Бич Божий. Книга 3. Последний поход

Пролог

Я всегда знал, что Бог, как бы его не называли люди, есть. И меня всякий раз разбирал смех, когда кто-то утверждал обратное. Разве можно быть неверующим в нашем мире? Никак нельзя. Достаточно оглянуться вокруг, чтобы убедиться в этом заблуждении. Поднимите голову и посмотрите на небо, где ночь сменяет день, день сменяет ночь, ветер толкает облака, мириады звезд плывут над горизонтом. Взгляните через лупу на самую обычную снежинку, в которой, как в зеркале, отражаются все геометрические и алгебраические теоремы и правила. Покачайте на руках новорожденного малыша, почувствуйте его хрупкость и невинность, ощутите все таинство человеческой жизни. И после всего этого скажите мне: это все не доказывает существование Господа? Только не лукавьте, отвечайте честно.

Ясно же, что не может быть так устроен мир без воли высшего существа. Слишком все естественно и гармонично, без намека на какую-то искусственность. Все вокруг увязано, одно встроено в другое, первое дополняет второе и влияет на третье. Гармония, одним словом, пусть и не сразу это разглядишь.

А случившееся со мной, лучшее тому доказательство. Разве не господней волей мне дан второй шанс? Конечно, Его длань отправила меня сквозь время и пространство, чтобы я смог осознать Его величие. Поэтому, каждый свой день в новом мире я, Каримов Ринат Альбертович, оказавшийся в теле великого имама Шамиля, начинаю с благословенной молитвы нашему Господу:

Бисмилляяхир-рахмаанир-рахиим.

Аль-хамду лил-ляяхи раббиль-‘аалямиин.

Ар-рахмаани ррахиим.

Мяялики яумид-диин…

-//-//-

Фридрих Энгельс. Крестовый поход против варварства и невежества // Таймс. 12 апреля 1839 год.

«Россия — безусловно страна, стремящаяся к завоеваниям, и она была ею в продолжение целого столетия, пока великое движение 1789 г. не породило её грозного противника, полного могучих жизненных сил. Мы разумеем европейскую революцию, взрывчатую силу демократических идей и врождённого человеку стремления к свободе. Начиная с этого времени на европейском континенте существуют фактически только две силы: с одной стороны Россия и абсолютизм, с другой — революция и демократия».

-//-//-

Речь на заседании Лондонского парламента его высокопревосходительства лорда Кларендона.

«…Великая Британия не боится за Индию, не нуждается ни в чём для своей торговли, а лишь благородно и высоко принципиально ведёт «битву цивилизации против варварства».

-//-//-

Речь на заседании Лондонского парламента его высокопревосходительства лорда Рассела.

«…Надо вырвать клыки у медведя… Пока его флот и морской арсенал на Чёрном море не разрушен, не будет в безопасности Константинополь, не будет мира в Европе».

-//-//-

Тютчев Ф.И. Избранные сочинения и письма.

«…В сущности, для России опять начинается 1812 год; может быть, общее нападение на нее не менее страшно теперь, чем в первый раз... И нашу слабость в этом положении составляет непостижимое самодовольство официальной России, до такой степени утратившей смысл и чувство своей исторической традиции, что она не только не видела в Западе своего естественного и необходимого противника, но старалась только служить ему подкладкой».

-//-//-

Петербург блистал, празднуя великую победу русского оружия – сокрушительный разгром турецкой эскадры в Синопской бухте. На широких проспектах столицы было светло как днем: горели все без исключения газовые фонари, ранее зажигаемые лишь в дни больших праздников. Над дворцами вельмож небо расцветало яркими цветами пиротехнического буйства, непрерывно стреляли хлопушки, им вторили выстрелы из ружей. На площадях города ликовал народ, чему в немалой степени способствовали выставленные прямо на улицах угощения – бочки с вином и пивом, разные яства из трактиров.

