Безумие на пару

Шум города, похожий на странную какофонию разливался по улицам, придавая особую атмосферу туристам. Резковатый запах дыма, топлива и навоза резал нос, отдаваясь на языке противной кислотой.

Форшипель — относительно старый город, с еще классической архитектурой и обширной историей.

Башни здесь будто выросли одна на другой: каменные фундаменты времён Первого Подъёма увенчаны латунными пристройками, потом паровыми мансардами, потом стеклянными чердаками, в которых гнездятся чайки и безработные алхимики. Балконы кривились, как брови скептиков, а ставни держались на честном слове и паре молекулярных винтов. Каждый дом будто конкурировал с соседями: кто издаст больше шума, кто выдует больше пара, кто выплюнет больше искр.

По улицам неспешно текли пешеходы, тележки, чумазые дети, механические собаки и одинокие шестерёнки, катящиеся без видимой причины. Улица могла внезапно кончиться аркой, перейти в мост, который перекидывался на другую крышу, а затем — снова в улицу. Никто уже не помнил, зачем так построили. Возможно, чтобы запутать инспекторов по технике безопасности.

Город был живым организмом, которому всё время делали неудачные импланты — и он выжил. Форшипель дышал. Пыхтел. Клокотал. И, как говорят местные, ругался на незнакомом языке труб и клапанов.

Вдоль центрального канала, называемого "Сточной набережной" по причине как эстетической, так и функциональной, тянулись кафе, лавки с мутными витринами, и мастерские, из которых доносилось:

– Не трогать! Оно живое!

– Опять ты своего зомби чинить пришёл?!

– Это не зомби, это мой младший брат!

Форшипель гордился своим хаосом. Он им жил. И если кто-то пытался навести порядок, город начинал сопротивляться — выключал уличные фонари, смешивал расписание поездов, устраивал кислотный дождик по расписанию любви.

А в самом сердце, на Площади Писклявого Рупора, возвышался Исследовательский Комплекс №13 имени Профессора Невмесного — весь из труб, башенок, стеклянных куполов и абсурдной гордости. Он был как пирог, в который забыли положить логику, но зато щедро сдобрели патентами.

И именно рядом с этим монстром инженерной самонадеянности, как осколок пьяного вдохновения, стоял дом служебных квартир.

Он выглядел так, будто его строили в спешке, в пьяном споре, на последние детали, оставшиеся от дирижабля и трамвайного депо. Дом не столько стоял, сколько балансировал, прижавшись к комплексу как прилипчивая идея. Некоторые даже считали, что он держится за счёт силы воли жильцов и пары клятв, данных под давлением пара.

Фасад был как неудачный коллаж: тут латунь, там кирпич, выше — кусок деревянного фахверка, дальше — железобетонная плита с надписью "НЕ ЛЕЗЬ". На крыше росла не только антенна, но и мох, и кто-то, кажется, держал там кур.

Из двух дымоходов один работал строго по ночам, другой — только в непогоду, и оба издавали звуки, напоминающие кашель дракона с астмой. По стенам вились трубы, некоторые из которых вели в никуда или обрывались на уровне третьего этажа. Окна были разных форм, и многие — перекошены, заклеены, или закрыты шторой из газеты двадцатилетней давности.

Перед покосившимся домом стоял слишком ярки для города мужчина. Рыжие волосы непослушно шевелились на ветру, большие круглые очки забавно увеличивали глаза, а измазанная в мазуте и масле белая рубашка, спрятанная под светло-зеленую жилетку с латунными кнопками, на поясе была полдюжины звенящ колб с «трофеями». Мужчина тяжело хмыкнул, осматривая странное здание и все же зашел.

Длинный коридор, похожую на кишку парового осьминога, узкий с шипящими трубами, встретил нового жителя протяжным «пш-ш» и приятной темнотой.

В темноте что-то щёлкнуло. Потом ещё раз. Потом — довольно громко и с искрой.

— Да чтоб тебя, Прокапит! — раздалось откуда-то сбоку, и в коридоре вспыхнул слабый зелёный свет. Из-за двери, обитой железом и… судя по запаху, капустным листом, высунулась голова вахтёра.

Он был стар, как сама Сточная набережная, и такой же подозрительный. На нём был халат цвета "был белый в 1862", а на носу — лупа, закреплённая на проволоке, зажатой в ухе. Одно ухо. Второго не было.

— Ты кто по списку, мёртвый или временно научный? — спросил он без всякого приветствия, оценивая прибывшего с выражением, будто видел уже троих таких — и все они потом взорвали уборную.

Рыжий мужчина слегка отшатнулся, чуть не задел колбу с неизвестной дрожащей жидкостью.

