Паши, увидев останки сына, потеряла рассудок и провела остаток дней в психбольнице, став очередной жертвой безумия, поселившегося в той квартире. Поиски преступника не дали результата — он до сих пор числится в розыске. Той ночью я сбежал от кошачьего убийцы, но не сбежал от страха, который теперь живёт во мне постоянно.

Каждый вечер, когда я возвращаюсь домой и в тишине подъезда слышу жалобное мяуканье, мне кажется, что охота не закончится никогда.