Главные торжества по случаю празднования славной морской виктории проходили в сердце Петербурга – Зимнем дворце. Роскошно украшенный Большой зал был полон дам в прекрасных туалетах и их блистательных кавалеров, кружащихся в танце. Глаза слепили бриллиантовые колье на точеных шеях и серьги на прелестных ушках, поражали воображения дорогие медальоны, утопавшие между соблазнительными полушариями в широко раскрытых декольте.

- ...Вы слышали, что самого Осман-пашу пленили... Сам вручил свою саблю, – закатывая глаза перед своими подругами, восхищалась юная девица. Явно недавно вышла в свет и сейчас радовалась каждому мгновению этого праздника. Ее широко раскрытые глаза каждого на балу рассматривали с нескрываемым удивлением и восхищением. Щечки порозовели, отчего сквозь слой пудры выступили очаровательные веснушки. - Говорят, корабль Осман-паши был весь забит золотыми и серебряными монетами. Даже у самого последнего матроса в ушах огромная жемчужина... Ой, девочки, он посмотрел на меня! Ради Бога, не смотрите, не смотрите на него, - вспыхнула она от мочек очаровательных ушек и до самых корней волос. Попыталась придать лицу независимый и совершенно беззаботный вид, но глаза все равно «стреляли» в сторону стройного брюнета — кавалергарда. - Ой, опять посмотрел...

Ее соседка, высоченная девица с родинкой на щеке смотрела на подругу со снисходительной улыбкой многоопытной женщины. Мол, нашла кого стесняться, дурочка. Это же не свитский и не из гвардии, где сплошь все князья, графы и бароны. У этого же, наверняка, в карманах пусто.

-... Государь! - снова ахнула первая девица, когда все вокруг засуетились. Мгновенно был забыт тот блестящий кавалергард, что только что засматривался на девушку. К тому же и тот думать забыл о предмете своего вожделения.

Появившийся в дверях Большого зала, император приветственно помахал рукой. Потом медленно прошествовал на середину и начал свою речь:

- Виват! Виват! Виват! - троекратно прокричал он вместе с собравшимися.Причем разгоряченные дамы кричали едва ли не усерднее своих кавалеров. - Виват русскому оружию! Виват русскому воинству! Виват Черноморскому флоту, одержавшему великую победу в Синопском заливе! Османский флот разбит, уничтожены почти все турецкие корабли, некоторые взяты на абордаж. Сам командующий флотом Осман-паша взят в плен...

С необыкновенным, ранее ему совсем несвойственным, красноречием Николай Павлович продолжал рассказывать о морском сражении, не уставая перечислять названия русских и турецких коралей, имена отличившихся капитанов, число взятых в плен турецких моряков, размер, захваченной добычи. В воздухе витали картины уныло бредущих по пыльным дорогам пленных, остовы догорающих в воде турецких фрегатов и коленнопреклоненного вражеского адмирала. Ласкал уши запах сгоревшего пороха, смолы и морской воды.

-... За проявленное личное мужество и полководческий талант адмирал Павел Степанович Нахимов жалуется Нашей волей Святым Георгием 2-ой степени Большого креста, - император взял в руки переданный ему именно рескрипт о награждении и стал его зачитывать, что было свидетельством особой благосклонности к награждаемому. - Истреблением турецкой эскадры вы украсили летопись русского флота новой победою, которая навсегда останется памятной в морской истории... Виват, адмиралу Нахимову! Виват!

Большой зал вновь взорвался приветственными криками. Громыхалиаплодисменты, звенели награды и украшения. Слышались вскрики излишне экзальтированных дам, вот-вот готовых упасть без чувств на руки своих кавалеров. Восторженный гул многократно усиливался, отражаясь от стен, пола и потолка и превращался в настоящую морскую волну.

- А теперь, начнем, - Николай Первый, широко улыбаясь собравшимся, взмахнул рукой, давай сигнал к началу торжества.

