Безумные лапти

Утро пробивалось сквозь щель в шторах, заливая спальню мягким, пыльным светом. Марина и Василий лежали на спине, плечом к плечу, тишина между ними была густой, почти осязаемой. Василий повернул голову, разглядывая профиль жены. Ее лицо было спокойным, но в уголках губ таилась какая-то непрочитанная мысль.

«Рыжик?» – осторожно спросил он, голос еще хриплый от сна. «Все… все нормально? Вчера ведь так здорово посмеялись над нашим шедевром…» Его беспокойство нарастало. Неужели она пожалела о вчерашнем дурачестве? Или что-то еще?

Марина не сразу ответила. Она медленно перевела взгляд на потолок.

«Все хорошо, Вась,» – сказала она наконец, ровным, почти отстраненным тоном. «Просто… не хватает экзотики.»

Василий приподнялся на локте, смотря на нее с полным недоумением. «Экзотики? Ты о чем?» Его мозг лихорадочно перебирал вчерашние события: падающие книги, коробки-торты, крышки от огурцов… Что тут могло быть экзотичного? «Минет ты делаешь отлично, груди у тебя – загляденье, оргазм я получаю… Чего еще?» Он искренне не понимал.

Марина повернулась к нему, ее глаза были серьезны, почти требовательны. «Хочу насилия, Василий. Не настоящего. Игра. Чтобы я чувствовала себя… желанной. Безудержно желанной. Свяжешь меня. И возьмешь. Как хозяин.»

Василий отпрянул, будто его ударили. «Связать тебя?! Марин, ты в своем уме? Я тебя… возьму?!» Он сглотнул ком в горле. Идея показалась ему дикой, почти кощунственной. «Я же тебя люблю!»

«Именно поэтому,» – настаивала она, не отводя взгляда. «И я буду сопротивляться. Так надо.»

«Ты здоровая у меня!» – вырвалось у Василия, голос срывался на смесь паники и протеста. «Да я тебя и удержать-то с трудом могу, если ты упираешься! Какое там связать и… взять?! У меня сил не хватит!»

Марина смотрела на него несколько секунд, изучая его растерянное лицо. Потом уголки ее губ дрогнули в едва уловимой усмешке. Она вздохнула, как бы уступая.

- Ну… хорошо, – сказала она, смягчая тон, но не отступая от сути. «Пока свяжешь… не буду сопротивляться. Обещаю. Дай хотя бы попробовать?»

Василий замер, глядя в ее упорные, ждущие глаза. Его мир «Рецепта Любви» с кухонными съемками и смешными коробками вдруг треснул, открывая какую-то другую, пугающую и незнакомую дверь. Он чувствовал себя совершенно не готовым ее открывать.

Марина лежала, прислонившись к изголовью их кровати. Свет утра теперь казался слишком ярким, слишком откровенным. Василий, с лицом, на котором смешались смущение, страх и какая-то обреченная решимость, использовал старые кожаные ремни. Один туго обхватывал ее запястья, притянутые к верхней перекладине спинки кровати. Другой, более широкий и жесткий, охватывал ее лодыжки. И самый тонкий, тревожный, был обернут вокруг ее шеи не как удавка, а как широкий ошейник, пристегнутый к тому же изголовью, ограничивая движение головы, заставляя ее смотреть вперед. Она была уязвима, открыта, пленница их странной игры.

«Вася…» – ее голос был тихим, но требовательным, нарушая тягостное молчание. Он вздрогнул, оторвав взгляд от узлов на ее лодыжках. «Давай. Возбуждай меня. Сейчас. Как… как хозяин.»

Василий почувствовал, как комок подкатывает к горлу. Он сделал шаг к кровати, его руки дрожали. Он не знал, как «возбуждать» в этой роли. Его взгляд упал на ее грудь, обнаженную под расстегнутой рубашкой. Это было знакомое, любимое. Он сглотнул, решив начать с этого. Резко, как ему казалось должно быть «по-хозяйски», он схватил ее за груди, пальцы впились в мягкую плоть.

«А-АЙ! НЕТ! НЕТ!» – Марина вскрикнула так громко и пронзительно, что Василий отпрянул, как от ожога. Его глаза округлились от чистого испуга.

«Марин?! Ты чего?! Я же… ты же просила!» – забормотал он, сердце колотилось где-то в горле. Ее крик был слишком реальным.