— Э… Я — Клеменс Шульц, инженер-исследователь по нестабильным процессам, официально переведён… — начал он и полез в карман за бумагами, но успел вытащить только половину разрешения, когда вахтёр уже фыркнул.

— Ага. "По нестабильным". Опять трубы заговорят. В прошлый раз "нестабильный" у нас развёл в подвале жаб. Электрических. — Он задумался, прищурился и добавил: — Хотя с ними в шахматы было интересно.

Он щёлкнул пальцами, и с потолка с грохотом упал жетон.

— Комната 7Б. Там раньше жил некромеханик. Если запах не отпугнёт — считай, повезло.

Он смерил Клеменса взглядом, скривился и добавил с мрачной гордостью:

— Добро пожаловать в Дом. Не заводите здесь ничего, что может ходить само. Особенно соседей.

И скрылся в тёмной глубине вахтёрской будки, где, судя по звуку, кто-то сваривал чай прямо в шлеме от скафандра.

Клеменс остался стоять с жетоном в руке, пара колб на поясе радостно засветилась в предвкушении, и где-то в стене в ответ весело загремели трубы.

Попав в комнату 7Б, Клеменс с восторгом осознал, что коридор выглядел не так плохо. Небольшая комнатушка с круглым окном и двумя кроватями казалась привыкшему к роскоши аристократу сараем в стиле: «долбоебский минимализм», трубы по потолку, странные шестеренки в стенах с непонятным предназначением, а вместо нормального туалета — «автономная пароотводная система», что в переводе а человеческий означало «срать под присмотром пара».

Клеменс, оставив сумки в прихожей, зашел во вторую комнату, отведенную под спальню. Кровати стояли у стены, напротив них было два стола. С большого желтого окна лился свет, освещающий танец пыли в воздухе. На одной из двух кроватей разрастался одеяльный куст.

Мужчина, не задумываясь, снял пояс, колбы весело зазвенели и бросил его на одеяльный куст.

— Какого хуя? — недовольный возглас раздался со стороны кровати. Куст зашевелился, одеяло вспучилось, как капризный вулкан, и из-под него показалась бледная рука с тонкими пальцами и черными ногтями. Потом — вторая. Потом — волосы. Темно-синие, спутанные, торчащие в разные стороны, будто их расчесывали разогнанным электричеством. Следом — голова. С перекошенным выражением лица, где усталость, презрение и лёгкое посмертное раздражение слепились в одну выразительную маску.

— Ты на что, блядь, надеялся? Что я испарюсь? Или что это кровать с автосортировкой нежити?

Клеменс замер. Колбы на поясе, словно почуяв неловкость, затихли.

— Эм… — он поднял руки в жесте дипломатического капитулянта. — Это же 7Б? Мне выдали жетон. Вахтёр сказал — «если запах не отпугнёт»…

— Запах?!— взревел одеяльный монстр и скинул с себя остатки укрытия, выпрямляясь на кровати.

Перед Клеменсом во всей (не совсем) живой красе предстал Рико — молодой, подозрительно красивый, как для жильца парового дерьмодома, парень с кожей цвета раннего рассвета над могилой и взглядом «ещё слово — и я возьму тебя в жёны, чтобы медленно мучить».

— Да я, между прочим, не воняю, — обиженно добавил он, поднимаясь. — Я вообще давно мёртв. Всё уже выветрилось. Дезодораторы тут, — он махнул рукой куда-то в угол, где стояли два пузырька с надписью *«Небытие: Горный бриз»* и *«Неформалин»*.

Клеменс сглотнул.

— Меня зовут Клеменс. Я… инженер. Специализация — нестабильные процессы. У меня даже справка есть. И лабораторная лицензия. Почти. Ну, точнее, её пока рассматривают. Но она подана.

Рико уставился на него долгим, смертельно-усталым взглядом.

— Прекрасно. Теперь нас тут двое нестабильных: я — метафизически, ты — по профилю. Сожитель года, твою мать.

Он спрыгнул с кровати и подошёл к окну, распахнул его, вдохнул полной грудью… и закашлялся, как кошка, проглотившая уголь.

— Ах да, добро пожаловать в Форшипель. Город, где ты никогда не знаешь, это утро, взрыв или гудок центральной шлюхи.

— Шлю…?

— Паровой шлюпочный клаксон. Но ты подумай, как звучит, ага.

Клеменс усмехнулся, поставил сумку под кровать и протянул руку.

— Будем знакомы, сосед. С меня — кофе, с тебя — советы, как не разложиться в первые три дня.

Рико взглянул на протянутую руку, пожал её холодными пальцами, на мгновение замер, а потом фыркнул:

— Если через три дня ты не сгоришь, не взорвёшься или не женишься на экспериментальной слизистой — считай, прошёл испытание. Ну а если женишься — всё равно оставайся. Тут весело.