Сразу же грянул оркестр. Торжественная музыка заполнила зал, претворяя первый танец. Стройные, затянутые в корсеты, фигурки дам оказались возле своих кавалеров, которые с готовностью склонили перед ними головы.

-... А Его сиятельство князь Кавказский так и не соизволил принять приглашение на торжественный бал, - «ябедничал» императору его секретарь, сухопарый молодой человек с уже появившимися залысинами на голове. Модест Корф наклонился с государю, чтобы никто, не дай Бог, ничего лишнего не услышал из их разговора. Скверный нрав князя был всем известен и совсем не хотелось, в случае чего, попасть под его тяжелую руку. - Сказывают, что, как только узнал о Синопской баталии, пришел в настоящее неистовство, отвратительно сквернословил и поносил последними словами каких-то непонятных людей. Последних называл «жопоголовыми менеджерами, неспособными смотреть дальше своего носа».

Несмотря на неизвестность слова, суть его была более чем понятна.Наверняка, оно происходило от английского слова «manager», то есть «управлять». В связи с этим совсем несложно было догадаться, кому были обращены эти ругательства. И внезапно побледневшее лицо императора было ярчайшим тому доказательством.

- Значит, эту викторию он не считает великой и славной для русского оружия? - ледяным голосом спросил Николай Павлович, глядя куда-то в дальнюю часть Большого зала. - Так ли это?

Секретарь сначала кивнул, а лишь потом начал говорить:

- Доносят, что Его сиятельство вновь говорил очень мудреные слова, которые никто раньше не слышал, - в руках Корфа оказался небольшой листок, плотно заполненный мелким ровным почерком. - Например, Ваше Величество, князь называл османов «шестерками янки, которые слишком многое о себе возомнили». Османские корабли именовал «лоханями, полными жопников». А еще, Ваше Величество, - секретарь на мгновение запнулся, всем своим видом показывая, что следующую дерзость он даже повторить не в силах. Хотя, на публику «играл»: сразу же все выложил. - Адмирала Нахимова, коего вы только что пожаловали Святым Георгием 2-ой степени Большого креста, назвал «гоблином» и «либерастом». Князю не понравилось то, что адмирал приказал флотским артиллеристам беречь турецкий город при штурме и пустил вперед матросов. Почти весь день гневался. Всю мебель и гобелены в своем кабинете на кусочки разрубил. Еле-еле его успокоили...

У императора уже несколько раз за время разговора дернулась щека, что, впрочем, почти никто не заметил. Такой изъян обычно предшествовал сильной буре, после которой проштрафившиеся лишались званий и титулов, а могли и в Сибирь на постоянное место жительства отправиться.

- Разве можно так к славной победе и ее автору относится? - подзуживал Корф, давно и сильно недолюбливавший князя Кавказского. Причиной тому послужила она мало кому известная история, когда за одетые по последней французской модеобтягивающие брюки князь назвал его содомитом и отвесил пинок чуть пониже спины. Правда, свидетелей последнего действа вроде бы не было. - Это же великая виктория! - секретарь являл собой истинное возмущение, словно его оскорбили до глубины души. - Османа наголо разбили и теперь султану остается лишь повиниться и принять все наши условия. Кто из наших государей может похвастаться такой викторией? Даже благословенный император Петр Великий не помышлял о том, чтобы поставить Османскую империю на колени. Вам же, мой государь, это удалось...

Николай Павлович в задумчивости крутил ус. В чуть приподнятых кончиках губ проглядывало довольство. Эта лесть ему явно пришлась по вкусу. Тем более он и сам так думал. Ведь, Турция уже готова подписать капитуляцию. Ее лучшая и самая современная часть флота разбита и сожжена, самые опытные моряки и адмиралы лежат на дне или находятся в плену. Русские войска заняли Валахию и Молдавию, грозя отрезать внушительные османские силы на континенты. На Кавказе только что пала сильнейшая турецкая крепость Карс. Казалось бы, победа уже близка. Император фактически ощущал ее вкус и примерял титул повелителя новой еще большей империи, одной ногой стоявшей в Тихом океане, а другой — на черноморских проливах.