Она перевела дыхание, глядя на него снизу вверх. В ее глазах не было страха, только странная настойчивость. «Ну, я же сопротивляюсь, Вась! Ты же должен… брать силой! Не слушать мои 'нет'! Игнорировать!»

Василий стоял, как вкопанный. Его «роль» казалась ему все более абсурдной и чужой. Но ее взгляд требовал продолжения. Он медленно, с гораздо меньшей уверенностью, снова приблизил руки к ее груди. На этот раз не схватил, а коснулся, начал сжимать, массировать – работать с ними, как она сказала. Его движения были неуклюжими, лишенными страсти, продиктованными только необходимостью выполнить программу.

«Не трогай их! Отстань! Не смей!» – закричала Марина снова, но теперь в ее голосе была какая-то театральность, нарочитость. Она начала уворачиваться всем телом, изгибаясь на кровати в причудливых, неестественных позах, насколько позволяли ремни. Ее шея напрягалась против тонкого ремня, запястья тянули кожаные лямки. Она выгибала спину, пытаясь отодвинуть грудь от его прикосновений, потом резко подавалась вперед, почти натыкаясь на его руки. «Оставь меня! Я не хочу!»

Василий пытался следовать за ее движениями, его пальцы скользили по коже, теряя контакт. Он чувствовал не возбуждение, а нарастающую панику и глубочайшую неловкость. Каждое ее «нет!», каждый изгиб тела подчеркивали искусственность происходящего и его собственную полную неспособность играть эту роль агрессора. Он ловил ее грудь, она вырывалась с криком. Он пытался удержать, она извивалась, как угорь. Это был не эротический ритуал, а нелепая, напряженная борьба, где оба были пленниками сценария, который вдруг стал слишком громким, слишком физическим.

Дыхание Марины было частым, на лбу выступила испарина. Ее тело все еще извивалось в рамках ремней, но в глазах, поймавших его растерянный взгляд, мелькнуло нечто иное – не сопротивление, а… нетерпение? Напряжение? Василий пытался ухватить скользящую под его пальцами грудь, чувствуя лишь нарастающую фальшь и собственное бессилие в этой роли.

И вдруг, почти неслышно, сквозь ее очередное театральное "Отстань!", он уловил шепот, едва ли не слившийся с шумом ее дыхания:

"Переходи… вниз…"

Это было как удар током. Не команда, не просьба – ключ. Василий замер на долю секунды, его взгляд упал ниже ее живота, туда, куда она указала этим шепотом. И понял. Внезапно, с почти физической силой, волна тепла накрыла его. Неловкость, паника, сомнения – все это смялось и отступило перед ясностью момента. Она хотела этого. Здесь. Сейчас. Ее крики "нет" были частью сценария, но этот шепот – настоящий, живой приказ продолжать туда, где ее возбуждение было очевидно, несмотря на ремни и игру.

Игра захватила его. Внезапно, с силой, которой не было ни секунду назад. Его растерянность сменилась странной, звериной грацией. Он одним движением сбросил остатки своей неуверенности. Его пальцы, только что неуклюже скользившие по груди, резко опустились вниз, к самым сокровенным местам, уже влажным от возбуждения, которое она больше не могла скрывать.

"Ага!" – вырвалось у него, голос стал ниже, хриплее, наполненным внезапно обретенной властью и азартом. Он вжился в роль бандита, наконец-то почувствовав ее кожей, костями. Его пальцы нашли свою цель уверенно, без колебаний. "Сейчас я тебя… заставлю захотеть, красотка! Будешь выть от удовольствия, а не от страха!"

Его движения стали решительными, настойчивыми. Он уже не ловил, не пытался удержать – он владел. Игра в насилие трансформировалась. Теперь это была игра в доминирование, где ее мнимые крики "Нет! Не смей!" лишь подливали масла в огонь его внезапно проснувшейся страсти. Он видел, как ее тело отзывается на его прикосновения вопреки крикам, как сопротивление в ее движениях смешивается с податливостью, как глаза темнеют от желания, которое уже нельзя было списать на игру. Ремни на запястьях и лодыжках дергались, но теперь не только от борьбы, а от судорожных движений навстречу его руке. Даже ремень на шее слегка натянулся, когда она запрокинула голову, издав стон, который уже сложно было назвать протестом.

Василий замер, его пальцы все еще касались ее влажной кожи, когда он поднял взгляд и увидел ее лицо. Щеки пылали, губы полуоткрыты в прерывистом дыхании, а в глазах горел огонь, который он не видел уже давно — настоящая, неистовая страсть.

— Ты… — прошептал он, и его собственное тело ответило на этот взгляд мгновенной реакцией.

— Сейчас ты меня попробуешь! — вскрикнул он с внезапной дикой решимостью, подскакивая к изголовью кровати.

Одним движением он сбросил трусы, и его напряженный член оказался прямо перед ее лицом. Марина, не раздумывая, широко раскрыла рот, готовая принять его…

Но он резко отдернулся.

— Стоп! — его голос звучал почти обиженно. — Ты почему сразу открыла рот?! Ты же должна сопротивляться!

Она замерла, губы все еще влажные от предвкушения, глаза расширились.

— А-аа… — она смущенно облизнулась. — Я что-то так резко захотела… Голос ее дрожал, но в нем слышалась игривая нотка. — Давай… давай еще раз.

Он фыркнул, но согласился.

На этот раз он поднес свой член к ее лицу медленно, с преувеличенной угрозой.

— Ну что, красотка? Готова расплатиться за свою дерзость? — проворчал он, стараясь звучать как бандит из плохого боевика.

Марина сжала губы в тугую ниточку и замотала головой, упираясь в ремень на шее.

— Нет! Нет! Только не это! — ее голос был полон фальшивого ужаса, но глаза смеялись.

Он надавил слегка, проводя головкой по ее сжатым губам.

— Открывай, дорогая…— прошипел он.

— Ни за что! — она вывернула голову в сторону, изображая отчаянный протест.

Но он почувствовал, как ее губы дрогнули, будто она еле сдерживала улыбку.

Василий попробовал одной рукой разжать её упрямые губы — не вышло. Она сжимала их так сильно, что даже его пальцы скользили по влажной коже, не в силах протиснуться внутрь.

— Чёрт… — прошипел он, уже разгорячённый борьбой.

Бросив член (который от нетерпения подрагивал в воздухе), он схватил её лицо обеими руками, большие пальцы упёрлись в её сжатые зубы.

— Открывай, Марин, давай! — его голос звучал хрипло, почти по-звериному.

Она мотала головой, извивалась всем телом — насколько позволяли ремни. Её бёдра дёргались, ноги напрягались в кожаных петлях, живот вздымался от частого дыхания. Василий окинул взглядом её тело, и его член дёрнулся ещё сильнее: она была прекрасна в этом мнимом сопротивлении, в этой игре, где каждое движение лишь разжигало его ещё больше.

Сжав челюсти, он надавил сильнее. Наконец, ему удалось просунуть палец между её зубов.

— А-а! — она фальшиво вскрикнула, но рот приоткрылся.

Только он убрал одну руку, чтобы схватиться за свой член, как она снова захлопнула рот, чуть не прикусив ему палец.

— Да как же ты…! — он зарычал, уже полностью вошедший в роль.

Одной рукой он резко зажал ей нос, перекрывая дыхание. Другой — нажал на подбородок, заставляя челюсть опуститься.

— Открывай. Сейчас.

Она задергалась сильнее, её глаза расширились — но теперь уже не только от игры, а и от реального недостатка воздуха.

И в этот момент он снова окинул взглядом её тело: извивающиеся бёдра, вздымающуюся грудь, дрожь в напряжённых мышцах… Его член дёрнулся так сильно, что он едва не застонал.

— Всё. Хватит.

С размаху, почти грубо, он ввёл его ей в рот.

— Мммф!

Её глаза стали ещё шире — от неожиданности, от глубины, от чего-то ещё, что уже сложно было назвать просто игрой.

Его пальцы вцепились в её волосы, переплетаясь в рыжих прядях, фиксируя голову в нужном положении. Теперь он знал — любое резкое движение, и она сможет вывернуться, сомкнуть челюсти, снова начать эту безумную игру сопротивления. Но он не давал ей шанса.

Ритм его бёдер стал жёстким, властным, безжалостным. Каждое движение вперёд заставляло её глаза закатываться, каждый отход — слышать её прерывистое, захлёбывающееся дыхание.