И все эти его достижения какой-то инородец смеет грязью обливать! Да не бывать этому никогда! То же мне предсказатель и пророк выискался! Его подняли из грязи, приблизили и возвысили, а он мерзости говорит и гадости творит! От этих мыслей глаза императора снова начали кровью наливаться. Мгновенно в памяти начали всплывать многочисленные доношения на светлейшего князя Кавказского имама Шамиля, где того обвинял в самых грязных и чудовищных проступках и деяниях — в разорении известных дворянских фамилий, в противоестественных занятиях с механизмами и нефтью, в совращении огромного числа юных девственниц и девственников, в надругательствах на православными святынями, в убийствах невинных младенцев и даже в сношениях с сами Сатаной. Многое из этого конечно, вызвало сомнения, но вот остальное...

- Сегодня же отправьте светлейшему князю письмо от моего имени, что я выражаю свое неудовольствие его поведением. Приказываю, сдать все дела в Кавказском наместничестве своему заместителю и немедленно прибыть сюда для справедливого разбирательства. Хватит! - император даже притопнул ногой от избытка чувств, чем сразу же обратил на себя внимание. Находившиеся поблизости члены Его Свиты тут же замерли, тараща в удивлении глаза на императора. - Ему был дан шанс показать себя, а что в итоге получилось? Подписывать не буду, поставишь лишь мою печать. Надеюсь, это его покажет, что я изволю особенно гневаться...

Расплывшийся в улыбке секретарь усиленно закивал. Конечно, же он все сделает, как надо. У него даже пальцы начали чесаться в предвкушении такого занятия. Перо так и просилось в руки. Корф едва сдерживался, чтобы резко не развернуться и не броситься бежать в свой кабинет. Ведь, это чудесная возможность избавиться от этого в высшей степени неприятного человека. Достаточно в письме лишь немного иначе расставить акценты, чуть жестче сформулировать выражения. Вроде бы слова остались теми же самыми, что и были, а при смысл приобрел почти противоположное значение.

-//-//-

Тифлиское наместничество последние пять — шесть лет представляло собой «терра ингогнито» - неизвестную землю или лучше сказать «запретную землю» - не только для простых обывателей империи, но и для знати соседних российских губерний. В дворянских собраниях примыкавших к ней регионов ходили весьма примечательные разговоры о соседе, что напоминали больше небылицы, чем нечто стоящее и заслуживающее внимания. Говорили о тяжкой чиновничьей службе в местных управлениях, канцеляриях и присутственных местах, где даже за мелкое подношение — копченого гуся илидобротные кожаные сапоги — могли отхлестать нагайкой до кровавых слюней. Если же чиновник попадется на крупной мзде, да еще на чем-то серьезном — например, поставке гнилой солонины в армию или плохого полотна в казенные мастерские, то тут уже никакого спуску не жди. Запросто отмахнут рук или ногу, на выбор. Что и говорить, звери, а не люди. Сам живешь, надо и другим жизни дать.

Работные люди же, спроси их кто-нибудь об этом, поведали бы прямо обратное. Мол, все присутственные места, как часы работают. Никто там тебе грубого слова не скажет. Раньше на рабочего человека, как на сорную траву смотрели, а теперь с добротой и уважением. Примут в большом светлом кабинете, где и находиться страшно. Все расспросят обстоятельно, выяснят все подробности по твоему вопросу, и сразу же разъяснят, как все затруднения решить. Причем ни единой копейки сверх того, что потребно по Закону, не спросят. Золото, а не люди.