— Вот так… вот так, красотка… — его голос звучал хрипло, сквозь стиснутые зубы.

Он прислушивался к каждому её звуку — к хлюпающим, мокрым всхлипам, к коротким всхрапываниям, когда она пыталась вдохнуть в тесном промежутке между толчками. Её тело всё ещё дёргалось в ремнях, но теперь эти движения были другими — не попытками вырваться, а судорожными волнами, бегущими по животу, бёдрам, груди.

Одна рука всё ещё держала её за волосы, другая скользнула вниз, к её груди, сжимая, щипля, заставляя её стонать прямо вокруг него, вибрируя губами.

Он чувствовал, как напряжение нарастает, как игра перестаёт быть просто игрой, как её ноги дрожат в кожаных петлях, а пальцы судорожно сжимают спинку кровати.

— Ты… ты сейчас… — он не договорил, потому что её глаза вдруг встретились с его взглядом — и в них не было ни сопротивления, ни игры. Только чистая, животная потребность.

Внезапно, при особенно резком движении, его член выскользнул из её рта.

— Дурак, что ли?! Это слишком глу… — она успела хрипнуть, но не закончила.

Он тут же ввёл его обратно, глубже, чем прежде.

— Мммфф!

Её протест превратился в булькающий хрип. Глаза заслезились, тело дёрнулось в ремнях, руки судорожно сжали металлические прутья спинки кровати. Слюна потекла по подбородку, смешиваясь с тушью, оставляя тёмные потёки.

Он снова окинул её взглядом — и картина заставила его член пульсировать.

Её тело уже не сопротивлялось так яростно. Грудь вздымалась прерывисто, живот напрягался при каждом толчке, бёдра лишь слабо дёргались, будто силы на борьбу уже закончились.

— М-м… м-м…

Теперь она лишь постанывала, едва успевая вздохнуть между толчками, иногда взвизгивая, когда он касался самой глубины.

Его взгляд скользнул в сторону прикроватной тумбочки — и там, среди разбросанных мелочей, лежали огурцы. Очень приличных размеров.

Идея ударила в голову, как молния.

Он резко вытащил член из её рта.

— Ххх… фуух… — она захлёбывалась воздухом, слюна капала на грудь, сил на возмущение уже не осталось.

Но он не дал ей опомниться. Взял её же трусы, скомкал в плотный кляп и —

— Мммф!

— затолкал ей в рот, прежде чем она успела сомкнуть челюсти.

— Ннн! — её глаза расширились, но сопротивляться было поздно.

Он намотал вокруг её головы первый попавшийся шарф, затягивая узлом на затылке, фиксируя кляп.

— Ммммм!

Она запоздало замотала головой, но всё было тщетно.

Теперь он вошёл в роль по-настоящему.

— Ну что, сучка, думала, вырвешься? — его голос звучал хрипло, пальцы дрожали от возбуждения.

Он развязал ремни на её ногах.

Она закатила глаза — но не от отчаяния. Скорее, в немом вопле:

Ну наконец-то.

Его руки резко развели её ноги в стороны — так широко, что она сама удивилась собственной гибкости.

— Мммф! — её протест потонул в кляпе, когда он туго привязал каждую лодыжку к краям кровати.

Теперь она лежала полностью открытая, уязвимая. И от этого внезапно стало стыдно.

Она попыталась сжать бёдра — но ремни не дали.

И тут он поднял перед её лицом огурец.

— Сейчас попробуешь это… — его голос звучал тёмно, обещающе.

Её глаза округлились.

Это явно не влезет!!!

Паника ударила в виски. Она забилась на кровати, замотала головой, всем телом показывая — нет, нет, не хочу!

Но он уже одной рукой водил холодным овощем по её животу, а другой —

— Ммммм!

— резко ввёл палец в её промежность, заставив её дёрнуться.

Его пальцы работали чётко, почти деловито — круговые движения, лёгкие шлепки, щипки за внутреннюю поверхность бёдер.

— Для такого размера нужна хорошая смазка… и твоё возбуждение, — его голос звучал нарочито спокойно, как будто он читал инструкцию. — Как только ты достаточно промокнешь… я затолкаю этот огурец целиком. А потом… Он наклонился к её уху, несмотря на кляп. — …ты попробуешь сама его вытолкнуть. Получится — отпущу.

Она замерла, осознавая масштаб угрозы.

Он прервался, откинулся назад и вопросительно поднял брови:

— Готова?

— Мммммф! — она яростно замотала головой. Всё её тело кричало: «Ещё чего!»

Но её влажная промежность уже предательски пульсировала под его пальцами.

Василий нахмурился. Несмотря на все его старания, её тело, казалось, намеренно сопротивлялось возбуждению.

— Что же с тобой не так? — пробормотал он, больше себе, чем ей.

Он усилил натиск: его пальцы стали двигаться быстрее, увереннее, а губы и язык прильнули к её груди, чередуя нежные поцелуи с лёгкими покусываниями сосков.

— Ммм… а-а…

Её стон вырвался неожиданно даже для неё самой. Тело резко выгнулось, ноги дёрнулись в ремнях, но он не останавливался.

Он поднял взгляд, вопросительно глядя ей в глаза.

— Н-н-нет… ещё нет… — её мотающаяся голова и сдавленный кляпом протест говорили об обратном.

Но её предательское тело уже дрожало на грани.

— Да что же это такое! — вырвалось у него с искренним раздражением.

Он резко сменил тактику.

Его губы прижались к её клитору, язык заскользил быстрыми, жадными движениями. Одновременно пальцы продолжили свою работу внутри, находя ту самую точку, от которой её тело вздрагивало.

— ММММФФ!

Её бёдра дёрнулись, как от удара током. По телу пробежали судороги — она была на самой грани, но из последних сил сжимала кулаки, стискивала зубы на кляпе, отчаянно пытаясь сдержать оргазм.

Она видела, как в его руке всё ещё лежит тот самый огурец, готовый в любой момент занять место его пальцев.

— Н-н-нет… — её мысленный вопль отражался в диком блеске глаз.

Она извивалась, как рыба на крючке, но он не отрывался от неё ни на секунду, доводя до предела.

И тогда…

На его последний вопросительный взгляд — «Ну что, сдаёшься?» — она, наконец, не выдержала.

Голова закивала в отчаянном, почти молящем согласии:

— Да… да… да… — её мычание сквозь кляп звучало как капитуляция.

— Агааа! — он торжествующе взревел, внезапно отшвыривая огурец в сторону.

Овощ с глухим стуком покатился по полу, а он, не выпуская её из железной хватки, приподнялся и прошипел:

— Но я — лучше!!!

И вонзил в неё себя.

Её тело вздрогнуло, как от удара, а затем —

Оргазм накрыл её с такой силой, что слёзы брызнули из глаз. Она рыдала, смеялась сквозь кляп, судорожно сжимая его внутри себя. Это было облегчение, восторг, благодарность за то, что огурца удалось избежать… и странное разочарование от того, что игра закончилась.

Он чувствовал, как её внутренности сжимают его в ритме этих рыданий, и это свело его с ума.

— Вот и… договорились… — прохрипел он, теряя контроль.

Он с глухим стоном отвалился от неё, весь мокрый от пота, с трясущимися руками.

— Вот это да!.. Класс… — выдохнул, глядя в потолок пустыми, счастливыми глазами.

Его ноги дрожали, когда он поднялся с кровати.

— Фухх… Не могу… Пойду покурю…

Шлёпая босыми ногами по полу, он даже не оглянулся, оставляя её лежать в позе, напоминающей распятую бабочку — с растрёпанными рыжими волосами, перекошенным кляпом и ремнями, врезавшимися в кожу.

Она потянулась головой ему вслед, мыча что-то сквозь ткань во рту. «А как же я?! Развяжи хоть!..»

Но он уже скрылся в дверном проёме, равнодушно хлопнув дверью.

Через открытое окно доносились его размеренные шаги по двору, затем — приглушенный разговор с соседом:

— …Да огурцы в этом году — хоть на выставку…

— А ты слышал, опять тарифы поднимают?...

Она бессильно дернула запястьями, но узлы лишь глубже впились в кожу. Уставшая, липкая от пота, она закатила глаза и обречённо плюхнулась на подушки.

А потом — новые голоса:

— Заходи, выпьем! — бодро предложил кто-то с улицы.

— Да ладно, у меня там… — замялся Василий.