Свой взгляд на творящиеся в наместничестве дела был и у купцов, торговцев разных, да коробейников, что всякой мелочью по селам промышляют. Этих, вообще, можно было часами слушать про самые разные и дивные чудеса, что им встречались в тамошних городках, селах и деревнях. Во многое даже поверить невозможно, так все выглядит странно и невероятно. Слушаешь и смеешься, слушаешь и смеешься. А как иначе? Ведь, совсем дивное рассказывают торговцы: про ровные, как водная гладь в июньский полдень, дороги, именуемые страшным именем «ашфальт»; про странный бледный свет, который ночами там исходит со столбов на улицах; про чудесные стеклянные дома, где в изобилии растут райские плоды; про вонючих железных монстров на стальных дорогах, которых кличут «паровыми махинами».

А вот «черное» крестьянство даже и спрашивать ни о чем не нужно. Едва заслышав о «своем» князе, они тут же начинали поклоны класть и Господа просить за его здоровье. Встретив его на улице, вообще, ниц падали, благословения просили, как у самого наибольшего священника. Потому это все происходило, что знали, кому обязаны своей хорошей жизнью — бесплатными докторами, теплыми школами для детей, добротными теплыми домами настоящими черепичными крышами, общинными банями в селах с печами по белому, низкими налогами и поборами, большой помощью семенами и лошадьми. За такое не грех и в ножки поклониться, да к обуви устами приложиться. Ведь, подвижник настоящий, великое дело делает — простых людей от голодной смерти спасает.

Сам же светлейший князь Кавказский, наместник Тифлиского наместничества, имам Шамиль, о котором ходила столь противоречивая слава, в настоящий момент пребывал в весьма деятельном настроении. Ведь именно сегодняшний день, второй вторник месяца апреля, был им избран в качестве того самого дня, о котором в Тифлисе складывают настоящие легенды. Сегодня он, как и всегда в такой день, будет наносить неожиданные инспекционные визиты в учреждения, заводы, хозяйства и просто в обычные магазины. Одни по итогам таких проверок будут вознаграждены деньгами, грамотами и собственными тифлискими медалями, а другие, напротив, получат плетей или штраф. Как говориться, каждому воздаться по делам его. Вот, князь и воздавал по мере своих сил, в одной руке держа кошель с монетами и ассигнациями, а в другой – плеть-свинчатку.

- Ибрагим! Кончай за девками подглядывать! С инспекцией сегодня поедем! – весело закричал имам, рывком поднимаясь из своего любимого кресла. Оглядел заваленный бумагами стол и махнул рукой. Еще немного подождут изобретения и прожекты. И так уже столько наворотил, что у самого голова идет кругом. – Ибрагим!

Дверь кабинета резко распахнулась, и на пороге возник горец с широченными плечами, которые казались просто необъятными из-за накинутой на них бурки. Вращая глазами в глазницах, словно сумасшедший, он пророкотал:

- Давно пора, Хаджи![1] Я уже устал тут сидеть, размяться хочу, - он вытянул вперед здоровенные руки и с хрустом сжал кулаки, каждый из которых получился с головы ребенка. С такими кувалдами никакого оружия не нужно. Хотя и оружие у него было дай Бог каждому: из-а плеча выглядывало ружье невероятно длинным стволом, на наборном с серебряными пластинами поясе висел чуть изогнутый клинок и кинжал. А где-то за пазухой, можно было не сомневаться, у него еще прятался и новомодный револьвер. – Я тут знаю одну чайхану за углом. Там такую шурпу готовят что пальчики оближешь. Только хозяин, шайтан, дерет безбожно. Говорю ему, что нельзя столько брать за чашку плов…

Имам махнул на него рукой, призывая помолчать. С Ибрагимом по-другому нельзя было. Говорлив больно. Поболтать для него наилучшее занятие. А имаму сейчас тишина нужна. Понять надо, куда пойти и с чего проверку начать.

- Так… арсенал у нас на прошлой неделе был. В казарме новобранцев тоже уже были, - его взгляд задумчиво уставился в окно, за которым открывался вид на широкую площадь возле дворца. – Хм, а это что у нас такое? Дорожники, кажется. Пожалуй, к ним сначала наведаемся. Посмотрим, что у нас с дорогами. Кстати, Ибрагим, жалобный ящик сегодня проверял? Ну, что рожу кривишь? Языком чесать время хватает, а работу работать нет. Мухой вниз! Проверь и доложи!

Жалобный ящик был одним из его нововведений, которое с большим восторгом приняли и жители Тифлиса, и его окрестностей. В самый обычный зеленый деревянный ящик, повешенный на столбе у дворца, любой человек мог положить письмо с жалобой по любому вопросу. Так имам думал наладить обратную связь с народом, и не прогадал. Поначалу, конечно, люди побаивались что-то писать. Все какую-то каверзу подозревали. Однако со временем распробовали новинку. А как после рассмотрения одной такой жалобы был уволен с позором судейский чиновник, как плотину прорвало. Ящик едва по крышку не заполнили.

- Ну, есть что? – перед ним уже стоял навытяжку горец с небольшим аккуратным конвертом в руке. – В дороге поглядим, что тут у нас, - он осторожно надорвал плотную бумагу весьма хорошего качества и вытащил из конверта листочек, на котором было буквально одно предложение написано – «Чайханщик Аслан кормит мясом падшей скотины». – Смотри-ка, Ибрагим, ты, как в воду глядел. Видно, придется сегодня в твою едальню заглянуть. Плеть с собой?

Горец с ухмылкой вытащил из глубин бурки мострообразный плетку. Такой плетью, если умеючи ударить, запросто можно из человека дух вышибить. А Ибрагим в этом деле был мастером, за что его и держали.

- Но сначала к дорожникам…

За те четыре с небольшим года, что он уже стоял во главе Тифлиского наместничества и строил образцовый регион, дорожная отрасль из небольшого экспериментального проекта превратилась в весьма прибыльное предприятие. За дорожные подряды уже давно и истово боролись местные купцы и промышленники. Несколько раз даже дворяне пытались себе вырвать заказ на строительство очередного участка дороги. А все дело было в том, что в свое время горцы открыли ему местонахождение «иудейской смолы» или природного асфальта по-научному. Оставалось лишь дополнить это щебенкой, песком, чтобы получить готовое покрытие для дорог. Остальное было делом техники: сформировать из сидевших в тюрьмах колодников пару экспериментальных дорожных отряда и отработать на их примере технологию. В результате, за неполные два года удалось почти весь Тифлис «закатать в асфальт», полностью избавив его от местного бича – болот и непролазной грязи.

Вспоминая все это, имам подходил к небольшой дорожной бригаде, копошившейся возле аккуратного каменного особняка. Одетые в одинаковые холщовые робы, колодники казались самыми обычными рабочими. Однако, дежурившие в стороне пара казаков с ружьями наперевес намекали о другом.

- Кто главный? – громко крикнул имам, внимательно оглядывая застывших с открытыми ртами рабочих. – Ну?

Семь душ мужского пола продолжали молчать, держа в руках тяжелые дубовые пешни. Ими они трамбовали песчано-гравийную смесь перед укладкой асфальта, пока их не прервали.

. – Оглохли что ли? – повысил он голос. – Где бригадира носит? Совсем про рескрипт о технике безопасности забыл? Какой номер бригады? Что за объект?

Наконец, один из колодников, высокий рыжий парень со сломанным носом, вышел вперед. Снял с себя шапку-пирожок и начал ее мять в руках, не решаясь открыть рот.

- Говори! – кивнул имам. – Имя, номер, статья?

- Охрип Мельников сын я, ваша милость, - поклонился рыжий. – Нумер однерка, две тройки и пятерка. За драку в холодную угодил, ваша милость, - шапка в его руках уже давно превратилась в бесформенный ком. Волновался сильно. - Дурак был… А бригада наша дюжина и один, значит-ца. У купца Каравайникова парадную делаем.