Она напряглась, представив, как сейчас в дом ввалятся гости, а она — вот так, с замотанным ртом, с раздвинутыми ногами, с блестящими следами между бёдер…

Сквозь открытое окно донеслось:

— Не, ребята, я пас — дела дома.

Она выдохнула носом, ощущая странное облегчение сквозь остатки паники.

Через минуту дверь распахнулась, и он вошёл, всё ещё босой, с сигаретной затяжкой в голосе:

— Ну чё, бандитка, как там… — начал он, но замолчал, увидев её лицо.

Она лежала, вся перекошенная в ремнях, с растрёпанными волосами, с тушью, размазанной по щекам — и с выражением крайней обиды в глазах.

— Ты чо, грустная? — он склонился над ней, внезапно оживившись.

Пальцы его внезапно впились в её бока, щекоча безжалостно.

— ММММФФФ! — она забилась, закатила глаза, но кляп превратил её смех в нечленораздельное хрюканье.

Он изобретательно скользил пальцами по её рёбрам, то быстрыми паучьими касаниями, то медленными кругами вокруг пупка. Каждый раз — новая тактика. Каждый раз — её тело отвечало судорожными рывками.

— ММММФ-Ф-Ф! — из-под кляпа вырывался дикий смех, превращавшийся в хрип.

Театральность испарилась. Теперь она *по-настоящему* билась в ремнях:

- Ноги дёргались, как на токе, икры напрягались до дрожи;

- Груди тряслись при каждом её вздрагивании, соски затвердели от адреналина;

- Живот втягивался, будто пытаясь убежать от его пальцев.

Он замедлился, демонстративно поднося руки к самым уязвимым местам — внутренняя сторона бёдер, подмышки, шея. Она видела это и заранее выгибалась всем телом, бёдра крутились в бессильном танце, пытаясь уклониться от несуществующего ещё прикосновения.

Ремни натягивались до предела. Кожа под ними розовела от трения.

И тут он понял — смотрел на её взмокшее, перекаченное страстью и яростью тело, на то, как её промежность рефлекторно сжимается в такт рывкам… и его снова зажгло.

Она уловила этот взгляд. Всхлипнула, закатила глаза — но уже не от смеха.

Он играл с ее телом, как с музыкальным инструментом, находя все новые чувствительные места. Его пальцы скользили по ребрам – то быстрые, как паучьи лапки, то медленные и коварные, выписывающие круги вокруг пупка. Каждое прикосновение заставляло ее тело вздрагивать в ремнях, превращая смех в захлебывающееся хрипение сквозь кляп.

Теперь это уже не было игрой. Она по-настоящему металась на кровати, как пойманная птица: ноги судорожно дергались, икры напрягались до дрожи; грудь вздымалась, а затвердевшие соски подрагивали при каждом ее рывке; живот втягивался, будто пытаясь убежать от нестерпимых прикосновений.

Он замедлился, намеренно демонстрируя, куда собирается прикоснуться следующим – внутренняя поверхность бедер, нежная подмышечная впадина, чувствительная шея. Она заходилась в предвкушении, выгибалась всем телом, бедра совершали беспомощные вращательные движения, пытаясь избежать еще не случившегося касания.

Кожа под ремнями порозовела от напряжения. Крепления кровати слегка заскрипели, не выдерживая ее яростных рывков. И в этот момент он вдруг осознал, как прекрасно выглядит эта картина: ее взмокшее от пота тело, дрожащее от переизбытка ощущений, непроизвольные сокращения мышц в самых интимных местах… Желание вспыхнуло в нем с новой силой.

Она поймала его взгляд – и по тому, как ее зрачки расширились, а губы под кляпом сложились в немую мольбу, стало ясно: игра может продолжиться, но уже по совсем другим правилам.

Ремни развязались с глухим шлепком. Она не бросилась отталкивать его, не замахнулась в ответ – просто обмякла, как тряпичная кукла, с тихим выдохом. Он лег рядом, притянул ее потное, измотанное тело к себе и прошептал в спутанные рыжие волосы:

— Я люблю тебя.

Она что-то промычала в ответ, уткнувшись лицом ему в шею. Кляп все еще торчал у нее во рту, но ни он, ни она не обращали на это внимания.

Они лежали так, слипшиеся, липкие, смешные и прекрасные в своем безумии.