- Где бригадир? – последовал новый вопрос.

- Туточки он, ваша милость, - рыжий почему-то перешел на шепот. Имам, удивленно качая головой, не сразу понял причину. – За воротами. Второй день уже горькую пьет.

Ни хрена себе, удивился имам. Совсем страх потерял. Среди белого дня на рабочем месте водку хлещет. Это еще что такое?

- Ибрагим, тащи этого урода сюда! – горец, разматывая плеть, уже подходил к воротам. – Сюда его, мерзавца, давай!

Через мгновение прямо на щебенке сидел качающийся мужичок в яркой алой шелковой рубахе и грязных портал. Выдающееся брюхо торчало вперед, едва не вываливаясь из полурастегнутой жилетки.

Имам сделал рукой рубящееся движение.

- Ярамы эчяргя! Ярамы! – приговаривал укоризненно горец, легонько пройдясь плеткой по пьянице. – Нигя эчясен? Якшеме? Таге киряк?[2]

Вусмерть пьяный бригадир, похоже, даже не почувствовал плети. Перевернулся с одного бока на другой и … начал «права качать». Правильно говорят, пьяному море по колено.

-… Ты, абрек, чаво лаешься на честного чоловика? Я капиталы имею, - разбрызгивая слюни, вещал он. Грозно хмурил брови, пытался даже ногой лягнуть горца. – Можа я радость в душе велиаю имею… Моряк я, боцманом на «Святителе Иоанне» ходил, - широким движением мужичок рванул на груди рубаху, с мясом вырывая красивые перламутровые пуговицы. Обнажилась татуировка фигурного якоря с цепью. – А тут виктория! Османам показали кузькину мать! Я им всем…

Сжав кулаки, бригадир начал ими грозить кому-то. Похоже, турок представлял в своем воспаленном сознании. Больно уж брови кривил.

- Ибрагим! Этого в холодную! Как протрезвеет, всыпь ему десяток плетей, чтобы все осознал! Потом штраф ему выпишем на сотни три – четыре, чтобы больше пить на рабочем месте не повадно было, - отвернувшись от пьяницы, имам посмотрел на рыжего колодника. – Теперь ты. Назначаешься временным бригадиров с окладом, как у свободного. Сдашь объект, на свободу с деньгами выйдешь. Потом с работой помогу. Куда?

Парень тут же бухнулся на колени. О таком он даже и мечтать не мог.

- Все, хватит! Работать! – рявкнул имам, не любившего всего этого. – Ибрагим! Пошли назад…

Идти дальше у него уже не было никакого настроения. Чайхану придется оставить на следующий раз. Этот алкаш, гад, все настроение ему испортил. Опять про эту проклятую войну с турками напомнил.

- Скотина, - прошипел он, неосознанно хватаясь за кинжал. – Победа, б…ь! А что теперь будет, не подумали?! Десяток турецких лоханок потопили и что? Весь мир уже завоевали? Б...ь! Какого хера, вообще, было лезть, если силенок мало?! За братушек балканских они вступились… Где твои братушки? Завтра же продадут за тридцать серебряников! Падлы ведь! И в Первую и во Вторую мировую войну с нами воевали, а мы за них кровь проливали… На хрена…

-//-//-

… апреля 1841 г. в палате лордов и в палате общин было заслушано послание королевы Виктории о том, что она решила объявить войну русскому императору для защиты своего союзника султана от ничем не вызванной агрессии.

… апреля 1841 г. во французском сенате было заслушано послание императора Наполеона III, возвещавшее об объявлении войны России для защиты неприкосновенности Османской империи.

[1] Хаджи – уважительное обращение к человеку, совершившему хадж. В рассматриваемый исторический период такие люди на Кавказе пользовались непререкаемым авторитетом. К ним обращались за советом. Нередко они выступали арбитрами в сложных спорах.

[2] Нельзя пить! Нельзя! Зачем пьешь? Хорошо так? Может еще хочешь?